Глава 1. Detestatio
- Sed libera nos a malo. Amen.
- Amen, - несколько десятков голосов вознеслись к куполу храма при монастыре. За иконами виднелся лик Дьявола, в словах молитвы, ставшей простой и скучной обязанностью, скользило лицемерие, рясы скрывали ненасытные тела. Многие из присутствующих здесь приняли постриг не по зову сердца, а по совершенно иным причинам - некоторым надоела светская жизнь и они решили продолжить свое существование в монастыре, кто-то скрывался от преследования...
Впрочем, чего можно ожидать от места, где аббат приходит на мессу с бутылкой вина в одной руке и женской грудью в другой? Людей с чистыми помыслами здесь встретить маловероятно. Только с виду в неприступной обители совершаются благодеяния, но стоит углубиться, достать наружу органы, как всплывают все грязные обстоятельства. Самым добрым делом, совершаемым монахами, является подаяние нищим. Простым нищим, стоящим у дороги в лохмотьях. Чумных и прокаженных обходят стороной.
Что здесь могут делать неиспорченные люди, ведомо только Всевышнему.
Что здесь до сих пор делаю я, наверное, не знаю даже я сам.
На самом деле, я никогда в жизни не мечтал стать монахом. Конечно, наивно надеялся вырваться из пучины грязи нашего мира, подняться выше, но, скорее, в материальном, а не духовном плане. А вот как только мне исполнилось шестнадцать лет, все изменилось: я понял, что отныне никто мне не мил и только бесформенная ряса принесет мне успокоение. Это было подобно проблеску молнии в моем сознании. Не самому лучшем проблеску. Я не пожалел о принятом решении, о том, что предал мать, желанием которой было увидеть мою супругу и своих внуков, о том, что прогневал отца, пророчившего мне великую военную карьеру, о том, что вовсе не была выбранная обитель домом благодетели и непорочности. Просто потом, с высоты своего возраста, почти через двадцать пять лет спустя, я понял, что где-то не так повернул и попал не на ту жизненную дорожку. Пришедшее осознание этого факта не сопровождалось ни сожалением, ни грустью. Сделанное никак не исправить, десятки лет жизни не вернуть, время не повернуть вспять; это не то, что стоит жалости.
Впрочем, несмотря на это, обнесенная стеной территория монастыря стала моим домом. Помню, как впервые увидел его - гордый и неприступный, со сверкающими крестами и белоснежными стенами монастырского храма, окруженный сочной зеленью, он стоял рядом с густым лесом. Ближайшая деревня находилась в десяти милях от него, и это была не моя деревня. Я специально выбрал отдаленную от родины местность, пытаясь разорвать все свои связи с прошлой жизнью, обезопасить себя от гнета воспоминаний.
Сам монастырь святого Патрика а выбрал спонтанно. Кто-то когда-то упомянул это место в разговоре, вот это и отложилось в моей памяти и лежало там до тех пор, пока мысль о постриге в монахи не засветилась в моем разуме ярким пламенем. Тихой ночью я покинул свой дом, напоследок даже не кинув взгляда на мирно спящих родителей, братьев, сестер. Что касательно желания вернуться - его не возникло ни разу, как и сожаления. Это был мой путь и мой выбор. Теперь это сковывало меня цепкими узами долга, долга перед самим собой, наиболее тяжкого из всех возможных. Я был в ответе за свой выбор, за любимое дело, я платил жизни пошлину за возможность быть самим собой. Отдать жизнь за жизнь - не так уж велика цена, как по мне.
Когда я впервые пришел сюда, светило солнце. Погода была так ясна и солнечна, что волей-неволей и на душе становилось светло. По юношеской невнимательности я не замечал множества нищих на своем пути, людские уродства, грязь улиц - слишком был ослеплен своей целью. А посему первым, что я заметил необычного, были наглухо закрытые массивные деревянные ворота обители, - я-то думал, что она должна была бы быть открыта для всех - но стоило мне постучаться, как прилившая от волнения в голову кровь перебила это непонимание. Зато я понял, что путь назад был уже отрезан.
Близ ворот висела средней длины веревка, на конце завязанная в двойной узел. Так как иных предметов, которые могли бы служить оповещением для привратника, не было, то я дернул за нее раз. А после того, как я ничего не услышал, еще два раза. Однако стоило мне отойти, пятясь, назад на шаг, как с громким скрипом открылись ворота и пожилой мужчина с длинной, спутанной бородой и с ветхой палкой, служившей тростью, окликнул меня.
- Эй, путник, ты звал?
- Да, я. Мне бы хотелось увидеть аббата.
Привратник впустил меня без лишних вопросов и указал налево.
- Зайдете в кельи и подниметесь по лестнице, дитя. Аббат должен быть сейчас там, в библиотеке.
Я улыбнулся старику и зашел во внутренний двор монастыря.
Первое, что привлекало внимание здесь - старое дерево посреди двора. Его густая крона отбрасывала тень на две небольших скамьи, что стояли под ним. Кора потрескалась и огрубела, в некоторых местах вообще сползла. На одной из скамей лежала забытая кем-то книга в кожаном переплете. Меж моих ног проскользнула дымчатая кошка и деловито направилась направо, к трапезной, судя по многочисленным корзинам с овощами и быстро заносящему их в помещение монаху. Еще пару мужчин в рясах тащили мешок вглубь двора.
Зашедшийся болезненным кашлем привратник вернул меня в реальность и словно напомнил, что мне не помешало бы быстрее решить свои дела с аббатом, вместо того чтобы стоять и бездумно глазеть по сторонам. Тут все были чем-то заняты. Тут царила бытовая суета. Тут я ожидал увидеть иное.
Чтобы попасть в библиотеку, мне нужно было пройти через коридор, к которому примыкали все кельи. Затхлый, со стойким запахом чего-то гнилого, воздух вкупе с теплотой помещения и узкими, каменными стенами, оказывал не самое приятное впечатление. Это помещение освещалось одной-единственной свечой - нельзя назвать светом ту ничтожную частичку солнца, что проникала сквозь маленькие окошки-бойницы - в дрожащем свете которой можно было заметить тяжелые деревянные двери, добротные и хорошо укрепленные. Впрочем, противоречивые ощущения от келий были перебиты, стоило войти в библиотеку. Тут пахло уже бумагой и чернилами, было светло и на удивление уютно. Вдоль стен стояли многочисленные полки, заполненные книгами с похожими переплетами, а посреди комнаты стояли столы. За одним из них и сидел аббат Джозеф.
Это был добрейшей души человек, под чьим чутким руководством монастырь процветал и действительно являлся образчиком духовной обители. Спустя два года после моего пострига он скончался, и его преемник отнюдь не был таким прекрасным наставником. Может, первое впечатление оказалось настолько сильным, что навеки отпечаталось в моем разуме и я не мог заметить ничего плохого за человеком, ставшим для меня своеобразным образцом, но для меня он навеки останется наидобрейшим и светлейшим человеком. Тогда, стоило мне зайти в комнату, он, не отрывая глаза от бумаги и продолжая усиленно скрипеть пером, без долгих вступлений начал:
- Трижды подумай, сынок, прежде чем связать себя нерушимым обетом. Это тяжелый груз, уж поверь мне, - нотки отцовской заботы скользили в хриплом голосе. Так он относился ко всем послушникам, как я понял позже, но тогда меня это удивило. И еще я сразу почувствовал себя дома.
- Я много думал, отец, иначе не пришел бы сюда, - видимо, аббату мой ответ не понравился, ибо тот отложил перо и пристально посмотрел на меня.
- Как тебя зовут?
- Людвиг, отец.
- Подойди-ка поближе, - я медленно подошел к столу, за которым сидел Джозеф. Это было вовсе не из-за робости или своеволия, это было желание растянуть момент. Взгляд мой сразу зацепился за бумагу - она была испещрена многочисленными знаками. Увы, я тогда не умел ни читать, ни считать. Отец мой был крайне несговорчив в вопросах образования. "Ни дед мой, ни прадед читать не умели, и выросли достойными людьми!" - яростно размахивал он гусиной ножкой во время обеда, когда я выразил желание поступить на обучение к приходскому священнику. - "И тебе это совершенно незачем. К тому же, кто за обучение платить будет? Я. А деньги в пустоту я выбрасывать не собираюсь". Впрочем, докучать ему я перестал только после знатной порки, но все равно лелеял мечты о том, что когда-то смогу читать и прочту один из тех огромных талмудов, что стояли на полке в церкви.
- Чем ты руководствовался, ища пристанище тут? - поинтересовался аббат, смотря мне прямо в глаза. Теплые огоньки время от времени проскальзывали в его взгляде.
- Ничем, разве что зовом сердца.
- Благое дело тебя привело сюда. Ну что ж, раз так, то я предлагаю тебе еще раз подумать, прежде чем навеки отречься от земного.
- Но отец...
- Такие решения скоро не принимаются. Можешь пока пожить среди нас, а после воскресной службы придешь и расскажешь мне о своем решении. И сходи к брату Кристиану - ты, верно, видел его у ворот - он покажет тебе твою постель.
Надо сказать, что в самих кельях было не в пример уютнее и свежее, чем в соединяющем их коридоре. Пусть обстановка и была скудна, и двум людям нужно было тесниться в одной комнатке, я, садясь на отведенную мне кровать, испытывал только облегчение. Покрывало неприятно царапало ладони, когда я приглаживал его, уже приняв окончательное решение.
Менее чем через две недели, я принял обет монашества.
- Брат... - чья-то легкая рука легла мне на плечо, вытаскивая из пучины благоговейного забвения. Я приложил палец к губам в жесте, призывающем к тишине, и поднялся, направляясь к выходу из храма. Солнце, проникающее сквозь разноцветные витражи, даже не оставляло бликов на полу, останавливаясь, споткнувшись о равномерный слой грязи. А раньше полы драили чаще...
Стоило нам с совсем молодым послушником (к слову, напоминавшем в чем-то меня) покинуть храм, как он начал:
- Аббат велел...
- С каких это пор аббат раздает приказы? Ранее он лишь просил, - послушник замялся. Все-таки плохой идеей было выражать свое недовольство в его присутствии. – Извини, продолжай.
- Аббат велел… позвать вас к нему. Он в библиотеке.
Я задумчиво посмотрел на окна библиотеки, выходящие во двор. Тема будущего разговора была легко предугадываема, и она мне вообще не нравилась. Да и не сказать, чтобы я хоть раз был доволен своим разговором с аббатом: все его речи неизменно сводились к чему-то светскому, низменному, порой даже отвратительному. Я понимал, что светское неотделимо от духовного и нет ничего плохого в рациональном подходе к управлению аббатством, но это огорчало и раздражало одновременно; после таких разговором долгое время я не мог избавиться от противного чувства в душе и от притворно-слащавого голоса, произносящего мое имя и несколько богохульные слова, в голове.
Тихо скрипнула старая деревянная дверь, и раздался звук захлопываемой книги.
- А, Людвиг, проходи, я ждал тебя, - я кивнул и направился к ближайшему креслу. – Я сегодня опять принимал посла барона Мавеля. Достопочтенный, - аббат хмыкнул, - снова вежливо просит нас освободить землю, которая «принадлежит ему по праву».
- Что поделать, вера нынче не в особой чести, а доходам человек всегда радуется, - я пожал плечами и скрыл нотку осуждения в голосе.
- Твоя правда, брат, но мне все равно придется просить твоей помощи. В прошлый раз она была действительно неоценимой, сейчас же она просто необходима.
Мне стоило в прошлый раз подумать, прежде чем предлагать свою помощь, как парламентера. Вообще, не стоило никогда в эту земельную политику забираться. А сейчас и в помощи не откажешь: все-таки родной монастырь, и не выступить в его интересах – предать братьев.
- Хорошо, я отправлюсь в путь завтра утром.
- Сегодня, Людвиг. Промедление нам ни к чему, - тоном, не подразумевающим возражений, отрезал аббат.
- Хорошо. Сейчас же выступаю и уже утром обещаю быть на месте.
- Я понимаю ваши чувства, но не разделяю ваших убеждений, - напротив меня сидел тот самый Алистер Мавель, приносящий множество неудобств существованию нашего монастыря. Шел второй час нашего с ним разговора и у меня осталось непозволительно мало невысказанных слов.
Точнее, невысказанных слов-то как раз накопилось много, но не тех, что можно безнаказанно бросить в лицо барону.
- Пусть наша конфессия становится все менее популярной на этих землях, следует учесть, что мы находимся по протекторатом Рима. Я не думаю, что это тот враг, которого вы хотели бы себе нажить, - речь так вовремя пришла на ум и была произнесена с таким чувством, что я смог и произвести впечатление на барона. Увы, недостаточное.
- Знаете, вы просто зря вышли из своей кельи, - мужчина встал и подошел ко мне, глядя прямо в глаза. - Ваша хваленая Церковь даже не обратит внимания на один небольшой, совершенно бесполезный, монастырь, даже если всех монахов жестоко убьют, а церковь разграбят.
- Вы неправы. Сейчас Папе весьма невыгодно терять здесь представителей своей власти и показывать свою слабость. Я вас уверяю, если вы примените силу, с рук это вам не сойдет, - я встал и смело глянул в глаза барона. В них я заметил… одобрение?
- Знаете, вы мне определенно нравитесь. Если вдруг ваш монастырь будет… стерт с лица земли, а вы сами останетесь без крова и пищи, и если ваш Папа вдруг вам не поможет, приходите ко мне. Я найду для вас работу.
- Приду сразу, как протрубит седьмой рог, - я поклонился, несмотря на резкость в своих словах и оскорбление в словах барона. – На этом позвольте с вами попрощаться. Дальнейший наш разговор просто не будет иметь смысла.
Мужчина сдержано кивнул и жестом велел прислуге отвести меня к выходу. И пока я не скрылся за дверью, я чувствовал на себе пристальный, оценивающий взгляд.
Путь обратно к монастырю занял у меня чуть больше времени из-за разбушевавшейся непогоды: нередкое явление в эту пору. Небо затянуло тучами, неприятно моросил дождь, скорее раздражая, чем действительно мешая, неистово шатаемые ветром ветви все норовили оставить свой след на лице. Ужасные условия для жизни. Никогда не любил ни дождь, ни сырость вообще.
Оставалось только надеяться на непостоянство летней погоды и идти вперед, несмотря ни на что. Потому что в конце пути – дом. В конце пути – уют.
Аромат влажной земли и свежести не дал сразу почувствовать противный, щекочущий нос запах, который донес ветер. Он был словно инородный, непривычный и тревожный. Запах гари… и крови. Запах жженой плоти. Запах смерти. Я двинулся на него. Что страшно: это был путь домой.
Это был огонь. Пылало дерево посреди монастырского двора, пылали двери, пылали ставни, раскалилась каменная кладка, лишившаяся опоры, готовая вот-вот обрушиться. Вздох удивления и непонимания вырвался у меня из груди, и я взобрался на пригорок недалеко от монастыря. Там уже стояла одинокая фигура в таком же, как и у меня, облачении – наш привратник. Он выглядел и вел себя почти так же, как и тот, что встретил меня тогда, в самый первый день, и мне порою казалось, что это их работа накладывает на них такой отпечаток, делает их отзывчивыми и добросердечными.
- Ты успел как раз вовремя, - не оборачиваясь, сказал мне мужчина.
- Я не успел…
- Успел уйти. Я рад, что наш аббат сделал хоть одно доброе дело в жизни и спас тебя, пусть и неосознанно, - перебил меня привратник.
- Я спущусь. Там может понадобиться моя помощь, - я уж было ринулся вниз, но меня придержали за рукав.
- Некому. Все, кто выжил, разбежались. Ну, и я просто не советую тебе туда ходить.
Я замолчал, глядя на пылающие кельи. Морось усилилась до полноценного дождя, но огню словно было все равно на то, что сама природа пытается его потушить. С треском рухнула внутрь крыша часовни, рухнул и крест, что был на ней.
- Что здесь произошло?
- Шайка головорезов. Просто ворвались, убили всех, кто попытался сопротивляться, подожгли все, до чего дотянулись и разорили церковь, - сухо рассказал мужчина.
- И когда?
- Рано утром.
Рано утром я был очень далеко, ожидал, пока поднимется повыше солнце, чтобы нанести визит барону.
Он знал. Это были даже не угрозы, это была констатация.
Снова повисла тишина. Я стоял, опустив голову, влажные волосы облепили лицо, а одежда промокла насквозь. И мне было некуда идти: мой дом обратился в пепел. Идти было некуда, делать было нечего.
- Что же теперь? – прошептал я, откидывая волосы с лица.
Мужчина рядом со мной закрыл глаза и подставил лицо дождю. Я поежился, почувствовав каплю, закатившуюся за шиворот.
- Людвиг, они унесли Распятие, - я вздрогнул. Точно. Разграбили церковь и не могли не заметить такое. Распятие хранилось за семью печатями и добраться до него было нелегко, но если оно в чужих руках... Его запросто могли расколоть на части и продать по частям. – Ты ничего уже не можешь сделать здесь, ты не можешь вернуть погибших и отстроить разрушенное, но ты можешь не позволить этой реликвии кануть в небытие.
... Нужно было успеть, пока мародеры не поняли, что просто так они никому такую приметную вещь не продадут.
- Я – простой монах; что я могу поделать с разбойниками?– я отвернулся на последнем слове, надеясь, что это сможет скрыть отчаяние в голосе. Дождь начал утихать.
- Ты не просто монах, Людвиг. Ты недооцениваешь свои способности. Если кто это и сделает, так это ты. Ты знаешь, как решать проблемы словами, а не силой, и это сослужит тебе добрую службу.
- Я полагаю, это мой долг? – задал я вопрос, направленный скорее себе, чем привратнику.
- Нет, ты ничего никому не должен. Ты не должен выслеживать распятие, ты не должен мстить... Теперь есть только твое желание.
Мстить. Я сжал ладони в кулаки и посмотрел на разгорающийся все ярче огонь. Жители ближайшего села уже подоспели на дым, видимо, опасаясь, что загорелись посевы, но стояли в отдалении от обители, боясь языков огня. Мысль о мести не возникала в моем мозгу, хотя я твердо знал, кто стоит за этим. Я знал, кто заслуживал возмездия. Но я не должен был мстить. Я не хотел. Я никогда не умел.
Но я хотел вернуть распятие. Вернуть и отнести в другой монастырь, чтобы хранящая прикосновение святого вещь не загрязнилась, не осквернилась, не сломалась, в конце концов. Это не та вещь, которая потерпит грубого обращения с собой.
- Нужно начать с ближайшего крупного города. В местных деревнях шайку бандитов заметят сразу, а в городе им удастся скрыться, сбыть награбленное... и отчитаться перед главой, - я поджал губы, не узнавая свой голос. Сухой, хрипловатый... должно быть, дождь оставил на моем теле свой отпечаток в виде простуды.
Привратник мягко улыбнулся.
- Я же говорил, что ты знаешь, что делать, Людвиг. Ты умен, ты справишься, - мужчина взял мою ладонь своей, иссохшейся и морщинистой, словно желая ее пожать, но вместо этого лишь опустил на нее толстый, завязанный, звенящий мешочек. – Бери это и иди с Богом.
- Вы не пойдете со мной? – удивился я.
- Я слишком стар.
- Я тоже немолод.
- Я буду обузой. Останусь здесь, может, буду помогать людям... Мне не так-то много осталось, знаешь, - привратник замолчал. – Но это не значит, что ты должен проходить свой путь один. Не бойся заводить друзей и союзников, не отказывайся от добродушных предложений помощи. Я знаю, ты держался особняком в монастыре, но так нельзя. Ты не один. Ты не должен быть один.
- Я... понял, - я сжал подрагивающие руки старика, пытаясь выразить всю свою признательность, все уважение через этот жест.
- Теперь иди и не оглядывайся – раньше у тебя было все время в мире, теперь оно резко сократилось.
Мне надо было двигаться к своей цели.
Ему надо было двигаться к своей цели, и делать это, несмотря ни на что.
Так и начался путь брата Людвига; теперь уже просто Людвига – свою рясу мужчина при первой возможности сменил на что-то более неприметное, привычное для окружающих и удобное. С новой одеждой пришло еще что-то новое в его душу, что-то очень давно забытое и похороненное, что-то чуждое.
Когда в одну из бедных, деревянных, забитых до отказа и грязных таверн зашел очередной человек в видавшей виды одежде путешественника, никто не обратил на него внимания. Людвиг оглянулся и занял один из столиков; он находился у всех на виду, зато мог прекрасно все слышать. Вызывающее покачивая бедрами к нему подошла милая девушка, своим слегка приторным голосом спросив, чего же сударь изволит; натолкнувшись на стальной взгляд, она поумерила свои откровенные телодвижения и поджала губы – здесь ловить было нечего. Людвиг нахмурился, провожая ее глазами. Девочка казалась совсем юной, ей было не место в таком заведении и особенно не в такой роли. Мужчина покачал головой. Возможно, все будет неприятнее, чем он полагал.
Он мог снять рясу, но в душе-то остался монахом. И как монах – да и просто как человек – он не любил неправильные вещи.
- Дерет в два раза дороже, но это абсолютно того стоило! А ее рот...
- И абсолютно никто не кинулся искать. Вообще. Правда, потом на его труп все-таки наткнулись. К слову, без кожи он выглядит приятнее.
- А когда он снял штаны, выскочили, значит, из соседней комнаты пару мужиков с ножами, и, значит, говорят: «Отдавай, мол, все». А перед ним стоит, значит, эта чертовка и ядовито так лыбится.
- Так он смотался. Пырнул ножиком стражника и был таков. Надеюсь, его все-таки отловят: ублюдок много мне должен.
Людвиг потер переносицу и невидящим взглядом посмотрел перед собой, продолжая прислушиваться к разговорам. Налет на монастырь не мог пройти незамеченным. Кто-то обязан хоть что-то о нем сказать. В идеале – что-то, что самому Людвигу поможет. Тем не менее, мужчина приуныл – полчаса назад его затея казалась разумнее. Ведь где еще можно узнать свежие сплетни и много чего нового, как не в таверне?
Так и не доеденный пережаренный обед давно остыл, и Людвиг поморщился, зацепившись за него взглядом – он никогда не был особенно требователен к пище, но это... это было ужасно.
- Никогда бы за такое не взялся. Это же все равно, что ограбить церковь, - донеслось до слуха мужчины, и он напрягся.
- Это не «все равно» что ограбить церковь. Они ее и ограбили.
- Ну и идиоты. Кому они все это сбывать собрались?
- Коэну, кому же еще.
Коэн. Людвиг закрыл глаза, про себя выделив это имя. Он поймал ниточку, которая может привести его к цели. Очень тонкую и зыбкую – вряд ли по ней можно проследовать.
- Везучий ублюдок. Ведет себя со всеми, как полный отморозок, не гнушается самым грязным товаром, а судьба к нему прямо благоволит.
- Не думаю, что это судьба позволяет ему проворачивать дела совсем близко к казармам. Скорее, толстый кошелек.
- Ему стоит сменить вывеску и переименовать свою лавку. Потрясающее же название – «толстый кошелек». Многообещающее.
Казармы. Людвиг не смог сдержать улыбки и мысленно поблагодарил всех святых за то, что нить в его руках теперь стала вполне осязаемой и весьма крепкой. В городе было всего два здания казарм и вряд ли вокруг них так уж много лавок.
От размышлений Людвига оторвала бесцеремонно приземлившаяся рядом фигура:
- Вы здесь недавно?
- Что? – Людвиг поднял глаза на севшего за его стол юношу. У него были необычные глаза, близко посаженные, что придавало ему простодушный вид, но с той неуловимой дьявольской хитринкой во взгляде, присущей льстецам и соблазнителям. Менестрель, скорее всего. Или мошенник. Впрочем, если задуматься, это одно и то же.
- Впервые вас вижу в этой таверне. Да и в других раньше особо не замечал. Путешествуете?
- Да, - ответил Людвиг после недолгой паузы. А как он еще мог себя назвать? Только путешественником. У него уже была идея, относительно того, куда двинуться после того, как он найдет распятие, и эта идея включала в себя длительно путешествие. – А вы...?
-Ах, да, где мои манеры. Позвольте представиться, - юноша слегка привстал и согнулся в легком вальяжном поклоне, - Пауль, бард, крайне отчаянный человек и гроза девушек.
Последние слова он произнес чуть громче – мимо проходила милейшего вида служанка. Девушка окинула и барда придирчивым взглядом и, тихо фыркнув, ушла. Пауль развел руками и с недовольным лицом снова сел, а Людвиг не смог сдержать смешка.
- Не такая уж и гроза, - улыбнулся он и протянул ладонь для рукопожатия. – Я Людвиг. Ваше имя необычно звучит, как для англичанина.
- Да, я гражданин мира: куда меня только не заносило. Вы тоже, к слову, не похожи на местных.
- Я француз, но довольно много прожил на этих землях, - вкратце рассказал Людвиг.
- У вас прекрасное произношение, - отметил Пауль. – Все остальные французы, кого я встречал, жутко картавили.
- И много вы встречали французов за пределами их родины?
Юноша серьезно нахмурился, задумавшись, и затем не менее серьезно выдал:
- Дюжину, включая вас.
- Ошеломляющая статистика получается, - наклонил голову мужчина, скрывая улыбку.
- Так что вас сюда привело? Куда держите путь? – поинтересовался Пауль, опираясь на локти. В его глазах не было никакого притворства – только искреннее любопытство. В его лице тоже не читалось ничего дурного. За последние двадцать пять лет Людвиг научился отделять добро от зла – и юноша перед ним злом явно не был. Дурные намерения накладывают свой отпечаток на манеру поведения, на глаза... Но Пауль отчего-то казался лишь слегка взволнованным. Людвиг решил поддержать разговор:
- Ищу кое-что... кое-кого, - признался мужчина, вспомнив о том, что у него появилась новая, куда более досягаемая цель.
- Успешно?
- Пока да. Надеюсь, удача от меня не отвернется.
Дверь таверны открылась, впуская в помещение ночную прохладу и двух неприятных с виду мужчин. Один из них, тот, что был выше, окинул помещение цепким взглядом и задержался на столике, за которым сидел Людвиг. Монах нахмурился, когда парочка направилась прямиком к нему. Пауль проследил за взглядом своего собеседника и вскочил, кинувшись куда-то к кухне.
- Лови гада! – прикрикнул на своего напарника один из мужчин, тот, что пониже, а сам кинулся к Людвигу. Его руки схватили пустоту – тот успел выскочить из-за стола и, перескочив через несколько лавок, направиться к выходу. Со спины раздалось пару ругательств и топот. «Что происходит?» - успел удивиться Людвиг и выбежал из таверны. Удивление его не имело границ. Можно, конечно, было не бежать, сломя голову, а попытаться все тихо и мирно уладить, но мужчина не мог не отметить, что те двое явно были не в настроении разговаривать. Мимо него пробежал Пауль, видимо, просто выскочивший через задний ход. За неимением других путей, Людвиг кинулся за ним. Потом, он узнает все потом... желательно, не от тех приятных мужчин, что на них накинулись на ровном месте без предупреждения.
Пауль бегал быстро, и Людвигу пришлось напрячься, чтобы особо сильно не отставать.
«Стоять!», - прогремел голос за спиной и подкрепил приказ парой крепких словечек. Юноша оглянулся, в его глазах явно читалась паника – топот стремительно приближался. Их нагонят – понял Людвиг и, быстро оглянувшись, оценил обстановку – улица хорошо освещена, поворотов нет, сейчас преследователи завернут за угол и...
Не было поворотов, зато была речка. И мост. И отвратительно смердящая вода под ним – но так же спасительная тьма. Быстро шепнув «сюда» и собрав остаток сил, Людвиг нагнал Пауля, схватил его за рукав дублета и они вместе благополучно скатились в реку, затем в два шага добрались до моста и спрятались в непроглядной тьме под ним.
Выдохнуть они смогли только когда затихли вдалеке шаги, но лучше бы они этого не делали – отвратительный запах забрался в легкие, заставив закашляться. Пауль ладонью зажал рот и нос, пытаясь одновременно и заглушить кашель, и оградиться от смрада. Выбрались они так быстро, как только смогли, цепляясь за камни и помогая друг другу.
- Это было не совсем изящно, - наконец прервал тишину Пауль, стряхивая грязь с ноги.
- Зато действенно, - отметил Людвиг, вглядываясь в сторону, где исчезли преследователи, и вытирая выступивший на лбу от весьма изматывающей пробежки пот. – Я еще потребую кое-каких объяснений относительно сложившейся ситуации, но нам все-таки лучше поспешить и скрыться.
- Отличная идея, - поддакнул бард.
В следующий раз они заговорили, уже сидя в хорошо освещенной таверне с приятным хозяином и не менее приятным камином. А что самое приятное – располагалась она достаточно далеко от той дыры, где они встретились.
Пауль снимал здесь комнату, Людвиг, недолго думая, тоже решил остаться тут на ночлег. Грязная одежда была заменена и постирана, сапоги – почищены.
- Надо сказать, не ожидал от вас такой скорости и реакции, - признался Пауль. – Вы чертовски хорошо бегаете.
Людвиг тихо фыркнул.
- Я чуть там и не умер. Длительные пробежки – не мой конек.
- Это не помешало вам не растеряться и спасти наши... ладно, мою шкуру, - бард пожал плечами. - Хотя это можно было бы сделать, не влезая по уши в грязь.
- Всего лишь по щиколотку, - мужчина покачал головой. – И все было бы явно легче, не будь вы в таком ярком камзоле. Так чем же вы не угодили этим... людям, - Людвиг постарался подобрать наиболее дипломатическое слово. И почему это оказалось так сложно?
- Скажем так, я бард, и иногда испытываю непреодолимое желание написать что-то прекрасное, искрометное, запоминающееся... Еще чаще я горю желанием насолить какому-то толстосуму. Ну и когда эти желания совпадают, бывает, чтоя пишу памфлеты и тихо раздаю их людям недалеко от дома этого толстосума, - Пауль обреченно вздохнул, сделав глоток вина прямо из бутылки и вытерев рот тыльной стороной кисти. – Не всегда моя затея венчается успехом.
- Я даже не уверен, что хочу знать, что же вы написали, - тихо рассмеялся Людвиг.
- А зря. Редко где вы найдете такие грамотно сложенные и ритмичные стихотворения. Это не какие-то там «творения» ничего не смыслящих в прекрасном людей.
- Не сомневаюсь, но, все-таки, поберегусь. Куда уж нам, простым людям, к такому искусству прикасаться, - в беззлобно шутливой манере ответил мужчина.
- Да... Боюсь, теперь придется покинуть город, а то мне тут покоя не дадут. Вам, - зеленые глаза Пауля остановились на лице Людвига, - кстати, тоже – видимо, они приняли вас за моего сообщника.
- К сожалению, я не могу уехать, - мужчина сцепил пальцы в замок и склонил голову. За спиной раздался звон посуды и голос хозяина таверны, распекающего служанку за неловкость.
- Ах, да, ваши поиски... Может, я смогу чем-то помочь? Я хорошо знаю город и, в какой-то мере, задолжал вам помощь, - поинтересовался Пауль, делая очередной глоток и ставя бутылку на стол. Людвиг слегка наклонил голову и повернул ее в сторону барда, рассматривая его лицо. Он секунду колебался, прежде чем ответить:
- Я был бы очень благодарен.
Юноша откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и широко улыбнулся с видом успешного торговца информацией.
- Выкладывайте. Чем смогу – помогу.
- Мне нужно найти Коэна, - без запинки ответил мужчина. Пауль побледнел и наклонился к нему.
- Я не полагал... Вы не похожи на человека... – бард замолчал. – Впрочем, я даже знать не хочу, зачем вам Коэн.
- Мне не нужен ни его товар, меня не интересует, откуда он его берет и что он с ним делает, - признался Людвиг. – Но он – единственный, кто может знать, где вещь, которая мне нужна.
- Я отведу вас к нему завтра утром, - кивнул Пауль, кажется, довольный полученным ответом на свои опасения.
- Спасибо, Пауль, - Людвиг встал из-за стола, попрощавшись со вновь схватившемся за бутылку юношей.
Когда он молился перед сном, не изменяя монастырским привычкам, снизу раздался женский возмущенный возглас и звук удара. Оставалось только надеяться, что это не с его новым знакомым случилась оказия.
Утром скверное настроение и плачевный вид Пауля послужили подтверждением некоторых догадок монаха. Однако от своего слова бард не отступился и молча повел его переулками к нужному зданию. Юноша был на удивление молчаливым, и оставалось только гадать, сказался ли это вчерашний вечер или дурная репутация этого Коэна. В том, что репутация у него дурная, Людвиг почти не сомневался – если мародеры сбывали ему товар и он брал его без лишних размышлений, то всеобщей любовью и уважением он не мог пользоваться априори.
Начищенная до блеска медная вывеска гордо гласила «Галантерея Коэна». Людвиг нахмурился. Дом снаружи казался большим и светлым. В окнах виднелись белоснежные вышитые занавески, а у двери стояла большая каменная ваза, облагороженная под клумбу.
- Спасибо – мужчина кивнул барду в знак благодарности, показывая, что больше ему ничего не надо. Пауль равнодушно пожал плечами, но не ушел. Мужчина удивился, но, не желая боле мешкать, зашел.
В нос ударил отвратительно приторный запах благовоний, и Людвиг поморщился. Казалось бы, привыкший вдыхать аромат ладана монах должен спокойно отреагировать и на остальные благовония, но тошнота подступила к горлу. Может, он не обратил бы внимания на запах, не будь он настолько густым – хоть ножом режь. Дыхание перехватило.
- Добрый день, вы что-то искали?
Людвиг посмотрел на ставшего перед ним мужчину.
- Мне нужен Коэн.
На лице монаха остановился твердый и пытливый взгляд, затем последовал короткий кивок, и мужчины двинулись в сторону соседней комнаты. Воздух там был чище, поэтому Людвиг смог спокойно вздохнуть. И тут же почувствовал легкий земляной запах, на котором не акцентировал внимание.
- Я вас слушаю, - почти дружелюбно кивнул Коэн на одну из кушеток, а сам облокотился на стоящий напротив комод.
- Я ищу одну вещь, которую вы могли... купить, - монах сделал секундную паузу, всматриваясь в лицо стоящего напротив человека. – Церковное распятие, размером с две моих ладони, покрытое позолотой и полое внутри.
Коэн склонил голову:
- На моей памяти вы первый человек, который ищет в этой галантерее христианскую реликвию, - монах пытливо взглянул на торговца. Если тот знает, чем именно является это распятие, то он определенно это видел в глаза. Или, по крайней мере, наслышан. – Но нет, у меня его нет. Я не покупаю такие броские вещи, к тому же на них сложно найти покупателя. Но я знаю, куда это распятие отправились.
Людвиг усмехнулся:
- Но информация, полагаю, будет стоить чего-то?
- Информация – тоже товар.
Монах устало кивнул, мол, «справедливо» и обвел комнату взглядом, чтобы собраться с мыслями. Естественно его поиски не могут быть такими легкими, как он думал – просто прийти в первый магазин и найти это распятие там было бы скучно, не так ли? Определенно это не было бы тогда умопомрачительным приключением, но Людвиг не расстроился бы. Пускай другие ищут приключений – сам он знал с десяток людей, которые умеют в них встревать и так же легко выпутываться. Он же... он монах, нет? Его место – не в шкуре путешественника и следопыта, как бы он не менял одежду.
Взгляд Людвига наткнулся на лежащие в углу вещи. Шкатулка, с прилипшими кое-где кусочками грязи, треснувшая ваза с грязными разводами, лопата... Сложить этот факт со стойким запахом земли и нелюбовью народа к Коэну было легче простого.
Так мародерство – это еще не самый тяжкий грех в его жизни?
Сам торговец не без удовольствия наблюдал, как меняется лицо его неожиданного посетителя. Он прекрасно знал, что последует после этого. Он сотни раз это проходил и до сих пор его это забавляло.
- Назовите вашу цену, - Людвиг знал, что даже попытка шантажа Коэна будет обречена на провал. Наверняка стража знает о его подпольном занятии и еще более вероятно, что она просто подкуплена, чтобы не обращать внимания на эту галантерею и на занятия ее обитателя. И это при всем при том, что самому Людвигу было бы неприятно шантажировать кого бы то ни было.
А вот Коэн слегка удивился, но быстро взял себя в руки:
- Зачем вы ищете это распятие?
- Информация в обмен на информацию? – торговец кивнул. – Честная сделка, - Людвиг на секунду задумался. – Думаю, вы знаете, откуда оно взялось. Я монах и эта обитель была моим домом. Распятие было украдено и осквернено, и это мой святой долг – вернуть эту реликвию в лоно церкви.
- Сколько еще монахов выжило?
- Я не уверен. Я знаю только одного, но он отказался уходить с тех земель. Что до остальных... – монах покачал головой, - не знаю, не могу сказать. Вряд ли, - голос Людвига дрогнул, - вряд ли много.
Коэн казался довольным ответом.
- Вам стоит искать ваше драгоценное распятие в Адамант Хиллс. Там есть один человек, скупающий подобные вещи. Поспрашиваете о Клиффе и на месте разберетесь. И я настоятельно рекомендую вам поспешить.
- Благодарю, - Людвиг встал. Коэн улыбнулся в ответ, жестом указывая на дверь. Он был доволен общением с этим человеком. Все прямо и по делу. Чаще всего люди пытались юлить в общении с ним, шантажировать, угрожать, заискивать....Он это дело ненавидел. А вот прямолинейность ему нравилась.
И Коэн знал, что проданная в правильные руки информация может принести немаленький доход. Он же знал и информацию, и руки, которым она пригодится.
А Людвиг был немного растерян и запутан. Разве человек с таким родом занятий не должен быть дерганным, с бегающими глазами и неуверенным голосом? Коэн был полной противоположностью тому, каким он его представлял. Впрочем, Людвиг понимал, что его слова действительно обладали какой-то ценностью, иначе наводку он так и не получил бы. Вопрос в том, кому может пригодиться информация о разрушенном монастыре?
- Вы не похожи на монаха, - задорно отметил Пауль, поджидавший у выхода. Он заметно повеселел и смотрел теперь с присущим всем людям его профессии хитрым прищуром. Монах тихо фыркнул – его вина, следовало говорить тише. Ну или обратить внимание на открытое окно. В любом случае, бесполезно читать нотацию о «подслушивать нехорошо».
- Ни капельки?
- Ну, - бард окинул Людвига пристальным взглядом, - выражение лица у вас вполне может сойти за одухотворенное, но я и не подумал бы, что это как-то связано с религией. А так – держитесь вы прямо, дела ведете строго, да и особо на божественное вмешательство не уповаете. Сколько вы лет провели в монастыре?
- Порядка двадцати, - Людвига самого слегка ужаснула эта цифра, произнесенная вслух. Осознавать ее в уме было не так жутко.
Пауль присвистнул.
- Вы весьма... необычны для монаха.
Мужчина усмехнулся и покачал головой.
- Вполне может быть.
- Впрочем, я тут слышал, что ваш путь лежит в Адамант Хиллс. Прекрасный городок. Я даже знаю, как туда быстрее всего пройти. Так что... вы не против, если я к вам присоединюсь?
Людвиг посмотрел в лицо барда, слегка поднимая брови.
- Нет. Вовсе нет.
Пауль улыбнулся.
***
- Я думал, что здесь не водятся волки, - Пауля передернуло, но голос не выдал его отвращения.
- И вы были абсолютно правы: они здесь не водятся, - Людвиг скользнул глазами по спине трупа, по ровной зияющей ране. Явно не работа когтей. – Однако здесь водятся люди.
Бард неловко переступил с ноги на ногу.
Они мирно шли по лесной дороге, когда нашли это тело. Его неаккуратно оттащили в кусты на обочине, о чем явно говорил кровавый след, который никто не попытался скрыть; бросались в глаза и неаккуратно разбросанные, заляпанные кровью листы бумаги. Человек умер, вероятнее всего, утром, как отметил про себя Людвиг, осторожно тронув ледяную ладонь мертвеца.
- Разбойники?
- Вряд ли, - монах покачал головой и осмотрелся, потом взял один лист в руки и попытался что-то разобрать за бордовыми пятнами.
- Ну, сумка выпотрошена, он тоже. Других рациональных объяснений я не вижу, - Пауль пожал плечами. – Гонцом быть опасно, такое, - юноша кивнул в сторону тела, - случается часто.
- Вы ничего странного не заметили? – поинтересовался Людвиг, не отрываясь от чтения.
Бард рассеянно оглянулся.
- Нет.
Мужчина опустил бумагу и поднял глаза.
- Все письма раскрыты. Сургуч сломан, бумага кое-где разрезана... Это было не разбойничье нападение, у этого человека что-то искали.
- Это прямо успокоение для моей души. Я теперь не боюсь, что на нас из-за угла выпрыгнет шайка вооруженных до зубов людей.
Пауль помялся на месте, явно порываясь уйти, но Людвиг не двигался, держа в руках бумагу. Лицо его было каким-то сосредоточенно-умиротворенным, словно он читал какой-то роман... ну, или Библию. Барду стало интересно, чем так увлекся его новый знакомый и он заглянул ему за плечо, всматриваясь в слегка размытые буквы.
- Французский? – Пауль удивленно вскинул брови.
- Да. Неожиданная находка, - Людвиг снова всмотрелся в буквы, которые не казались родными, но стоило ему проговорить текст про себя, как это ощущение пропадало. Многие слова были размыты или скрыты за кровью и грязью, прочесть можно было только начало.
«Мой дорогой Леон,
Ваша забота о моей... крайне приятна, но бесполезна. Не в ваших силах что-либо изменить. Однако... помочь вам. Я знаю, что... И несмотря на всю изворотливость Мавеля, я верю в вас. Ваше...должно сослужить вам хорошую службу. Надеюсь, вы не пустите все на самотек и используете... информацию...»
Далее нельзя было ничего разобрать.
Мавеля.
Именно это слово, а не то, на каком языке написано письмо, заставило Людвига несколько раз пробежать глазами по строчкам. Он делал это неосознанно, словно пытаясь найти какую-то информацию. Увы, единственным, что он узнал, было имя Леон, которое абсолютно ничего не давало.
Людвиг не хотел отпускать прошлое, прошлое не хотело отпускать его. Пришлось напомнить себе, что месть ничем хорошим не заканчивается и лучше оставить все как есть.
- Идем, - наконец, кинул мужчина, кладя письмо обратно на землю. – Я помолюсь за его душу; больше мы ничем не можем ему помочь.
Пауль кивнул и поспешил отойти от мертвеца.
- Так... следующий раз останавливаемся уже в Адамант Хиллс? – получив утвердительное мычание в ответ, бард улыбнулся. – Я никогда не говорил, что этот город знаменит тем, что там продажных девок больше, чем домов?
***
Алистер держал в руках бумагу. Излишне вычурные буквы стояли перед его глазами даже когда он их закрывал. Никто не смеет угрожать Алистеру Мавелю. Никто.
«Ваши попытки шантажа нелепы и смешны. Настоятельно рекомендую прекратить их и спрятаться где-нибудь в подвале, не высовывая оттуда любопытного носа, иначе ваше существование может закончиться весьма нелепо. Существование вашего сына, впрочем, тоже. Вы должны знать, что за мной дело не постоит, так что выводы на вашей совести.
Или что там у вас вместо нее».
Мавель отбросил бумагу на стол. Какая неслыханная дерзость, какое отвратительное неуважение!
И какая удивительная осведомленность.
Краткая, лаконичная угроза, не растянутая, как принято, на несколько листов, действительно вызывала какую-то неловкость, но Алистер не признавался себе в этом. Ни приветствия, и лишь одна-единственная буква вместо подписи в конце письма. Нужно было действовать хитрее, чтобы в следующем письме не было чьих-то частей тела вместо слов – а вероятность этого была велика.
Желая отбросить негодование и вернуться к своей обычной рациональности и расчетливости, Мавель переложил несколько писем с места на место. Слабая ухмылка коснулась его губ, когда он увидел то, что было подписано «Коэн».
Все только начинается.
