Глава 3. Сulpa
- Людвиг, а у тебя есть дети? – голос барда звучал несколько хрипло от долгого перехода. Людвиг удивленно глянул на Пауля и не сразу ответил:
- Откуда? Я монах. Я давал обет безбрачия.
- Да все я знаю о твоих обетах. Ты же мне тут сам недавно рассказывал про то, что тебе тоже было шестнадцать лет, ты тоже шастал по борделям и занимался всякими непотребствами...
- Знаешь, я теперь боюсь с тобой расставаться. Вот как начнешь рассказывать людям свою версию истории...
Пауль споткнулся, но удержался на ногах. Тихо выругавшись сквозь зубы, юноша уперся ладонями в колени и некоторое время стоял так. Людвиг остановился поодаль, достал флягу и сделал небольшой глоток – горло немного саднило из-за жары и ветра.
Они вышли из Адамант Хиллс незадолго до того, как солнце достигло зенита, и шли почти без остановок до следующей цели. Теперь же солнце было недалеко от горизонта, и путники спешили найти таверну, пока не стемнело.
- Нет, - твердо сказал Людвиг. Пауль поднял на него глаза и вопросительно изогнул бровь: - У меня нет детей.
Бард кивнул и распрямился, разминая шею. Монах переступил с ноги на ногу и склонил голову набок:
- А к чему такие вопросы?
Путешественники вновь двинулись вперед. Пауль шел, поджав губы и глядя под ноги. Резкий порыв ветра закружил пару листьев и растрепал волосы.
- Я дочь вспомнил, - наконец ответил на вопрос бард, и вновь вызвал немое удивление Людвига. Некоторое время оба шли в неловкой тишине, пока мужчина не поднял голубые глаза на него и не сказал тихо:
- А вот это было... неожиданно.
- Я знаю. Если честно, я сам о ней вспоминаю достаточно редко. Я честно пытался жить, как положено, с ее мамашей, пытался как-то устроить то, что называют «нормальной» жизнью... но я сбежал. Это не мое. Я не смог. Это бессмысленное, унылое, однообразное существование, эта скука, этот быт испугали меня, - пауза. – И я только что подумал о том, что из этого ребенка может вырасти и о том, как она может кончить.
Людвигу не требовалось дальнейших разъяснений: он знал, о чем думал Пауль. Смерть Элизы натолкнула их обоих на определенные мысли. Монах понурил голову, размышляя над только что услышанным.
- Как ее зовут-то?
Пауль глянул вдаль, прищурив глаза.
- Анна. Впрочем, ладно, не думаю, что увижу ее еще раз, да и не хочется мне этого. Она была моей ошибкой, - бард пнул подвернувшийся под ногу камень и поднял глаза на Людвига: - Ты осуждаешь меня?
- Я монах, не судья; не мне тебя судить. Если ты считаешь, что поступил правильно... что ж, кому как не тебе лучше знать, - мужчина пожал плечами. Пауль печально улыбнулся. Сейчас он казался старше, значительно старше, чем раньше. Ни паясничества, ни шуток, ни хитрого блеска глаз. Просто уставший человек.
Неловкая тишина затягивалась. Это была явно не самая удачная тема для разговора, и теперь и Людвиг, и Пауль чувствовали себя как-то неловко, хотя ничего особого, в общем-то, сказано не было. Неловкую тишину подчеркивало еще и то, что ветер затих, и даже шелест листьев не мог наполнить пустоту.
- И скоро ночлежка? – буднично поинтересовался Людвиг, перекрывая неловкость.
- Должна была быть две мили назад.
- Две мили? Скажи, что ты шутишь, и мы не заблудились, - мужчина поднял бровь и остановился.
- Спокойно, я прекрасно знаю эту дорогу, - Пауль тоже остановился и оглянулся. – Мы же сворачивали мили четыре назад? Сворачивали.
Тишина.
- Мы не сворачивали. Мы все время шли прямо.
Диск солнца теперь был еще ближе к горизонту. Бард проглотил готовое вырваться ругательство и с силой хлопнул себя по лбу.
- Ты же знаешь, что мы шесть миль до темноты не пройдем? – Пауль кивнул, не отнимая ладони от лица.
- Насколько я знаю, неподалеку таверн нет, но есть хутор. Можно попроситься туда переночевать, и завтра уж вернуться на путь истинный. Всяко лучше, чем под открытым небом спать или ночью по дороге брести, - бард наконец-то убрал руку и, прищурившись, глянул на солнце.
- Ты знаешь-то, как к нему пройти? – Людвиг скрестил руки на груди.
- Если будем идти прямо, то не пропустим.
- Что-то я уже сомневаюсь в твоих способностях к ориентированию.
Пауль фыркнул.
Но, несмотря на потрясающую воображение внимательность путешественников и их умение находить нужную дорогу, до хутора они все-таки смогли добраться. Когда Пауль постучался в дверь первого попавшегося дома, были уже сумерки. Людвиг лениво скользнул глазами по дому, к которому они подошли, и сразу же отметил неумело забитые, уже слегка поржавевшие гвозди под маленькими окошками. Мужчина усмехнулся; он готов был поклясться, что в земле под порогом тоже спрятано пару железных гвоздей.
- Кого нелегкий-то принес, - дверь со скрипом открылась и явила за собой недовольное лицо. – Ну чавось вам надобно-то, а?
- Хозяин, пустите путников переночевать, м?
- Не пущу. А то вот приходють тут всякие, девок облюбуют, да и ищи-свищи их потом.
- Что, больная мозоль? – язвительно ответил Пауль, уставший и оттого злой после перехода.
- Да из-за таких вот псов как ты тута.... – дальше Людвиг не слушал. Он боролся с желанием отвесить Паулю оплеуху за сорванный ночлег. Такую отеческую оплеуху, не злую. Исключительно в воспитательных целях. Впрочем, стоило ему глянуть на напарника, как его внимание привлекло что-то совсем другое, а именно маленькое темное пятнышко на плече Пауля. Круглое, волосатое и с восьмью тоненькими ножками. Людвиг едва заметно усмехнулся и протянул к паучку руку.
- Да как вы с таким отношением вообще смогли... – Пауль глянул на потянувшуюся к его плечу руку и тоже заметил паука. Фраза оборвалась громким вскриком на полуслове. Бард активно задергал рукой, чтобы сбросить несчастного крепко вцепившегося паучка, – Фу, прочь, прочь от моей руки, тварь! Людвиг, убери это!
- Да не вертись ты, - Людвиг не мог сдержать смеха, и от улыбки в уголках его глаз возникла сеточка тонких морщинок. Пауль еще раз дернулся и послушно замер. Мужчина осторожно отцепил паука от ткани и положил себе на ладонь. – Здесь нечего бояться.
- Это исчадие ада, его убить надо, - буркнул бард.
- Да брось ты. Пауки приносят деньги, пусть живет себе, - с этими словами Людвиг переложил испуганное животное на ближайшую поверхность – слегка выступающую из стены доску. Затем монах поднял голову и встретился глазами с человеком, все еще стоявшим на пороге и дверь не закрывшим. – Пожалуйста, пустите нас переночевать. Мы не будем обузой.
Человек недовольно сплюнул.
- Бог с вами, я пущаю вас поночевать в сарае, там сена много, можно перекантоваться. Но шоб смирно тута сидели! – мужик вышел из дому, захлопнул дверь и жестом велел следовать за собой. Пауль удивленно глянул в спину внезапно ставшему сговорчивым человеку и перевел взгляд на Людвига. Людвиг многозначительно улыбнулся и двинулся к сараю.
- Вздумаете учудить што – так не смотрите, што я старый, мой сын вам мигом мозги вправит, - кинул напоследок хозяин и оставил Людвига с Паулем одних.
- Ну спасибо, што хоть лампу оставил, - передразнил речь мужика бард и повертел в руках небольшую масляную лампу.
- Ты с ней поосторожнее, не хотелось бы проснуться в огне, - предостерег монах и скинул с плеч уже надоевший мешок. Спина приятно заболела. Пауль отставил лампу, тоже стянул свой мешок и упал на сено. Все тело сразу же зачесалось, но после долгого перехода такое ложе вкупе с ночной прохладой казалось самым удобным.
- И почему после твоих слов он внезапно стал таким сговорчивым? – вяло поинтересовался бард. Людвиг опустился рядом и заложил руки за голову.
- Мы принесли в его дом удачу.
- Ага. Ничего странного, все понятно, все естественно.
- Не паясничай, - усмехнулся Людвиг и закрыл глаза. – Под окнами дома были забиты гвозди, причем забиты в абсолютно неподходящем месте и совершенно неумело. Причем так под всеми окнами, что я видел. А гвозди-то из железа...
- А железо под окнами и дверьми нечисть отпугивает. Суеверный, стало быть, человек в этом доме живет, - перебил собеседника Пауль и потянулся.
- Именно. Пауки приносят деньги. Мы принесли паука – следовательно, принесли и деньги в дом. Я просто немного заострил на этом факте внимание.
- Ага, то есть ты специально обратил мое внимание на этого паука.
- Ну я же не знал, что ты испугаешься, - Людвиг тихо рассмеялся.
- Я не испугался. Просто они противные, жирные, волосатые, с огромным количеством глаз, - юношу передернуло.
- Ну, тот был вполне миленьким. В любом случае, вариант был один. Если бы можно было приманить пару сорок... Но я не уверен, что они прилетели бы на мой крик.
- Ты умеешь кричать как сорока? – Пауль заинтересованно поднялся на одном локте. Людвиг ничего не ответил, а только улыбнулся и закрыл глаза. – Ну-ка, ну-ка, похвастайся своими расчудесными вокальными данными, - тишина. – Да ну, ничего ты не умеешь.
- Вот не надо меня этим задевать, молодой человек, я на такие провокации не реагирую уже лет тридцать как, - бард обиженно насупился, и некоторое время не было слышно ничего, кроме свиста ветра. Тут Людвиг услышал какие-то странные звуки. Мужчина прислушался и рассмеялся – Пауль пытался имитировать стрекот сороки.
- Расслабься, у тебя не получается. Это больше похоже на крик петуха.
- Чего-о? – обиженно протянул юноша. – Да я бард! Мой голос может принимать любые формы, так что все вполне похоже.
Людвиг сел и глянул на все еще лежащего на боку, подперев голову, Пауля. С видом «учись, как надо», он тоже попытался сымитировать крик сороки. Получилось тоже очень странно, но немного похоже. Оборвавшись на полузвуке, Людвиг спрятал лицо в ладонях и расхохотался. Сквозь собственный смех до него донеслись истеричные всхлипы Пауля.
- Все, жизнь прожита не зря! Я слышал стрекот монаха! – бард утер слезы и плюхнулся на спину, уставившись в небо и все еще сотрясаясь от беззвучного хохота.
- Что я делаю со своей жизнью? – Людвиг отнял руки от лица и оперся ими о колени, пытаясь отдышаться и побороть смех. – Ладно, надо засыпать, а то завтра нам лишние шесть миль идти.
- Не напоминай, - фыркнул Пауль и откатился чуть в сторону, туда, где сено еще не было примятым, а было рыхлым и приятным. И колючим. Но после такого изнурительного дня это никого не волновало.
Людвиг тоже лег и закрыл глаза, пытаясь отогнать от себя все мысли. Отдохнуть уставшему телу они не давали. Сначала вспомнилась его попытка имитировать крик сороки, отчего на губах возникла легкая улыбка; но это воспоминание быстро испарилось. Его заменило другое – их утренний визит к Бастару.
Дверь тогда открыла та же старуха, что и в первый раз. Однако горой на страже дома хозяина она уже не стояла – впустила их с Паулем без лишних вопросов. Все было бессмысленно - у Бастара распятия не оказалось. Пауль в этот раз, несмотря на убедительные просьбы молчать, влез в разговор первым и представил их как коллекционеров редкостей; впоследствии Людвиг не мог не оценить уместности этой лжи – Бастар долго сокрушался и советовал им посетить его друга, к которому он отправил это распятие.
Проблема была в том, что теперь им с Паулем надо было тащиться через пол-Уэльса.
Пауль тоже тащился с ним, как и сказал тогда Элизе. С ее смертью решение не поменялось. Людвиг вспомнил вчерашние похороны, деревянный гроб и твердую, сухую землю. Улыбка пропала с лица.
С этой картиной в голове он и заснул.
*
...et non vult pae-niteri a fornicatione sua...
Людвиг резко распахнул глаза. В лицо ударил ледяной ветер, и мужчина так же быстро их закрыл. Спиной чувствовался холод камня, что отчего-то удивило монаха, и он, пересилив себя, снова открыл глаза и сел. По лицу хлестнула подхваченная очередным резким порывом темно-коричневая, истлевшая ветвь кипариса. Людвиг отвернулся и посмотрел на то, на чем только что лежал. «Воскресну», - гласила высеченная на черном мраморе надпись, выше значилась единственная дата «1497». В изголовье стоял простерший ладони над плитой ангел, из глаз его текли слезы; влага сильно блестела и была очень заметна на черном мраморе. Людвиг свесил ноги и встал с надгробия.
... et filios eius inter-fi-ciam in morte...
Алое небо становилось ослепительно светлым в такт каждому слову. Монах чувствовал дрожь земли под ногами. Потом все снова утихло. Людвиг обменялся взглядами с мраморным ангелом. Тот равнодушно пожал плечами, сел на надгробие, опустил голову и снова застыл. Слезы на темном лице высохли. Мужчина оглянулся. Его окружал лес состоявший, казалось, в большинстве своем из кипарисов. На некоторых был глубоко вырезан крест, и вместо древесного сока сочилась черная слизь. Людвиг еще раз глянул на усевшегося ангела и пошел по единственной ведущей от надгробия дорожке.
... qui habet aurem, audiat...
Людвиг знал эти слова, он не раз их слышал, но, сколько не силился, не мог понять их значения. Они казались пустыми, бессмысленными, но забирались в душу; комок застревал в горле, в животе неприятно тянуло. И снова ослепительные вспышки сопровождали каждое слово. Когда зрение мужчины прояснилось после последней, он заметил, что дорожка не мощена уже обычным камнем, а покрыта человеческой кожей. Впереди него, позади него эта кожа вздымалась, словно дыша. Ветки деревьев все ближе и ближе наклонялись к дорожке, царапая его по лицу, по непокрытой рубашкой части рук...
... scio opera tua...
Ветки перестали хлестать лицо. Людвиг боковым зрением заметил мраморного ангела, придерживающего их и дающего ему спокойно пройти. Сколько бы он не шел вперед, черный мрамор маячил на периферии. На мгновение мужчине показалось, что он попросту не двигается с места, но тут он вышел на просторную поляну. Трава на ней была очень жестокой, она даже через подошву ботинок колола ноги. Посередине стояло дерево, большое, ссохшееся, на нем висела белая тряпка. Резкий порыв ветра опять принес с собой ворох больно захлеставших по лицу веток, и Людвиг прикрыл глаза рукой, пытаясь повернуться спиной к ветру. Не получалось: казалось ветки летели отовсюду.
... venio cito...
Когда Людвиг открыл глаза, он увидел склонившегося над ним ангела. Черные, немигающие глаза, смотрели на него, а с протянутых к нему ладоней капала кровь. Мужчина посмотрел на свои руки и увидел, что они тоже окровавлены; с его запястий была содрана кожа.
Людвиг обошел статую, аккуратно зажимая кровоточащие запястья. Ангел поворачивал свою мраморную голову, чтобы видеть монаха, и когда его голова описала полукруг, упал с громким грохотом и неестественно растянулся на земле, как человек, упавший со скалы и сломавший себе шею. Мужчина обернулся глянуть на груду мрамора, но там ее не оказалось. Людвиг снова глянул вперед – ангел уже стоял у дерева, голова его была все так же неестественно повернута по отношению к телу. Трава с каждым шагом становилась жестче, и монах почти не удивился, когда обнаружил, что идет уже по шипам. Каждый раз, когда он наступал, шип пронзал его ступню; Людвиг продолжал идти.
Culpa.
Ангел вновь оказался перед ним с приглашающее протянутой рукой. Мужчина посмотрел на его затылок и послушно вложил свою ладонь в черную ледяную ладонь ангела. Когда они шли вперед, их глаза постоянно встречались. Людвиг скользил взглядом по спине, крыльям, сломанной шее, лицу, вновь возвращался к спине. Вместо слез из пустых глазниц выползали пауки. Стоило им подойти к дереву, как ангел разлился, оставил после себя жгучую ртутную лужу. Людвиг вытер кровь и ртуть с рук о рясу и посмотрел на тряпку, что моталась на дереве. На него смотрело посиневшее безглазое лицо, обрамленное пропитанными кровью волосами. Взгляд опустился ниже – на животе цвело алое пятно. Еще ниже – кровь капала с ног. Еще ниже...
Culpa.
Людвиг упал на колени. Очередная вспышка ослепила его, он только услышал громоподобный лай Цербера – и в следующую секунду острые когти прошлись по его обнаженной спине.
Мужчина открыл глаза.
Где-то недалеко громко лаяла собака. Рядом мирно сопел Пауль. Пели сверчки. Прохладный ветерок приятно обдувал горевшее лицо. Лампа давно погасла.
Людвиг сильно сжал ладонями болящую голову и по привычке попытался прочесть хоть какую-то, самую простую, молитву, однако у него в голове крутилась только одна фраза: «Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa». Больше никаких молитв он вспомнить не мог.
Странное волнение понемногу улеглось, пришло осознание, что вот она, реальность, что все в порядке и нет никаких кипарисов вокруг, что все это было жутким сном. Что щеки и руки ему сквозь сон царапало сено, что оно же непонятно каким образом оказалась в ботинках и теперь кололо ступни, что болящие запястья просто расчесаны сквозь сон. Мужчина протер глаза и встал. Во рту чувствовался отвратительный привкус, голова все еще болела, хотелось выпить воды и умыться. Питьевая вода была во фляге в сумке, а недалеко от сарая стоял колодец. Сделав пару глотков и спрятав флягу обратно в походной мешок, Людвиг вышел на свежий воздух.
Ночь была прекрасной. На небе не было ни облачка и звезды вместе с молодой луной дарили весь свой свет с высоты. Приятный ветер колыхал мягкую влажную траву. Изредка с соседнего двора доносился лай собаки. От прохладного воздуха кожа Людвига покрылась мурашками. Мужчина вздохнул и двинулся к колодцу.
Ледяная вода приятно освежала, но полного облегчения не приносила. Людвиг провел влажными руками еще и по волосам и направился обратно к сараю. Прислушайся он сейчас – услышал бы доносящиеся с крыльца голоса, но он не прислушивался, он слишком устал для этого.
Но даже несмотря на внезапно навалившуюся усталость, всю ночь Людвиг страдал от болящей головы, находился в не приносящем отдыха состоянии полузабытья и заснуть смог только под утро.
***
- И все-таки почему ты на него работаешь, Алан? – крепкий мужчина средних лет сидел, прислонившись спиной к каменной ограде около дома.
- Я работаю не на него, а с ним, - поправил его собеседник, стоявший чуть поодаль и наслаждавшийся ночной прохладой. –Леон – довольно-таки неплохой человек, умеет быть веселым, простым; в нем нет ни капельки заносчивости, притворства; он истинный аристократ, - на секунду повисла тишина. – К тому же он знал еще моего отца и работал с ним.
- А еще он никогда не скупится на награду.
- Да не в деньгах дело.
- Можешь продолжать утверждать это себе, - Алан в ответ только тихо хмыкнул и отвернулся.
- Я же тебе добра желаю, как друг другу. Просто о нем ходят такие слухи...
- Не слушай их, - резко отрезал мужчина. – Да, он тоже много раз поступал нелицеприятно, но он отдает себе в этом отчет. Он знает, что делает.
- И многое он тебе рассказывал?
- Многое мне рассказывал как раз-то и не он, - отрезал Алан. Мужчины замолчали, прислушиваясь к лаю собаки. – Что это с ним такое? Смирный пес раньше был.
- Это он, наверное, так на чужаков реагирует.
- С каких это пор я в этом доме чужак?
- Да не ты. Двое каких-то путешественников постучались, и батя пустил их переночевать в сарае, вот псина их, наверное, и учуяла.
- Вот как, - удивился Алан. – А где это я был, когда они стучались?
- С Иви общался. А ты ж как с ней языками сцепишься, так все, баста, весь мир вокруг перестает существовать.
Мужчина тихо захихикал, потом повернулся и уселся на порог.
- Что за путешественники-то хоть?
- Да два мужика каких-то, запыленные с ног до головы и уставшие. У одного из них еще очень громкий визг. Ничего особенного.
- Я даже не хочу знать, причем тут визг.
- И правильно, - собака замолкла, и теперь ночную тишину нарушал только шелест листьев и звуки какой-то возни в доме. – Так что там Леон...
- Да вообще подозрительные мужики, и говорят как-то странно, словно не по-нашенски, - старик вышел из дому и сел рядом с сыном. По старости лет он был слегка глуховат, потому услышал только обсуждение прибывших путешественников.
- У них просто южный акцент, отец, - отметил мужчина, но эта фраза была оставлена стариком без внимания:
- Вообще много подозрительных типов в последнее время в округе шатаются, от хотя бы тот, что давеча приходил...
- Отец!
- ... деньги приносил от этого, как его... Мавеля, во!
Лицо Алана вытянулось и он с ужасом в глазах глянул на друга. Вероятнее всего, уже бывшего друга. А старик тем временем все продолжал:
- Я бы и того в дом не пустил бы, если бы не Норрис.
- Отец, поздно уже, иди в дом, - Норрис встал сам и поднял старика на ноги, настойчиво направляя его в дом.
- Дык вы тоже идите, а то завтра не встанете.
- Мы тоже зайдем, иди спи.
Когда старик скрылся за дверью и звук его тяжелых шагов удалился, мужчина глянул на Алана. Тот уже отошел на приличное расстояние, чтобы до него нельзя было дотянуться. Норрис почувствовал сожаление: то ли от того, что с другом так вышло, то ли от того, что при нем не было ножа.
- Ах ты чертов сукин сын, - Алан отчеканил каждое слово и покачал головой. Было заметно напряжение в его теле, словно он был готов в любой момент достать мизерикорд, что висел на его бедре.
- Пойми, нам тоже нужны были деньги. Последние два года за урожай мы получали ровно столько, чтобы еле-еле пережить зиму, а в этом году дела обстоят еще хуже. Еще и Иви...
- Не смей приплетать ее сюда! Она не имеет вообще никакого отношения к тому, что у нее отец безнравственный ублюдок! – вспылил мужчина и яростно махнул рукой. Норрис замолчал, пытаясь различить хоть что-то кроме ярости на лице Алана. Хотя бы жалость, хотя бы сожаление... Ничего. Только нахмуренные брови и пылающий взгляд. – Почему именно Мавель? Почему он?
Отчаянный голос заставил мужчину двинуться вперед, но Алан снова отступил, не желая, чтобы друг оказался рядом. Норрис нахмурился и плотно сжал губы. Следующие слова вырвались словно нехотя и были на удивление тихими:
- Мне было, что ему предложить.
- Отлично. Ты даже не сожалеешь. Беспринципная бездушная скотина, - кинул Алан, развернулся, и пошел прочь. Норрис только тихо зарычал и зашел в дом, громко хлопнув дверью. Ночные дороги небезопасны – и он надеялся, что Алан познает это в полной мере. В любом случае, свои деньги он уже получил и отработал.
Но Норрис недооценивал то, насколько опасного и ловкого врага он себе только что нажил. И он не мог знать, что пока он яростно ходил по комнате, время от времени делая глоток самогона, в комнату его дочери бесшумно проскользнула фигура, теперь нависшая над кроватью девушки и тормошащая ее за плечи.
- Иви, Иви, вставай! – шептал Алан, постоянно прислушиваясь – не раздадутся ли возле двери чужие шаги.
- Алан, что ты... – сонно произнесла девушка, но мужчина зажал ей рот рукой и грозно шикнул. Иви удивленно распахнула глаза, весь сон сразу же словно рукой сняло.
- Ты мне доверяешь? – девушка кивнула. – Ты мне веришь? – девушка активно закивала. Алан отнял ладонь от ее рта. – Тогда собирайся, ты пойдешь со мной.
- Куда? А как же отец, дед? – шепотом поинтересовалась Иви, вставая с кровати.
- Ты их больше не увидишь, - мужчина отвел глаза. Он был готов к любой реакции, но если бы он этого не сказал, совесть терзала бы его всю жизнь. А если бы он не попробовал забрать Иви с собой, его бы всю жизнь мучило сожаление. Девушка пару секунд заметно колебалась, принимая решение:
- А если я останусь, то...
- ... ты больше никогда не увидишь меня, - кивнул Алан; в горле застрял ком.
Иви не была уверена. Романтический побег из осточертевшего дома – казалось, она всегда этого желала, но теперь она колебалась. Да, она не ладила ни с отцом ни с дедом с тех пор, как умерла ее мать; да, ее в этом месте ни во что не ставили; но она должна быть благодарна, хоть за то, что ей дали.
Или ей просто внушили, что она должна быть благодарна? Теперь она разрывалась между невыносимым прошлым и неизвестным будущим.
Иви подошла к комоду и накинула верхнее платье, потом сверху шаль; на голове завязала платок.
- Пойдем, - девушка улыбнулась, и у мужчины сразу отлегло от сердца. Он помог Иви незаметно выскользнуть из задней двери и повел ее полями к ближайшей дороге. Небо затягивало тучами, отчего становилось темнее, но луна уже клонилась к горизонту. Девушка намертво вцепилась в руку Алана, но ничем боле свой страх не показала. Алан ободряюще погладил ее большим пальцем по тыльной стороне ладони и улыбнулся. Теперь, когда Иви была с ним, на душе было не так паршиво из-за своего поступка.
Оставалось только придумать, в каких выражениях описать этот инцидент Леону. А в том, что Леону следует узнать, насколько далеко уже смогли распространить влияние люди Мавеля, он не сомневался.
***
- Где она?
- Да какого дьявола, о чем ты вообще, старик?
Людвиг не хотел открывать глаза. Возмущенные голоса, казалось, звучали во сне, и никакого отношения к реальности не имели. Голова все еще болела. Очень хотелось свернуться калачиком и спать дальше, но когда кого-то волновали его желания?
- Людвиг, хватит спать, помоги мне разобраться с этим полоумным!
- Что вообще происходит? – застонал Людвиг и еле разодрал глаза. Секунда у него ушла на то, чтобы вникнуть в происходящее, секунда – на то, чтобы удивиться.
- Не смей разыгрывать дурачка! Мне твоя рожа сразу не понравилась, так и знал, что надобно было вас вон сразу вышвырнуть! – старик-хозяин крепко держал Пауля за его рубашку и с каждым словом встряхивал его. Лицо барда выражало абсолютное удивление и непонимание.
- Что происходит? – повторил вопрос Людвиг, поднимаясь на ноги.
- А ты, небось, подсобничал, да? Пошти старик уже, а ведешь себя...
- «Почти старик»?! – возмутился мужчина. Он прожил недостаточно, чтобы называться и считать себя стариком. Пауль, несмотря на всю щекотливость своего положения, захихикал.
- Отец, прекрати! – в сарай вошел Норрис. – Это не они. Давай лучше потратим твои силы на поимку того, кто это сделал.
Мужик злобно сплюнул и отпустил барда. Кинув последний раз злобный взгляд на еще растрепанных со сна мужчин, он вышел. Норрис же на выходе обернулся:
- Выметайтесь, и чтобы ноги вашей здесь не было!
Мужчины некоторое время просто удивленно молчали. Пауль первым задал вопрос, интересовавший их обоих и на который ни один из них ответа не знал:
- И что произошло?
Людвиг пожал плечами и стал отряхиваться от приставшего к одежде и волосам сена.
- Думаю, лучше все-таки уходить отсюда. Нам явно здесь не рады.
- Да уж, я заметил, - Пауль потянулся и размял шею. – Ну и утречко.
Людвиг только нахмурился от воспоминаний о том, что у него и ночь была та еще. Веки уже не слипались, после такой-то эмоциональной встряски, но все тело ломило. Мужчина собрал всю свою силу воли в кулак, взял мешок, привычно надел его на плечи и вышел, расчесывая пальцами волосы.
- Подожди меня, - раздался из-за спины голос Пауля. – У меня вода закончилась, сейчас наберу и пойдем.
Людвиг ничего не ответил, только вспомнил, что у него фляга еще полна. Мужчина прикрыл глаза, наслаждаясь прохладой пасмурного утра. Со стороны дороги до него донеслись голоса:
- Надо вам в город съехать, авось там подсобят?
- Да пока мы до города доедем, с ней может случиться все, что угодно!
- Я вот тоже считаю, что надо сразу пускаться в погоню за гадом.
- Только куда?
- Действительно, куда?
- Куда-куда, разделиться, да и все дела!
- Да за ночь он, поди, ее далеко уволок.
- Не беда, справимся с Божьей помощью!
«Кто-то пропал?» - удивился Людвиг, но желания узнать обстоятельства дела поподробнее у него ну уж никак не появилось. Желания помогать тоже – в таких хуторах на любого чужака смотрят подозрительно, что уж говорить о том, что помощь от него примут только в самом крайнем случае.
- Все, я готов, можем выдвигаться, - рядом вырос свежий, улыбающийся, отдохнувший Пауль. Людвиг снова почувствовал навалившуюся на него усталость.
- И не вздумай пропустить поворот в этот раз, - предупредил мужчина, пытаясь подстроиться под бодрый шаг барда.
- Уж постараюсь, - рассмеялся Пауль. – Хочется следующую ночь провести в уютной теплой постели с бутылкой вина в руке, а не на отвратительной колючей и сыроватой соломе, - Людвиг фыркнул – сырая и колючая солома казалась не самым отвратительным в минувшей ночи. – А ты, я смотрю, выглядишь отвратительно. Солома, погода, женщина?
- Кошмары.
- Вот как, - бард удивленно поднял бровь. – Ну, не стоит так волноваться из-за кошмаров, это же просто...
- Пауль, спасибо, но меня не надо успокаивать после дурного сна. Я не зацикливаюсь на снах, они ничего в себе не несут, - спокойно прервал его Людвиг, на ходу разминая шею. – Я просто не выспался и хочу быстрее добраться до места, где можно будет отдохнуть.
- Ну и ладно. А я уже такую речь подготовил о снах, с цитатами, с песнями, с плясками, - бард нарочно состроил недовольную мину, что заставило монаха выдавить из себя усталую улыбку. Больше они не говорили и шли молча. Солнце все еще было скрыто за тучами, иногда дул прохладный северный ветер. Для изматывающей дороги погода была подходящей – лишь бы не пошел дождь. Людвиг дремал на ходу, Пауль, хоть и был бодрее, тоже поддался влиянию погоды и вяло шел вперед.
Милю путники преодолели быстро. Бард достал флягу и сделал глоток.
- Боже, как они умудрились так вырыть колодец, - фыркнул он и отпил еще немного воды.
- А что не так? – поинтересовался Людвиг, стряхивая с себя вновь навалившуюся сонливость.
- Да у этой воды такой кровавый привкус... Лучше бы я ее не набирал.
- Ночью она мне показалась нормальной.
- Ну держи, попробуй, какая она нормальная, - Пауль протянул мужчине флягу, тот принял ее и поднес к губам. Выплюнул воду он почти сразу.
- Ты бы не пил ее, - предупредил Людвиг, нюхая содержимое фляги. Без труда улавливался легкий кисловатый запах. Определенно его не было, когда он умывался ночью. Обоняние у Людвига было развито хорошо – он не мог не учуять эту кислую нотку.
- Мог бы и раньше предупредить, - скривился Пауль.
- Мог бы быть поосторожнее с тем, что в рот заливаешь.
- Уел, - кивнул бард.
В том, что воду все-таки не стоило пить, оба вскоре убедились.
У Пауля разболелась голова. Сначала он не придал этому значения – вдруг сказывается погода. Но потом тупая боль где-то у затылка превратилась в острую у висков. Несмотря на прохладную погоду, юношу кинуло в жар.
- Людвиг, что-то... – начал бард, но не закончил – боль словно скрутила его изнутри. Перед глазами все поплыло.
Людвиг удивленно оглянулся на сдавленный голос и успел подхватить пошатнувшегося Пауля. Прошептав сквозь зубы что-то вроде «Ну просто отлично», мужчина поднял лицо барда и посмотрел на него. На лбу блестела испарина, глаза слезились, нахмуренные брови выдавали сильную боль. Сохраняя сосредоточенное выражение лица и не давая несильной панике отразиться на нем, Людвиг достал свою флягу и всунул ее в руки Пауля.
- Пей, - приказал он, осматривая местность, где они остановились. Недалеко что-то блестело за деревьями.
- Ты издеваешься? – прохрипел юноша. – Куда мне еще пить, меня сейчас наизнанку вывернет.
- Я этого и добиваюсь, - кивнул Людвиг. – Пей до дна.
Пауль поморщился и поднес флягу к губам. Монах отпустил его, когда фляга опустела, и позволил упасть на колени и прочистить желудок.
- Пойдем, - Людвиг помог юноше встать. – Я тут недалеко, кажется, родник заприметил.
- Река. Тут недалеко есть река, - булькнул Пауль.
- Да без разницы, главное, что вода.
- Только не говори, что ты опять заставишь меня пить, - застонал бард.
- Заставлю, - ответил Людвиг и про себя не без радости отметил, что лицо Пауля слегка порозовело и уже было не такого воскового цвета. Значит, все идет как надо. Все это он делал много раз и очень редко этот метод его подводил.
Они действительно подошли к реке, небольшой, но чистой. Здесь Людвиг осторожно прислонил Пауля к камню и снова набрал полную флягу воды, заставив юношу выпить ее, несмотря на все возмущения и протесты. На третьей фляге монах отстал от него. Пауль теперь выглядел значительно лучше, да и жар, вроде как, спал. Людвиг помог барду умыться и вернул его в исходное положение.
- Я сейчас сдохну, - грустно отметил Пауль, убирая с лица упавшие на него мокрые пряди.
- Уже вряд ли, - монах присел перед юношей на одно колено, - а вот если бы мой метод не помог, то мне вероятнее всего пришлось бы рыть для тебя могилу. А рыть могилы – последнее дело, которым я хотел бы заниматься.
- Но ты же помог мне не поэтому, - Пауль усмехнулся и поднял лицо. – Зачем ты мне помог? Ты же меня почти не знаешь, мы знакомы от силы пару недель.
Людвиг молчал, вглядываясь вдаль.
- А обязательно надо быть знакомым с кем-то, чтобы помочь? Ты нуждался в моей помощи, я тебе ее предоставил.
- А если я на самом деле жестокий насильник и тебе не стоило меня спасать? Ты же меня почти не знаешь, - Пауль продолжал улыбаться через силу.
- Ты меня тоже не знаешь. А если я не против жестоких насильников? – рассмеялся монах и провел ладонью по лбу барда. – Ладно, подождем пока у тебя спадет температура и ты перестанешь задавать глупые вопросы, и снова двинемся вперед. Нам надо срочно добраться до таверны. Нам обоим надо отдохнуть. Умудрился же кто-то отравить колодец...
Пауль кивнул в знак согласия и откинулся на камень. Их впереди ждал нелегкий путь.
*... она не пожелала покаяться в своем блуде...
... и детей ее поражу смертью...
... имеющий ухо, да слышит....
... я знаю твои дела...
... се гряду скоро... (Откр. Иоанна)
*Culpa - вина. Mea culpa - начало покаянной молитвы, читаемой в начале мессы