[Дежавю]

Глава 2 Дворянская дочь

Однажды у моих ворот остановился богатый, обшитый красным бархатом четвероместный ямской рыдван, запряженный двумя гнедыми лошадьми. Я поспешил встретить нежданного гостя, то был сам Фёдор Яковлевич.
- Здоровенько ли живете, почтенный, - покланялся я три раза до земли.
- Да коль так бы было, не спешил бы к тебе обратиться, друг мой.
Фёдор Яковлевич был не частым, но бывалым гостем в доме старухи. Будучи мальцом, я подглядывал через дверную щель, как водила колдунья, предварительно искупав руки в какой-то гадкой жидкости, руками по спине его, да поговаривала, нашептывала.

Спина его, к слову, была неимоверно большой. Я на его фоне смотрелся маленькой черной пташкой, вьющейся вокруг старого дуба, то и дела пытаясь выноровить букашку из его коры.
Я пригласил гостя в дом, предложил чаю, и тот, не смотря на все великую разность наших чинов, согласился.

- Я вот с чем, собственно, к тебе явился. Дочь моя занедужала, ох, как занедужала. Вся в поту, лекари хлопочут-хлопочут, а дела сказать не могут. Тихомира давно говорила мне, чтобы следил я за дитём своим, мол, красавица растет, дурные взгляды будут. А ведь я ее в Европу учиться отправить хочу, коль поможешь мне – в долгу не останусь.
Тихомира говорила мне, не стоит ждать от людей чего-то большего, чем требует твоя душа.

- Ты погоди, батюшка. С собою ты ее привез?
- Да что ты, друг мой, что ты. Мучить дитя, только ли?
Я подорвался из-за стола, покидал свои банки-склянки в мешочек, и мы, не медля, двинулись в путь.

В течение месяца Марья Фёдоровна здоровела и крепчала, отвар из черногорки, спорыньи, ландыша и корня ипекакуаны начал действовать с первых дней. Я же все это время был при дворе Фёдора Яковлевича. Здесь я впервые отведал медовухи и мяса различных птиц, а так же посетил Успенский собор. Сам дворянин усаживал меня рядом с ним за стол, подставил мне охрану и даровал соболиную шубу. Однако прелесть моего пребывания в Ярославле была не в том.
Вернувшись однажды вечером с охоты, на которую пригласил меня Фёдор Яковлевич, я следовал в выделенную мне почивальню, когда услышал томный голос Марьи Фёдоровны:
- Богдан, Вы ли это? – такое имя дали мне при дворе. Я отворил тихонько дверь. – Зайдите!
Окна были расшторенны, а лунный свет освещал светлый молодой лик госпожи.
- Я хотела Вас поблагодарить. Ну что же Вы стоите в дверях? Присядьте, - похлопала она ладонью по краю кровати, и я увидел, что плечи у нее и вовсе оголенные.

Странный, непонятный мне, жар прошелся по моему телу. Марья Фёдоровна была прекрасна, и только дурной мог отрицать это. – Вы спасли мне жизнь, - ее руки обвили мою шею и крепкой хваткой опустили голову к ее лицу.
С той самой ночи я не мог покинуть госпожу, и хотя боялся гнева дворянина, не в силах был уже распутать любовные сети, накинутые на меня. Ее стан, видневшийся лишь в дали на людях, заставлял меня еще с большей страстью желать ее, и при первой же возможности уединения, я целовал ее, прижимал ее, овладевал ею, как рабыней, слыша лишь боготворящие стоны, срывающиеся с ее уст. Одно только беспокоило меня: Марья Фёдоровна была далеко не чернобровая.