Глава 4. Alea
Громкий, разрывающий уши вопль.
Людвиг торопливо отложил книгу и поднялся. Вопль заменился всхлипами и тихой, сдавленной бранью. Раздались тяжелые шаги, натужный скрип двери и взволнованные голоса.
Третий случай за месяц. Дела – хуже некуда.
Людвиг быстро вышел в коридор и спустился в подвал. Туда, где хранилась провизия, особо ценные вещи, где постоянно рыскали крысы... Туда, где за дубовой дверью уже минуту не прекращались стоны боли. Мужчина прислонился к холодной стене, прислушиваясь к звукам. Сбивающийся, захлебывающийся голос, что-то диктующий, был еле различим из-за стонов. На лестнице показалась еще одна фигура – немолодой монах с накрытой тканью корзиной. Он остановился на предпоследней ступени и глянул на нахмурившегося Людвига.
- Опять?
Кивок.
- Когда-то же это должно кончиться, - буркнул себе под нос мужчина и ушел по своим делам.
Снова заскрипела, открываясь чуть шире, дверь, и мимо Людвига прошли два монаха, тащившие под руки третьего. Кожа на его руках и половине лица почти отсутствовала, а то, что осталось, было покрыто отвратительного вида пузырями. Голова безжизненно болталась. Никаких звуков он уже не издавал – видимо, потерял сознание от боли.
- Насколько все плохо? – спросил мужчина у проходящих мимо.
Один покачал головой.
- Зайдешь – сам увидишь.
Людвиг вздохнул и проводил глазами мрачную компанию. На лестнице стоял аббат. С безучастным, холодным лицом он пропустил их мимо себя и глянул на открытую дверь, потом – на Людвига. Не сказав ни единого слова, он развелся и ушел. Мужчина нахмурился и направился туда, откуда вынесли изуродованного монаха.
***
Третий круг. Души, наказанные за грех чревоугодия, вынужденные гнить под холодным проливным дождем. Людвиг вдохнул запах старой, разбухшей от дождя древесины. Гниение… к ним в монастырь приходили люди, начинавшие гнить из-за влажной холодной погоды. Тело их покрывалось отвратительными язвами, кожа становилась рыхлой и жуткой на вид. Некоторые умирали от того, что выплевывали свои легкие в приступах кашля, другие продолжали мучиться, пока не уходили. Глядя на них, Людвиг в глубине души радовался, что он не южанин.
«Третий круг». Очень красноречивое – но явно не лучшее – название для таверны. Ливень на улице не стихал вторые сутки, хлеща ледяными каплями по лицам отважившихся выйти в такую погоду путников. Пожелтевшие листья плавали в грязных лужах, а промозглая сырость пробирала до костей даже в отапливаемом помещении. Внизу таверны было еще тепло, воздух там нагревали десятки тел, но спать приходилось в прохладной, плохо прогретой комнате; не спасало даже одеяло.
Людвиг опустил ноги на пол и потер лицо руками. Раскат грома за окном известил его о том, что сегодняшний день придется провести в таверне, и сегодня он до нужного города не доберется. Из-за отвратительной погоды путь, который можно было преодолеть за несколько дней бодрого шага, растянулся до недели, и конца ему не было видно. Людвиг разочарованно вздохнул и потер ноющее колено. Оно было чувствительно к погоде еще в юности – последствия какой-то детской травмы ноги – но с возрастом чувствительность возросла, болело оно теперь чаще и дольше. Неприятное напоминание, что он уже не так уж и молод. Впрочем, Людвиг редко задумывался о своем возрасте. Он редко видел отражение своего лица и не мог замечать, как постепенно разбегаются все новые и новые морщины, как углубляются старые, как в густых каштановых волосах появляется проседь. Он чувствовал себя великолепно для своих лет, да и для остальных выглядел моложе из-за ясных, добрых глаз, и этого было достаточно, чтобы возраст казался чем-то эфемерным. Гораздо больше Людвиг задумывался о своем прошлом, особенно ночью, неосознанно, и эти мысли вели за собой беспокойный сон. После того, как он оставил чернеющие руины монастыря за спиной, Людвигу еще реже удавалось выспаться: то ли из-за затянувшего его круговорота внешнего мира, то ли из-за волнений внутреннего.
Мужчина встал и откинул в сторону хлипкое, много раз штопаное одеяло. Скрипнула половица, внизу раздался звук упавшей посуды. Людвиг поморщился, вспоминая вчерашний день.
Промокшие до нитки под непривычно холодным дождем, Людвиг с Паулем решили остановиться на ночлег раньше, чем обычно. Людвиг сидел и изучал раздобытую честным трудом карту, Пауль насвистывал себе под нос незамысловатую мелодию. Погруженный в свои мысли, Людвиг не сразу обратил на нее внимание, но, почувствовав, что она ему знакома, прислушался. То была колыбельная – одна из тех, что его мать пела младшим сестрам. Чуть менее сорока лет прошло с того момента, когда он слышал ее в последний раз. Видимо, эта мелодия сильно врезалась в его подсознание, раз он ее до сих пор помнил. Людвиг усмехнулся и начал невольно подпевать. Пауль замер и удивленно глянул на мужчину, потом улыбнулся и откинул с лица волосы.
- Впрочем, чему я удивляюсь? – спросил он, скорее, сам у себя, чем у Людвига. – Я просто все время забываю, что ты француз.
- Это потому что я не картавлю, - тихо рассмеялся Людвиг, вспоминая давний разговор.
- И поэтому тоже.
- Могу немного и пока'гтавить. Если тебе хочется, конечно.
- Уволь. Ты мне нравишься и англичанином, - произнес Пауль нарочито доверительным тоном и сложив руки у себя на груди, словно признаваясь в любви. Людвиг рассмеялся. – К слову, я же так ничего и не знаю о твоей жизни.
- Думаешь, монастырская жизнь так весела? – слегка помедлив, с грустной улыбкой спросил Людвиг.
- Я и не спрашиваю о ней. Я спрашиваю о жизни до монастыря.
Мужчина откинулся на спинку стула, свернул карту, положил ее на стол и только потом вновь поднял глаза на Пауля.
- Нечего рассказывать. Жизнь, которую прожили сотни, тысячи таких же обычных людей, как я.
- Ну вот лично мне всегда было интересно, почему у тебя такое необычное для француза германское имя.
Людвиг сцепил руки в замок и вытянул их перед собой.
- Это имя благозвучнее для местных.
- Оно не дано тебе при рождении?
- Сложный вопрос, - мужчина сипло рассмеялся и пожал плечами.
Пауля определенно озадачил такой ответ. Он помолчал, выискивая в лице собеседника намеки на шутку, затем наклонился вперед и облокотился локтями о стол.
- Если все так сложно, полагаю, мне стоит прекратить свои расспросы?
- Стоит.
Пауль хмыкнул и покачал головой. Повисло молчание, весьма кстати перекрываемое раздавшимся за соседним столиком гоготом. Людвиг взял со стола карту и снова принялся ее изучать. Бард некоторое время апатично разглядывал полупустой зал, потом жестом подозвал очень вовремя пробегавшую мимо грубоватого вида служанку с квадратным лицом и заказал себе сидра. Когда женщина отошла на достаточное расстояние Пауль, не открывая взгляда от ее спины, проронил:
- Бьюсь об заклад, ее зовут Мария.
Людвиг задумчиво что-то промычал, но потом удивленно поднял глаза.
- Что?
- Та женщина, - Пауль еле заметно указал подбородком на удаляющуюся фигурку. – Я бы сказал, что ее зовут Мария.
- С чего такие выводы? – спокойно поинтересовался монах, снова опуская глаза на карту и мысленно прикидывая дальнейший свои маршрут.
- По-моему большинство Марий вот.. такие вот, - последние слова бард произнес как-то излишне брезгливо. – По крайней мере, мне это подсказывает жизненный опыт.
- И твой жизненный опыт учит тебя судить по человеку по его имени? - Людвиг сел прямо, а спина его как-то неестественно напряглась. – Да и в конце концов Богородица тоже была Марией. Если честно, мне немного сложно ассоциировать это имя с чем-то грубым.
- А если Богородица была все-таки грубой внешности, откуда нам знать? – легкомысленно хмыкнул Пауль. – И все-таки мой жизненный опыт подсказывает мне, что имя в какой-то мере накладывает какой-то отпечаток... Поэтому его так редко решаются поменять – я все-таки считаю, что оно немного, да влияет на жизнь.
- Я не хочу больше об этом говорить, - сухо перебил Пауля Людвиг, кладя ладони на стол.
- Ты же менял имя. Ты должен знать, зачем мы это делаем.
- Я не хочу об этом говорить, - повторил Людвиг значительно тверже и громче, чем первый раз и встал. Стол, на который он облокотился, скрипнул. Мужчина ушел без лишних слов.
Неудивительно, что после такого вечернего разговора, Людвиг чувствовал себя неловко. Он чувствовал себя немного виноватым – не стоило так пылить из-за попыток Пауля продолжать гнуть линию разговора. Стоило вести себя сдержаннее, спокойнее, а не как женщина... стоило, стоило... это слово светилось в сознании Людвига болезненным пламенем, пока он его не прогнал. Не сожалеть о прошлом, попытаться все решить в настоящем – он придерживался этого принципа уже долгое время, как бы это ни было сложно. Надо будет извиниться за вчерашний уход – решил мужчина, надевая рубашку.
Рано утром Пауль занял у хозяина письменные принадлежности, которые теперь стояли без дела. Бард, задумчиво подперев голову ладонью, сидел в своей комнате и постукивал указательным пальцем по свежему письму. Буквы осуждающе смотрели на него с бумаги. Юноша прикрыл глаза ладонью и вздохнул. Вечерний разговор не давал покоя не только Людвигу, но и ему. То, что проскользнуло в глазах Людвига, когда он поднялся, удивило Пауля. Не ярость, не ненависть... что-то непривычное, такое, что ни за что нельзя привязать к этому, казалось бы, вечно спокойному и уравновешенному человеку. Что-то, что дало Паулю ясно понять, что зря он так упорно гнул свою линию, что ему явно не хватило деликатности и что он действительно сильно задел Людвига. А ведь монах был всегда так добр к нему... Бард открыл глаза. Письмо казалось неестественно белым на фоне темного деревянного стола.
Пауль покосился глазами на сургуч, потом взял бумагу и без лишних сомнений разорвал ее на несколько частей, скомкал в кулаке и закинул куда-то под кровать. Взяв письменные принадлежности и чудом не разбив чернильницу, юноша вышел в коридор. Неудачно – в этот же момент в коридор вышел и Людвиг. Пауль невольно опустил глаза в пол, как нашкодивший мальчишка. Надо бы извиниться – подумал он, не находя в себе сил смотреть на Людвига, не попросив прощения.
- Доброе утро, Пауль, - мягко начал монах. Пауль удивленно поднял голову, услышав привычный для Людвига добрый тон. – Мне не стоило вчера так уходить и так пылить на пустом месте, прости.
- Да в общем-то, - бард прочистил горло, - это я сам виноват, стоило прекратить сразу же, как ты попросил. Извини?..
Людвиг улыбнулся и протянул ладонь для рукопожатия:
- Полагаю, это был урок для нас обоих. Мир?
- Мир, - довольно отозвался бард и пожал протянутую руку. Чернильница, которую он придерживал этой рукой, упала и разбилась, образовав под ногами мужчин темно-синюю лужу.
***
Небо было закрыто облаками, но духота давала понять, что недолго ждать грозы. Разморенные такой погодой понурые люди скользили по узким каменным улицам. Давили на голову мрачные дома, давило небо, но Людвиг был доволен. Позади был долгий, утомительный путь и мужчина нисколько не жалел, что он закончился. Немного болели ноги после финального рывка, и хотелось отдохнуть, Пауль вообще выглядел полностью выдохшимся. Но отдых пока не входил в планы Людвига, идущего по одной из главных улиц и оглядывающего каждую подворотню, словно в надежде найти что-то.
Этим чем-то оказался один из многочисленных нищих, сидящих в самых злачных закоулках и просящих милостыню. Людвиг подошел к нему и кинул монетку, которую попрошайка поймал на лету. Попробовав ее на зуб, он поднял глаза на мужчину. Тот опустился на корточки, чтобы его лицо оказалось вровень с грязным лицом ничего.
- Я ищу Исаака Фитцпатрика, - начал Людвиг.
- Незачем его искать, он в могиле. Старик Фитцпатрик помер пару дней назад. Говорят – убили. Дом его теперь охраняется как девственница в монастыре, пока решают вопрос с наследством. Потомков никаких старик не оставил, так что теперь все шишки за его состояние глотки друг другу перегрызут.
Людвиг побледнел. Хуже некуда – теперь его дела можно было охарактеризовать только так.
- Тебе определенно не везет, приятель, - заметил Пауль. Монах в ответ только кивнул и напряженно потер лоб. – Хотя ты же понимаешь, что можно попробовать пробраться в его дом и там поискать?
- Даже с учетом того, что это немного, - слово «немного» Людвиг произнес с особым сарказмом, - неправильно... Знаешь, учитывая мою «везучесть» мы вполне можем обнаружить, что он его продал.
- Что бы вы там не искали, - подал голос нищий, - старик был очень щепетилен и старательно записывал все свои доходы и расходы. Постоянно сидел над своей книгой вечерами и писал-писал... Может, если вы ее найдете, она вам поможет.
Людвиг не без удивления глянул на оборванца, но промолчал. Воистину, глаза и уши всего города...
- Так что? – спросил Пауль, когда мужчины, наградив бедняка еще одной звонкой монетой, отошли. Людвиг тяжело вздохнул; было заметно, что сложившаяся ситуация терзает его изнутри.
- Я монах. Не вор, не убийца, не акробат, не мошенник. Я монах. Я не могу пробраться в его дом.
- Не можешь потому что это противоречит твоим моральным устоям или потому, что не уверен в своем умении пробираться мимо стражи?
Людвиг закрыл глаза и помолчал пару секунд.
- Второе.
Пауль удивленно присвистнул, но ничего не сказал.
- Будь у меня хоть какие-то связи в городе... вообще во внешнем мире, я бы смог договориться с кем-то через кого-то и получить право войти туда. А так... – монах напряженно потер шею.
- Это только твое решение, - отозвался юноша.
Людвиг подошел к какому-то бревну, судя по стертости служащему скамьей, сел на него и потер виски. Пауль, несмотря на усталость, остался стоять, отрешенно рассматривая бегущую к ближайшей подворотне крысу. Люди шли мимо, не останавливаясь, скрипела повозка, гремела чья-то ругань.
- Цель оправдывает средства, - наконец, сказал Людвиг, поднимаясь и убирая руки от лица.
- Потрясающе! Я с тобой, - с детской радостью отозвался Пауль, поймал удивленный взгляд монаха и невозмутимо пояснил: - Ну когда а еще увижу святошу, совершающего проникновение и ограбление? Так что, ночью в окна?
- Ты не мог бы кричать чуть погромче об этом? – нарочито ласковым тоном поинтересовался Людвиг и сам заговорил, уже тише: - Мы никуда не полезем, я стар в чужие окна залазить. Мы зайдем через парадный вход.
Вечером следующего дня Людвиг уже знал, когда меняется караул у дома Фитцпатрика, каким путем идет стража из казармы и то, что у стражи этой ночью будет изобилующий алкоголем, едой и девками праздник. На этот праздник, на усталость после бессонной порочной ночи и была вся надежда. Мужчина отгонял от себя все мрачные мысли, сосредоточенно измельчая в изобилии растущий в окрестностях корень валерианы. В стороне уже лежали приготовленные травы. Некоторые – вроде мелиссы – было действительно сложно достать и пришлось побегать по лавкам травников. В глубине души Людвиг был рад, что принял те деньги от монастырского привратника, иначе пришлось бы как-то выкручиваться. Пауль сидел на кровати, заворожено смотря на действия монаха, строго-настрого запретившего заглядывать из-под руки и говорить под руку.
- Ты бы шел спать, - устало вздохнул Людвиг, отгребая измельченные ножом корни в сторонку. – Завтра рано вставать.
- Мне просто любопытно, что ты делаешь, - пожал плечами бард. – Где ты вообще этому научился?
- В монастыре. Мой товарищ там страдал бессонницей, вот и научил.
- Научишь меня? Полезная вещь.
- Ты, вроде, бессонницей не страдаешь?
- Нет.
- Вот и не научу, - хмыкнул Людвиг, вытирая нож какой-то тряпкой.
- Зануда, - обиженно протянул Пауль, спрыгивая с кровати. – Пойду я тогда, раз ты такой.
- Иди-иди, - улыбнулся мужчина, засыпая травы в выпрошенный у хозяйки котелок и заливая их водой. Бард фыркнул и вышел из комнаты. Отставив котелок в сторонку, Людвиг оперся руками о стол и тяжело вздохнул. Тело ломило от усталости, а от мыслей о завтрашнем дне скручивало живот. План отвратительный, слишком много «но», слишком много мест, где можно ошибиться, но даже такой лучше, чем ничего. «Цель оправдывает средства», - повторил про себя монах, спускаясь вниз, к огню с недоделанным настоем в руках.
Сначала все шло по плану.
Стражник с явным трудом переставлял ноги, идя к дому Фитцпатрика. Ровно середина пути между казармами и постом, безлюдная улица – в выборе места Людвиг даже не сомневался. Подав условный знак внимательно наблюдающему из-за одной из подворотен Паулю, Людвиг глубоко вдохнул и широкими шагами вышел на улицу.
- А, бравый страж порядка! – радостно произнес он. – Не желаете приобрести настойку?
- Ты бы отошел, торгаш, - хмуро ответил стражник.
- Хорошая, по старинным рецептам! Улучшает самочувствие, повышает силу, избавляет от похмелья... Между прочим, настойка из меда, яиц... не та мерзость из бычьей мочи, которую впаривают на рынках.
Боковым зрением Людвиг уловил, что Пауль вышел из укрытия и пошел по улице. Самое время.
- Слушайте... - грозно начал стражник.
- Да восславятся святые, устроившие эту встречу! – слегка охрипшим голосом произнес немного потрепанный бард. Монах даже немного удивился тому, как Паулю удалось сымитировать такую хрипотцу.
- Прошу прощения? – немного удивленно поинтересовался Людвиг.
- Я у вас покупал третьего дня... - Пауль достал кошель, отсчитал деньги и подал их мужчине. – Дайте еще этого вашего чудо-снадобья.
Действия Людвига стали оживленнее и быстрее. С широкой улыбкой он достал одну из склянок и подал барду, тот довольно рассмеялся и сразу же осушил половину склянки, после чего пригладил волосы. То была подкрашенная вода. Безвредная, но отвратительного вкуса – удивительно, что Пауль даже не поморщился.
- Знаете... – неловко начал стражник, ставший свидетелем очень быстро и ловко разыгранной перед ним сцены. – Я, пожалуй, тоже возьму.
Он медленно достал деньги и словно неуверенно дал Людвигу несколько монет. Мужчина принял их с благодарственным кивком и выудил из сумки еще одну склянку. В ней уже находилось снотворное. Стражник воровато сунул ее в карман и, буркнув что-то, пошел дальше.
- Хорошего вам дня! – крикнул ему в спину Людвиг и они с Паулем тоже разошлись в разные стороны.
Встретились они уже недалеко от дома Фитцпатрика, в условленном месте, откуда открывался хороший обзор, но их самих заметить было сложно.
- Потрясающе! – прошептал Пауль, появившийся черти откуда уже в чистой, аккуратной одежде. Людвиг просто скинул броский камзол и остался в одной рубашке. – План глупейший и рискованный, но как сыграно! Из тебя вышел бы отличный лавочник.
Монах фыркнул, выражая свое недовольство таким сравнением, и снова направил напряженный взгляд на вход в дом, где стояла их утренняя жертва. Пауль заметил эту напряженность.
- Уже выпил?
Людвиг покачал головой. Он еще не слишком долго наблюдал из засады, но уже начал волноваться. Еще десяток минут мужчины просидели в абсолютной тишине, буравя взглядом стоящий на противоположной стороне безлюдной из-за раннего времени улицы дом. Внезапно где-то недалеко раздался всплеск и громкая ругань. Стражник сжал виски и поморщился, потом достал склянку и осушил ее залпом.
Людвиг затаил дыхание. Сердце гулко забилось в груди. Слишком громкий звук.
- Он даже не поморщился, - обиженно прошептал Пауль.
- Еще бы, ты бы знал, сколько там меда.
- А на меня меда не хватило?
Стражник зевнул и прислонился спиной к дверному косяку.
- Не хватило.
- Тогда с тебя пинта выпивки. Нормальной, а не той мерзости!
- По рукам.
Стражник закрыл глаза. Людвиг довольно выдохнул. Осталось только немного выждать.
- Ты уверен, что тебе не нужна будет там помощь?
- Уверен.
Охранник уронил голову на грудь, словно задремав. Людвиг закрыл глаза и начал медленно считать. На сотне он встал.
- Удачи там, - Пауль даже не двинулся с места. Его роль – роль наблюдателя.
- Спасибо, - улыбнулся Людвиг и направился к парадному входу в дом. Стражник спал. Подобрав выглядывающую из кармана склянку (их все еще нужно было вернуть хозяину), мужчина приоткрыл незапертую дверь и шагнул в здание.
Все же девственниц в монастырях нынче охраняют отвратительно.
Теперь время играло против Людвига. Нужно было быстро и тихо найти кабинет Фитцпатрика – где же еще храниться учетной книге? – и настолько же быстро и тихо уносить свои ноги, посматривая по сторонам (вдруг он наткнется на распятие?). Желательно делать это, пока стражник на входе не проснулся или пока его не разбудили. Это могло бы быть легким делом, если бы не одно «но»: два охранника внутри самого дома, время от времени совершающие обход. Если повезет – они не пересекутся и Людвигу не придется даже прятаться. Если не повезет...
Людвиг не хотел думать о том, что будет, если ему не повезет.
Мужчина пошел вперед по коридору. Мягкий ковер удачно заглушал шаги. Из какой-то из боковых комнат донеслись голоса:
- Козырное место, никакой мороки! Да как бы ни так!
Приглушенное мычание. Людвиг осторожно заглянул в одну из дверей – приемная.
- Козырное-то оно козырное, вот только теперь хрен отсюда выйдешь погулять, не пожертвовав сном, - продолжал возмущаться все тот же голос.
Монах быстро прошел мимо двери, за которой происходил этот монолог. Кухня, судя по расположению.
- Тебе лишь бы дрыхнуть, увалень.
Людвиг заглянул еще в одну комнату – столовая. Его счастье, что оба стражника находятся в одном месте и нет опасности случайно наткнуться на одного из них.
- Сам-то ночами дрыхнешь, а я и глаза не смыкаю.
- Так не смыкаешь, что храпишь.
- То тебе приснилось!
Направо шел еще один коридор. Мужина пару секунд постоял на образованном двумя коридорами перекрестке и свернул. Бездумно, безрассудно, надеясь на везение и интуицию. Больше надеяться не на что.
Раздававшиеся из кухни голоса то ли замолкли, то ли отдалились настолько, что слышно их теперь не было. Комнаты длились бесконечно. Комната прислуги. Еще одна. Задняя дверь закрыта на висячий замок. Людвиг нахмурился и развернулся, намереваясь быстро просмотреть комнаты по другую сторону коридора, но кое-что нарушило его планы.
Лязг металла и отдающиеся в пустующем доме гулким эхом шаги.
Стоять в коридоре надеясь, что его не заметят, было глупо, поэтому Людвиг открыл первую попавшуюся дверь и быстро заскочил в темное помещение. Витающий здесь необычный запах чем-то привлек его, но осмотреться мужчина не успел.
Чья-то широкая ладонь плотно зажала его рот, а у горла застыло, едва не царапая кожу, острое, холодное лезвие. 
Первые секунды был шок. Людвиг чувствовал чье-то спокойное дыхание за спиной, проступившую на висках холодную испарину, то, на каком непозволительно близком расстоянии находится лезвие и как отдаются легкой дрожью тяжелые шаги за дверью; чувствовал, но ни одна мысль не пришла в его голову. Но время шло, а его еще не убили, поэтому Людвиг решил, что не очень-то этому человеку хочется лишней крови. Мужчина позволил себе осторожный вдох.
Какая жестокая ирония – столкнуться лбом с таким же взломщиком и похитителем!
Точнее, столкнуться шеей. И не с самим взломщиком, а его кинжалом.
Неловко вышло.
Когда шаги отдалились на значительное расстояние, Людвигу дали возможность говорить, переместив ладонь под подбородок, словно приподнимая голову. Такую возможность упускать было нельзя.
- Можно обойтись без лишнего кровопролития. Мы пришли сюда за разными вещами, и нет причин для конфликта, - быстро и уверенно зашептал Людвиг. Правда, в своих словах он не был уверен, но не дал сомнению прозвучать в своем голосе.
Да и в конце концов, кому может понадобиться учетная книга старого барыги?
Хватка стоящего сзади ослабла. Тишина. Спустя несколько секунд лезвие снова прижалось к горлу мужчины, вынуждая говорить.
- Мне нужна книга Исаака Фитцпатрика, в которую он записывал доходы, - снова зашептал Людвиг. – Мне хватит небольшого списка имен, мне необязательно брать ее с собой.
В голосе монаха в конце фразы проступила паника. Последовавшая за ней напряженная тишина нисколько не способствовала расслаблению. Кто этот человек? Неужели не вор? Зачем он здесь?
Почему он молчит?
Лезвие перестало холодить глотку. Инстинктивно потирая шею и делая глубокий вдох, Людвиг поборол в себе желание резко обернуться и посмотреть на стоящего сзади человека. Мужчина попытался сделать это плавно и неторопливо, не совершая движений, которые могут быть расценены как попытка напасть.
Увидев его, Людвиг удивленно приподнял брови и отпустил горло. Он никогда не видел настолько ярких рыжих волос, привлекающих внимание даже во тьме.
Взломщик окинул монаха взглядом и равнодушно развернулся и вышел в коридор. Заметив, что Людвиг стоит как вкопанный, он кивком позвал его за собой и прижал палец к губам, призывая к молчанию.
Ничего иного не оставалось, кроме как последовать за ним. Незнакомец впереди шел легко и бесшумно, что было очень необычным для человека с таким массивным телосложением. Удивлению Людвига не было предела; чувствовал он себя по сравнению с быстрой огненно-рыжей тенью очень громоздким и неповоротливым. Вокруг было тихо, лишь едва слышным скрипом отдавались половицы под ногами монаха. Идти за человеком, несколько минут назад державшим нож у твоего горла было несколько безрассудным, но Людвиг осознанно шел на этот риск. Судя по всему, предположения были верны, и их цели не совпадали. Возможно, пересекались. Возможно, поэтому грабитель и позвал его за собой.
Истинных мотивов Людвиг знать не мог еще и потому, что этот человек не проронил ни слова. Немой или просто молчаливый?
Из кухни снова доносился разговор – должно быть, стражник закончил обход дома и вернулся к напарнику. У лестницы вор остановился, подождал немного отставшего Людвига и кивком указал ему наверх. Мужчина недоверчиво окинул незнакомца взглядом и, помедлив, пошел вперед, стараясь держаться стены. Лестница казалась бесконечной, любой скрип казался раскатом грома, а сзади нервировало присутствие человека, которому доверять нельзя было при всем желании. На последней ступеньке на плечо Людвига легла ладонь, мягко, но навязчиво направившая его налево. Дверь, перед которой он оказался, не открылась после легкого толчка, только щелкнул замок. Монах повернулся, вопросительно глядя на своего молчаливого сопровождающего. Тот достал из висящей на поясе сумки отмычку, подошел к двери и опустился перед ней на колени. Людвиг прислонился к стене и скрестил руки на груди, следя за ловкими движениями вора. Сам он никогда не умел взламывать замки. Хоть его и неоднократно пытались обучить этой премудрости, да и саму было интересно попробовать, Людвиг просто не мог. Это одна из немногих вещей, которые никогда ему не давались – и которым он уже никогда не научится.
Тихонько щелкнул замок и дверь открылась. Грабитель, не глянув на Людвига, твердым шагом вошел в комнату и двинулся к ближайшему шкафу. Это определенно был уже кабинет. У окна стоял секретер дерева, дополняющий отделку стен, по периметру комнаты высились тяжелые шкафы, заставленные книгами и какими-то милыми безделушками. Уютно – наверняка Фитцпатрик, как и многие, ближе к старости начал тяготеть к роскоши. Людвиг направился к секретеру. Где еще быть заполняемым повседневно бумагам, как не здесь?
Древесина была покрыта слоем пыли. Людвиг приподнял крышку, стараясь не задевать пыль и не оставлять на ней следов, и подавил разочарованный вздох. Пусто. В самом очевидном месте книги не оказалось, теперь придется ее искать по закоулкам. Мужчина стал поочередно открывать ящики секретера.
Пусто.
Пусто.
Пусто. Людвиг поднял бровь. Секретер словно выпотрошили и забрали все, что можно было. Внутренности сковало нехорошее предчувствие.
Внимание мужчины привлек щелкнувший пальцами вор. Людвиг обернулся, и в лицо ему прилетело что-то шелестящее и твердое. Еле поймав этот предмет, он тихо охнул и схватился за ушибленный нос.
Ощупав его и убедившись в целостности, мужчина глянул на то, что прилетело. Это была книга в хорошем переплете, половина страниц была исписана вычурным подчерком. Имена, адреса, названия, суммы. Последние записи было несколько проблематично разобрать – некоторые строки были залиты кровью, скрывшей за собой несколько имен. Людвиг заметил, что в последнее время Фитцпатрик продавал мало, но смущало то, что имелся добрый десяток записей, где предметом продажи значилось «распятие». Старик ближе к смерти стал приторговывать церковной утварью?
Мужчина поднял глаза и встретился взглядом с вором. Тот смотрел с некоторым любопытством и извинением, так что сразу становилось ясно, что книгой он Людвига ушиб не специально. Монах улыбнулся и кивнул головой в знак благодарности. Вор никак не ответил, только отвернулся к шкафу, который до этого обыскивал, и взял в руки стоящую на нем приоткрытую шкатулку.
Раздался громкий звон.
Людвиг вздрогнул от неожиданности и со страхом глянул на нить, тянущуюся от дна шкатулки к небольшой дырочке в шкафу, и наверняка привязанную к колокольчику. До этого ее невозможно было заметить, она была хорошо замаскирована, да и таких мер предосторожности мужчина никогда не видел. Тревога была поднята, и Людвиг мог поклясться, что охранники услышали ее и уже спешат к ним. Вор отреагировал быстрее – с перекошенным от злости лицом он резким движением порвал нить, снова вызвав звон, и метнулся в коридор. Монах подавил в себе панику и тоже выбежал из комнаты. Стражники уже были у лестницы.
Не сговариваясь, нарушители побежали в разные стороны, в противоположные комнаты. Людвиг, захлопнув за собой дверь, сразу же закрыл ее на щеколду – ненадолго, но это сможет задержать преследователя. Прижавшись к ней спиной, он перевел дыхание. Отсюда теперь было только два пути: через окно, которое не открывалось, или в кандалах через дверь. Все еще сжимая в руках книгу, Людвиг панически огляделся и чуть не вскрикнул от испуга – стоящие в углу комнаты трофейные доспехи он принял сперва за человека.
Удар. Дверь пошатнулась. Еще один. Глаза Людвига цеплялись за какие-то абсолютно ненужные ему предметы, вроде вазы, свернутого в рулон ковра или валяющихся на постели подушек. Еще удар, от которого даже пол дрогнул. Времени на раздумья не было. Сунув книгу за пояс, мужчина подскочил к доспехам и дернул шлем. К счастью, поддался. Недолго думая, Людвиг размахнулся и кинул им в окно. Стекло хрустнуло, появились трещины, но оно еще было цело. Отскочивший шлем подкатился к ногам. Еще бросок – и стекло с громким звоном разлетелось. Удары в дверь затихли, раздались какие-то указания, но Людвиг не прислушивался. Удар за ударом он расширял дыру в стекле. Осколок отлетел и оцарапал ему руку. При очередном ударе острый кусок стекла прошелся по предплечью. Возобновились удары в дверь, и щеколда хрустнула, отламываясь, но Людвиг уже успел пролезть в образовавшуюся дыру, сильно разодрав себе кожу. Упав на мягкую землю, он зашипел от боли, которой отозвалось грохнувшееся на осколки тело. Заболели грудь и ладони.
Крепко сцепив зубы и сосредоточившись, Людвиг поднялся и, шатаясь, сделал пару шагов от дома. Ноги были целы, идти и даже бежать он мог без проблем. Когда справа раздались голоса, Людвиг перешел на бег, направляясь к одной из главных, всегда оживленных, и, что немаловажно, ведущих к выходу из города улиц. Навстречу шла какая-то баба, в которую он врезался, но смог удержать равновесие и побежать дальше. На одной из улиц он споткнулся о камень и ушиб ногу. Людвиг продолжал бежать, ничего вокруг не замечая, не реагируя на то, как подкашиваются ноги, как болят искромсанные руки, как печет легкие и ему становится сложно дышать. Пот бежал по лицу, смешиваясь с кровью из рассеченной щеки и грязью. Люди оборачивались на странного бегущего окровавленного человека, некоторые пытались его поймать, и только провидение спасло безрассудно движущегося вперед мужчину. Когда дальше двигаться стало совсем невмоготу, Людвиг резко свернул в какой-то темный переулок и упал, не в силах идти дальше. Сглотнув, мужчина через силу сел и прислонился к стене, часто и тяжело дыша. Перед глазами мутилось.
- Господи, - прохрипел он и закашлялся, после чего закрыл глаза и откинул голову назад, впав в секундное забытье. Но стоило Людвигу вспомнить, ради чего все это было, как он встрепенулся и попытался нащупать книгу. К счастью, она была на месте и никуда не упала во время бешеного побега. Облегченно вздохнув, мужчина снова закрыл глаза, и в этот раз забытье продолжалось дольше. Как показалось Людвигу, он заснул на пару часов, на деле же – просто просидел полчаса. Когда он открыл глаза, все тело отдалось болью, до этого не ощущавшейся из-за шока. Заныли ушибленные поясница и нога, порезы на руках и ссадина на лице. Мужчина глухо застонал и поморщился, отчего сжалась корочка грязи и крови на его лбу. Людвиг потер ладонями лицо, но только сильнее запачкал его. Теперь он хотя бы мог нормально дышать. Медленно, придерживаясь за стену и оставляя на ней кровавый след, он встал и немного постоял. Правая нога болела, левая, на которой сидел, занемела. Понемногу, опираясь о стену, мужчина двинулся вперед. Прошла вечность, прежде чем он вышел на маленькую пустынную площадь с общественным колодцем. Тут пришлось отпустить стену. Грустно с ней попрощавшись, Людвиг заковылял дальше без поддержки и опереться смог только у колодца.
Набрать ведро водой было той еще пыткой при разодранных ладонях, но мужчина справился и сразу же окунул в него руки. Вода стала мутной и начала разъедать порезы. Кое-как отмыв ладони, Людвиг выплеснул ведро и набрал новое, для лица. От ледяной воды сводило зубы, но так было даже лучше – это отвлекало от боли. Отложив книгу, мужчина вылил остатки из ведра себе на голову. От первого же порыва ветра ему стало холодно, и зубы застучали. Людвиг осмотрел свое тело. Руки покрыты порезами, часть из них глубокие и требуют обработки. Рубашка в некоторых местах разодрана и открывает другие царапины. Щека и ладони саднят. Отряхнув одежду и решив, что это бесполезно и как не старайся, лучше он выглядеть не станет, Людвиг взял книгу и уже уверенней пошел к выходу из города. С Паулем он должен был встретиться в случае чего именно там.
О возможной погоне Людвиг забыл. Он крепко сжимал зубы от холода и боли, часто спотыкался, но шел. Мыслей не было. Ничего не было, кроме леденящего ветра на искромсанной коже и слегка размытой улицы перед глазами.
Отходить от шока мужчина начал уже подобравшись к городским воротам, когда одежда подсохла и стало не так холодно. Сев на скамейку, Людвиг вздохнул и постарался собрать мысли в кулак. Все прошло хорошо, он получил то, что желал. Он остался жив. Царапины – ерунда, заживет. И не такое на нем заживало.
Успокоившись и начав мыслить рационально, мужчина ужаснулся сковывающей его несколько минут назад тупости. Он шел прямо к воротам. К охраняемым воротам, где его вид наверняка вызвал бы подозрения. Он очень вовремя очнулся, а не то все пошло бы под откос. Очень глупо было бы провернуть такое и попасться на мелочи.
Из города он вышел многим позже, через менее охраняемые из-за распаренных жарой стражников ворота, с несколькими нищими рядом. Остаток пути до места их встречи с Паулем он прошел без проблем, и даже успел заглянуть пару раз в трофейную книгу. Правда, буквы тотчас же начинали расплываться перед глазами.
Бард ждал его в условленном месте с двумя походными сумками и чуть ли не подпрыгивал от нетерпения.
Едва заметив Людвига, он сразу подбежал к нему.
- Выглядишь отвратительно, - сочувственно заметил Пауль, придерживая мужчину за плечи.
- Думаешь? – улыбнулся Людвиг и тут же поморщился. Бард недовольно цокнул языком и помог ему дойти до озерца, скрытого за деревьями. На том, что встретиться в случае провала первоначального плана Людвига они должны будут именно здесь, настоял Пауль, полдня потративший на разведку окрестностей. Место было приметное, но вместе с тем незаметное для людских глаз, и всего-то в четверти мили от городских конюшен. Дойдя до тени, Людвиг рухнул на мягкую пожухлую траву, вытянул книгу и закрыл глаза, прошептав что-то одними губами. Пауль взял книгу и быстро пролистал ее.
- Это она?
Монах кивнул. Юноша захлопнул ее и отложил в сторону.
- Знаешь, я думал, что ты не придешь, а будешь корчиться в какой-то подворотне от боли, и даже успел набросать план поисков. Ты меня удивил, особенно учитывая твое... падение.
- Ты видел? – спросил Людиг, не открывая глаз.
- Естественно видел. Сначала тревога поднялась и я начал посматривать на дом, прикидывая, чем могу тебе помочь. А потом окно хрустнуло на заднем фасаде и ты вывалился прямо на осколки. Думал, что ты сознание потерял, но нет, вскочил и побежал, - Пауль тоже лег и закинул руки за голову. – Я хотел за тобой побежать, но не догнал бы. Ты очень быстро бегаешь для своего возраста. Даже после такого приземления.
- Это все шок, - мужчина открыл глаза. – Сейчас я и десятка шагов не пройду.
Пауль помолчал.
- Я рад, что все прошло... более-менее нормально. Ну, в смысле, ты жив и все такое. Кстати, с тебя уже две пинты, потому что я чуть из-за всего этого в тюрьму не угодил, - поймав удивленный взгляд Людвига, юноша пояснил: - только ты вывалился из окна, как из дома выбежали стражники, и чтобы дать тебе фору, я прикинулся пьяным и пристал к ним. Они отвлеклись всего на несколько секунд, а ты уже скрылся. Правда, мне после этого тоже улепетывать пришлось.
Мужчина промычал какую-то благодарность и снова закрыл глаза. Только Паулю начало казаться, что Людвиг задремал, тот сел с тихим стоном и тяжело вздохнул.
- Дай бинты, пожалуйста.
Бард полез в походную сумку и начал там копаться, Людвиг снял рубашку, подпозл к озеру и намочил ее. Тут вода была теплой и приятной, и никаких болезненных ощущений сверх нормы монах не испытывал, вытирая запекшуюся кровь с торса. Надо сказать, тело его ранено было ничуть не меньше рук, но без глубоких порезов. Только была содрана кожа слева у ребер – видимо, он неудачно задел этой частью остатки стекла, когда пролезал в окно.
- Ты вернул склянки хозяину? – спросил Людвиг, отмывая руки.
- Да. Он, кажется, даже забыл, что их давал.
- Ничего не сказал, что одной склянки нет?
- Ничего. Кстати, где она?
Людвиг рассмеялся и достал осколки из кармана. Пауль удивленно глянул на напарника – смех был безумным и абсолютно не к месту. Монах выкинул осколки в воду и выжал рубашку.
- Только полдень, а день уже успел стать ужасным, - заключил Людвиг, распрямляя рубашку на траве и оглядывая повреждения. Покачав головой и решив, что ремонту одежда уже не подлежит, он взял протянутые Паулем бинты и начал осторожно заматывать руки.
Долгое время они так и провели: Пауль лежал и жевал травинку, время от времени беря лютню и лениво перебирая струны, Людвиг бинтовал все более-менее глубокие раны, а потом валялся на траве и время от времени впадал в дрему. Так продолжалось до тех пор, пока не похолодало и солнце не придвинулось близко к горизонту. Людвиг надел чистую рубашку и теперь убирал книгу в сумку. Бард не мог не отметить, что двигался мужчина уже намного увереннее и не морщился при каждом движении. Да и выглядел он как обычно, если не считать забинтованных рук и ссадины на лице.
В путь они двинулись, когда солнце коснулось горизонта, и долго шли в молчании.
- Ты уверен, что не хочешь задержаться? Вдруг Фитцпатрик продал распятие одному из местных?
Людвиг покачал головой.
- У меня сложилось впечатление, что он не торговал с местными, - Людвиг вздохнул. – Теперь придется колесить по всему Уэльсу и спрашивать, спрашивать, спрашивать...
- Говоришь так, будто это тебя пугает.
- Да ни капли, - мужчина усмехнулся. – Тем более, там не так уж и много адресов. Всегда можно прийти, спросить и...
- Помогите...
Мужчины одновременно обернулись к источнику звука. Людвиг отреагировал быстрее и успел подхватить оседающую на землю девушку.
- Эй-эй-эй, - мужчина поднял лицо девушки, отметив, насколько же горячая у нее кожа, и посмотрел в ее глаза. – Смотрите на меня, смотрите!
Бесполезно. Голова девушки безжизненно повисла, с уст сорвался тихий стон и она потеряла сознание.
Грудь ее вздымалась от легкого, неслышного дыхания. «Ну хоть жива», - решил Людвиг, все еще придерживая девушку и не давая ей распластаться по земле.
- Что это было? – Пауль присел рядом с мужчиной и почесал затылок.
- Не знаю. Но теперь не оставлять же ее здесь, - отозвался Людвиг, одной рукой снимая с плеч мешок и протягивая барду.
- Только не говори, что ты ее понесешь. Тебя же самого на руках нести надо, - но мешок Пауль все-таки взял.
Монах фыркнул и действительно легко поднял девушку на руки.
- Бьюсь об заклад, она весит меньше всей твоей поклажи.
- А, так это твой хитрый план, чтобы нести меньше веса. Я тебя раскусил. Бессовестный, спихнул все самое тяжелое на мои плечи, а себе взял мягенькое и легенькое!
Мужчины рассмеялись.
***
Тихо скрипнула открытая Норой калитка. Девушка оправила платье и зашагала к дому. В последнее время она посещала семью значительно реже, чем раньше. Она знала, что дело не в загруженности работой – хозяин отпускал ее домой когда ей того хотелось. Она знала это, и стыдилась этого.
Скука. Вот что не пускало ее домой. Там ее охватывала невиданная скука, и она могла только апатично отвечать на расспросы. Она видела, какие выводы делает мать, как отец качает головой и бубнит под нос «Совсем замучил девочку», но ничего не могла с собой поделать. Да и родители дальше сожаления не заходили – Нора приносила домой неплохие деньги, поэтому предложения покинуть работу ни разу не поступило. Даже сплетни о том, что происходит в доме барона, не смущали их.
Впрочем, толки о новом бароне ходили с самого его появления. Новый муж овдовевшей еще в пору бытности Норы маленьким ребенком баронессы ни у кого не вызывал доверия. Скорый брак, незнакомые имя, лицо… Но люди заметили, что чета живет душа в душу и, вроде, даже связаны любовью, и успокоились. Новая волна сплетен поднялась после смерти баронессы два года назад. Ее смогла унять только непритворная скорбь новоиспеченного вдовца и его затворничество. Не было более шумных приемов, так любимых покойной, не проводилась охота, да и гости, словно боясь поселившейся в имении скорби, приезжали теперь реже. Привыкшие к шумной кутерьме знати сельчане могли теперь видеть только мрачного всадника на вороной кобыле, объезжающего свои владения. Именно тогда Нора и пришла в услужение Леону.
Она боялась. О, Бог знает, как она боялась этого человека! Тогда он был для нее окутан флером слухов и сплетен, и казался страшнее огра. Но платил он хорошо и регулярно, а со временем Нора поняла, что не так барон страшен, как рассказывают. Он никогда не повышал на прислугу голос, и говорил с ними обычно, без раздражающей снисходительности, никогда не придирался по мелочам и не скупился на похвалу, если работа была сделана хорошо. Неудивительно, что все слуги были верны хозяину, как псы. «Колдун», - шептали люди, встречаясь с такой непривычной им лояльностью господину.
Первое время Нора наивно и восторженно рассказывала все подругам: и о том, что не очень-то работа тяжела, и о том, что хозяин добр к ней, и о том, как она рада такому месту… Те поводили плечами, косились в ее бок и многозначительно поддакивали, потом и вовсе стали отпускать неприличные шутки про ее место в доме барона. Девушку сильно обижали намеки на то, что добиться такой свободы прислуге можно только через постель – тогда она не рассматривала барона в таком ключе, да и он никогда не позволял себе с ней ничего лишнего, обращался с ней так же, как и со слугами-мужчинами.
Однако именно то, что Леон был с ней предельно холоден, и стало причиной того, что Нора безумно влюбилась в него и без сомнений легла в его постель. Сначала отсутствие малейшего внимания барона к ней, как к девушке, ее не удивляло и не задевало – в конце концов, он недавно потерял жену. Но прошло несколько месяцев, и Нора заметила, что хозяин стал проводить ночи не один. Милая темноволосая девушка приходила к Леону на ночь в течение недели, а потом бесследно исчезла, словно никогда и не появлялась в этом доме, но она дала Норе повод для размышлений. Если не из-за скорби барон не обращает на нее внимания, то из-за чего?
С тех пор девушка значительно переменила свое отношение к хозяину. Заметила, что он на самом деле статный харизматичный мужчина с приятным лицом и голосом. Обратила внимание на его мягкую манеру речи и жесты, на его грацию. Влюбилась и оказалась недостаточно умной, чтобы это скрывать. Он пришел к ней одной ночью через год после того, как она впервые пришла в его дом, а следующим утром Нора рыдала и молилась в сельской церкви. Она просила прощения за свои грехи.
Не за те, что были – за те, что будут.
Потому что именно в ту ночь она поняла, что погрязла в этих чувствах с головой, и они заменили для нее весь мир.
Леон не только сделал ее своей любовницей, он показал ей прекрасное. Он показал изящность поэзии, ритмичность музыки, научил улавливать и впитывать энергетику скульптур и картин…
… видеть красоту в переплетении тел.
Неудивительно, что теперь, видя перед собой дверь родного дома, Нора предчувствовала скуку. Настолько скучны были нравы ее семьи и настолько узок круг интересов, что их с легкостью можно было принять за пуритан, благо что эта идеология, провозглашаемая из серых стен лютеранской церкви, находила немалый отклик в сердцах людей и получала все больше и больше последователей. Нора считала себя примерной католичкой, исправно посещала церковь и искренне молилась каждый день, верила в непоколебимость католичества, и рассказы об иностранце Лютере казались ей нереальными и дикими.
Впрочем, она слышала также, что монарх тоже считает высказывания Лютера отвратительными и свято верила в то, что никогда не будут эти богохульные речи звучать на их земле.
В то время, как значительно более умные и дальновидные люди уже предвидели нарастающий религиозный конфликт, Нора даже не полагала, что такое может когда-либо произойти.
В доме слышались вопли младенца – недавно старший брат Норы стал отцом. У его супруги роды проходили очень тяжело, и Нора намучилась, помогая матери их принимать. Повитух не позвали по одной простой причине: «Сглазят». Причем, это мнение разделяла вся семья, и Нора не посмела воспротивиться такому глупому и безрассудному решению. К счастью, все обошлось, и молодая мать уже твердо стояла на ногах. Зато Нора зареклась потом принимать чужие роды, настолько сильно на ней сказалось такое волнение.
Девушка постучала. Пришла она как раз к обеду. Но лучше бы не приходила.
- Знаешь, Нора, к тебе Флойд посватался, - сказал ей отец за столом.
Alea - азартная игра, риск