- А чего имена такие глупые, Дэн?
- В каком смысле?
- В прямом. Чарльз и Дарэл. Они что, потомственные аристократы?
- Это в честь родственников Исенары. Ей хотелось, и я решил, почему бы и нет?
- А почему бы и да? Их же в школе застебут.
- Глупости. Я счёл справедливым позволить ей назвать детей самой, так как именно она мучилась все девять месяцев беременности, и именно она сейчас производит их на свет.
- А по-моему, кто-то просто прогнулся под женский каблук.
- Кто бы говорил.
- Ну она же залетела, да? Залетела? Признай!
- Ничего подобного. Мы сразу хотели детей.
- То-то она выглядела такой воодушевленной, когда её из-за беременности от проекта отстранили!
- Что за ерунда? Её возьмут в СНЦ на постоянное место лаборантки. Она даже декретные получает.
- Роскошные пятьсот симолеонов в месяц? Небось, ни в чем себе не отказывает?
- Ах, брось, Кай. Я сам способен обеспечить семью. Разве размер зарплаты так уж ей важен?
- Ну конечно нет. Главное – это карьерный рост, а не какие-то глупые деньги. Если она будет вкалывать как проклятая, то лет через пять-десять сможет претендовать на место...барабанная дроообь...старшей лаборантки!
- Тебе кто-нибудь говорил уже, что ты невыносим?
- А что ты такой спокойный? А? А? Вот чего?
- Не вижу причин биться в истерике.
- У тебя жена рожает! Вот за вот этой самой дверью. Прямо сейчас.
- Ты поразительно догадлив.
- Да перестань, ты что, не нервничаешь? Вообще? Вообще-вообще?
- Нервничаю. Просто не считаю нужным выливать на тебя потоки своих эмоций.
- А. Нет, ну я тоже нытиков не люблю. Гроссривер весь мозг мне вынес своим нытьем на прошлом дежурстве, «а вдруг ей там бооольно», «а вдруг с близнецами что-то случииится». Я уж думал, прикончу его ещё до того, как Тэм родит!
- Солидарен. Сам не люблю излишнюю эмоциональность. Еще бесит, когда у парня жена рожает, а какой-нибудь его неадекватный родственник всё время рядом сидит и орёт на все отделение.
- Вот да!
...
- Эй, подожди.
- Элис тоже хочет ребёнка.
- А ты?
- А я нет. Её ребёнка я бы хотел, а какого-то упыря из детдома – уволь.
- Почему сразу упыря?
- Да мало ли что из него вырастет? Может, его родители были маньяками и полгорода перерезали?
- Можно взять ребёнка, чьи родители просто погибли, например. Скажем, в автокатастрофе. Информация о семье от приемных родителей не утаивается.
- Ну всё равно, почему я должен менять подгузники младенцу, которого даже какие-нибудь дальние родственники не удосужились забрать? Это что, справедливо?!
- Эй, не буянь, я придумал прекрасный выход из положения. Я привезу вам Омегу на выходные, Элис получит моральную травму от радостей материнства и передумает.
- Хаха.
- Не благодари.
****
Я почему-то заходил к ней на ватных ногах. Сидя в приёмном все ощущается совсем не так – находясь там, на стуле, за закрытой дверью, мне казалось, что ещё ничего не произошло. А вот именно сейчас, когда меня пригласили посмотреть на сыновей – я почувствовал, что это случилось. Что я стал отцом. Вот буквально только что ещё не был – а теперь стал.
Нет, конечно, у меня была Омега, и все наши знакомые, услышав о беременности Исенары, только снисходительно ухмылялись – мол, у вас уже есть один ребёнок, с рождением ещё двоих вы и не почувствуете разницы.
Однако, Мортимер, я её чувствовал. Я именно сейчас осознал, что у меня есть семья – не тогда, когда мы с Исенарой стояли под увитой цветами аркой, не тогда, когда позволил Омеге паразитировать на моих ресурсах девять месяцев, не тогда, когда Исенара ласково звала её Мег и кормила из бутылочки – а именно теперь, когда переступал порог. Что говорить об Исенаре, которая все девять месяцев ощущала их внутри?
Я едва узнал её, когда вошёл – бледная, даже почти что белая, со всколоченными волосами, она так сильно контрастировала с самой собой ещё каких-то пять часов назад, когда я привёз её сюда, раскрасневшуюся, решительную, полную силы и энергии и готовую бороться за новую жизнь. Глядя на пугающе яркие голубые венки на ее почти что прозрачных руках, я ощутил укол вины за это её нынешнее состояние. Ведь, в определённом смысле, именно я являлся его причиной.
- Это Чарльз Дарэл, - слабо улыбнувшись, она протянула мне младенца.
Я взял его на руки и тут же почувствовал, как слабею – мне стоило немалых усилий, чтобы удержаться на ногах. Это был, лотарио возьми, мой сын – и я почувствовал это нутром, едва на него взглянув, пусть сейчас в нём ничто и не напоминало меня. Это ни на йоту не было похоже на чувство, которое я испытал, впервые взяв на руки Омегу – я не боялся его. Я боялся за него, даже сейчас, видя, что они с Исенарой в абсолютной безопасности – но я уже сейчас готов был вывернуться наизнанку, лишь бы оградить их от всего, что могло бы представлять собой малейшую угрозу. Вот только...
- Чарльз Дарэл? – переспросил я, - а как мы, в таком случае, назовём младшего?
- Это девочка, - улыбнулась Исенара – опять едва-едва, как будто даже малейшее движение губ требовало от неё неимоверных усилий, - доктор Миллер ошиблась с полом ребёнка.
Я перевёл взгляд на светлокожую малышку – она уже успела уснуть, и, похоже никак не тяготилась обществом толпы родственников, собравшихся в палате.
- Я думала назвать её Элизабет или Вирджинией. Как ты считаешь? – Исенара подняла на меня взгляд.
- Сегодня день Провидицы Кассандры по мортемианскому календарю, - вмешалась мама, - мне кажется, ей пойдёт это имя. Как думаешь, милая?
- О нет, только без религиозных мотивов в именах моих детей, - вздохнул я, - Элизабет – твоя пра-прабабка? Звучит неплохо.
- Нет-нет, мне нравится Кассандра, - поспешила возразить та, - и правда, так даже лучше. Ты не возражаешь, Даниель?
Я пожал плечами. Я ведь обещал предоставить ей свободу – поэтому пусть хоть Непорочная Нина.
Переведя взгляд на Кая, я отметил, что тот даже не отпускал шуточек вопреки обыкновению. Только как-то странно улыбался, глядя на меня.
- Чувствуешь, что стал взрослым, Дэн? – спросил он меня вдруг.
И я, чуть поколебавшись, кивнул, подумав, что вопрос был как нельзя кстати. Пожалуй, именно это я и чувствовал прямо сейчас.
****
Октябрь ознаменовался сразу двумя важными событиями. Альберта Кернера на посту президента сменил Герхард Тауб, а спустя две недели разгорелось очередное тотенбуржское восстание против дергийских захватчиков. Два этих события пусть и не могли по-отдельности как-то ощутимо повлиять на нашу жизнь, однако вместе они неожиданно дали сокрушительный эффект. Согласно постановлению новой власти, уже к середине ноября один человек из каждой симендской семьи обязан был отправиться на тотенбуржский фронт, защищать наших братьев по континенту.
В несколько дней страна преобразилась – я не хотел этого замечать, однако, от разговоров соседей или коллег деваться было некуда, да и рука сама тянулась к пульту телевизора, чтобы переключить на новостной канал. Тяжёлые, ядовитые пары напряжения висели в воздухе, и, хотел я того или нет, но я тоже ежесекундно их вдыхал. А попав в лёгкие, отрава не могла не зародить паники в моей душе.
Исенара почти не спала, и почти со мной не говорила. Мне жаль было смотреть, как она лежит с широко раскрытыми глазами среди ночи, когда дети, наконец, давали ей блаженные часы покоя – мне казалось кощунством спускать на страхи драгоценное время сна. Порой, она просыпалась под утро, всколоченная, вспотевшая, дрожащей рукой находила мою руку под одеялом, и, глядя на меня полубезумными глазами, шептала: «Я никуда тебя не отпущу. Даже не думай. Я не смогу быть одна, я умру, если буду одна». Я кивал, прижимал её к себе, накрывал одеялом, а следующим утром, глядя в зеркало во время бритья, мысленно примерял шинель Германа Хагенштрема со старых фотографий.
Антидергийская оппозиция, почти невидимая, почти тайная, пустила корни в общественные настроения так глубоко, что, казалось, она всегда была такой – повсеместной, поддерживаемой всеми, но просто не всеми озвучиваемой.
Как странно было видеть эти перемены! В «Пекарне Жадор» больше не было дергийских булочек с корицей и пряными травами, а старая Дениз, заворачивая мне пшеничный батон к завтраку, больше не улыбалась мне и не спрашивала о племяннице – я ухмылялся, глядя, как она отводит глаза, едва завидев меня на пороге.
Люк больше не приезжал к нам с женой каждые две недели – я спрашивал, есть ли какие проблемы с визой, но тот отнекивался, говоря, что просто не хочет для нас проблем.
Я перестал вдруг стыдиться своего университетского прошлого – и легко теперь мог, будто случайно, упомянуть Андер в каком-нибудь разговоре в ординаторской. Коллеги одобрительно хлопали меня по спине, а я кивал, благодаря за поддержку, стараясь развить эту тему как-нибудь ещё – просто чтобы выжать хоть каплю жалкого удовлетворения из того ада, в котором я находился.
Мама, проходив несколько дней молчаливо-угрюмой, однажды вернулась с заседания партии раньше обычного, и, глядя в её злые глаза, я тут же понял, что произошло.
- Ублюдки, - она будто выплюнула это слово, швыряя сумку на диван, - что значит, они хотят упечь туда моих детей?! Они думают, я позволю что-то сделать с моими детьми?!
Я горько улыбнулся, глядя, как старательно она отпарывает красную прото-дергийскую ленточку от своего пиджака.
Пятничный ужин прошёл, будто в трауре. Я злился на дождь и затянутое тучами небо, что добавляли общему настроению дополнительную порцию мрачности. Мне всегда нравилась пятница – день перед выходными, если они не выпадали на дежурство, обычно был веселее и спокойнее прочих – я выбрасывал из головы все рабочие вопросы, и наслаждался обществом семьи.
Сейчас же мы все будто были опутаны предчувствием чего-то плохого – я с тоской смотрел на спину Юльхен, ровную, как у воспитанницы мортемианского интерната для девочек.
- Во всём виноват проклятый уголь, - буркнул папа, разбив тишину.
Я коротко хохотнул, но тут же смущённо опустил голову, осознав, как не к месту был этот внезапный порыв веселья.
- А что? – его голос стал злее и звонче, - они просто хотят тотенбуржского угля. Мерзавец Тауб решил поменять наших людей на их ресурсы. В этом всё дело.
- Мерзавец Тауб всё детство провёл в угольных коптильнях округа Грау, папа, - холодно возразил я, неожиданно уязвлённый его тоном, - и просто хочет защитить страну, где он вырос. Я думаю ресурсы – меньшее, что его в данной ситуации интересует.
- Мне показалось, или ты его защищаешь? – мама швырнула столовые приборы на стол, и я в очередной раз пожалел, что открыл рот, - тебе так хочется на фронт? До нас пока не добрались со списками, но будь уверен, это дело одной-двух недель! О, нам всем как раз не хватало остаться без единственного работающего мужчины в доме! Исенаре особенно не терпится оказаться вдовой с тремя детьми!
Исенара поджала губы, и я едва сдержал порыв подняться из-за стола и демонстративно увести её отсюда.
- Вот завтра же пойду и подам заявление, - я нарочито спокойно отрезал кусок индейки, - в отличие от вас всех у меня хотя бы есть смелость не бегать от реальности. И если мне суждено сдохнуть там за тонну тотенбуржского угля – я, так и быть, сделаю это, мама.
- Прекратите цирк, - перебила меня Юльхен, устало отложив вилку в сторону, - мы с Каем договорились ехать вдвоем. Я записалась сегодня.
Мама, охнув, прикрыла рот рукой.
- Не нужно так смотреть, я уже всё решила, - вздохнула она, - это действительно глупо - отправлять туда единственного члена семьи, который работает на целую ставку. К тому же у него действительно есть жена и дети. Он нужен здесь.
- Не говори ерунды, - отрезал я, - женщинам не место на поле боя. Они не имеют права отрывать меня от работы дольше, чем на три месяца – к тому же, моей семье в таком случае полагается неплохая компенсация.
Юльхен закатила глаза.
- Никто не отправит меня на поле боя, Дэнни. У меня за плечами медицинское образование, пусть и незаконченное. Медиков там никогда не бывает мало. Мы с Каем отработаем и вернемся домой. Даже если что-то случится, здесь есть, кому позаботиться о моей дочери.
Я собрался было снова возразить, но вдруг столкнулся взглядом с Исенарой – и запнулся, не успев сказать и слова. Она смотрела на меня с такой, лотарио возьми, надеждой, что я просто не посмел открыть рот. Мортимер. Не я ли всего пару месяцев назад клялся защищать её? Неужели эта страна, да и весь мир стоят хоть сотой доли её безопасности?
- Ничего не случится, Юльхен, - сказал я, накрыв её руку ладонью, - я обещаю, что ничего не случится.
Отец покачал головой.
- Ты ни на йоту не понимаешь, о чём говоришь, - сказал он.
Я и правда тогда не понимал.
****
- Ну, вот почти и готово, - Роберт поставил последний стул у кассы и отошёл на шаг, оглядывая всё помещение, - Маргарет готова работать на кассе с понедельника по четверг, осталось только найти второго кассира и консультанта по продажам. Тэм предложила выделить место под интернет-кафе, но пока у нас банально нет денег на компьютеры. Как думаешь?
- Я думаю, нам стоит для начала подумать, чем платить кассирам, - хмыкнул я, - у меня нет сейчас лишних денег.
- Зануда, - скривился Роберт, - ну ты только посмотри. Это место теперь просто не узнать. Вспомни, каким оно было две недели назад!
Я фыркнул, но мысленно всё же согласился – мы и правда сотворили невозможное. Я вряд ли хотел бы когда-либо повторить опыт вылизывания полуубитого помещения в течении пары часов после работы каждый день – но, пожалуй, оно стоило того.
+
- Пир во время чумы, да? – грустно ухмыльнулся Роберт.
Я кивнул. У Роберта, в отличие от меня, не было самоотверженной сестры, готовой вместо него отдавать долг стране – поэтому самое большее через два месяца ему предстояло оставить Тамару одну с двумя детьми. Я, безусловно, пообещал заботиться о них и о нашем новом магазине, пока его не будет – да, именно так, пока его не будет. Мы не то чтобы не рассматривали, но точно не озвучивали возможность, что Роберт может не вернуться – однако, глядя в его глаза, я видел отчаянный, но решительный страх. Такой бывает у солдат на поле боя или у убийц на электрическом стуле - когда тебе страшно до ужаса, но ты понимаешь, что другого пути нет, и всё же заставляешь себя сделать то, что от тебя требуют. И он, Роберт, видел в моих глазах ровно то же самое. Но - мы оба молчали. Как будто, если произнесёшь это вслух – оно непременно сбудется.
- Пожалуй, именно книг Торвиллю сейчас и не хватает, - пробурчал я.
Домашние, конечно же, не поняли и не приняли моего намерения вложиться в книжный магазин – с деньгами сейчас было напряжённо, да и у кого не было? К тому же, живучий инстинкт самосохранения в преддверии страшных событий диктовал запасаться ресурсами, а не тратить их на сомнительные мероприятия. Однако, глупая надежда на ещё один источник дохода всё же заставила меня броситься в эту авантюру, учитывая, что оба наших заведения не сказать, чтобы процветали в последнее время.
- Брось, Даниель, - отмахнулся Роберт, - именно в такое время люди и тянутся к культуре и знаниям. Когда знакомый мир вокруг рушится, меньшее, что ты можешь сделать – это постараться узнать о нём немного больше. Люди полюбят «Книжного Червя», вот увидишь.
Я кивнул, продолжая всматриваться в стеллажи. И представил вдруг, как они падают один за другим, как башенка из домино. И рушат друг друга, и превращаются в доски, и царапают стены – всего одно неверное движение, и вся моя жизнь полетит под откос. Потрясающе живое и потрясающе страшное ощущение.
- Может, пунша? – преувеличенно бодро предложил Роберт.
****
- Ты обещал починить дверцу кухонного шкафчика. Ещё два дня назад.
- Прости, замотался. На днях – обязательно, хорошо?
Я облакотился на спинку стула и приступил к еде. Да, так намного лучше. После полного нервотрёпки дня в клинике и работы с документацией магазина я впервые с самого утра почувствовал себя человеком. В такие моменты удавалось отодвинуть в дальний уголок сознания насущные заботы и переключить всё своё внимание на какие-то простые физические удовольствия, например, на то, как расслабляется спина в положении сидя, или на вкус еды. Сегодня Исенара приготовила зелёный салат – традиционное симлендское блюдо, которое часто готовили осенью или весной. Я поражался тому, как легко и быстро она влилась в чужую для неё культурную среду – причём, что самое удивительное, в гораздо большей степени, чем все мы. Именно с её появлением мы стали наряжать ёлку на Александрову Субботу*, печь оладьи на Праздник Весны, читать детям сказки об эльфах и троллях лесов Риверхилла** и оставлять на подоконнике свечу для Беллы каждый вечер пятницы. Мы даже стали захаживать в церковь – не каждую неделю, как того требовали традиции и мисс Кранц, но хотя бы время от времени. И лотарио его знает, что послужило тому причиной – возвращение к культурным корням наших предков, или банальный страх за свою жизнь, что испокон веков толкал людей к религии.
- Даниель! – я обернулся – Исенара произнесла моё имя громко, с нажимом. Очевидно, она звала меня уже не в первый раз, заставив ощутить укол совести за свою невнимательность, - убери, пожалуйста, листья в саду. Завтра конкурс в Клубе Садоводов – если наш сад снова окажется лучшим, мы получим две тысячи симолеонов премии.
- У меня уже нет сил, - я потёр лицо руками, демонстрируя, как устал, - сегодня точно нет. Может, завтра до работы успею.
Исенара вздохнула. Я только сейчас заметил, какие огромные синяки залегли под её глазами – они появились только сегодня? Или я просто не замечал их раньше?
- Мне, пожалуй, стоит перестать готовить, чтобы ты снова начал замечать меня, - сказала она. Шёпотом, но чётко выговаривая каждое слово.
Обида в её голове неприятно резанула – отголоски чувства вины впрах разбили приятное чувство, возникшее, когда я сел за стол.
- Я, между прочим, работаю для нас всех, - я чувствовал, что закипаю, однако старался не допускать ноток гнева в своём голосе, - я с восьми утра на ногах. И было бы неплохо, если бы тот час, который я провожу дома после работы, мне позволяли немного отдохнуть.
Глаза Исенары удивлённо округлились.
- Час, Даниель? – выдохнула она, - а кто мне выделит час, чтобы я могла немного отдохнуть от кухни и детей? Ты хоть представляешь, что здесь творится, пока ты на работе? Ты знаешь, чего мне стоит ежедневно вылизывать огромный дом, готовить на девятерых, разрываться между четырьмя детьми, двоим из которых нет и двух месяцев, а двое оставшихся не считают нужным даже слушать кого-то, кто не является им матерью?! Ты ведь даже не в курсе, сколько денег ушло на операцию Дистеля, которого Мег накормила стеклянными бусами, ты не в курсе, что я вчера едва не разбила себе лоб о ту самую дверцу, которую ты так упорно игнорируешь который день, и уж конечно не в курсе, что твоя дочь Сандра не спит больше двух часов подряд, и мне позарез нужны деньги от Клуба, чтобы показать её врачу!
- О, безусловно, ты одна устаешь в этом доме! – ну вот, снова не получилось говорить спокойно – а я ведь так старался, - у тебя есть мои родители, которые всё равно сидят дома и всегда готовы помочь! А я, едва живой после больницы, еду заниматься двумя нашими старыми предприятиями, и одним новым, которое я как раз пытаюсь поставить на ноги! И мне бы хотелось, чтобы этот труд здесь, лотарио возьми, хоть немного ценили!
- Вот только у тебя тоже есть коллеги и ассистенты, чтобы помочь, Даниель, - её голос звучал холодно – не взвинчено, как мой, а именно холодно, как у судьи, выносящего смертный приговор, - а ещё, в отличие от меня, ты не лишён выходных, отпуска, и драгоценного часа отдыха после работы, который ты так воинственно оберегаешь от любых посягательств. Но вот только из нас двоих именно ты предпочитаешь делать вид, что тебя здесь больше всех обделили.
Я собрался возразить что-нибудь в этом же духе, однако, вовремя прикусил язык. Исенара выглядела пугающе решительно. Глядя на побелевшие костяшки её сжатых в кулак пальцев, я вдруг подумал, что именно сейчас она была наиболее независимой. Сейчас, с двумя младенцами на руках и копеечными декретными – и именно сейчас я вдруг понял, что она может уйти. Исенара была сейчас слишком отдельной от меня, больше, чем я когда либо был бы готов ей позволить – с другой волей, другими желаниями, другими чувствами – и у меня не было ни единой нити, чтобы заставить её, такую другую, остаться, реши она оставить меня. И я готов был сделать что угодно, чтобы этого, лотарио подери, не случилось.
- Прости меня, - прошептал я, - прости, хорошо? Я просто осёл.
Я быстро сделал шаг вперед и прижал её к себе, запустив дрожащую руку в её волосы. Она напряглась на миг, а потом всё же обняла меня в ответ слабой рукой. Ну вот, теперь всё не так уж плохо. Теперь можно выдохнуть, можно жить дальше, конца света сегодня не случилось для меня.
- Ты только не решай сейчас ничего, хорошо? – пробормотал я, - сейчас просто такое время. Нам тяжело, всем тяжело, но это пройдёт, и всё будет как раньше. Ты только говори мне, если что не так, ладно? Я заберу Сандру на работу завтра, могу показать её Трэвору, он хороший врач, а ещё должен мне, и не возьмёт денег. А хотя, к чёрту работу – я возьму отпуск, хочешь? Я мог бы посидеть с детьми, а ты уехала бы куда-нибудь отдохнуть. Мы так и не съездили на Твикки на медовый месяц – если хочешь, я завтра же куплю тебе билет. Говорят, там как раз сейчас погода что надо. Ты просто вымоталась совсем, и тебе нужно отдохнуть.
Исенара задумалась на миг, а потом мотнула головой.
- Бери отпуск, но я никуда не поеду. Я просто хотела бы остаться здесь и отдохнуть немного от быта.
- Как скажешь, - торопливо кивнул я, всё ещё опасаясь отпускать её – как будто она убежит, стоит мне только разжать объятия, - ты лучше ляг сегодня в гостевой, выспись, как следует, я сам встану к детям, если что. Иди, ложись. Я принесу тебе какао, если хочешь. Сразу, как уберу листья в саду.
Она покорно отстранилась и подняла на меня уставший взгляд. Лотрио, ей просто нужно было дать время отойти от родов. Ей надо прийти в себя, и всё снова вернётся на круги своя.
- Я люблю тебя, - подавив зевок, сказала она, отворив дверь в гостевую.
- Я тебя тоже, - ответил я, хотя больше всего сейчас мне почему-то хотелось ответить ей отчаянно честным «спасибо».
****
Мы провожали Кая и Юльхен у двери нашего дома – последняя запретила брать дочь на вокзал, да и я опасался, что в атмосфере всеобщего плача там мы все впадём в ещё большее уныние. Но даже здесь я никак не мог заглушить рвущуюся наружу дикую тоску.
Исенара повисла на Юльхен, уже минут десять отказываясь её отпускать, и я ощутил едва заметный укол ревности – обнимала ли бы она меня так же сильно, уезжай на фронт я?
- Это тебе, - Исенара достала вдруг тоненький серебрянный браслет из кармана, и протянула его Юльхен, - вообще-то это был старый дедушкин портсигар. Но я решила переплавить его. Пусть он тебя охраняет.
Та улыбнулась – наверное, впервые за много недель – и застегнула его на своей руке.
- Спасибо, Исси, - она вновь прижала её к себе, - не скучай без меня. Если Дэнни будет плохо себя вести, я всыплю ему, когда вернусь.
Я фыркнул.
- Ну хватит телячьи нежности разводить, - закатил глаза Кай, бросая нетерпеливые взгляды на часы, - опоздаем.
Вот уж кем я в данной ситуации не мог не восхититься. Из нас всех он один был спокоен как танк, и не излучал волны энтузиазма, пожалуй, исключительно из вежливости. Я усмехнулся, отметив, что тот неприменул надеть старую солдатскую шинель Германа Хагенштрема – он, как медик, был вовсе не обязан, к тому же, такой раритет едва ли можно было на ком-то увидеть в наше время. Однако, видя, как старательно он держит в ней осанку, я решил даже не отпускать шуточных комментариев на эту тему.
Малышка Рут, осознав, похоже, что произошло, принялась плакать – но Кай упорно потащил Юльхен в такси.
- Пойдём, или она никогда реветь не перестанет! Рыжие дети всегда самые плаксивые!
Мама держалась, пока Юльхен ещё смотрела в окно, а потом тоже закрыла лицо руками.
Нужно было, наверное, сказать что-то успокаивающее, но я не знал, что. Глядя на неё, я думал, что больше всего хочу, чтобы всё закончилось к тому времени, как мои собственные дети станут взрослыми. Потому что я не мог и не хотел понимать, что она чувствует прямо сейчас.
- Холодно, мам, - я осторожно тронул её за плечо, - пойдём в дом, замерзнешь.
****
- Ну же, давай, - прошептал Роберт, - только тихо.
Я осторожно переступил порог детской дома Гроссриверов. Тамара, следуя религиозным предписаниям, запрещала Роберту показывать кому-либо детей до того, как им исполнится сто дней, однако тот, во что бы то ни стало, хотел показать мне их до отъезда.
- Если проснутся – нам крышка, - сообщил мне он, подойдя к одной из кроваток, - так что тебе лучше не издавать громких звуков.
Я ощутил, как по спине пробежали мурашки – с гневом Тамары мне хотелось сталкиваться в последнюю очередь.
- Это Тайлер, - я окинул взглядом спящего младенца, - правда, похож на меня? Мне все говорят, что похож.
Это говорили всем без исключения родителям, которых я знал, однако, мне не хотелось расстраивать его отцовские чувства, и я просто кивнул.
- А это Дейзи. Назвали в честь моей бабушки.
- Красавица, - улыбнулся я.
Роберт вдруг /а ничто ведь не предвещало беды!/ наклонился к кроватке и ловко подхватил малышку на руки.
- Эй, ты что! – громко прошептал я, - разбудишь же!
- Да не трясись ты так, - отмахнулся тот, - посмотри. Разве она не чудо?
Девочка, на счастье, даже не разлепила глаз, продолжая мирно посапывать у отца на плече.
Я облегченно вздохнул.
- Друг, я это, чего хотел-то, - начал он, оторвав от Дейзи взгляд, - в кухне под половицей – коробка, а там заначка, что-то около десяти тысяч. Тэм не знает, это на чёрный день. Если вдруг я там погибну – отдай ей, ладно?
Роберт смотрел мне прямо в глаза, ожидая реакции, и я, слегка помедлив, кивнул. Я никогда не думал, что он может сказать это так прямо – без эвфемизмов и недомолвок, вот так вот просто, «если я погибну».
- Но я надеюсь, что у этих денег есть ещё шанс пойти детям на колледж, - улыбнулся он, очевидно, заметив мою лёгкую обескураженность.
- Из тебя выйдет прекрасный отец, Роберт, - сказал, наконец, я.
* *речь о Св. Александре, сыне Беллы и Мортимера.
** **сокр. от Riverblossom Hills, в русском переводе - Цветущие Холмы. Перевела на свой манер, т.к. терпеть ненавижу дословные переводы географических названий.
Техскрин