Сегодня ко мне в больницу приходила приходила Настя. Сегодня она была почти добра. Сегодня мы с ней разговаривали почти откровенно. Но это «почти», слово-пропасть, слово, разделяющее нас, не дающее соприкоснутся. Я пытаюсь к ней приблизится, протягиваю руку, зову, иду к ней. Она вроде сначала ждёт чего-то, почти согласна, почти моя, но вдруг взбрыкивает и снова отстраняется, закрывается. Я ей почти не звоню уже, редко прошу о встрече, но и этого ей мало. Я не знаю, почему. Где я совершила ошибку? Почему моя дочь так холодна со мной? Когда звонит, мы можем разговаривать. При личной встрече её будто меняют, и вместо дочери приезжает озлобленный зверёк. Я понимаю, что ей, молодой, здоровой, красивой, полной сил, энергии жизни, тяжело смотреть на меня такую, тяжело тратить драгоценное время на умирающую мать. Я это понимаю. Но иногда становится так обидно, так больно от этого равнодушия! И хочется заплакать, хочется выть, стать эгоисткой и просто потребовать сочувствия. Но боюсь. Боюсь, что, поддавшись минутной слабости, в следующем месяце не увижу её совсем. А для меня сейчас, когда дорога каждая секунда, ссора пусть на какой-то месяц равносильна слову никогда. Как же хочется жить!
Но не нужно грустных мыслей. Сегодня мы поговорили. Сегодня Настёна интересовалась моей молодостью. Как всегда поджимая губы, отплёвываясь циничными замечаниями, но она слушала! И я чувствовала, что ей это интересно. Я ей интересна! Значит, хоть что-то могу ей дать. Хотя бы свои воспоминания. Хоть чем-то могу быть полезна дочери. Может, теперь мы будем видеться чаще?
***
После смерти сестры мама стала более замкнутой, и мне кажется, что именно тогда она утратила то озорное чувство юмора, что я помню в первые годы своей жизни. И хотя Оазис Спринг снова научил её улыбаться, она стала более взрослой. Понимаю, что странно писать такое о своей матери, но на то время ей было меньше лет, чем мне сейчас.
Мама искала утешение в церкви. Несколько раз она брала меня с собой. И я хорошо помню то чувство восторга, единения с чем-то более великим, всемогущим, чем мы сами. Торжественная музыка, архитектура, подавляющая своим величием, и в то же время добрые, одухотворённые лица. Это было настолько прекрасно! Мы садились на скамейку и слушали проповеди о том, что нужно быть добрыми, помогать ближним и любит их.
А потом, когда прихожане начинали расходится, мама обнимала меня и говорила что-нибудь доброе.
- Наука, Мила, это хорошо. Она помогает больным выздороветь, помогает калекам жить полноценной жизнью, - однажды она мне сказала. И это напутствие я запомнила на всё жизнь. - Но в то же время наука производит оружие, убивающее других людей, делает из них инвалидов. Она же помогает манипулировать людьми.
- Значит, наука - это плохо?
- Нет, сама по себе наука не несёт зла. Но бесконтрольная наука, развивающаяся без оглядки на душу человека, несёт лишь разрушение и хаос. Наука должна служить человеку и Максису, а не человек науке.
Потом, конечно, я надолго выкинула из головы эти слова. Да и сама структура Максианства ни раз опровергала слова мамы, однако только теперь я поняла, что именно она хотела сказать. Наука не добра и не зла, она просто есть. И есть люди, которые манипулируют ей, чтобы добиться своих целей. Как, например, использовало патриотический подъём, вызванный научными достижениями, Правительство в моей далёкой юности.
Вскоре церковь закрыли, священника, так красиво рассуждавшего о мире и любви, арестовали, и мама перестала туда ходить. Как ей наверное было тяжело осознавать, что то, во что она верит, было равносильно преступлению. Но при этом она не сдалась, а продолжала нести свою веру глубоко в сердце, не открывая его даже нам, своей семье.
***
Шёл мой четырнадцатый год. Осенью мы упаковали чемоданы и на неделю уехали покорять леса Гранит Фолза. Этот поход задумали тётя Таня и дядя Тимур. С мамой и папой, с тётей и дядей, с моими друзьями детства Лёшей, Гришей и Сеней мы наслаждались покоем и волшебством этого места. Деревья уже покрылись золотой листвой, птицы сбивались в стаи, чтобы вскоре улететь в тёплые края, а мы жарили сосиски на костре, наслаждаясь его жаром и компанией друг друга. Отец играл на гитаре, дядя Тимур рассказывал смешные и страшные истории про драконов и принцесс, запертых в башнях, а над огнём кипела уха из свежепойманной рыбы.
Одним из вечеров отец рассказал легенду про Данко и его храброе сердце.
-Жили в старину смелые и сильные люди, но однажды пришли иные племена и прогнали их вглубь леса. Они могли либо вернуться назад и сражаться насмерть с врагами, но тогда с ними умерли бы и их заветы. Могли они и идти вперёд вглубь непроходимого леса. Так эти люди сидели и думали. Они ослабли от тоскливых дум, и даже кое-кто предлагал сдаться в рабство врагам. Но тут появился Данко, убедил их попытаться пройти страшный лес насквозь и повёл их вперёд. Однажды гроза грянула над лесом, стало настолько темно и страшно, что люди разозлились на Данко и захотели убить его. Тогда и в его сердце вскипело негодование, но от жалости к людям оно погасло. Он любил людей и думал, что может быть, без него они погибнут. Данко разорвал руками себе грудь и вырвал из неё сердце и высоко поднял его над головой. Оно пылало ярче солнца, и люди, очарованные, снова пошли за ним. И теперь гибли, но гибли без жалоб и слёз. Данко вывел людей из леса в прекрасную степь. Кинул он радостный взор на свою землю и засмеялся гордо. А потом упал и*— умер. Люди же, радостные и полные надежд, не заметили смерти его и не видали, что ещё пылает рядом с телом Данко его смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь, что от пылающего сердца загорится сухая трава и разрастётся пожар, наступил на него ногой. Оно, рассыпавшись в искры, угасло.
* Максим Горький*«Старуха Изергиль»
Когда он закончил, все мы сидели молча, потрясённые. А отец, словно Данко, стоял у пламени костра, и языки огня отражались в его глазах. Таким он мне запомнился на всю жизнь: гордый воин, защитник и настоящий мужчина с горящим сердцем. Всю свою жизнь я мечтала найти себе мужчину, хоть отдалённо напоминающего моего отца, но он был и остаётся единственным. Самым лучшим мужчиной, отцом и дедом, моим идеалом, освещающим горящим сердцем путь своей семье. И мы всегда знали и знаем, что на него можно положиться, что в минуту скорби и опасности он будет рядом, надёжный и сильный.
Та поездка окончилась трагично. Несмотря на это, я вспоминаю её с теплом.
На седьмой день нашего отпуска позвонила тётя Анна и прорыдала в трубку, что умерли бабушка и дедушка.
Отец изменился в лице и грузно осел на землю, закрыв руками глаза. Никогда прежде я не видела его настолько раздавленным. Он не зарыдал, не закричал, а просто сидел, глядя в одну точку на небе. И это было страшно.
Подошёл дядя Тимур, и они ещё долго сидели вместе, смотря вдаль.
Мама увела меня спать, но я прислушивалась из палатки. Они молчали, и лишь под утро куда-то ушли вдвоём.
В полдень мы уехали.
Мой дед работал до последнего своего вздоха, настоящий трудяга. Утром он пошёл на работу, по дороге его сердце остановилось. Он умер быстро и с улыбкой на губах. Бабушка пережила его лишь на несколько часов.
Их похоронили вместе во дворе дома, где они жили всё свою жизнь.
С их смертью из моей жизни исчезли бабушкины пироги, её улыбка, весёлый смех деда. Я с ними мало общалась, да и возраст не позволял прочувствовать всю трагедию: я спешила жить, бежала вперёд, без остановок, без оглядки, но их утрата витала в воздухе.
Вскоре дядя Тимур переехал с семьёй в дом своего детства, чтобы не оставлять сестру наедине с горем. И мы стали часто к ним приезжать.
Сам дом изменился. Тётя Таня во многих комнатах сделала ремонт. На столах и столиках появились кружевные салфетки, в вазах стояли цветы, из кухни доносились манящие запахи свежей выпечки, но это был уже другой дом. С другими запахами. С другими людьми.
***
Через месяц папа упросил своего начальника дать ему перевод в Виллоу Крик. На границе, уже несколько лет закрытой, стало спокойнее, а потому перевод ему согласовали. И я вернулась в родной город.
Однако дом моего детства был снесён, земля продана, на его месте высился роскошный, но чужой особняк. Он прекрасен, будто дворец из сказки, но не мой, не родной.
А нашим пристанищем на долгие годы стал небольшой крепкий дом на окраине города. Утопающий в зелени, рядом с парком, куда я потом часто сбегала на свидания, с маленькими комнатами и центральным отоплением. Последнее, из-за похолодания климата, Правительство распорядилось провести бесплатно в каждый дом, где жила семья простого рабочего либо служащего. Те же, кто по-прежнему горел желанием набивать лишь свой карман, либо платили за установку батарей, либо сооружали в каждой комнате по камину.
экскурсия
Уютный холл, откуда можно подняться на второй этаж и спуститься в подвал, а на стенах мама повесила портреты отца и дедушки Виктора. Со временем портретная галерея семьи пополнилась нашими портретами.
В подвале была всего одна комната, папа установил в ней тренажёры и часто занимался там. Возможно, именно поэтому он дожил до столь преклонного возраста, сохранив молодецкую силу. «В здоровом теле-здоровый дух», его любимая поговорка.
В конце коридора справа расположились столовая с огромным круглым столом и светлая кухня, на которой мама готовила и пекла всякие вкусности.
В столовой так же стоял рояль отца. Он хоть и не стал известным музыкантом, часто услаждал наш слух своими удивительными мелодиями.
Прямо маленькая дверь вела в .смежный санузел.
А дверь слева-в гостиную. Мебель тёмного дерева, куча шкафчиков и диванчиков, приглушённый свет и запах восковых свече, который зажигала мама для атмосферы, сделали эту комнату любимой во всём доме.
К тому же из гостиной можно было попасть на задний дворик, где мы часто всей семьёй жгли костёр и жарили шашлыки. А ещё через задний вход я убегала на свидания в парк. Спустя столько лет я до сих пор помню, что дверь надо было приоткрывать лишь совсем немного, потому что иначе она издавала леденящий душу скрип.
На втором этаже расположились спальни.
В свою я влюбилась окончательно и бесповоротно. И потом, сколько бы ни делали ремонт, я всё время старалась сохранить то её очарование, в которое влюбилась в тринадцать лет.
Комната родителей была больше, и к тому же у них был балкон. И часто мы с отцом стояли на нём и смотрели на звёзды. А он мне рассказывал, как называется то или иное созвездие и подсказывал, когда надо загадывать желание, видя падающую звезду. Жаль, но звёзды меня обманули.
Меньше всего, на мой взгляд, повезло дедушке Виктору. Он занял угловую комнату с большими окнами. Постепенно туда же перекочевали мамин холст и мои краски, и на день комната превращалась в мастерскую. Хотя дедушка Виктор никогда не возражал против подобного соседства. Ему даже нравилось, что вокруг старика постоянно что-то происходит.
Свой четырнадцатый День рождения я встретила уже в этом доме. Время до него пролетело, как одно мгновение. Я ходила в школу и старательно таскала пятёрки, мама занималась обустройством дома. Вскоре маленький огород принёс первые плоды, а на окне выросли баночки с рассадой.
Четырнадцать лет. Дата, которую я очень ждала. Год назад в школах по всему Союзу ввели новую форму, с жёлтыми галстуками, символизирующими процветание Симского Союза. Лёша и Гриша уже перешли в старшие классы и ходили в новой форме, а я безумно им завидовала и хотела так же вступить в их организацию «Тимуровцев», названную в честь бывшего президента, а ныне Вождя Союза Тимура Лана. В неё брали только самых лучших, самых активных. Они помогали старикам, устраивали праздники для детей, ходили впереди всех на демонстрациях. Они были гордостью школы и своих родителей. И я мечтала туда попасть.
Поэтому, когда пришло время задувать свечи на праздничном торте, у меня не возникало вопроса, какое желание загадать.
«Я хочу, чтобы меня приняли в Тимуровцы», - со всей искренностью пожелала я.
Моё желание исполнилось. И через три месяца, показавшиеся мне вечностью, я получила столь желанное право носить форму настоящего патриота Симского Союза. И если бы мне тогда сказали, что я буду жалеть об этом страстном желании, я бы ни за что не поверила.
На торжественной линейке в присутствии всей школы мне дали маленькую коробочку, в которой лежал золотой галстук. От переполнявших меня эмоций я разрыдалась.
А дома мама встретила меня в коридоре и крепко прижала к себе.
- Пусть всё у тебя будет хорошо, - пожелала она мне.
В тот вечер она испекла вкуснейший пирог, а отец сказал, что гордится мной.
С новым галстуком началась моя новая жизнь. По вечерам я грызла гранит науки, утром радостно бежала в школу, а днём вместе с остальными избранными, как мы в шутку называли себя, занималась общественными делами.
Тогда же я впервые влюбилась. Первая любовь она всегда такая чистая и искренняя. Запоминается навсегда и кажется вечной.
Старостой нашего класса оказался Артур Баранкин. Когда я увидела его первый раз, моё сердце сначала пропустило несколько ударов, а потом стало стучать настолько сильно, что казалось, будто оно вылетит наружу, порвав грудную клетку.
Был день самоуправления. Артур, наш староста, проводил для нас лекцию. Он что-то писал в классном журнале, а я не могла сосредоточиться, мой взгляд то и дело поднимался к его прекрасному лицу. Мне казалось, что парня краше быть не может! И даже имя у него королевское - Артур. И я мечтала стать героиней одного из романов, которые продавались в книжном магазине напротив.
В Артура были влюблены поголовно все девушки школы. Ещё бы: лучший из лучших, сильный, уверенный, красивый. Он купался в этом внимании, оставаясь холодным. А чем я выделялась? Что могла противопоставить первым красавицам школы?
Я всегда любила читать, и к четырнадцати годам уже носила очки. Не обладала густой шевелюрой, стригла волосы, и лишь недавно решила их отращивать, в то время как мои одноклассницы радовали глаз толстыми косами. Не было у меня и пышной груди или длинных ног. Нет, я не была страшной или изгоем, но была обычной, ничем не выделяющейся, немного симпатичной, но не красавицей.
Поэтому, когда он вдруг подошёл в книжном магазине и пригласил на свидание, у меня закружилась голова, ушла земля из-под ног и онемел язык. Я лишь кивнула, так и не выдавив из себя ни звука.
Прилетела из школы, долго крутилась перед зеркалом в маминой комнате. Она лишь по-доброму смеялась, помогая подвести глаза и накрасить губы, и подарила свои туфли. Красные, на головокружительно высоком каблуке.
Часа два я убила на причёску.
Оставив дома очки, чтобы не закрывали сияющего взгляда, в назначенный час, чувствуя себя неотразимо прекрасной, я щурила глаза в надежде увидеть его размытый силуэт.
Но он не пришёл. И не позвонил.
Спустилась ночь, старый мост переливался огнями, в воздухе витала романтика, по набережной прогуливались влюблённые парочки, а я стояла и ждала Артура.
Уже пробила полночь, когда до меня наконец дошло,что ждать бесполезно. Захлёбываясь слезами, я прибежала домой, швырнула платье и туфли в дальний угол комнаты, упала на кровать, обняла себя руками и плакала о своих несбывшихся мечтах. Казалось, что мир умер вместе с моей надеждой на свидание. Неужели ты правда думала, что он обратит на тебя внимание, кричал мой внутренний голос. На тебя, когда вокруг столько красавиц?!
Не знаю, сколько я пролежала.
Вернул в реальность голос отца. Он пришёл с чашкой чая и тарелкой конфет.
Потом до утра мы сидели, пили чай. Я рассказала ему о неудавшемся свидании, о том, как больно, когда ты любишь человека, а он тебя игнорирует.
Папа внимательно меня выслушал, потрепал по руке и сказал:
- Мила, ты очень красивая. А этот парень просто дурак. Не суди его, просто пожалей, что упустил такую красавицу. И знай, что бы ни случилось, у тебя есть семья, которая всегда поддержит. Потому что семья - это самое дорогое, что у тебя есть.
Да, папа, я согласна. Сейчас согласна. Ты и мама - моя семья. Что бы ни случилось, что бы ни произошло, вы всегда рядом, чтобы поддержать, протянуть руку помощи. И я вас очень люблю.
Но тогда подобные слова не смогли меня утешить. Я кивала, мечтая, чтобы отец скорее оставил меня, а когда он ушёл, до утра обильно поливала слезами подушку.