Пролог
Грустная почти сказка.
Вспыльчивость - и беда, и достоинство всех дагдов.
Слабому и нерешительному не выжить в горах.
Сепхэм типичный представитель своего народа. До поры до времени жил себе, ничем не выделяясь среди своих соотечественников.
От работы не отлынивал, охотился, гонял стада овец на горные пастбища, не раз отбивался от волков, вместе с матерью возделывал землю и охотно помогал соседям, если те обратятся к нему за помощью.
Словом, самый обычный парень.
Впрочем, дагды народ рисковый, вот и Сепхэм вместе со своим лучшим другом Датчем время от времени совершали вылазки в соседние деревни, дабы умыкнуть там овец, а то и крепкого жеребца.
Очень опасно, но это отменный повод блеснуть среди соплеменников своей удалью да ловкостью.
Но и это не самый шик.
Вот ежели удастся выследить в горах выводок гулей, да если повезёт, перебить тварей, то разве не здорово выложить перед деревенским старшиной их отрезанные уши?
Особенно если произойдёт это на глазах Матишки, его старшей дочери.
Сепхэм готов был душу отдать за один ласковый взгляд её карих глаз, за одну её улыбку.
Одна беда - уж больно горда и своенравна Матишка.
Сколько уж раз Датч пытался вразумить лучшего друга:
- Не по тебе девка! Оставь эту затею. Да и не отдаст её за тебя старшина!
И мать Сепхэма Орса туда же:
- Не дури, сын! Посмотри вокруг, сколь много прекрасных дев в нашей деревне. Да та же Таресси, младшая сестрёнка твоей Матишки, давно вздыхает по тебе. Совсем ослеп, не видишь, какими глазами она смотрит на тебя?
Но упрям Сепхэм. Не желает слушать ни матери, ни лучшего друга.
Утвердилась в сердце горца гордая Матишка. Не отпускает.
Вот однажды и решился Сепхэм признаться ей в своих чувствах.
Долго готовился, и вот...
Но как только подошёл он к своей возлюбленной, так и язык у него словно присох. Бормочет что-то несвязное, а гордая дева лишь смеётся:
- Ты, парень, всем хорош, да только не люб мне. Забудь дорожку ко мне. Не мучь себя желаниями напрасными. Не позорься сам перед соседями, да и меня не позорь.
В тот же вечер отправился Сепхэм со своим другом Датчем в таверну да напился с горя. Да так напился, что не помнил, как до дома добрался.
А утром ещё совсем пьяного его мать трясёт:
- Просыпайся! Очнись, несчастный!
По щекам сына хлещет, а сама слезами заливается.
Едва продрал глаза Сепхэм, смотрит вокруг, а в комнате кроме матери народу полно, и даже спьяну понятно, что не с добром пришли в их дом.
Кричат, ругают его на чём свет стоит.
Схватили, потащили в дом деревенского головы, и только там Сепхэм понял, что нынче ночью сотворил он ужасное - убил своего лучшего друга.
Прямо возле дверей таверны это произошло.
Ничего! Абсолютно ничего он не помнил.
Не помнил, как в таверне сцепился с какими-то проезжими, как хозяин выгнал их всех на улицу. Не помнил, как дрался, как за нож схватился.
Ничего он не помнил.
Не помнил, как разнимавший драку Датч попал под удар его ножа. Смертельный удар, предназначавшийся другому, достался его лучшему другу.
Затолкали сельчане ошалевшего Сепхэма в холодный подвал и стали судьбу его решать.
Долго спорили, повесить убийцу или сбросить в ущелье.
Но слово взяла мать убитого Датча и сказала:
- Он ведь как сын был мне, они с моим Датчем с детства дружны. Повесить его решите или в пропасть сбросите - приму ваше решение, но мне-то не легче будет от этого! Всё равно выходит, что двоих я уже потеряла.
И крепко задумались старейшины над её словами. До самого вечера думали, а потом велели привести к ним Сепхэма.
И таков был их приговор: изгнать убийцу! Навеки изгнать из родных краёв, а ежели вздумает воротиться, так долгом каждого мужчины будет убить его!
Огласили приговор и повели Сепхэма к месту, где уже сложен был погребальный костёр.
Чтоб своими глазами увидел убийца то, что натворил.
Подвели к самому костру его.
Смотрит Сепхэм на мёртвого друга - и глазам своим не верит. Смотрит, и словно в жутком сне это с ним происходит...
Из родной деревни ушёл он ещё затемно.
Только мать и вышла его провожать.
Долго стояла она на крыльце и смотрела вослед сыну, а когда тот скрылся за дальним поворотом, стояла и смотрела выплаканными глазами на опустевшую уже дорогу.
- Увижу ли я тебя ещё, сын мой?
Так начиналась новая жизнь Сепхэма.
* * * *