Человек бывает несчастлив или вследствие страха, или вследствие безграничной, вздорной страсти.
Эпикур
Как часто, подчинившись голосу страсти на один час, мы платим за него долгими днями скорби.
Ас-Самарканди
***
- Ты только посмотри, что про тебя в газетах пишут, да и ещё на первой полосе! - заявила Моника Болдвуд, швырнув дочери глянцевый журнал. – Уолтер чуть ли не в открытую называет тебя шлюхой, ссылаясь на то, что ты кувыркалась с его тренером по йоге!
- Ну это же бред чистой воды, - равнодушно фыркнула Сцилла, поедая клубнику. - У Уолтера никогда не было тренера по йоге, а застукал он меня со своим каскадёром. Статья явно недоработана!
- Час от часу не легче! - обескуражено воскликнет в ответ Моника. – Ты совсем заигралась со своими мужиками. Жила с одним, спала с другим, а замуж собралась вообще за другого. Кстати, я не понимаю, почему именно за него? Нет, в принципе Эйнжел очень приятный молодой человек, милый и добрый, но Сцилла… Он совершенно тебе не подходит! Он же надоест тебе очень быстро, и ты его раздавишь, проглотишь и вытопчешь, как тряпку. Эйнжел слишком предсказуем для тебя. Ты же возненавидишь его в первый же год! Так может не стоит ломать парню жизнь? Мне вот жалко его, правда, жалко.
- Жалко у пчёлки, - скажет Сцилла, отправив в рот очередную ягоду. – И потом, мамуль, уже поздно что-то менять. Я беременна, а он просит оставить ребёнка. Так зачем мне огорчать мальчика?
- Вертихвостка! – тут же вырвалось у Моники, на что дочь лишь усмехнулась. – Ребёнок хоть от него? Кто отец?
- Ребёнок от Уолтера, но Эйнжелу это знать не обязательно, - ответила Присцилла. – У него на этой почве какой-то тупой комплекс. Просто его отец бросил ещё до рождения, вот его и переклинило. Мол, «не буду таким козлом, как мой папаша, а буду воспитывать своего ребёнка». Как-то так он выразился, я подробности не помню.
- Одна глупость за другой, - покачала головой Моника. – Сначала прыгаешь в постель к этому голливудскому кобелю, который матросил тебя целых два года, обещая жениться, но так и не женился. Ты ему наставляешь рога с каскадёром, на что он даёт тебе пинка под зад и спускает в унитаз твою репутацию как певицы. А теперь ты пудришь мозги этому мальчику, вешаешь ему чужого ребёнка и неожиданно собираешься замуж. Я только не понимаю: зачем? Зачем тебе этот мальчик и выпендреж со свадьбой? Родила бы ребёнка для себя и всё, если так хочешь! Ведь ты не любишь Эйнжела, вот нисколечко не любишь! Я же вижу, что ты его за дурочка держишь, и мне это не нравится!
- Мама, не нуди! – фыркнула Сцилла. – Поздно ты меня воспитывать собралась. Можно сказать, припозднилась, лет этак на десять, а свадьба мне нужна, чтобы Уолтеру отомстить. Ты только посмотри, как он показушно милуется с этой кривоногой моделью на фотках. Думает, я тупую постановочную съемку от настоящих фоток не отличу. Наивный, как бэбик, а мужику под сороковник!
- Постановочная? – переспросила Моника.
- Ну да, - кивнула Сцилла. - Довольно распространённая фишка, когда какая-нибудь звездная парочка, желая пропиариться, сливает журналистам инфу, что в такой-то день они будут там-то, и в итоге съемка получается запланированная, хотя все обставляется под случайную. А потом они пишут сахарные статьи вида: «Ооо, голубки не могут удержаться от поцелуя...». А голубки делают это, превозмогая отвращение, и не в губы, а мимо. Буэээ. Ты только посмотри, как она его тут целует! Вот лично я никогда с Уолтером мимо губ не целовалась, как-то оно стрёмно, неа?
- Не о том ты думаешь, - грустно отмахнулась Моника. – Ладно, хорошо, допустим, отгрохаем мы эту шикарную свадьбы, пригласим кучу журналистов, на следующий день все газеты будут пестрить твоими фотографиями, а дальше что? Что дальше? Чего ты добьёшься?
- Пощекочу нервишки Уолтеру! - улыбнулась Сцилла. – Он думает, что я умылась. Вернулась домой с позором, а я наоборот процветаю. Замуж вышла, альбом новый скоро выпущу! Ох, чует моё сердце, как он, бедолага, забесится. Поймет, какую шикарную женщину потерял…
- Дочка, ты меня прости, конечно, но ты полная дура, если считаешь, что Уолтер возьмёт тебя назад. Таких, как ты, у него миллион, ты не первая и не последняя… Он тобой просто попользовался и выбросил тебя, когда ты стала ему неудобна, смирись!
- Оскароносный козёл, - плюнув на обложку журнала, прошипит Сцилла и, отшвырнув его прочь, положит голову на колени матери. – Мам, я запуталась! Впервые в жизни я в таком дерьме… Меня ещё никогда так не унижали!
- Сцилла, пойми, что разрыв с Уолтером – не конец света. Да сдалась тебе эта Америка? Тебя здесь и так все любят, а популярность ты за год себе нагонишь. Я уверена, ты у меня сильная, я знаю, и с ребёнком мы поможем. А вот с мальчиком ты погорячилась! Он такой мягкий, чересчур добрый, совсем не по тебе… Поломаешь ему судьбу.
Сцилла горько закусила губу, и одна горячая слеза упала на платье Моники.
- Поздно, мама, слишком поздно. Пути назад нет! Твоя сумасшедшая дочь уже всё решила.
Моника ничего не сказала в ответ, но в груди всё сжалось, и чувство непонятной тревоги поселилось отныне в её душе.
***
Сцилла теперь не без горечи вспоминала своё голливудское прошлое и огромную виллу Уолтера в пригороде Лос-Анжелеса.
Бесконечные съёмки, вспышки камер и поджидающие всюду назойливые папарацци. Предложения от разных студий и телеканалов сыпались, как из рога изобилия, а последний год ей даже стали предлагать небольшие роли в кино, но она их с отвращением отметала, так как всегда любила играть только по-крупному.
Зачем ей пятнать себя ролями одной из любовниц Дракулы, когда она в состоянии сыграть Анну Болейн или даже королеву Марго? Её тщеславие слишком огромно, а слава и популярность Бритни Спирс или Уитни Хьюстон не давали ей покоя. Ей хотелось такого же головокружительного взлёта, хотелось стать живой легендой и иметь не жалкую кучку поклонников, а сводить с ума миллионы мужчин на земле. Желая привлечь внимание, она даже рискнула обнажиться для «Playboy», что навело своеобразный шум на её персону. Однако, Уолтер не оценил выходку своей новой пассии, и они крепко повздорили. Вообще, они с Уолтером постоянно ругались, у обоих характеры как кремень. Весь Голливуд давно знает, как Уолтер невыносим на съемочной площадке, но вот в кадре – он просто Бог. Сцилла тоже была наслышана о крутом нраве звездного любовника, но даже это не остановило её. Его популярность и связи были важнее всех недостатков вместе взятых. И какое-то время она вполне серьёзно считала, что приручила в нём зверя, и он стал послушной игрушкой в её руках.
Однако, вышло всё наоборот, это он с ней играл, а она лишь была красивым украшением, но осознание этого пришло слишком поздно – уже в Ривесайде.
Приятные кувыркания с Эйнжелом приелись ей довольно быстро.
Он не был похож ни на одного из её бывших любовников. Слишком мягок, слишком ласков, а его трепетные поцелуи пальцев рук вызывали целую бурю раздражения.
Хотя, Сцилла держалась и всё ждала, что вот-вот в нём проснется безумный зверь, который даст ей ответное пламя страсти. Ей казалось, что Эйнжел ещё просто не до конца с ней раскрепостился и что всё равно его что-то тормозит. Но одна вещь ей в нём жутко нравилась – его взгляд, такой обволакивающий, тёплый и невероятно ласковый, что хотелось раствориться в нём.
Глаза, как у мальчишки, такие мужчины остаются юными душой до самой старости. Взгляд открытый, и одновременно есть в нём какая-то загадочность, задумчивость. Он не слишком красноречив, больше любит общаться взглядами, прикосновениями и в той же мере так и не пускает её в душу.
Душа Эйнжела для Сциллы оставалась загадкой, а его мысли неуловимыми, как эфир. О чём он думает, когда долго по утрам курит у окна, устремив взгляд куда-то вдаль?
Что терзает его сердце, когда он хмурит брови, листая свои черновики с записями? И почему он не хочет ей показывать их? Неужели всё ещё грезит об этой блондинистой красотке с рисунка? Порой Сциллу откровенно злила эта недосказанность, и вкус победы над Эйнжелом ускользал от неё в один миг. И в такие моменты в ней просыпался природный авантюризм завладеть Эйнжелом во что бы то ни стало. Он должен стать её рабом, её игрушкой, и тогда повесить ему ребёнка Уолтера и заставить жениться не составит труда, а что будет дальше, её не сильно заботило. Месть и обида на Уолтера настолько застелила Сцилле глаза и заглушила разум, что все прочие переживания казались ей мелочью. Впрочем, был один момент, когда она была на грани, чтобы оставить Эйнжела в покое.
Как-то вечером она рылась в ящике его стола и наткнулась на благодарственное письмо, в котором женщина рассыпалась теплыми словами пожеланиями в адрес Эйнжела. Недоумевая, она ткнула этим письмом ему в лицо, требуя объяснений. В ответ Эйнжел поведал ей удивительную историю том, что на последнем курсе академии ему посчастливилось выиграть довольно большую сумму денег в лотерею, и он почти сразу перевёл их на счёт больного раком мальчика, просьбу помочь которому он однажды прочитал в газете. Подумать только, всё это время Эйнжел хранил вырезку из этой самой газеты! Болезненные воспоминания о смерти матери заставили Эйнжела с таким вниманием отнестись к этой статье. Позже он с дрожью в голосе рассказывал Сцилле о судьбе Эммы Лёвенфельд.
Её тогда очень впечатлил этот разговор. До этого она никогда не думала, даже не подозревала, что всегда добродушный Эйнжел до сих пор так остро воспринимает утрату матери. Для неё это стало открытием, и она в какой-то момент даже пожалела о том, что заманила его в свои сети. Но это было лишь на какое-то мгновение, и собственные обиды, переживания и принципы всё равно были для неё важнее всего на свете.
Первый месяц совместной жизни прошел вполне комфортно, и Эйнжел почти не раздражал её своим присутствием.
Если не считать не выключенный в ванной свет, забытую конфорку с пригоревшей кофейной жижей, оставленные по рассеянности дома концертные туфли и потерянный где-то в театре выходной костюм. И это ещё не считая пары-тройки незначительных мелочей в придачу.
- Эйнж, не будь свиньёй, выходи, пожалуйста, на лоджию, а то у меня все шторы пропахли табаком. А они, между прочим, стоят недешёво, ты в курсе? - заметила как-то Сцилла вечером, вернувшись после изнурительной записи в студии.
- Прости, я забыл, - отмахнулся он и тут же, вытащив изо рта дымящую сигарету, потушил её незаметно в цветочном горшке. – Как прошла запись?
- Отвратительно, - выдохнула измученно она. – Ужасная песня, записали лишь с десятого раза. Я прям почувствовала себя еретиком на пытках у инквизиции, на меня ещё никогда так не орали, как сегодня.
Эйнжел усмехнулся, слушая девушку в пол-уха, так как сосредоточенно что-то записывал в тетрадь, сидя за синтезатором.
- А ты как? – спросила она, скинув туфли. – Чем занимался?
- Работал над собственным мюзиклом, - буркнул он. – У меня cтолько идей, что даже страшно.
- Выходит, ты даже не обедал? - покачала головой она. – Скажи, а какого, простите, черта я вчера торчала у плиты и готовила эту проклятую курицу?
- Сцилла, не начинай, съем я твою курицу. Вся ночь ещё впереди! – весело ответил он, подмигнув ей.
- Эйнжел! - обреченно закатила глаза она. – Я, конечно, понимаю у тебя творческий прорыв и все дела, но через неделю у меня день рождения. Приедут мои родители, и для меня очень важно, чтобы ты произвел на них хорошее впечатление!
- Да всё будет отлично!
- Хотелось бы верить! Надеюсь, ты отнесёшься серьёзно к моим словам и не предстанешь перед ними в вытянутой майке и старых джинсах. И самое главное – ни в коем случае не говори с папой о политике.
- А почему? – изумился Эйнжел. – Надеюсь, мистер Болдвуд не скрытый анархист?
- Очень смешно, Эйнжел! Папа правый республиканец, но если начнёт говорить на политическую тему, то считай, весь вечер испорчен.
- А может, я не буду против продискутировать с ним на эту тему? Пусть я и убеждён, что все республиканцы помешанные психопаты, но, как говорится, в споре рождается истина, - усмехнулся в ответ Эйнжел.
- Ты что, обкурился!? – ахнула Сцилла, встав в важную позу. – Не вздумай сказать ему это в лицо, иначе папа четвертует тебя на месте!
- Надо же, как страшно! – засмеялся Эйнжел, но под грозным взглядом Присциллы вдруг осекся и унял приступ веселья. – Ладно-ладно, хорошо. Я буду нем, как рыба, и постараюсь обстрагиваться от политических баталий с твоим отцом.
Немного успокоившись, Присцилла уже за ужином расспросила его о вечере в доме культуры, куда вчера руководитель театра Эйнжела созвал всех перспективных молодых музыкантов труппы. Он мечтал выковать из них платиновых звёзд, заставить быть живыми легендами, но для одного из них, Сцилла это знала точно, слава значила гораздо меньше, чем совершенная гармония его тайного личного мира.
Эйнжелу были чужды мечты о лучах мировой славы, зато от работы в филармонии он получал самое настоящее удовольствие. С тех пор, как его приняли в оркестр, он буквально светился от счастья, словно начищенный до блеска медный таз. Ходил довольный, как слон, и взахлеб рассказывал Сцилле, какая потрясающая в зале акустика и как живо трепещет каждый звук в этом храме музыкального искусства.
Наконец-то Эйнжел попал именно в среду таких же талантливых музыкантов, как он сам. В обществе его музыкальные предпочтения и вкусы разделял чуть ли не каждый второй человек из оркестровой труппы. В театре, где даже сам дирижер был поражён умением молодого музыканта с одного мимолётного взгляда читать партитуру и мгновенно видеть структуру всей композиции. На новой работе Эйнжела приняли очень тепло, и, кажется, он тоже был невероятно счастлив, а от старого рояля времён Владислава Шпильмана он был просто в восторге. Плавные, послушные клавиши и ни на что не похожий голос инструмента, благодаря которому богато и ярко звучит даже самая сложная композиция.
- Особенно Рахманинов очень хорошо на нём исполнять! – восторженно рассказывал Эйнжел. – Мистер Фэнтен пообещал мне, что если я хорошо выступлю со своим сольным номером на конкурсе в Париже, то он непременно позаботиться о том, чтобы разработать для меня свою концертную программу.
- Да, это здорово, - вяло кивнула Сцилла, ковыряясь вилкой в тарелке. - Я очень рада за тебя.
- Но что-то радости в голосе не слышно? – спросил вдруг он, внимательно посмотрев на неё. – Почему такая грустная? Что-то на работе?
- Да не, - отмахнулась Сцилла. – На работе всё то же, а вот у нас с тобой грядут большие перемены.
- Ты о чём? Я что-то не совсем понимаю.
- Я о том, что по всей видимости у нас скоро будет ребёнок, и мне бы хотелось знать, что ты по поводу всего этого думаешь?
Эйнжел поперхнулся и закашлялся, после чего, сделав несколько больших глотков воды, переспросил:
- Ребёнок!? Ты уверена?
- Ошибка исключена, у меня всё как часы, и потом, всё это время мы с тобой не в шашки играли, насколько я помню, - спокойно пояснила она, наблюдая, как начинает нервничать он, теребя вилку.
- Хм…, - тяжелый вздох вырвался из его груди. – Но я думал… ты говорила, что мы ничем не рискуем… а теперь ребёнок! Ты просто загоняешь меня в угол подобным заявлением!
Сцилла вдруг раздраженно отшвырнула от себя тарелку, из-за чего всё содержимое полетело на пол.
- Я так и знала, что ты начнёшь сопли жевать! Вы слабый, ни на что не способный пол, чуть замаячит тема ребёнка, сразу все в кусты сливаетесь, а женщины всё расхлебывают за вас. Ты так негодовал по поводу поступка своего отца, а сам оказался не лучше!
От её слов Эйнжел побледнел, как полотно, и судорожно стал хватать Сциллу за руку, но она небрежно отмахивалась от его прикосновений.
- Сцилла, послушай…
- Отвали! – фыркнула она. – Что ты за мужик, раз так испугался ребёнка? А когда в постель со мной ложился, не думал об этом, удовлетворился по полной программе, а теперь разгребай сама, да!?
- Сцилла, успокойся, ты всё не так поняла, - бормотал Эйнжел не своим голосом. – Я не это хотел сказать… Да и вообще, как ты могла подумать такое, что я откажусь от своего ребёнка? Неужели ты так плохо обо мне думаешь?
- Я вообще ни о чём не думаю. Просто сполна насмотрелась на своих брошенных с детьми подруг…
- Я не собираюсь тебя бросать, - скажет он, наконец поймав её руку. - Ты застала меня немного врасплох этой новостью, и мне нужно время, чтобы свыкнуться с этой мыслью и всё обдумать.
- А что думать? Что?! – заорала Сцилла. - Аборт я делать не буду, и не мечтай, а если ребёнок тебе не нужен – так и скажи. Хватит лить эту бестолковую лирику! Мне не шестнадцать лет!
- Сцилла…
- Да пошёл ты! Даже ни одного вразумительного слова из себя не в состоянии выдавить! – вспылила она и выскочила прочь из-за стола, оставив несчастного Эйнжела наедине со своими мыслями.
Всё после этого разговора завертелось со страшной силой, разрастаясь в какую-то непонятную воронку, которая начала разрастаться в нарастающий ураган с гулкой чёрной бездной на дне. Больше всего переживал Эйнжел и ходил сам не свой. Нет, от ребёнка он не отказался, и прямо на день рождения Сциллы сделал ей предложение, но вот в правильности своего поступка и вообще в целесообразности этого брака он не был уверен. Даже тётя Хильдегард явно была обескуражена такой новостью, а дядя Луис даже не скрывал своего недовольства:
- Вы оба пожалеете об этом браке! – сказал он Эйнжелу, когда они курили на лоджии. – Эта хищница сожрёт тебя! Поверь мне, я знаю женщин, и Присцилла – это просто бомба замедленного действия для любого мужчины. Я бы и то не рискнул связаться с ней… Игра не стоит свеч!
- Слишком поздно, я всё решил, - грустно ответит Эйнжел. – Она ждёт ребёнка, а бросить беременную женщину – это выше моих сил.
- Господи, Эйнжел, как же тебя угораздило так вляпаться! Да и ещё и с Присциллой… Чертова ведьма! – воскликнул от досады Луис, зло ударив по перилам, а потом уже спокойнее добавил. - Я даже не знаю, чем тебе помочь в такой ситуации. Хотя сам в своё время вляпался почище тебя, до сих пор расхлебываю…
- Да нечем тут помочь, - отмахнулся Эйнжел, выкинув окурок. – Просто нужно смириться и жить дальше… По поводу ребёнка я свыкся и даже по-своему немного рад, но вот как мы уживёмся со Сциллой, я не знаю, если уже сейчас мы друг друга с трудом терпим. Последнее время она просто невыносима!
- Ну не спеши посыпать голову пеплом, - решил приободрить его Луис. – Кто знает, может после рождения ребёнка она изменится, и время ещё покажет, что я жестоко ошибся насчёт вас двоих.
- Хотелось бы надеяться, что так… - печально вздохнул Эйнжел, и они вернулись в комнату, где шла оживленная беседа между тётей Хильдегард и Сциллой.
Вечер выдался немного напряженный, хоть все присутствующие и пытались изображать радость, но улыбки выходили слишком кривые, а радость какой-то фальшивой.
Даже отец Сциллы Моррис Болдвуд не скрывал своего пренебрежения по отношению к будущему зятю и его семье, а особенно к Луису, с которым они успели немного повздорить на политическую тему за аперитивом.
- Моника, ты посмотри на этих напыщенных фрицев?! - возмутился Моррис, когда они с Моникой отлучились на кухню. – Они со своей арийской надменностью вообще потерялись в этом мире. Ты только посмотри на этого Луиса! Он же ярый радикал! Ты знаешь, что он мне заявил? Что это США виноваты в развале Великой Германии! Представляешь, какой нахал! И что если бы не СССР, то Гитлер бы за несколько дней разнёс Вашингтон в щепки… Я готов был задушить его своими собственными руками!!!
- Моррис! Возьми себя в руки, хотя бы ради Сциллы, - разумно заметила Моника, убирая грязную посуду в посудомойку. – Мне кажется, Лёвенфельды тоже не сильно в восторге от нашей семьи, да и от свадьбы в целом.
- Проклятые фрицы, да они вообще должны быть благодарны, что наша дочь согласилась выйти замуж за их убого племянника! – кипятился Моррис, хватаясь за сердце. – Моника, где мои таблетки?
- У меня в сумочке, в правом кармашке, - отозвалась она, стараясь не обращать внимания на демонстративный приступ сердечной боли у супруга.
- Ну каков нахал! Заявить, что Вторую Мировую выиграли русские! – не унимался Моррис. – Я не удивлюсь, если завтра узнаю, что Луис на пару с племянником коммунисты! Это невыносимо!
Моррис ещё долго возмущался, а Моника молча перебирала грязную посуду, мысленно моля Бога остановить этот обречённый на страдания брак любыми средствами.
И самое удивительное, Бог вскоре услышал её молитвы, послав для её дочери избавление в образе польского скандального театрального режиссера, с которым Сцилла пересеклась на одной вечеринке, куда она пришла вместе с Эйнжелом. Сначала вечеринка показалась ей сплошным отстоем.
Эйнжел вел какие-то скучнейшие разговоры с одним плешивым мужчиной из филармонии. Всё это наводило на неё отчаянную зевоту, и Сцилла не придумала ничего лучше, чем развлекать себя алкоголем, шатаясь по банкетному залу, пока рядом не появился невероятно привлекательный поляк с лукавым взглядом бездонных чёрных глаз:
- Вы словно сама Венера, которая спустилась к нам с Олимпа и почтила своим присутствием простых смертных, - сказал он, не спуская с неё опасного взгляда. – Кстати, а что это за недозрумение в костюме от Армани шатается возле вас весь вечер?
Задав последний вопрос, Вальцак кивнул в строну Эйнжела.
- А, не волнуйтесь, - отмахнулась Сцилла. – Всего лишь будущий муж, который даже не удосужился позвать свою невесту танцевать.
- Хотите, я легко исправлю это недоразумение? – уже раздевая её взглядом, шепнул поляк ей на ушко.
- Хочу, - улыбнулась она, обнажив идеально ровные зубы.
Высокий и статный Вальцак танцевал просто божественно, и Присцилла порхала в его руках словно бабочка, не чувствуя тяжести своего тела. Она была наслышана о его скандальном театре, где он ставит спектакли с почти обнажёнными женщинами и чуть ли не заставляет актёров заниматься любовью на сцене. Вальцак был современным бунтарём среди режиссёров Европы и имел почти такую же скандальную репутацию, как Роман Полански, соблазнивший несовершеннолетнюю Настасью Кински. Однако, Максимильяну не было никого дело до скандалов вокруг своего имени, и он, меняя солисток театра и любовниц в своей постели с головокружительной быстрой, собирал между делом все ведущие награды на фестивалях. Для Вальцака в творчестве не было никаких границ, и этим он брал своего зрителя и манил красивых женщин, к которым питал настоящую слабость. Совсем недавно он расстался с очередной своей пассией, выгнав её не только из своего сердца, но и из театра, и теперь был в поисках нового объекта обожания. И Сцилла как никто лучше подходила на роль новой любовницы любвеобильного поляка.
В тот же вечер решительный Вальцак увёл рыжеволосую сирену в своё логово, где они провели сумасшедшую ночь, а утром он насмешливо поинтересовался:
- А как же твой будущий муж? Не вызовет меня на дуэль?
- Да у него духу не хватит. Рохля, что с него взять, – усмехнулась Сцилла.
- Так брось его, - разумно рассудил Вальцак, - такая шикарная женщина достойна более опытного мужчины. Подумай над моим предложением? Будешь королевой ходить в моём театре, а на следующий год будет большой совместный проект с французами. Будешь хорошо себя вести – выбью для тебя интересную роль.
- Не уж-то самой королевы? – усмехнулась Сцилла.
- Посмотрим, - прищурился Вальцак, прекрасно зная, что этими словами купил рыжую лисицу со всеми потрохами.
***
Прошёл месяц, миновала помолвка и завертелись свадебные хлопоты. Сцилла активно ходила по свадебным салонам, примеряя пышные платья разных фасонов, а Эйнжел увлечённо занимался приготовлением пространства для маленького человечка.
Вернувшись после концертов во Франции, он привёз с собой оттуда несколько сувениров, среди которых затесалась белокурая красивая кукла с зелёными глазами. Просто накануне в Париже ему приснилась маленькая девочка по имени Люси.
И с тех пор мысль о новорожденной дочке завладела его сердцем, смягчив даже боль разочарования от Присциллы, у которой было уже в порядке вещей бросаться время от времени оскорблениями в адрес жениха. Но это всё такие мелочи по сравнению с тем, что скоро в его жизнь войдёт этот белокурый ангелок, до боли похожий на его собственную мать. И Эйнжел постарается стать хорошим отцом, он станет настоящим примером для дочки, и она непременно будет гордиться им.
Пока самолёт нёс его в Старлайт Шорз, он много думал о том, как будет водить её в парк, кормить мороженым, читать ей сказки, учить играть на пианино, и как отдаст ей всю свою любовь, что накопилась в сердце. Сцилле была не нужна его любовь, но он подарит своё тепло дочке. И самое главное, он больше не будет одинок. Никогда, а мама будет гордиться им, и маленькая Люси тоже. Вот бы скорей приехать домой и показать Сцилле эту куклу и рассказать про сон. Быть может, она оттает после этого и перестанет его обзывать шизоидным типом.
Она так стала называть Эйнжела с тех пор, как однажды, перебирая его бумаги, наткнулась на портрет незнакомки и очень возмутилась от подобной находки. Сцилла требовала Эйнжела сжечь портрет, но он отказался, сказав, что она суёт нос не в своё дело.
- Ха! Значит, ты хочешь сказать, что до сих пор лелеешь свою убогую любовь к этой бесцветной моли?
- Не говори так о ней! - неожиданно разозлился всегда спокойный и ласковый Эйнжел. - Никогда не смей так о ней говорить!
- Да ты параноик! – воскликнула Сцилла. – Шизик! Тебе давно пара лечиться, как и всей твоей безумной семейке. Какого хрена я вообще с тобой связалась!?
- Не поверишь, но меня мучает тот же самый вопрос, - ответил он. – Зачем ты вообще приехала в Риверсайд? К чему была вся эта наигранная страсть, если я тебе не нужен, а мои ласки тебе противны?
- Дура была, - коротко бросила Сцилла и выскочила вон, словно убегая от прямого ответа на его вопрос.
Они поругались накануне отъезда Эйнжела в Париж, в который, кстати, он совсем не был настроен ехать. Он был слишком опечален недавним письмом от польского режиссёра, но Сцилла этим скандалом просто вынудила его ретироваться из дома. Впрочем, инициатором всей этой затеи с Максимильяном Вальцаком была тоже она.
Как-то вернувшись после записи в студии в особо приподнятом настроении, она поведала Эйнжелу удивительную вещь, что ей довелось встретить настоящего режиссера, который готов оценить его мюзикл и даже поставить его. Не помня себя от радости, Эйнжел подготовил рукопись и, написав сопроводительное письмо на имя Вальцака, передал документы Сцилле. В письме он рассыпался благодарностями к именитому режиссеру, а также, немного рассказав о себе и своей деятельности в оркестре, просил как можно подробней отписаться о качестве его музыки и мюзикла в целом. Рукопись улетела вместе с Присциллой, и Эйнжел замер в предвкушении долгожданного ответа. Однако, ответ пришёл только спустя неделю, и он был не слишком красноречивым и приветливым. Маленькая отписка в желтом конвертике гласила:
«Дорогой мистер Лёвенфельд! Я ознакомился с вашим произведением и спешу вам сообщить, что на мой взгляд, ваш мюзикл ставит слишком много вопросов, а его тема не слишком актуальна на сегоднешный день. Понимаете, мало кому будет интересно смотреть постановку, где молодой мужчина всю жизнь страдает по неизвестной девушке из снов. По мне, это чистая чепуха! Кроме того, вы пишите, что достигли определенных успехов как музыкант в оркестре мистера Фэнтена. Что ж, не буду отрицать, я был на одном вашем концерте, и на мой взгляд, играть на фортепиано у вас получается гораздо лучше, чем сочинять музыку. Оставайтесь тем, кем вы являетесь сейчас, так вы принесете намного больше пользы культуре Симландии. С наилучшими пожеланиями, Максимильян Вальцак!»
Это письмо было равносильно пощёчине для Эйнжела. Ему напрямую заявили, что он бездарность, а его творчество никому не нужно, и от всего этого в глазах потемнело, и строчки сплылись в тумане обиды. После того письма он был сам не свой, метался по квартире как раненный зверь, курил как паровоз и подходил то и дело к бару освежиться.
- Я бездарность! Да как он смеет так говорить! – злился Эйнжел. – Разве я могу быть хуже Вальцака, который ставит спектакли с почти обнажёнными людьми, перевирая на свой лад пьесы Шекспира? Разве я хуже? Менее талантлив?
- Заткнись, Эйнжел! Ты ничего не понимаешь в современном перформансе, - ответила Сцилла. - Вальцак прав, ты совершенно бездарен как композитор. Смирись, подотри сопли и не выноси мне больше мозг своим нытьём, иначе я лично запущу в тебя графином!
Сцилла как всегда была в своём репертуаре. Кто бы мог подумать, что спустя месяц после переезда из Риверсайда от пламени их страсти останется лишь одна зола. Они слишком не похожи, чтобы избежать ссор. Оба будто с разных планет. Да и как поладить, если лада нет? Льду не нужно пламя, а мгле не нужен свет. Сцилла заводится с пол-оборота, что бы Эйнжел ни сделал.
То он ест слишком много, то её бесит, что без конца обнимает её во сне, да и вообще оставляет где не попадя своё барахло. Последнее время Сцилла только и делала, что пилила Эйнжела, а вечерами пропадала где-то до ночи с подружками. И что со всем этим делать и как её угомонить он совершенно не знал, а только тихо хватался за голову.
Поездка в Париж стала отличным поводом отвлечься и подумать обо всём, что между ними происходит. Коллеги по оркестру советовали ему разорвать помолвку, пока не поздно, но от ребёнка не отказываться. Другие высказывали предположение, что ребёнок вообще не его, а якобы какого-то Уолтера, с которым она сожительствовала в США до этого. Эйнжел только отмахивался от таких предположений, ведь на днях он увидел во сне свою малышку, как две капли воды похожую на Эмму Лёвенфельд. Так что ошибки быть не может – в этом он был уверен. Но, к сожалению, именно слепая вера снам и привычка выдавать желаемое за действительное сыграли с ним очень скоро злую шутку.
В квартире было непривычно тихо, даже телевизор не трещал во всю громкость. Это было очень странно, так как Сцилла любит создавать вокруг себя шум и заниматься своими делами под какофонию различных звуков. Убедившись, что невесты нет, он даже как-то облегченно вздохнул и расслабился.
Оставив подарки на столе, пошел на кухню, чтобы сварить себе кофе, и наткнулся на маленькую записку на холодильнике.
«Эйнж, я в больнице! Не ищи меня, со мной всё в порядке. Сцилла»
Пробежав глазами по строчкам, спешно написанным размашистым ажурным почерком, Эйнжел судорожно стал набирать Сциллу с мобильного, но она постоянно сбрасывала, а потом и вовсю прислала странную смс-ку:
«Я занята! Перезвоню через час».
Сплошные вопросы, недоумения и ни одного ответа. Эйнжел чувствовал себя маленьким мальчиком, которому сердобольные родители не договаривают всей правды, оттягивая болезненный момент разоблачения на неопределенный срок. Почему именно болезненный, он точно не знал. Но сердце уже заранее начало бешено колотиться в груди, предчувствуя грядущую беду. В задумчивости Эйнжел не заметил, как пролетел час, и он опустошил две чашки крепкого кофе, когда наконец дрожащий мобильный на столе вернул его в реальность:
- Что хотел? – с нескрываемым холодом в голосе поинтересуется Сцилла.
- Я хотел тебя увидеть, - оживился Эйнжел. – Говори, в какой ты больнице? Я сейчас приеду! С тобой всё хорошо? Как малыш?
- Всё нормально, - напряженно ответила Сцилла. – Сегодня приезжать не надо, поговорим завтра. Ок?
- Ок, - вздохнул Эйнжел и услышал равнодушные гудки в трубке.
На следующее утро он чуть ли не с первыми лучами солнца примчался к зданию городской больницы. Было не по-осеннему холодно, и серые унылые пейзажи за окном с покрывшейся инеем жухлой листвой явно не предвещали ничего хорошего от наступающего дня, который озарил Старлайт Шорз кроваво красным заревом. Солнце будто выплыло из лужи крови и, умывшись крупицами осеннего холода, застыло на линии горизонта. Было в этом восходе что-то пугающее, отчего лик куклы в его руках тоже приобрёл багровый оттенок смерти.
Он принёс с собой маленькую белокурую куклу, и ему не терпелось поведать Присцилле все события своего сна. Время на часах в холле всё шло, а Сцилла так и не появлялась. Ожидание изматывало, и спустя полчаса Эйнжел начал откровенно нервничать и метаться по коридору, меряя клетки на плитке.
Вдруг знакомый, чуть хрипловатый женский грудной голос окликнул его:
- Ну и какого чёрта ты припёрся сюда в такую рань?
- Я не спал всю ночь. Беспокоился за тебя! – сказал Эйнжел, теребя в руках куклу и с трудом скрывая своё волнение в голосе.
- А это что за безвкусная ерунда? – насмешливо спросила Сцилла, указав острым коготком на фарфоровое личико с зелёными глазами. – Какой ужас, Эйнжел! Ты где достал это? Не на барахолке на улице Мальмазон?
- Вообще-то, я купил это для нашей дочки, - признался наконец Эйнжел. – Понимаешь, в Париже мне приснился сон, что у нас родится девочка, Люси, и у неё будут золотистые и очень мягкие волосы. Прямо такие, как у этой куклы, ты только потрогай!
- Да не будет никакой дочки! – почти закричит Сцилла, зло отшвырнув куклу в строну. - Я сделала аборт, и свадьбы тоже не будет! Затея с браком была сплошной ошибкой, и я не вижу ни одной причины для того, чтобы продолжать дальше мучить друг друга. Я не люблю тебя, Эйнжел, да и никогда не любила! Надеюсь, тебя полегчает после этого…
- Что? - нервно заморгал глазами он, схватив Сциллу за плечи. - Что ты сделала с нашей малышкой??? Повтори, что ты сказала!
- Псих, - оттолкнула его Присцилла. – Тебе лечиться надо! Иди домой и проспись, поговорим потом, у меня сейчас нет времени подтирать сопельки малышу Эйнжелу.
С этими словами она развернулась и ушла, а Эйнжел так и стек по стенке на пол, прямо рядом с жестоко брошенной куклой, чьи мягкие волосы разметались по грязному больничному полу. Глаза зажгло что-то горячее и мокрое, и ему показалось, будто потолок в холле опустился и раздавил его в один миг как беззащитную букашку.
«Как она могла? Убить мою малышку?! Как!?» - спрашивал он у невидимого собеседника снова и снова, прижимая к себе отвергнутую куклу.
Неизвестно, сколько бы он так сидел, если бы к Эйнжелу не подошла одна добродушная женщина и не вызвалась помочь, поймав его затравленный взгляд. Его усадили на скамейку и сунули под нос что-то сильно пахнущее лекарством, а когда хотели забрать куклу, то он запротивился.
- Это подарок для Люси! Моей малышки…, - пробормотал он, теснее прижимая к себе куклу, а тем временем в глазах всё мутнело и темнело, будто сама тьма выключала свет в его глазах.
Более или менее он пришёл в себя только утром следующего дня, но темнота на глазах так и не прошла.
У него что-то случилось со зрением или это просто нервное, как тремор в руках, из-за которого он просыпал мимо чашки хлопья для завтрака. Не обнаружив в холодильнике молока, Эйнжел стал есть хлопья прямо так, чувствуя, как ломаются во рту безвкусные пластинки кукурузы. Он задумчиво отправлял ложку за ложкой в рот, хотя есть особо не хотел. Просто сам процесс жевания хлопьев помогал отвлечься и не думать о злых словах Присциллы.
- Доброе утро! – раздался её голос, и совсем рядом мутный облик сел напротив него за стол. – Ужасно выглядишь, Эйнжел, ты похож на зомби.
- Я и есть зомби, - отозвался он, хрустя хлопьями, крошки которых летели ему на брюки.
- Ну, теперь это меня не касается, - кажется, улыбнулась она. – Я хочу, чтобы ты съехал, и желательно сегодня. Мы с Максимильяном будем жить вместе, и, кроме того, нам нужно будет много репетировать, так как премьера спектакля уже через неделю. Кстати, ты можешь прийти, если хочешь, в образе полуобнажённой Венеры я особенно хороша. Впрочем, тебе ли не знать.
- Это всё? - хмуро спросил он, стараясь не смотреть на неё.
- Да, - засмеялась она. – И перестань так убиваться, милый мой ангелок! Тебе это не идёт, тем более, было бы о чём печалиться, ребёнок-то был не твой. Прости, что так вышло. Жестоко, конечно, было тебя так обманывать, но на тот момент у меня были определенные причины, и они казались мне правильными. Впрочем, я не держу на тебя зла, мне было с тобой очень хорошо в Риверсайде, и я навсегда сохраню те моменты в своей памяти. Надеюсь, со временем ты тоже сможешь стать счастливым, а сейчас начни, пожалуйста, собирать вещи и выброси это ужасную куклу. Эти большие зелёные глаза просто вверх уродства!
- А как же твои мечты о совместных завтраках и семейных уикендах? – неожиданно спросит Эйнжел. - Помнишь наш разговор в кафе много лет назад? Ты же почти заставила меня поверить в счастливую семейную жизнь, и я всерьёз считал тебя находкой для любого мужчины. Куда же всё это делось? Или тот разговор тоже был ложью, как и всё остальное?
- Нет, - вздохнув, ответила она. – На тот момент я была с тобой искренна и даже немножко увлечена тобой. Ты будешь смеяться, но я даже скучала по тебе первое время после отъезда из студенческого городка. Однако, время всё меняет, и мы с тобой уже не те люди, которыми были раньше. Ты уже не тот милый Эйнжел с нелепой причёской, да и я не та Сцилла. Всё это давно умерло. Это мёртвая романтика! Старый мусор нашего подсознания, который давно пора вынести на помойку. Надеюсь, ты так и поступишь со временем.
Этот разговор стал настоящим концом целой эпохи в жизни Эйнжела.
Эпохи под названием Присцилла Болдвуд.
+++
Уолтер и Сцилла
Максимельян Вальцак
Уолтер Хитон
А сколько "счастья" в глазах!
квартира Присциллы