Глава 6. Compedes
Лицо ночного визитера освещала одна-единственная свеча, стоявшая на столе. Людвиг невольно вздрогнул от неожиданности и начал пятиться, но остановился, натолкнувшись на жестокий взгляд. Ему не нравился ни этот человек, ни эта встреча, ни резкая головная боль, ни рыдающий ветер за стеной.
Вор раздраженно глянул на застывшего мужчину и вновь твердым жестом указал на стул, словно приглашая сесть. Монаху ничего иного не оставалось, как послушаться. Не убьет же он его, в конце концов? От стоящей на столе чернильницы падала причудливая тень на стол. А ведь ее раньше тут не было, как и бумаги с пером. Людвиг глянул на гостя.
«Немой?»
Тот подтвердил его подозрения, взяв перо и быстро, размашисто написав: «Мне нужна ваша помощь».
- Кто вы? – монах вопросительно поднял брови.
Мужчина помедлил, прежде чем написать.
«Можете называть меня Брин».
Исчерпывающе.
- Вы следили за мной? – Людвиг облокотился о стол. Брин фыркнул.
«Нет. Я случайно заметил вас здесь и решил использовать».
Монах поморщился, недовольный словами, что его кто-то хочет... использовать. Крайне цинично и грубо.
- Я ничем не могу вам помочь, - ответил Людвиг. Помогай людям, и это вернется тебе сторицей – вот чему учили его в монастыре, но что-то в Брине настолько сильно отталкивало, что не хотелось следовать этой заповеди; да и не был он похож на человека, который сам не в силах что-то сделать. К тому же у монаха не было времени: с каждым днем и без того фантомный след распятия становился все менее и менее заметным. Вор криво усмехнулся.
«У вас нет, - перо на секунду, словно неуверенно, зависло над бумагой, - выбора».
- Это угроза?
Кивок.
- Отлично, - Людвиг подавил вздох и закрыл глаза, собираясь с мыслями. Голова потяжелела от первой же. Судьба устроила ему очень жестокую встречу в этот вечер. Кто бы знал, что та взаимопомощь в особняке Фитцпатрика так неожиданно обернется. – Раз у меня нет выбора, то хотя бы посвятите меня в курс дела.
Вор долго скрипел пером, Людвиг боролся с нарастающей головной болью и вообще чувствовал себя прескверно. Он мечтал поскорее остаться в одиночестве, закрыть глаза и просто перестать думать. Брин время от времени останавливался, словно задумываясь над написанным, словно вспоминая нужные слова. Вероятно, неместный. Здесь, неподалеку от крупных портов, таких хватает.
«К северу от Кардиффа, - значилось на бумаге, - есть небольшое поселение Томсуэлл. Мне нужно, чтобы вы исполнили роль курьера и доставили туда кое-какую посылку. Я напишу, как найти нужный дом, дверь, скорее всего, откроет дворецкий, ему и отдадите. Попросите передать мистеру Коронвену. Больше ничего знать не надо - если вас попытаются как-то задержать, или начнут задавать вопросы, то это вам только пойдет на руку. Я не требую, чтобы вы сразу же направились туда, но сделайте все это в течение недели, максимум – десяти дней. Я буду следить за вами, и только дело будет сделано, уйду с вашего пути и больше никогда на нем не появлюсь».
Томсуэлл. Они как раз направлялись туда.
- Полагаю, - Людвиг прервался и зашелся приступом сухого болезненного кашля, потом продолжил слегка охрипшим голосом: - полагаю, я не буду знать даже, что доставляю.
Брин покачал головой. Это было логично – курьер не знает, что приносит человеку.
- Почему бы вам самим это не сделать?
Молчание. Вор даже не потянулся к ручке, он сидел неподвижно и сверлил Людвига глазами. Монах вздохнул.
- Почему я?
Брин задорно улыбнулся и быстро написал:
«Вы очень живучи».
***
Людвиг задумчиво повертел в руках оставленную Брином посылку, прежде чем положить ее в торбу. Это было нечто, обернутое несколькими слоями ткани и тщательно перевязанное крепкой бечевкой, не ощущаемое при прощупывании и размером чуть больше ладони. Мужчина завязал сумку, положил ее себе на колени и обхватил ладонями кружку с подогретым вином. Вчерашний день оставил не только неприятные впечатления от встречи, но и отвратительное самочувствие: голова так и не прошла, а горло першило. Вино помогало, и оставалось только надеяться, что это недомогание не разовьется в серьезную болезнь.
Ветер гудел за стенами таверны, заставляя хохлиться и мечтать о том, чтобы на головы не обрушился дождь.
Первой к нему спустилась Роза. Видимо, погода повлияла и на нее, ибо выглядела девушка бледной и уставшей, словно слегка болезненной. Обменявшись с Людвигом приветствиями, она присела рядом и удивленно оглянулась.
- Я думала, Пауль уже готов, - пояснила Роза причину своего удивления, невольно ежась от прохлады. Мужчина протянул ей свою кружку.
- Паулю сейчас немного... тяжело, - Людвиг проследил за тем, как девушка поставила пригубленное было вино и вопросительно глянула на него. Монах вкратце рассказал о вчерашней встрече с Норой и о последующем их разговоре, впрочем, умолчав некоторые детали. – Я надеюсь, - закончил он, - что ты отнесешься к этому с пониманием.
Повисла тишина. Роза осмотрела полупустую комнату, в которой из-за такого раннего времени находились только завтракающие сонные путешественники да еще те, кто и не уходил спать и теперь сопел под столом. Немного поразмыслив, девушка опустила глаза.
- Надо же, - пробормотала она, но оборвалась на полуслове. – А у тебя есть семья, Людвиг?
- Нет. У меня уже давно нет семьи.
- Но была же? У всех у нас они когда-то были. Если это, конечно, не секрет за семью замками.
Мужчина рассмеялся.
- Не секрет. Я же обещал рассказать по...
- Ты мне нравишься, Роза, правильные вопросы задаешь, - раздался голос сзади и уже через секунду рядом сел Пауль, кивком здороваясь с девушкой и окидывая монаха цепким взглядом. – Отвратительно выглядишь, друг, - заключил он.
Людвиг грустно улыбнулся. Они оба выглядели жутко, со своими кругами под глазами, потускневшим взглядом и серыми лицами. Но если мужчина просто плохо себя чувствовал, то у его товарища такой внешний вид был очевидно вызван тяжелыми мыслями и бессонной ночью.
- Ты зачастил мне это говорить, - фыркнул Людвиг, - но если на то пошло, ты выглядишь не лучше.
- Теперь, когда утренний обмен любезностями завершен, - подытожил бард, - предлагаю отправиться в путь.
По крайней мере, он еще язвит.
Из-за отвратительной погоды дорога казалась бесконечной и давила на нервы. Они словно топтались на одном месте – ничего в окружающей обстановке не менялось. Сонливость стала постепенно брать свое, и чтобы не терять темпа Людвиг начал рассказывать Розе свою историю, все то, что уже знал Пауль. Даже довольно сухое описание того, что случилось в монастыре, впечатлило девушку, и она погрузилась в свои мысли.
- Это было... страшно, - тихо отметила она. – Никогда не сталкивалась с чем-то настолько жестоким . И, надеюсь, не столкнусь.
- Жестокость бывает разная, Роза, - встрял в разговор доселе молчавший Пауль. – Физическое насилие – еще не самое страшное, что может встретиться. Собственная совесть... бывает хуже. От нее, по крайней мере, не сбежишь, - тихо закончил он.
- И бывает всепоглощающая вина, которая сушит без остатка, убивает в сердце все, что есть живого. И видеть, как человек превращается в такого... – продолжил мысль Людвиг, но не договорил, оборвавшись на полуслове. Пауль только сильнее нахмурился, а Роза поняла, что разговор явно зашел не туда, куда должен был.
- Людвиг, ты почти ничего не рассказал о себе, на самом-то деле. Откуда ты родом? Чем жил до монастыря? Что тебя туда привело? – неловко попыталась перевести тему девушка.
- Зачем поминать то, что никогда не вернется? Зачем ворошить потухшие угли? – мужчина грустно улыбнулся Розе.
- Мне всегда казалось, что воспоминания – вот что ценно. Они согревают душу, когда тяжело. И если становится совсем невыносимо, то приятное воспоминание может облегчить боль.
- А может и усилить.
- Но память важна, - снова заговорил Пауль. – Память об ошибках – чтобы их не повторять. Память о счастье – чтобы облегчать душу во время горя. Память о горе – чтобы осознавать, что счастлив. Память о тех, кого потерял...
- Чтобы не отпускать, - перебил товарища Людвиг, и что-то блеснуло в го глазах.
- Но что есть человек без воспоминаний? - Роза не обратила внимания на странное выражение на лицах собеседников.
- Чистый лист. Иногда лучше начать с чистого листа, - мужчина явно хотел закончить этот разговор.
- Ну, разве что так.
Каждый был прав – и одновременно неправ, и каждый осознавал это. В их разговоре не было истинного или ложного мнения, и все говорили в силу своего жизненного опыта, исходя из тех событий, что привели их сюда, на эту дорогу, в компанию таких же потерянных людей.
- Я родился во Франции. Старший ребенок в семье – можете представить, что это значит, - неожиданно начал Людвиг. – Родители – обычные крестьяне. Почти все их дети смогли пережить роды и младенчество – огромная орава голодных ртов, забота о которых лежала на моих плечах в том числе. Я не ладил с ними. Да и вообще, пришлось рано расстаться с детством и начать работать. Я мечтал, я хотел учиться, а отец не позволял, говорил, что ни к чему хорошему это не приведет. Сейчас я могу понять, почему он так думал, тогда мне не было этого дано, - Людвиг выдержал паузу, и продолжил свой неспешный рассказ. – Я был ребенком, к тому же весьма вспыльчивым, за что часто получал тумаков. С возрастом неприязнь ко всему, что меня окружало, только выросла. Но однажды мой дядя сказал мне, жутко хмурящемуся от необходимости работать в поле: «Из этих сетей можно вырваться, надо только захотеть». У них были... странные отношения с отцом. Казалось, что они не ладили, но одновременно с тем, никогда не отказывали в помощи друг другу. Дядя был человеком, который абсолютно не умел жить, маргиналом, и поэтому мне не следовало слушать его слов; к тому же тогда он был навеселе, - мужчина замолчал, словно вспоминая что-то. – И я бы не слушал, если бы то же самое днем раньше мне не сказал другой человек, мой друг. Мальчишка был даже младше меня, но какая в нем была свобода мысли, какие широкие взгляды... Это завело его в итоге не на ту дорогу, но тогда мы оба только стояли в начале своего пути, и ничего не было определено.
Людвиг прервался, чтобы выпить воды, но ни Пауль, ни Роза не задавали вопросов и не нарушали тишину. Они чувствовали, что рассказ хрупок, что это – внезапное откровение, что стоит прервать его, и им больше никогда не услышать эту историю. Рассказывая, монах смотрел только на дорогу впереди, но таким взглядом, будто рассматривал события далекого прошлого. Он говорил тихо, не для слушателей, для себя. Это было звенящее грустью мгновение, когда он позволил им заглянуть не в его прошлое, а в саму душу.
- Фраза о том, что все можно еще изменить, не давала мне покоя. Чем старше я становился, тем больше мне казалось, что я предназначен для другого и что мое отвращение к вялотекущей жизни в деревне - результат ничего иного, как ощущения этого предназначения. В своих мыслях я был умнее всех, я смотрел шире, я был не таким, как они. Я был молод и очень, очень глуп, как и любой в моем возрасте. Честно говоря, сейчас я понимаю, что оставшись дома, перетерпев все это, я мог бы быть счастливее. Без знаний, без опыта, без приобретенного мной за свою жизнь... вертящийся в маленьком мире и не тревожимый ничем извне, - мужчина опустил взгляд к земле. – Но все случилось так, как случилось. Я твердо решил уйти, искать свою долю, свои приключения, проживать не такую, как у всех, жизнь. Но перед тем, как покинуть дом навсегда, я почувствовал где-то в глубине души, что оборвалась какая-то ниточка, что-то изменилось раз и навсегда. Сожаление и даже какое-то чувство вины возникли на секунду и испарились, не поколебав мое решение. В итоге я получил то, что искал, но до сих пор мне иногда кажется, что лучше бы тот мальчишка остался дома и не совал свой нос в иную жизнь, – Людвиг помолчал. – Впрочем, это было очень давно, когда я еще не звался Людвигом, и сожаления посещают меня все реже. Я научился пресекать их на корню, потому что жить с ними – тяжело. Стоит ли это памяти?
Когда стало понятно, что больше ничего рассказывать Людвиг не собирается, заговорил Пауль.
- Я родился здесь, в Уэльсе. Отец, насколько я знаю, был моряком, мать находилась в том возрасте, когда девушка падка на мужчин, вот и появился я. С детства почти все, включая обожаемую мамочку, смотрели на меня, как на рожденного от греха ублюдка, и они были правы. Растил меня, в основном, дед. Он был единственным, кто, несмотря ни на что, был справедлив ко мне и не винил меня в том, в чем не было моей вины. Он же и научил меня петь и играть на лютне, потому что сам с детства любил музыку. Когда я только стал юношей, он умер и меня больше ничего не держало. Первый попавшийся корабль следовал на материк, а большего мне и не требовалось. Сначала было тяжело из-за незнания языка, но свыкся. Я окончательно повзрослел, путешествуя, играя за кров и еду, многое повидал и со многим встретился, но нигде, нигде я не чувствовал себя уютно, безопасно; нигде я не чувствовал себя дома. Тогда и вернулся сюда, попытать счастья на родной земле. Мать умерла к тому времени, а меня все забыли, так что было легко принять новое имя и стать другим человеком, - Пауль бросил быстрый, почти незаметный взгляд в сторону Людвига. – Я искал счастья в женщинах, кутеже, в работе, во лжи, в единении, в аскетизме, в природе, в красоте, находил, но оно ускользало сквозь пальцы. Кора... она была первой, кто дал мне если не счастье, то покой. Мы сходились долго, сначала я вовсе не обращал на нее внимания из-за внешней неказистости, но так вышло, что мы сначала подружились, потом... влюбились, наверное, громкое слово, нас скорее стало тянуть друг к другу. Меня подкупило это спокойствие, которое я ощущал рядом с ней, и мы принесли свадебные клятвы. Первое время жилось легко, находиться в браке было приятно, но я все равно легкомысленно относился к внезапно появившимся обязанностям. Заработка хватало, пока не появилась Анна.
Солнце перевалило зенит. За рассказом время текло быстрее, и дорога уже не казалась такой однообразной. Она вообще не ощущалась – путники были поглощены голосом, звучавшим в тяжелом от влаги воздухе. Их счастье, что нигде не надо было сворачивать, а то они уже давно заблудились бы.
- Я действительно люблю ее настолько сильно, насколько отец может любить дочь. Все то, что не дала мне мать, я пытался дать ей, памятуя о том, что ощущает растущий без родительской ласки ребенок. Даже бросил лютню и начал работать – но тут понял, что абсолютно ничего не умею. Всю жизнь я без проблем жил на свою игру, легко перебивался со дня на день и всегда мог заночевать под открытым небом, после брака почти ничего не изменилось, но вот с появлением дочери все пошло наперекосяк. Я не мог жить так, как раньше, но и новая жизнь не хотела меня принимать. Тогда появилось ощущение, что что-то давит на грудь, не дает дышать, мешает ощущать себя счастливым. Я довольно долго трепыхался, пока это ощущение не задушило окончательно. И тогда пришлось поступить не лучше, чем в свое время сделала мать – сбежать, оставив своего ребенка на произвол судьбы. Я честно надеялся, что без меня им с Корой буде легче, и мне без них станет лучше... но вчера призраки прошлого настигли меня и напомнили о моей слабости. Так много произошло со мной за то время, что я был вдали от них, что любая возможность вернуться теперь отрезана. И я... я даже сожалею об этом.
Последней говорила Роза. Голос ее время от времени срывался, но глаза были сухи.
-Лет десять назад меня обручили с одним человеком. Он был хорошим, добрым, с высоким положением - все, о чем только может мечтать молодая невеста. Я была даже в какой-то степени рада, поскольку он часто приезжал к нам в гости и, что греха таить, мне нравился. Однако у брака было одно условие. Мой жених надолго уезжал на материк. Состояние увеличить хотел. Ну, и договорились, что свадьбу справим только после его возвращения, потому что я на тот момент была еще слишком мала. В итоге у нас на руках остались только бумаги, которые подтверждали его намерение жениться. Время шло. Я выросла, родители стали писать тому человеку письма, мягко напоминая о данном им обещании. Он вежливо отвечал на каждое, и в каждом писал, что ничего не забыл, и если бы не дела, тотчас вернулся бы в Уэльс и обвенчался со мной. Как вы понимаете, дела у него все не заканчивались и не заканчивались, - Роза горько улыбнулась. – Но отец после каждого письма говорил, что ничего, что можно еще подождать. Я ждала. Год. Другой. В общем, можно представить реакцию моей семьи, когда в ответ на очередное письмо нам пришло уведомление, что мой жених скоропостижно скончался от какой-то неведомой болезни. Передумали все, что только можно: и что это такой способ отказать в свадьбе, и что какая-то ошибка... Я уже не была уверена ни в чем. Но дальше все стало еще хуже. Спустя некоторое время я была обручена снова. И этот человек... он совсем не напоминал того, за кого я хотела бы выйти. Эгоистичный, грубый, прямолинейный. Я его... недолюбливала. Выбора, - девушка резко вздохнула, и голос ее стал срываться все чаще, словно она была готова разрыдаться, - выбора не было. Это из-за него я оказалась на улице. В том состоянии... в котором вы меня нашли, - Роза покачала головой и замолчала. Очевидно больше рассказать она пока была не в силах – да у нее и не просили этого. Уж слишком резко звучал ее голос в конце рассказа, словно каждое слово терзало ее нежное тело.
Теперь все трое шли молча. Каждый думал не только над тем, что услышал от других, но и над тем, что рассказал сам. Все истории были различны, но были и общие черты, и это словно в одночасье объединило их, как ничто ранее. Они поделились затаенным, личным, тем, что не хотели вспоминать.
Людвиг был удивлен, что Роза им все-таки открылась, несмотря на раннее знакомство. Пусть чувствовалось, что она говорила очень сухо, что ее рана еще саднила, пусть она рассказала не все, но это было абсолютно искренне. Возможно, в ней говорили осколки детской честности. Возможно – вера в лучших людей. Возможно та сила, что в свое время свела Людвига с Паулем вместе. В любом случае и наивность, и вера в лучшее были признаком, что для нее еще не все потеряно, что она может спасти свою жизнь и душу, стоит ей только пожелать.
- Вот вступай после этого с вами в философские дискуссии, - рассмеялся Пауль, и от этого смеха зарезало слух. – Не только все самое сокровенное вытянете, так еще и на слезу прошибете.
- Мы-то тут причем? – возмутился Людвиг.
- Ты все это первый начал. Наверняка это был хитрый план!
- Да я не заставлял тебя ничего говорить, я рассказывал все по просьбе Розы.
- Оправдания-оправдания, - фыркнул Пауль. Созданная разговором мрачная атмосфера была разрушена шутливым тоном мужчин и, честно говоря, каждый от этого вздохнул с облегчением. Остаток дороги услышанное не поминалось.
***
Людвиг мог поклясться, что где-то уже слышал имя Освальда Гарнелла, но каждый раз, когда он пытался вспомнить, где, память его подводила. Возможно, это просто игры разума, а возможно они и знакомы – грядущая встреча должна была это разъяснить.
Но сначала ей надо было состояться. Освальд Гарнелл сидел в темнице за убийство – благо узнать это оказалось несложно, Томсуэлл был маленьким городишком. Людвиг с большим ужасом представлял, как он будет искать нужного человека в городе вроде Кардиффа. Здесь же люди с удовольствием разболтали, мол, живет тут такой, вот только черт его попутал и всю семью он свою давеча прирезал с воплями. Говорили, что разумом помутился и не стоит искать с ним встречи – но Людвигу она была необходима. Добиваться свидания с пленником мужчина пошел один.
- Зачем он вам? – удивлялся стражник, подбрасывая связку ключей. – Ничего путного он вам не скажет теперь уж. А ведь раньше хорошим мужиком был, сам я его не знал, но товарищ мой с ним крепкое знакомство водил.
- Что вообще с ним произошло? – спросил Людвиг, надеясь потянуть время.
- Да и не знает никто. Всегда был тихим, спокойным с тех пор как лет пять назад тут поселился, никто за ним ничего плохого не замечал, да и семья, кажись, крепкая была. Девка какая у него росла – залюбуешься! А третьего дня просто взял ночью мотыгу, зашел в дом и всех забил до смерти. Визг был на весь город, но ничего не успели сделать. Когда его повязали, только жена жива была, да и та скоро дух испустила. Я был там – кровищи, как на пиршестве в аду, и убитые не люди – куски мяса на прилавке мясника.
На этих словах по спине Людвига пробежали мурашки, и он почти физически ощутил острую боль, наискось пронизывающую спину. Невольно скривившись, он отряхнулся от этого чувства. Все-таки этот говорливый стражник мог бы и удержаться от излишних подробностей.
- Мне действительно нужно увидеть этого человека по очень важному вопросу, - начал мужчина, аккуратно подбирая слова. – Невменяемый или нет, он мне может сильно помочь.
- Ладно, - согласился стражник после пары секунд молчания и пристального разглядывания Людвига. – Но я ни на шаг от вас не отойду и не дам вам даже приблизиться к решетке. И не пытайтесь сделать что-то противозаконное, с рук вам это не сойдет, а он... все равно он уже не живец.
- В этом не будет нужды, - кивнул Людвиг и стражник двинулся к камерам.
Здесь было мерзко. Прутья решеток давали длинные, неестественные тени, мелькавшие в глазах и создававшие ощущение того, что весь коридор – одна большая клетка. Циновки на полу давно истоптались и неприятно пахли пылью и плесенью. Прямо под ногами у Людвига проскользнула крыса – жирное, наглое создание, явно чувствовавшее себя здесь вольготно. Когда они проходили мимо одной из решеток, огромная мрачная тень отделилась от стены.
- Начальник, не боитесь чужих водить? – раздался хриплый мужской голос. Стражник резко остановился и Людвиг чуть не врезался в его спину.
- Я имею на это полное право, червяк.
- Не кипятись, начальник. Я за этого беспокоюсь. А как его нежная душонка не выдержит увиденного? Вы же знаете, как вы здесь с нами обращаетесь, начальник. Не боитесь показать народу? – узник сплюнул под ноги Людвигу, но тот даже бровью не повел, рассматривая его в мерцающем свете. В полумраке, к которому глаза еще не совсем привыкли, деталей увидеть было невозможно, но даже общие черты казались жуткими. Это заросшее лицо и безумный блеск глаз создавали ощущение чего-то звериного. Стражник снова двинулся вперед, в этот раз проигнорировав речь заключенного.
- Отморозок полный, - признался он тихо. – Держат его здесь только чтобы потом отправить в Кардифф в темницу. Стоило бы его игнорировать, но у меня плохо получается. Что-то в этой сволочи жутко раздражает, сразу хочется поставить его на место. Пришли, стойте здесь.
Людвиг остался стоять посреди коридора, всматриваясь в лицо сидящего у стены человека. Первое мгновение он не узнал его, но потом нахлынули воспоминания. Это определенно был Освальд Гарнелл, и он был ему знаком. Вот откуда он знал его имя: он работал с ним, еще в монастыре, давно.
Вот только тот Освальд, которого он знал, не мог зарубить всю свою семью мотыгой.
Стражник постучал по прутьям.
- Если он не отзовется, то я ничем вам помочь не могу, и мы тотчас же уходим, - предупредил он, но пленник поднял глаза и встретился взглядом с Людвигом. Огромная волна сожаления захлестнула монаха, стоило ему увидеть, что перед ним сидит уже не человек, а только отголосок былой личности с истощенным рассудком. В этот момент он и понял, что распятие не у Освальда. Он бы давно от него избавился, попади оно ему в руки...
- Ты... – медленно начал пленник. – Ты пришел... за мной?
- Нет, я...
- Ты от них! Ты как они! – резко вскрикнул Освальд и бросился грудью на решетку. Людвиг отшатнулся от испуга, а стражник сделал шаг поближе к узнику. – Это вы мне говорили про ад, но вы даже не знали, каков он, а вот, вот он где!– почти визжал мужчина, громко, быстро и постоянно сбиваясь. – Мне просто было нечего есть, Бог свидетель, нечего... Я не виноват, не виноват! Нет, виноват, - Гарнелл крепче обхватил прутья и зарыдал. - Но ведь это обстоятельства! Всем уже воздали за это, и остался только я, теперь мой черед! Ты... – мужчина снова посмотрел на Людвига. – Ты был там? Почему ты выжил? Как ты смог выжить?! Почему сейчас именно ты стоишь передо мной?
Монах стоял в ступоре, неотрывно глядя в глаза безумца, слушая почти бессвязный бред, и ощущал ужас, нарастающий в груди.
Потому что он понимал, о чем говорил Освальд.
- Ты не мог выжить! Никто не мог, даже они, - голос опять сорвался на визг. – Я не смог – а ты смог. Чем ты лучше? А ведь я просто хотел... жить... просто хотел... Пытался исправить, то что сделано... Искупить...
Освальд снова зарыдал и всхлипы прервали его речь. Стражник толкнул Людвига в плечо, обращая его внимание на себя, и кивнул на выход. Тряхнув головой, мужчина направился в указанную сторону под затихающие всхлипы.
- Вы знакомы? – охранник закрыл за ними проход к камерам. Монах сжал губы.
- Нет. Видимо, он принял меня за кого-то другого. Да и я... обознался. Я не его искал, - проронил он. – Это было жутко.
- Я никогда с таким не встречался, - признался стражник и только теперь Людвиг заметил, какой страх отражается в его глазах. Наверное, даже больший, чем сейчас испытывал он... Но у Людвига время бояться еще придет, чуть попозже.
- Я... сожалею, что так вышло. Действительно, не стоило вас беспокоить. Спасибо, - мужчина поклонился и направился к выходу.
- Прощайте, - донеслось ему в спину и в этот момент охватило единственное желание – чтобы «прощайте» было последним, что он услышал в этом городке.
На улице дул промозглый влажный ветер, которому Людвиг с удовольствием подставил свое лицо. Только здесь его начала охватывать запоздалая паника – все внутренности сжались, дыхание участилось, голова разболелась, и накатил очередной приступ резкого, истеричного кашля. Мужчина закрыл глаза и поднял лицо к небу, пытаясь укротить бушевавшее внутри. Освальд сломался. Они все ломались. Ломались, видя покореженные тела, трупы, слезшую кожу, трупы, побелевшие глаза, агонии, трупы, трупы... А он еще в порядке. Неужели он всегда был одним из них, сам того не подозревая? Вместе с очередным глубоким вдохом из груди вырвался хрип. Он тоже не в порядке. Даже до монастыря не был.
На щеку упала холодная капля, и Людвиг открыл глаза. Он не мог стоять тут вечно, надо было идти дальше и решать проблемы. Еще капля сорвалась на лоб, а мужчина не двигался. Речь Освальда – бред душевнобольного, помесь из воспоминаний и домыслов, но этим он смог болезненно ударить под дых, выводя из равновесия. Капли теперь обрушились с неба сплошным потоком, хлеща ледяными струями. Людвиг убрал волосы с лица, давая воде свободно струиться по коже. Мокнуть под ледяным дождем – не лучшая затея с учетом того, что чувствовал он себя не лучшим образом, но он просто не мог вернуться к Паулю и Розе в таком виде. Ему надо было смыть с себя увиденное и услышанное и привести в порядок мысли.
Все это могло случиться и с ним.
***
Несмотря на нежелание более оставаться в этом городе, пришлось задержаться – Людвиг помнил о посылке Брина и не мог ее проигнорировать. Следующим утром он решил рассказать о просьбе вора Паулю, просто чтобы перестраховаться. Бард внимательно слушал рассказ мужчины, а потом долго хранил молчание.
- Что бы это ни было, будь осторожнее, - наконец, сказал он. – Это может привести к чему угодно.
- Я понимаю, - вздохнул Людвиг и потер пульсирующие виски. – Мне тоже это все крайне не нравится, но то, что сказал этот... Брин, оно звучит вполне реалистично. Он мог запомнить меня с особняка Фитцпатрика, а потом случайно заметил и решил использовать как курьера.
- Лишняя осторожность никогда не помешает. Я могу пойти с тобой.
- Нет, - отрезал монах. – Ты останешься здесь, присмотришь за Розой. Если со мной что-то случится... тогда уж действуй по ситуации. Я все-таки не могу понять, кто бы мог устроить такую ловушку, если это она. Хотя то, что я хожу и выспрашиваю об этом проклятом распятии... Это могло сослужить мне крайне плохую службу, но я не могу быть осторожнее, - мужчина покачал головой.
- Проклятое распятие? – Пауль сделал ударение на первом слове.
- Я не готов тебе всего рассказать, извини. Тут дело уже даже не в доверии, а в моем отношении к этому. – Людвиг закрыл глаза. – Я расскажу, когда соберусь с мыслями. Обещаю.
- Я верю тебе, Людвиг. Ты мой друг, и я хочу тебе помочь, поэтому если захочешь выговориться – мои уши всегда в твоем распоряжении, - бард помолчал. – Но я надеюсь, что ты проявишь благоразумие, и прежде чем начать выговариваться купишь нам эля, чтобы дело шло веселее.
Людвиг рассмеялся и встал.
- Обязательно приму это к сведению.
- Ты скоро вернешься? – спросила вошедшая в комнату Роза. Она знала только, что Людвиг собирается куда-то сходить по личным делам, и только потом они двинуться дальше. Девушка до сих пор держалась несколько отстраненно, предпочитала много не говорить и многим не интересоваться, но было заметно, что с каждым днем она все теплей относилась к своим спутникам.
- Скоро. Вряд ли это все займет много времени, - краем глаза Людвиг заметил, что на этих словах Пауль фыркнул.
- Будем ждать, - Роза улыбнулась, и мужчине не оставалось ничего иного, кроме как улыбнуться в ответ.
Нужный ему дом располагался на краю города. Фасад был украшен внушительными барельефами на итальянский манер, а размер здания не давал назвать его иначе, как особняком. Все говорило о достатке и благополучии хозяев – непривычное явление в этих местах и очень неожиданная находка в этом городе. На Людвига словно пахнуло родным южным воздухом, когда он его увидел – помпезная роскошь усадьб как раз была в моде во Франции, когда он покинул ее четверть века назад, и на своей родине он их перевидал много. Сюда же, в этот туманный влажный край, эта мода вползала неуверенно, как это каждое утро делало ленивое, всегда одинаковое солнце. Здесь камни был сердцем, а высокие, узкие формы – душой городов. Этот облик, казалось, отражался и в людях.
«Ну разве ты не красавец?» - мужчина почти ласково провел ладонью по медному дверному молотку в форме волка. Воспоминания о родном крае нахлынули снова, но где-то на дереве каркнула ворона и вернула Людвига в серую, мрачную действительность. Он постучал три раза, и этот звук эхом отозвался в помещении. Ждать долго не пришлось, и дверь открыл высокий тощий мужчина с острым взглядом и доброжелательной улыбкой. Монах поприветствовал его.
- Меня просили передать это, - Людвиг на мгновение запнулся, вспоминая так и не заученное до конца имя, - господину Коронвену.
Он протянул посылку и снова глянул в глаза открывшему дверь мужчине, и тогда он ужаснулся тому режущему по мозгу холоду, который в них проскользнул. Но это ощущение длилось недолго, и монах не понял, привиделось ли это ему из-за плохого самочувствия или нет.
- Спасибо, - мужчина, кажется, улыбался теперь еще теплее, - я обязательно передам это хозяину. Это все?
- Да... Да, - замешкался Людвиг. Все так просто? Не может быть. Где-то в груди тяжелым камнем весь путь висело плохое предчувствие, которое теперь только усилилось, а своим предчувствиям он привык доверять.
Дверь закрылась.
Монах развернулся и пошел обратно. Неужели тут действительно никакого подвоха? И зачем только он так нагнетал эту ситуацию, выдумывая бог знает что... Мужчина завернул за угол на безлюдную улицу и облегченно вздохнул. Камень упал с груди.
Обычная паранойя, наверняка пришедшая с возрастом. Вот же старый дур-
Удар. Земля выскользнула из-под ног. У Людвига помутилось в глазах, и он упал на колени. Вокруг затоптали ноги, раздался чьей-то крик, руки заломили назад с такой силой, что хрустнули кости, и по лицу скользнула ткань, обвиваясь вокруг шеи крепким узлом.
Мешок.
Людвиг попытался закричать, но последовал второй удар.
В голове, прежде чем он потерял сознание, промелькнула последняя мысль, уже несущая в себе безумие предстоящей тяжелой болезни: мешок надевают на голову смертникам.
