[Jullia]

Irene

Привет Ириш!

Julia21, черт, первая ассоциация - как раз вот этот Папа, о котором мы сегодня говорили, да xDDD Признавайся, им вдохновлялась?)))

Да, да именно так! И спасибо тебе за наводку за этот по своему шикарный сериал)) Джуд Лоу просто неподражаем в роли этакого нетипичного папы, вот мы с Луисом на него и ориентировались, даже рясу в тон подобрали

Правда он в ней нифига не похож на священника, скорей просто примерил для хохмы и побогохульничал, принимая всякие мачо-позы на фоне церковных свечей и креста, ага xD Как на первом скрине))) Ну правильно, автор его итак заставил надеть такие шмотки, еще и позы постные принимать, идите-ка вы xD На втором шикарно получился, я залипла, ну красавец, бесспорно *_*

Ахаха Ну ты прям насквозь его видишь, а ведь всё так и было, потому что ряса и Луис это вещи настолько несовместимые, что если бы не тот сериальчик, я наверно бы совсем отказалась от этой идеи опасаясь, что Луис никогда мне это не простит Однако, мы отнеслись к этому как к игре и несмотря на рясу сохранили часть его грешной натуры)) Мачо-позы яркое тому подтверждением)) Рада, что тебе понравилось, сама залипла на этого мерзавца во время съёмок^__^

Дорогие читатели! Как обещала долгожданный бонус про Луиса, правда сегодня вы уведите только первые две главы из шести (да меня так нещадно пробило вдохновение), а все остальные части появятся также в течении декабря и мы торжественно финишируем в этом году окончанием этого необычного бонуса. Ну а после НГ, ждите уже династийных отчётов, ведь история Эйнжела тоже продолжается)) А ещё хочу поблагодарить мои любимых вдохновителей Irene и Aquarell я вас просто обожаю, спасибо вам за поддержку и всё-всё. Без вас я никогда не решилась бы опубликовать эту закадровую историю А всем остальным добра, хорошего настроения и приятного прочтения!

В этом году снег выпал слишком рано, будто преждевременная седина в волосах ещё полного жизнью мужчины, которого по какому-то недоразумению сразу же начинают записывать в старики. И никакими утешающими разговорами об импозантности этого не исправить. Седина прибавляет года, углубляет, казалось бы, незначительные морщинки и порождает в умах многих людей стойкие образы жизненного увядания. Природа любит время от времени создавать странные противоречия, смешивая совершенно несочетаемые элементы в одном флаконе, перемалывая их во что-то новое, своеобразное и, порой, по-своему чудесное, прямо как первый снег, выпавший в октябре. Снежинки неуверенно врываются в город, спешно заполняя каждый уголок пространства. Они восторженно сыплются вам на голову, летят в глаза… И вот ночная улица превращается в зимнюю сказку, освящённую жёлтыми глазами фонарей, облепленными хлопьями первого снега. И на душе от всего этого великолепия рождается преждевременная радость предновогодней суеты, всегда тесно переплетённой с ожиданием каких-то чудесных перемен за горизонтом. Словно Новый Год непременно что-то изменит, и всё словно по мгновению волшебной палочки обязательно должно заиграть новыми красками.

Так приятно обманчив первый октябрьский снег, который скоропостижно растает уже к утру вместе с мимолётной радостью, что принёс раньше времени. Так же и мужчины, записавшие себя слишком рано в клан почётных стариков, спустя какое-то время, однажды утром подходя к забрызганному пеной для братья зеркалу, неожиданно ощущают странную потребность молодиться и сожалеть о множестве упущенных возможностей.

О моментах, где возможно недолюбили, недожелали, недосумасбродничали, не позволили совершать себе какие-то безумные, но милые сердцу глупости. И мир в это утро будто переворачивается, наполняя их непонятной меланхолией, смешанной одновременно с каким-то юношеским напором, пробуждающим от старческой спячки все струны ещё молодой души. И всё это происходит поначалу тихо-тихо, лишь легкие и внезапные провалы в ностальгию могут выдать это состояние начинающегося пробуждения. Чаще всего период настаивания «нового мальчика» проходит почти незаметно. Пока окружающие с восторгом и изумлением не заметят скачущих чертиков в глазах, которые будут множиться со страшной силой, призывая «нового мальчика» дать себе полную и всепоглощающую свободу. Это состояние похоже на приступы максимализма у подростков, такая же всепоглощающая лавина, которая надвигается откуда-то из самой глубины сознания, зажигая внутри все лампочки, и это по-своему потрясающе.

Будто шестнадцатилетний очаровательный мальчишка смотрит на вас во все глаза из души мрачноватого, умудренного жизненным опытом зрелого мужчины.

Если бы Луису ещё пять лет назад кто-то сказал, что вот эта самая лавина может однажды случиться и с ним, то он просто расхохотался бы в лицо этому человеку.

После смерти Эммы, единственной женщины, всколыхнувшей его сердце, он вообще отморозился от женского пола. Душой и телом одновременно. Всё как отрезало: желания, страсти, влечения… Со смертью Эммы в нём, тоже что-то умерло, пробудив даже какое-то отвращение ко всему роду женскому, за то, что все окружающие его женщины были «не Эммой» и продолжали жить, в то время как от его любимой не осталась почти ничего. Бедное тело, и то, обращено в бесформенный пепел, в серой массе которого как ни копайся, как ни прижимай его к губам, чтобы ощутить родную душу – ничего уже нет. Его частички лишь рассыпаются бархатистой горечью во рту, уничтожая тебя окончательно.

С того момента Луис запретил себе быть в какой-то степени мужчиной, отрубив старую часть себя как пораженный элемент, превратившись в некое бесформенное создание. Вскоре, он тал мечтать о преждевременной старости и та не заставила себя долго ждать, засеребрив его виски в тридцать пять лет. Его образ жизни после смерти Эммы тоже мало чем отличался от того, что ведут старики. Разве что пагубными пристрастиями к тяжёлым наркотикам и алкоголю, ради которых он только и делал усилия над собой, чтобы выйти из дома. Ему нужен был допинг, нужно чем-то согреться изнутри, чтобы заполнить эту чёрную дыру в груди, где притаилась чахлая душа, истончившаяся в прозрачную марлю от бесконечных переживаний. Были дни, когда внутри Луиса было особенно мерзко, холодно и стерильно, как в прозекторской. Его безразличие к окружающему миру достигло такой критической точки, что он не мог ни спать, ни есть, ни говорить и даже оплакивать Эмму. Воспалённые, больные глаза по привычке моргали, желая заплакать, но слёз не было. И лишь разъедающее чувство опустошенности зияло непроглядной черной бездной у него в груди.
Он во многом сдал тогда, конечно. Переживания добавили лишних морщинок на лице, голубые глаза были холодными и пустыми, тело тоже практически ничего не чувствовало даже в те редкие мгновения, когда иногда среди ночи к нему подкрадывалась с бесшумностью кошки Хильда.

Она была всё такая же, с этой вечной застывшей на лице маской «критическая нехватка любви». Сначала она просто ложилась рядом и, бывало, часами могла заглядывать с хозяйским придыханием ему в глаза, крича всем своим видом – Луис, дай мне немного любви!

Но ему было всё равно, и даже когда её цепкие пальцы, дрожа от разрывающей нежности, будут гладить его по лицу и волосам, он тоже ничего не почувствует, словно вместо кожи за последние годы у него выросла какая-то снежная корка, обесточив все нервные окончания. После таких вот ночных приливов безответной нежности, Хильда становилась особенно злой и невыносимой. Но Луис старался не думать об этом, пытаясь реанимировать свой мозг просмотром музыкальных клипов исполнителей восьмидесятых.

Он мог смотреть и слушать знакомые мелодии часами, перематывая полюбившиеся концерты снова и снова. Диван и телевизор тогда были единственными его друзьями. К счастью, это теперь давно в прошлом, как и все ужасы того болезненного брака.
Теперь всё было иначе. Луис был свободен, полон сил, воодушевленный внезапным потеплением от общения с сыном. У него теперь было свой хозяйство, один вольер с кроликами чего только стоил, курятник, и вот-вот будет достроена новая теплица.

К нему постепенно стал возвращаться былой вкус к жизни, а также интерес к женщинам, который так внезапно пробудила в нём заграничная поездка в Китай.
Что Китай?! Буквально сегодня вечером, возвращаясь из супермаркета, Луис имел неосторожность засмотреться на один из Хеллуиновских плакатов, где молодая красивая девушка, разряженная, словно блудница Вельзевула, зазывала посетителей в ночной клуб, где в «Ночь Всех Святых» должно было состояться очередное грандиозное шоу.

«Это потрясёт ваше воображение!» - ярко вещала надпись прямо над вульгарно наряженной феей, которая так неожиданно приковала взгляд мужчины, заставив Луиса всю оставшуюся дорогу погрузиться в невесёлые размышления о том, что могло бы в действительности потрясти его воображение сейчас.
И самое интересное: на ум приходило много разных вещей, но ни одна из них совершенно не рифмовалась со шлюховато одетой девушкой с плаката. Уж что-что, а подобным зрелищем он пересытился на всю оставшеюся жизнь. Теперь его это почти не трогало, разве что самую малость, когда какая-то часть нервов в его теле всё-таки рефлекторно вздрагивала по старой доброй привычке. Однако, это было не смертельно и легко можно было пережить, но временами, лёжа бессонной ночью на своей полупустой постели, Луис бросал полной невыносимой тоски взгляд на портрет Эммы, и ему начинало казаться, что он этого никогда по-настоящему так и не переживёт. Это были те самые первые признаки настаивающейся внутри лавины.
Вернувшись в тот день, домой, он как обычно попытался занять себя делами.

Сложил продукты в холодильник и, предварительно сверившись со списком Эйнжела, в котором было два раза подчеркнуто и выделено красным маркером «обезжиренное молоко», так часто забываемое Луисом и такое любимое Эйнжелом. В этот раз молоко было на месте, как и тыква, приобретённая для праздничного пирога. Потом он проверил кроликов, обратив внимание, что его любимец Пятнистый выглядит болезненно вялым.
«Уже второй за неделю», - расстроено подумал Луис, закрывая дверцу вольера с животными, и в этот миг в его глаза бросилась яркая картина.
Он разглядел знакомую фигуру Эйнжела, который не спеша прогуливался средь осеннего багрянца деревьев в компании очаровательной блондинки в пальто ярко-канареечного цвета.

Они о чём-то непринужденно беседовали, обмениваясь нежными взглядами. Лица были согреты каким-то внутренним теплом, освещающим счастливую парочку даже в этот пасмурный день, подёрнутый предноябрьской мрачностью холодного неба. Глядя на них в этот момент, Луис неожиданно почувствовал себя безнадёжно старым и одиноким как никогда раньше.
Должно быть, так проявляется старость. В этом ноябре ему будет шестьдесят, страшная цифра, учитывая тот факт, что кроме прожитых лет и количества женщин, уложенных в постель, ему похвастаться, собственно, было и нечем. Тонна потерянного времени и упущенных возможностей, где он так и не смог по-настоящему реализоваться как мужчина. Не в качестве примерного сына, хорошего мужа, достойного отца и даже музыканта. И возлюбленный вышел из него неважный, ведь он так и не смог спасти Эмму, хотя обещал ей! Обещал, чёрт возьми, смотря, не моргая, в её бездонные глаза с дрожащими слезами!

За мрачными размышлениями Луис и сам не заметил, как уже вот несколько минут стоит в своей комнате, напротив портрета Эммы, отчаянно пытаясь высечь в своём сердце хоть какую-то согревающую искру. И в этот раз ничего. Лишь тревожная волна бесконечного сожаления разбегается мелкой дрожью по телу с отголосками застарелой боли в душе.
«За столько лет хотя бы раз приснилась!» – с какой-то обидой вдруг проронил Луис и отвернулся, окончательно сникнув духом.

Слишком много невысказанного в нём накопилось за последние годы, и слишком мало людей вокруг, с которыми хотелось просто душевно поговорить. Эйнжелу сейчас не до него, а приятели по пятничному покеру годятся лишь для того, чтобы попить пиво и потрепаться о женщинах из бурной молодости. Не больше, но последние две недели подобные разговоры больше раздражали Луиса, чем воодушевляли. Ведь сколько не рассказывай о своих былых похождениях, моложе от этого не становишься, а морщин с каждым днём на лице всё больше и больше. Он постарел раньше времени и, в конце концов, накануне своего шестидесятилетия вдруг осознал, как же он устал быть стариком. Душа не согласна с таким раскладом, требуя от природы какой-то непонятной компенсации за годы простоя.
Впервые особенно остро Луис ощутил это спустя неделю после первого приступа хандры, когда, столкнувшись в супермаркете с одной пожилой женщиной, буквально обомлел от её фривольного обращения с кокетливой улыбочкой во все морщины на увядающем лице:
- Мюллер, ты ли это? – восторженно выпалила она, хватая его, зачем-то, за руку, в которой у него была корзина для продуктов. – Не думала, что когда-нибудь тебя встречу вновь! А ты всё также чертовски хорош, Луис, даже и не верится, что столько лет прошло. У тебя, должно быть, уже внуки?

- Извините, - отстранённо вежливо пробормочет в ответ он, мучительно пытаясь вспомнить, как могла бы выглядеть в молодости эта чудная бабулька, и от блудливых, бесцеремонно шарящих по нему глаз, которой ему хотелось бежать из магазина со скоростью света.
- Луис, милый, неужели ты не узнал меня? – обиженно проронила она, заметив, как он помрачнел лицом. - Я Фейт Дьюи, мы учились вместе на первом курсе Музыкальной Академии, когда однажды на одной студенческой вечеринке ты не вызвался продемонстрировать мне степень сжатия ирландской волынки… - она стыдливо хихикнула. - C которой, как ты посчитал, мой парень Джек обращался недостаточно виртуозно и ласково.

«Ах да!» - мысленно выдохнул Луис, вспомнив миловидную блондиночку в розовом платье, из которого буквально выпрыгивал при ходьбе внушительный бюст четвертого размера, так усладивший взор Луиса в своё время.

Впрочем, особых хлопот с Фейт у него не было. Луис смог раздеть и удовлетвориться красавицей в первой же вечер знакомства. На той самой вечеринке, прямо под носом у её парня, который непонятно каким чудом поверил в откровенный бред Луиса, что тот помогал Фейт с внезапно сломавшейся молнией на жутко тесном платье.
Да, Луис ещё помнил эту задорную хохотушку, но вот беда, совершенно не узнавал прежнюю Фейт в этой неаппетитной и повидавшей жизнь даме, погрязшей, судя по всему, в бесконечных заботах о внуках. В её корзине было две баночки детской смеси «единичка» и влажные салфетки для младенцев. По всей видимости, статус бабушки приобретён недавно, что делает всякие умилительные бабушкины улюлюкающие темы просто кладезью для разговоров, но Луиса это совершенно не интересовало. Как и перспектива предаться совместной ностальгии о небольшом взаимном развратном приключении, которому Фейт, спустя годы, наверняка попытается придать какой-то особый смысл, раздув его чуть ли не во влюбленность с первого взгляда.

От всего этого буквально воротило, и Луис, собрав всю свою актерскую харизму в кулак, придал лицу наиболее равнодушное и отстраненное выражение, бросив немного смущенной женщине на прощание:
- Простите, но вы обознались… - выдохнул Мюллер совершенно ледяным тоном, будто оскорбившись, что эта старушка пытается навязать ему свою тихую старость.
Потом расплатился на кассе, быстрым и уверенным шагом отправился домой.

Спину нарочно держал прямо, плечи расправленными, а изнутри всё равно чувствовал, как последние остатки молодости увядают у него буквально на глазах и расплываются пепельной гнилью.

Ноябрь уже перевалил за середину, а новой порции снега всё ещё не было. Земля была твёрже камня, отчего процесс захоронения кроликов значительно осложнялся. Из двенадцати осталось лишь восемь. Луис особенно тосковал по Пятнистому и часто вспоминал те дни, когда брал его на руки и гладил по мягкой шёрстке, чувствуя, как бьётся живое сердце внутри. Странное чувство, попахивающее нездоровой сентиментальностью.

А сегодня утром подскочило давление, перекрывшее кислород. Очень тяжело было дышать, казалось, в комнате не хватает воздуха, а в висках стучали два отбойных молотка. Рядом недовольно ворчал Эйнжел, затягивая на руке Луиса электрический прибор для измерения артериального давления.
- Я тебе говорил, что нужно завязывать пить пиво ящиками, - воспитательным тоном вещал Эйнжел, всматриваясь в бегущие цифры на приборной панели. – Ну, вот, пожалуйста! Страшенное давление под двести!

- Это всё погода… - вяло отозвался Луис, облизнув пересохшие губы.
- Это всё баловство с алкоголем, – с каким-то раздражением заметит молодой человек. – Прекращать надо с этим, а то так недолго и инсульт заработать. В конце концов, ты же уже не мальчик, чтобы позволить себе так шутить со здоровьем.
«Не мальчик, не мальчик» - злорадным эхом подпихивает Луиса изнутри притаившийся меж ребёр бес.
- Я вызываю врача, - Эйнжел с телефоном суетливо забегал по комнате.
- Мне нужно кормить кроликов, - будто не слыша его, пытался встать с постели Луис, но давящая тяжесть в груди заставила лечь обратно. – Просто нужно немного отлежаться… Всего полчаса – и я вновь буду в форме.
- Пожилой мужчина, пятьдесят девять лет, высокое давление… - не обращая на него внимания, быстро говорил по телефону сын.

«Пожилой. Пожилой» - тут же подпел бес ехидным голосом где-то уже над самым ухом. – «Дряхлеющий мальчик!»
- Дряхлеющий мальчик, - с какой-то горькой усмешкой вдруг повторит вслух Луис, устало закрыв глаза.
- Что? – озадаченно оглядывается Эйнжел.
- Пойду, лягу на диванчик в гостиной, там хотя бы телек есть, - нашёлся тут же он.
- Лучше читай книжки, от них меньше стресса, - посоветует Эйнжел и принесёт ему книгу Чарльза Буковски.
К приходу доктора Луис успел расчитать Буковски, отметив не без удовольствия у героя собственные дурные наклонности из бурной юности. Бес веселился, ликующе прыгая между цветными картинками в воображениях мужчины, вплетая в процесс чтения какую-то особую интригу.
-Напрасно вы так шутите со своим здоровьем, - устало говорит будничным голосом доктор, скручивая стетоскоп. - Когда последний раз были на приёме у врача?
Луис поморщился, периодически поглядывая на страницу книги.
- Не помню точно, примерно лет десять назад.

Доктор неодобрительно зацокал языком, а потом выпалил ожидаемую тираду, очевидно специально заготовленную для вот таких вот дряхлеющих мальчиков. Мало ли таких наберётся ещё в Риверсайде? Может человек пять, не больше, ведь по большому счету основная масса ровесников Луиса давно свыклись с актом прожитой жизни, подписав практически добровольную капитуляцию. Осели смирненько дома, у юбок таких же престарелых жён, живущих с ними больше в силу какой-то непонятной привычки, смешанной с приступами жуткого раздражения одновременно. Все обзавелись тихими, безобидными хобби для стариков, вроде пятничного покера с пивом, где так приятно иногда пускаться в увлекательные словесные мемуары, повествуя с каким-то особым бахвальством, как когда-то в молодости они имели неосторожность раз или два переспать с учительницей собственного сына.

Для них это было равносильно покаянию грехов на исповеди, а Луиса только умиляли подобные невинные шалости. А может, быть стариком не так уж плохо? Неспешный ритм жизни в своё удовольствие, жена, которая, скрипя зубами, но приласкает время от времени по старой памяти, и самое главное – не забыть завести внуков, да побольше.
Что ж, одна внучка у Луиса уже есть, да вот беда – Хильда категорически отказывалась предоставлять ему свидание с девочкой. Не помогали ни уговоры, ни мольбы, ни откровенный напор в последнем телефонном разговоре, после которого Хильда с нескрываемой яростью послала бывшего мужа к дьяволу. Это была откровенная месть за вечный голод любви, пронесённый сквозь мучительные годы брака. Впрочем, её нынешняя злость вполне оправдана его прошлым скотством. О да, он был ещё тем ходоком налево и, самое страшное, получал от всего этого настоящее наслаждение! Он убивал всех зайцем одним ударом. Ублажал возжелающих его женщин, трепал нервишки Хильде, после чего она, преисполненная страхом предполагаемого бегства обожаемого медвежонка, с особенным старанием ублажала его.
«По-моему, это была просто гениальная схема» - расплывался в одобрительной улыбке притаившейся бес.
«Может быть» - неохотно отвечает своим же мыслям Луис, проглотив последнюю страницу книги.
Чарльза Буковски в доме больше не оказалось, а напитавшийся неожиданно увлекательным повествованием разум требовал следующую дозу. Это надо же так случиться, что в руки Луиса попала книга, которая впервые смогла ему по-настоящему понравиться! Да это целое событие, и сегодняшнюю календарную дату нужно непременно возвести в ряд избранных.
«Что у нас там, кстати?» - теребя диск старого телефона, подумал он, скользнув взглядом по настенному календарю, усыпанному скрипичному кленовыми листочками. – «Восемнадцатое, отлично!»
Попытки дозвониться в ветеринарную клинику опять закончились безрезультатно. Пол ещё не вернулся с ежегодной конференции из ветеринарного центра в Аппалузе, а кролики продолжали чахнуть. Проверенные препараты были бессильны, а имеющаяся литература – зачитана до дыр. Можно было, конечно, воспользоваться ноутбуком Эйнжела, но он испарился в обнимку с ним ещё утром, бросив на бегу из прихожей: «Позвоню вечером!» Следовательно, ожидать его можно было только завтра утром, да и вообще, последнее время он слишком часто ночует вне дома под разными предлогами, очевидно, скрашивая ночи той милой блондинки.
Луис бессильно бросил телефонную трубку.

Какое же это блаженство: быть молодым и не думать всё время о скачущем так некстати давлении и подыхающих в вольере кроликах. Как это чудесно, чёрт побери, что даже скулы у мужчины сводило от нервной улыбки. Он распахнул шкаф и стал подбирать себе наряд поприличней для культурного похода в библиотеку. Библиотеку? Самому было смешно от собственного намерения, кажется, он не бывал в подобном месте со времён своего студенчества.
«Сегодня, на редкость удивительный день!» - усмехнётся Луис своему отражение в зеркале.

В конце концов, даже если и не найдёт панацею от хвори кроликов, то хотя бы потреплется с кем-нибудь об этом или о чем-нибудь ещё в придачу. Ему просто физически необходимо с кем-то сейчас поговорить. Чтобы окончательно не свихнуться от этого внутреннего беса, щекочущего его под оба ребра одновременно. Странное ощущение, будто нечем дышать все время.

***

Уже стемнело, и только висящие, словно капли раскалённого йода, фонари на столбах освещали старое большое здание библиотеки, походившее сейчас на сонное царство для пыльных фолиантов.

Эстелла бросила усталый взгляд на часы, после чего, заполнив пару формуляров, вернулась к зависшему в ожидании окну текстового редактора на ноутбуке.

Зелёный свет настольной лампы отсвечивал приятным теплом, напоминая об уюте в любимой квартире, где почти такой же зелёный абажур будет поджидать свою хозяйку сегодня вечером. Но самое главное – это не забыть позвонить маме и постараться ей как можно деликатнее объяснить, почему она порвала с Грегом, после почти трёх лет призрачного статуса «почти жены».
«Моя жена – дорога», - помнится, он как-то так выразился во время их последней ссоры.
Где-то в груди что-то предательски щёлкнуло от боли сожаления, едва не заставив вчерашние слёзы снова подкатиться к горлу. И самое странное – в этих слезах было то, что оплакивали они совсем не Грега, и даже не его пренебрежительное отношение к ней как женщине. Совсем нет. Это она ещё в состоянии пережить. В конце концов, после ужасного разрыва с Гансом, из-за которого она провалялась на больничной койке с сотрясением мозга и сломанными ребрами, разве что-то может быть хуже? Разве можно ещё сильнее разочароваться в мужчинах после пережитого тогда кошмара наяву с багрово-чёрными пятнами по всему телу? Вряд ли. Хуже уже не будет, а если и будет, то Эстелла тоже это переживёт. Наверное, после того, что с ней сотворил тогда любимый Ганс, в ней что-то навсегда атрофировалось в плане эмоций, а может быть, она просто слишком устала разочаровываться в мужчинах? Наверное, всё вместе сразу, а самое смешное было то, что испытывая практически постоянное неудовлетворение от собственной жизни, она умудрялась разруливать межличностные проблемы других пар, в том числе и сексуальные.
Откровенно говоря, полученная специальность была совсем бесполезна в её собственной жизни, где слишком много нерешенных проблем, а мужчины сплошь ожесточённые особи с наполеоновскими комплексами и вечной снисходительностью к женскому полу в своих бесстыжих глазах. Все как на подбор: самодовольные, напыщенные, с жаром неутолённой страсти во взгляде. И словно в подтверждении этой горькой истины в следующее мгновение один из представителей этой мужской породы возник перед ней, нарушив благородную тишину вечерней библиотеки звуком неторопливых шагов.

Черты лица тяжеловаты и резко очерчены, крупный нос, напоминающий клюв. Брови широкие, а глаза светлые, глубокие, пронзительные, как два заостренных ножа, полных опасности и азарта… В нём было что-то демоническое. В этой неспешной походке, в невозмутимости, с которой он окинул быстрым взглядом Эстеллу и всю окружающую обстановку. В быстрых и синхронных движениях пальцев, расстегивающих пуговицы на элегантном пальто цвета воронова крыла. Так притягательно некрасив с этими морщинами, закравшимися в выразительные черты лица, с беспросветной сединой в когда-то тёмных волосах. Незнакомец почему-то представлялся ей в более молодые годы исключительно брюнетом с темной легкой щетиной на щеках и такой же блудливой улыбкой, играющей на губах, с которой он и обратился к девушке спустя пару секунд:
- Я бы хотел взять книги и воспользоваться интернетом.

«Экий гарцующий Буцефал!» - раздражённо пронесётся в мозгу Эстеллы от его непоколебимой уверенности в себе и животной сексуальности, сквозящей в каждом жесте.
- У вас есть читательский билет? – спрашивает она, стараясь увернуться от притягательной глубины его влекущих глаз. Получалось неважно.
Он отрицательно качает головой и рука Эстеллы тянется за новым формуляром, а по телу бежит странная дрожь от ощущения, как взгляд странного гостя откровенно скользит по обнажённым плечам.
- Ваше имя? – спрашивает она.
- Луис Лёвенфельд, - чуть хриплым приятным голосом отзывается он, делая какой-то особый акцент на звуке «с».
«Луис! Его зовут Луис. Л-У-И-С-С-С!!!» - бьётся в мозгу эхом с каким-то придыхательным волнением, переходящим в легкую иронию мыслей. - «А в этом есть что-то экзотичное, в его имени, латиноамериканское даже… на фоне чисто немецкой фамилии. Будто флаг Пуэрто-Рико, развевающийся над бундестагом».
Ставит раскидистую небрежную подпись и, встречаясь с ней взглядом, неожиданно радушно улыбается, слегка приподнимая уголки губ.
- А вас зовут Эстелла? – как бы уточняя, интересуется он, очевидно, прочитав её имя на настольной табличке.
Она кивает, с плохо скрываемым раздражением, больше на саму себя, чем на него. Впервые в жизни Эстелле было так неловко перед мужчиной, взволновавшим её буквально с первого взгляда. Это чувство было сравнимо с тем, что испытывает женщина, перевернувшая половину обувного магазина в поисках идеальной пары шпилек в тон любимому красному платью, и в итоге купившая первую попавшуюся пару, выходит на улицу. И о, ужас! Видит на витрине те самые красные туфли на шпильке! И чем больше она смотрит на их дразнящее совершенство, тем больше понимает, насколько они полностью ее, насколько удобно в них будет именно ее ножкам. А потом это чувство восхищения переходит в какой-то досадный нервоз от осознания того, что все деньги уже потрачены, а туфли может быть, уже давно оплачены авансом какой-нибудь более прозорливой особы. Да и вообще, не такие уж они и модные, с прошлого сезона как минимум, а шпилька до неприличия высока, грозящая сломать шею… Однако, вопреки всему, она всё равно продолжаете испытывать острейшее желание хотя бы один раз, из любопытства, примерить их.
Вот примерно такое же состояние настигло Эстеллу после первых минут общения с Луисом. Мозг слишком переполнялся опьяняющим теплом с предчувствием какого-то глобального разочарования.
«Принесла же тебя нелёгкая», - обрывочно пронеслось в голове, когда он склонился над столом ниже, а от его ресниц упала мягкая тень на кожу.
После первых минут знакомства ей особенно остро хотелось, чтобы он ушёл. Схватил первую попавшуюся книжку, распечатал нужную статью из интернета и убежал прочь в ноябрьский вечерний сумрак, откуда и пришёл, как коварный змей искуситель в Эдемский сад, застигнув врасплох беззащитную Еву.
А потом она неожиданно успокоилась и даже слегка расслабилась, заметив, как Луис действительно обеспокоен судьбой своих кроликов.

У него так трогательно засветились глаза, когда он вдруг принялся ей рассказывать о том, как практически с нуля начал организовывать своё хозяйство. Как покупал своих первых кроликов у заводчика, как возился с маленькими крольчатами и как сам лично выходил еле живого Пятнистого, который стал практически ручным. А потом в одно утро Пятнистого не стало, и ещё двух кроликов тоже. Луис был искренне этим если не обеспокоен, то огорчено точно, особенно смертью Пятнистого.
- Вам не стоило так привязываться к животному, - скажет вдруг Эстелла, перебирая на книжных полках тематическую литературу по ветеринарии, - которого вы растили, простите, на убой. Лучше бы завели себе собаку.
- Собаку? – как то искренне удивится он.
- Да, собаку. Маленького щенка, из которого воспитали бы себе настоящего друга. Собаки – потрясающие животные!
- А у вас есть собака?
- Была раньше немецкая овчарка Чара, но это было давно и неправда, - нахмурившись, отзовется Эстелла и протянет ему стопку увесистых книг. – Вот ознакомьтесь с этими изданиями, кажется, там есть несколько глав с ценной для вас информации.
- Спасибо, Эстелла, – взяв книги, благодарно улыбнется он.
И самое удивительное, что он совсем не лукавил, когда между монологом про жизнь Пятнистого вдруг признался ей, что чувствует себя последнее время нежеланным гостем на задворках жизни. Так и было, в нём теснилось слишком много переживаний, чтобы этого можно было не заметить.
«Должно быть, проблемы с женой на фоне кризиса в интимной жизни» - подумает она и тут же спросит:
- А вы женаты?
- Давно разведён, - как-то по мальчишески весело звучит его голос. - А вы, Эстелла?
- Я, что называется, переходящий приз, - честно признается она, заметив краем глаза, как он заинтересованно вскинул одну бровь. – Невеста от случаю к случаю. Сейчас это модно, разве вы не знали?
- Что-то я не совсем понимаю.
- А тут нечего понимать, - грустно вздыхает она, поправляя прядь волос. – Просто есть женщины, с которым мужчинам нравится исключительно спать, дружить, общаться, альтернатив может быть масса. В общем, делать всё, что угодно, но только не жениться. Так вот, я из этой категории.
- Мне кажется, вам попадались просто не те мужчины, - с серьёзным лицом вдруг заявит Луис.
Эстелла неожиданно рассмеётся от его слов.
- А вам, Луис, судя по всему, тогда попадались не те женщины? Так я понимаю?
- Нет, - покачал головой он. - Скорее я был «не тем призом» для большинства из них.
- Ах, ну теперь это многое объясняет! - Эстелла тепло улыбается ему. – Хотите чаю? У меня есть немного тыквенного пирога и зефира, я могу поделиться с вами. Терпеть не могу есть в одиночестве.
И в этот момент Луис стал сам похож на маленького потерянного щенка, которого так отчаянно хотелось отогреть, ладошки непроизвольно тянулись погладить, а губы сами складывались в сюсюкающее бормотание. Должно быть, он только и ждал от неё этого самого предложения с первой минуты, как появился здесь. Ведь мужчины, как Луис, никогда не приходят просто так, а тем более в библиотеку, когда остается всего полчаса до закрытия.

«Я будто сто лет его знаю, но никогда не встречала даже близко похожих. Он мне нравится и не нравится одновременно. От него за версту веет каким-то развратом, но душа страдающего мученика. В глазах много дурных мыслей, но мне они, почему-то, нравятся. Он годится мне в отцы, но я упорно вижу в нём потерявшегося мальчика…» - в смятении ходили по кругу мысли девушки, пока Луис доедал испечённый ещё утром пирог.
За синевой его глаз блуждал какой-то не высказанный голод, но Эстеллу это не пугало. Она сама была в какой-то степени эмоционально истощена, но после словесного излияния Луиса о перипетиях своей жизни в неудачном браке, в ней вдруг тоже проснулось искреннее желание выговориться. Выговориться о том, что надрывало в душе уже давно и основательно подсадило её на снотворное, без которого ночной сон стал практически невозможным. И самое удивительное, Луис действительно слушал её с неподдельным вниманием в своих большущих глазах, которые вблизи казались ещё больше и могли без остатка поглощать в свой манящий грешный омут. Ни один мужчин до этого ещё никогда её так увлеченно не слушал и не проникался каждым словом. Обычно это она была, сосудом, в который мужчины лили свои похвальные речи и при этом совершенно не умели слушать её саму. А Луис это умел и, наверное, только за это в него можно было влюбиться. Ах, нет, не только за это, но за это, наверное, особенно.

И в какое-то мгновение у Эстеллы вдруг светлее лицо и она замолкает, чувствуя, как его большая и теплая рука находит её ладонь, обессилено брошенную на колени, которые вдруг начинают соприкасаться с его коленями.
Приятный ток бежит по телу, смешанный в ураганном вихре эмоций, где животрепещущее желание обнять с невыносимой дружеской (или не дружеской?) нежностью так тесно переплетается с первобытным порывом заняться с ним прямо сейчас поистине диким сексом. Вот так, без лишних слов и вступлений, просто как дышать, сгрести бы тепло его тела в охапку и напитаться порывом безумного счастья с пунктирами экстаза.
- Эстелла? - мягко окликает он.
Она немного взволнованно вкидывает на него взгляд, чувствуя, как практически неосознанно осязает рельефные выступы вен на руках Луиса.
- Мне нужно идти, - отрезвляюще сдержанно говорит вдруг он, старательно пряча дикого зверя, разбушевавшегося внутри. - Распечатайте мне руководства по лечению.
- Да-да, конечно – расстроено выдыхает она от того, что нет под рукой какого-то весомого повода, чтобы просить его задержаться хотя бы на мгновение. Ещё на пару минут, не каждый же день встречаешь мужчину, способного вывести тебя из эмоционального равновесия одним лишь своим присутствием.
- Сколько с меня? – он звенит мелочью в карманах.
- Нисколько, - отжимая кнопку печати, отзывается она. – Для вас бесплатно.
«Он сейчас уйдет и всё закончится. Уйдет и всё! Мы больше не увидимся. Всё к лучшему», - взволнованно трепыхалось в груди сердечко Эстеллы.
Она протягивает ему листы, а Луис подходит предательски близко, выдыхая такое волнительное над самым ухом:
- Напиши мне свой номер.

http://trueimages.ru/img/13/a1/1e9d90a5.jpg

- Завтра позвонишь? - недоверчиво усмехается она, чувствуя легкое возбуждение во всем теле.
- Я позвоню сегодня, - манящим бархатом звучит его голос.
- Тогда я жду звонка, - ответит она, нацарапав номер на обратной стороне листа с рекомендациями по лечению какой-то кроличьей болезни.

***

«Позвонить, я должен позвонить…» - подстёгивал себя Луис, чувствуя, как в потайном кармане пальто гнутся скрученные в трубочку листы бумаги.
А в голове вихрем кружились картинки, словно новогодний серпантин ещё не остывшего разговора с девушкой. Вот она сидит напротив него, такая по-девичьи милая и одновременно дразнящая потоком тепла, льющимся из лучистых глаз и маленьких лакомых губ. Луис и сам не понял, как получилось, что в какой-то момент его откровенно повело от желания, и кровь, напитанная кислородом жизни, быстро-быстро понеслась по сосудам и венам.
Его взволнованное сердце пропустило один удар, и он остановился почти в двух шагах от дома, став растерянно шарить по карманам в поисках сигарет.
«Нужно успокоиться», - мелькает у него в голове, и он не спеша прикуривает от пламени старой зажигалки, когда-то подаренной ему Хильдой.

«Эта девочка слишком хороша для такого ничтожества, как ты!» - язвительно хохочет бес, сплетая беспорядочные мысли мужчины в ещё более хаотичную спираль.
«Да, она очень милая…» - признаёт он, и тут же осекает себя за эту сиюминутную нежность к другой девушке, которая была «не Эммой».
Наверное, растекаться нежностью к Эстелле было даже большим кощунством, чем возжелать её в своих фантазиях. По крайней мере, восхищаясь исключительно её молодостью, он в меньшей степени ощущал себя предателем по отношению к той, чей портрет будет сегодня укоризненно взирать на него с каминной полки, словно вопрошая немым криком: «Как ты мог, Луис!? Как ты мог позволить себе назвать эту рыжую девицу милой!?»
А он тем временем будет лежать на кровати, подтравленный каким-то непонятным чувством вины перед Эммой и по-прежнему думать об Эстелле, убеждаясь снова и снова в том, что она действительно очень милая, женственная, а самое главное – живая…