[Jullia]

Дорогие читатели! Без лишних слов и вступлений, представляю вашему вниманию 3 и 4 главу бонусного рассказа и желаю вам приятного прочтения! Рейтинг 16+

На календаре двойки выстроились в дубль и зловеще посмеивались над ним с самого утра: «Дружище, тебе сегодня шестьдесят! Шестьдесят!!!»

Шестьдесят – такая ужасная цифра, когда в твоей душе вот-вот начинает просыпаться шестнадцатилетний мальчик, а мозг тем временем упорно твердит тебе о том, что ты старая развалина без малейшей перспективы на будущее. Будущее? А разве бывает будущее у шестидесятилетних развалин, таких как он?! Что там его ждёт впереди кроме бесконечного сожаления о прожженной впустую жизни и мытарств со здоровьем? Только смерть, леденящая могильной тьмою.
«Смерть», - пронесётся пугающим эхом в мозгу Луиса и он буквально оцепенеет с этой страшной мыслью напротив большого зеркала.
Финальная точка его жизни притаилась где-то рядом. Возможно, следующие пять лет станут последними, а может, год? День? Час? Жизнь будто песок стремительно утекает сквозь пальцы. Процесс необратим. И как найти в себе силы смириться со всем этим, когда впервые за многие годы так страстно хочется жить!?
Казалось, спящий телефон в прихожей всё ещё хранил отголоски их вчерашнего разговора, где Эстелла так задорно смеялась над его рассказами о непутёвом студенчестве. Они снова проговорили до четырёх утра, не имея ни сил, ни желания, чтобы прервать этот бесконечный поток слов, льющийся навстречу друг другу.
Кто бы мог подумать, что эта милая девочка окажется профессиональным сексологом, подрабатывающим в местной библиотеке. Практически не было такой темы, которая могла бы её смутить, а вчера они и вовсе разговорились о сексе, перейдя даже в небольшой шуточный спор по этому вопросу, так раззадоривший под конец Луиса. Он и сам не понял, что его тогда больше завело – его собственные воспоминания о былых временах или её предельная откровенность? В любом случае, ему очень польстило, как Эстелла внимательно, с педантичностью, свойственной, пожалуй, только учёному, пишущему диссертацию, обсудила с ним некоторые подробности его интимной жизни. Что ни говори, а секса в его жизни было предостаточно, хоть самому пиши книжки об этом, но почему-то на вопрос Эстеллы именно мемуарного писательства, Луис ответил уклончивое «может быть», которое больше отдавало твёрдым «никогда». Он определённо не готов обнажать свою душу на публику и показывать её кровоточащие язвы. Он не хочет продавать часть себя за аккуратно обозначенную на рукописи издательством сумму гонорара. И Луиса буквально мутит от одной мысли, что множество грязных чужих рук будут изо дня в день брать частичку его жизни и смаковать, как дешёвое возбуждающее средство для старых дев и дряхлеющих мальчиков. Она это будто почувствует и в дальнейшем никогда больше не станет призывать Луиса к писательству.
- Луис, я так хочу тебя увидеть, - признается вдруг уставший голос Эстеллы, когда он замолчит под грузом собственных дум. – Приходи завтра вечером ко мне в библиотеку.

- Завтра? - переспрашивает он, пытаясь переварить смысл услышанного.
- Да, - засмеялась Эстелла. – Я хочу лично поздравить тебя с днём рождения и вручить тебе подарок!
- Перестань, - смутится Луис. – Мне ничего не нужно, и потом, я в принципе не принимаю подарки от женщин. И на свой день рождения в том числе.
- Я думаю, от этого подарка ты точно не откажешься, - мягко отзовется её голос в трубке.
- Увидеть тебя завтра для меня уже будет огромным подарком, - вдруг поддавшись какому-то внутреннему порыву, признается Луис.
- Тогда до завтра.
- До завтра, - рефлекторно повторит он, но трубку не положит, словно поняв, как в ней бьётся что-то невысказанное и тревожное. А может быть, это билось у него?
- Луис?
- Да, - отвечает он, ощущая, как внутри, нарастает непонятное напряжение.
- А ты… хотел бы? Нет, не так! - сбивчиво проговорит Эстелла. – Есть ли у тебя желание?
- Желание к сексу? – смекнёт он, расплывшись в улыбке.
- Да, - утвердительно откликнется она.
- Сложно сказать, - неопределенно ответит Луис. – Скорее да, чем нет, а к чему такой вопрос? Ты как специалист интересуешься или как женщина?
- И как специалист, и как женщина, но, наверное, больше второе, чем первое, - загадочно скажет она, и у него вырвется из груди вздох неодобрения.
- Эстелла, ради Бога…
- Луис, - с какой-то нежностью перебьёт его вдруг Эстелла. – Я больше не подниму эту тему, если она тебя неприятна.
- Она меня не неприятна. Просто… Чёрт! – он запнулся, окончательно потерявшись в своих мыслях, где чувство вины и желания смешались в какой-то гремучий коктейль.
- Спокойной ночи! - тихо-тихо говорит она и, не дождавшись ответа, исчезает в коротких гудках.
А Луис так и сидел какое-то время с гудящей трубкой в руке, мучительно выжидая, что же перевесит: чувство вины – за обесценившуюся преданность перед Эммой или желание – обладать, во что бы то ни стало, этой удивительной девушкой. Пережитое с Эммой было мёртво, но по-прежнему свято, а возможное с Эстеллой было опьяняюще цветущим, но не настолько, чтобы окончательно сойти с ума. Да, она очень нравилась Луису, с ней было легко, весело, интересно, и бурные мысли о сексе то и дело лезли в голову, когда он представлял время от времени её соблазнительную фигурку без одежды. Он мечтает её раздеть с первого дня, как увидел, но это определенно не повод ломать жизнь этой молоденькой девочки. Господи, ей всего двадцать пять, да он ей в отцы годится!
«Ну ты же её хочешь, Луис? Так не отказывай себе в последнем удовольствии», - маняще нашёптывает бес, заглушая глас совести. - «Упущение – тоже страшный грех».
Непростительное упущение – навсегда потерять Эстеллу, так и не узнав, каково это? Так и не распробовав её губ, не прочувствовав кашемировую гладкость упругого тела и не отогрев свою измученную душу у исцеляющего огонька, который так и манит.
«Нет, к чёрту всё!» - решается он, хватаясь в следующую секунду за телефон. Быстро крутит диск, набирая выученный наизусть номер, но, скользнув взглядом на циферблат часов, бросает трубку. -«Почти пять утра, разговор подождёт до завтра…».
После этого Луис отправился спать, но так и не сомкнул глаз до самого рассвета, ворочаясь на кровати как окончательно запутавшийся преступник. Эмма смотрела на него с портрета особенно нахмуренным и недовольным взглядом, а его потаённые грешные мысли змеями расползались по комнате, не давая спасительному сну даже приблизиться. Казалось, время тянулось вечность, и вот спасительное утро прямо после омовения в душе как обухом по голове огрело Луиса этой убийственной датой юбилея.
Первый удар пришёлся от Эйнжела, который, поймав его в этот самый момент у зеркала, вырвал из забытья.

- С днём рождения, дорогой дядюшка Луис! – весело отчеканит он, сунув ему в руки фирменную коробку одного хорошо знакомого алкогольного магазина. – Долго не знал, что тебе подарить по такому важному поводу. Новая гитара у тебя уже есть, коллекция пластинок Элвиса Пресли тоже, машина тебе не нужна, а деньги ты принципиально не берёшь, и поэтому купил тебе хороший натуральный коньяк.
- Шестидесятилетней выдержки? – усмехнётся Луис, доставая изящную бутылку с коричневато-золотистой жидкостью.

- Ну, я не наследник Макдональда, чтобы делать такие дорогие подарки, - засмеётся Эйнжел. – Этому коньяку всего семь лет, но вкус просто изумительный. Говорят вся богема на последнем фестивале в Каннах пила исключительно этот коньяк.
- Тебе про Канны консультант в магазине напел? – поинтересуется Луис, прекрасно зная слабость сына к такого рода рекламе.
- Не важно, - сконфузится разоблачённый Эйнжел. – Самое главное, коньяк действительно хороший, без всякой современной синтетики. Как ты любишь говорить – живой.
- Спасибо, - благодарно расплывается в улыбке он, хлопнув молодого человека по плечу. – Лучшего подарка и желать нельзя, хотя я всё равно не планирую отмечать.
- Как не будешь? – нахмурится Эйнжел. – Юбиляры просто обязаны веселиться на всю катушку. И потом, звонила твоя сестра Мерилин, обещала непременно быть сегодня у нас.
- Мэри будет единственный гостем, впрочем, как и каждый год.
- А тётя Хильда? – подмигнёт ему сын. – Думаю, она тоже захочет тебя поздравить.
- Вряд ли, учитывая, что в прошлом телефонном разговоре она послала меня к дьяволу, - угрюмо отзовётся Луис, чувствуя, как у него адски начинают гореть уши. Не иначе как бывшая благоверная ласковым словом помнила его в этот день. Что ни говори, а Хильда была последним человеком на этой земле, которого он желал бы видеть или даже услышать в день своего рождения. Так что недавняя ссора была даже на руку.
Второй поздравительный удар и лишнюю порцию напоминания о том, какая же он старая развалина, Луис получил от драгоценной сестрицы Мерилин, которая по традиции сгребла его в охапку с самого порога, наполнив дом ароматом своих горьковатых духов с красным жасмином.

Не сказать, что сестра питала такую уж сильную любовь к своему старшему непутёвому брату, но тем не менее между ними была какая-то особая связь, которая и не позволила Мэри совсем отвернуться от него после того грандиозного скандала с украденными кольцами. Хотя, временами, попивая крепкий кофе за сигаретой в компании Хильды, она позволяла себе слабость нелестно отзываться о Луисе в усладу влиятельной подруге. Однако, Мэри не считала это чем то вопиющим, в конце концов Луис и сам не раз откровенно признавал какое он по сути дерьмо и неблагодарная тварь. Так что она подтверждала только очевидные факты, озвученные самим братом, который в этом году остался у неё единственным.

- Оскара похоронили две недели назад, - горестно признается она, потушив сигарету. - Ты знал?
- Нет. Откуда? - покачает головой изумленный Луис. – А что с ним?
- Не отошел от наркоза, банальная операция по удалению аппендицита. Теперь остались только мы с тобой… Даже как-то страшно, казалось, будто вчера всё это было. Наша ферма в Сансет-Велли, живые родители, мои постоянные драки с Оскаром из-за игрушек, ты, бренчащий вечерами на гитаре, и эта угнетающая нищета с заношенной до дыр одеждой, - задумчиво скажет Мэри, выпуская облачко никотинового дыма. И вдруг вскинет грустный взгляд на брата. - А ты помнишь эти ужасные синие шорты, что нам шила матушка?
- Конечно, помню, – отзовётся Луис. - Они так выгорали за лето, что становились грязно-голубыми…
- Она, кстати, перед смертью очень сильно переживала, что так и не смогла с тобой после того скандала нормально поговорить. Ты ведь был её любимчиком, Луис, несмотря ни на что. Ни о ком из нас она так не молила Бога и не плакала, как о тебе. И даже после смерти до сих пор мне снится. Каждый год один и тот же сон… Будто мы сидим с ней на крыльце старого дома, а она обнимает меня и говорит: «Передай моему воробушку, что я прощаю его!» Но я, почему-то долгое время не хотела выполнять мамину просьбу. Злая на тебя была за многое. За родителей, за Хильду, за Уилла, да за много чего… У тебя даже духу не хватало Эйнжелу правду рассказать!
- Он и сейчас не знает, - сдавленным голос скажет Луис, чувствуя, как падает в себя как в бездонную шахту.

Он так и стоял, прикрыв глаза, с тлеющим окурком «Честфилда» в руках, обжигающим пальцы. Холодный ветер теребил плохо прибитые листы кровли над сараем, а голос Мэри изливал до боли знакомую речь о том, что ему нужно остепениться. Да, ему определенно нужно поумнеть и стать настоящим выдержанным мужиком, например как Бруклин – муж Мерилин. Он уж точно бы не стал мучиться чувством вины за то, что хочет молоденькую хорошенькую девушку. (Чёрт побери, всё-таки Луис адски падок на женскую красоту!) Брук давно бы трахнул её и успешно бы забыл об этом в тот же вечер, преподнеся любимой жене очередную драгоценную побрякушку. Это был своеобразный откуп у собственной совести. Мол, да, козёл, волокита, грешен – так вот тебе, любимая Мэри, новенькое колечко с рубином, да с ценой по непристойнее, чтобы уравновесить кайф от недавнего прелюбодеяния. Да будь он сейчас прежним Луисом, то бесспорно вот так же не колебался бы ни секунды перед новым падением в грех, но ему сегодняшнему уже было сложнее решиться на подобные авантюры. А вот для Бруклина всё до сих пор было просто и решаемо, почти также легко, как и двадцать лет назад (они были почти ровесниками).
У Луиса до сих пор время от времени всплывает в памяти невыносимо пафосная морда Брука с его коронной фразочкой: «Смотри на жизнь проще, Лу».

Помнится, последний раз Бруклин имел неосторожность проронить эту фразу ему прямо после похорон Эммы, призывая Луиса подластиться к оскорбленной Хильде, за что, конечно, и получил размашистый удар в глаз. С тех пор они не разговаривали.
Брук – успешный бизнесмен, образован, начитан, а на его счету в швейцарском банке есть круглая сумма с шестью нулями. Его друзья как на подбор курят кубинские сигары, расхаживают в костюмах от «Армани» и обсуждают планы на уикенд с полным ртом фуагра. Они авторитетны, влиятельны и неприлично богаты. Они заказывают музыку этой жизни, они берут, что хотят, быстро и решительно. Одним прыжком, как ягуар, пожирающий антилопу. Они бесстрашны и непоколебимы, их жизнь проплачена на долгие годы вперёд. Сценарий давно написан, роли распределены… Они настоящие мужчины, без страха, совести, чести и души!

Они машины, накаченные деньгами и амбициями, которые ужасно живучи в нашу озлобленную эпоху, как тараканы, и ничего с ними не сделаешь. Ни Богом, ни Дьяволом их не возьмёшь, куда уж Луису до них, когда он до сих пор страх как боится завести с Эйнжелом тот самый откровенный разговор! Да, Мэри бесконечно права, утверждая сейчас, что он нерешительная тряпка, подонок, мразь, ничтожество, похотливый кобелище; список можно продолжать без конца, но в одном она не права! Луис не бесчувственный, и в том его преимущество перед Бруком, который даже собственных детей воспринимает как очередной бизнес-проект, который в будущем непременно принесёт дивиденды. До такого цинизма он ещё не докатился, хотя будучи в браке с Хильдой был катастрофически близок к этому, если бы не Эмма. Только благодаря ей душа Луиса тогда окончательно не зачерствела. Только благодаря ей! Такие вещи не забываются, разве что их насильно выгрызают из памяти в попытках построить что-то новое на пепелище старых отношений, и у кого-то это успешно получается. Беда лишь в том, что, как ни крути, в плане эмоций выйдет всё равно сплошной суррогат. Да, он может сколько угодно желать и увлекаться такой замечательной девушкой как Эстелла, но это всё равно ни к чему не приведёт. Никто и никогда не заменит ему Эмму. Никто! И это была определенно первая весомая причина, чтобы отказаться от сегодняшней встречи с девушкой, но Луис не собирался об этом думать. По крайней мере, сейчас, стоя рядом с внезапно помрачневшей сестрой, которая, чего доброго, может догадаться о его душевном смятении.
- Прости, что сорвалась на тебя, слишком многое навалилось…, - с каким-то надрывом в голосе вдруг произносит Мэри, заметив его отстранённый взгляд. - Кстати, Хильда назвала Луизу в честь тебя. Мы зовём её малышка-Лу, она просто чудесный ребёнок. Так же, как и ты в детстве, любит со всеми обниматься.
- Она хоть знает про меня? – с робкой надеждой спрашивает Луис, опомнившись наконец-то от раздумий.
- Ещё нет, - тяжело вздыхает в ответ Мэри. – Давай выпьем, нам обоим нужно успокоиться.

- Я успокоюсь только после смерти, можешь так и передать Хильде, - раздраженно заявит он, поджав губы.
- Хорошо, Луис, слово в слово, - признав своё бессилие, устало скажет Мерилин и уведёт брата в дом.

***

Это ноябрьское утро началось с кошмара, а именно – с пьяного Грега, чуть ли не вышибающего пинком дверь в квартиру Эстеллы. Она так и выскочила в прихожую в одном халате, опасаясь, что его оглушительные удары разнесут всё в щепки. Запах перегара в лицо, мерзкая ухмылка бывшего возлюбленного и его нахальные руки, шарящие по её телу через ткань халата. Господи, как же это всё выдержать, чтобы не вывернуло наизнанку от отвращения прямо на вычищенный в химчистке накануне ковёр, и где найти силы, чтобы прогнать этого опостылевшего пьяницу?! Грег большой и сильный, с агрессивным напором в пьяных глазах, а она маленькая и слабая, валится от усталости после ночи на телефоне с дражайшим Луисом.
Луис… Только мысль о нём спасала в этот ужасный момент.
- Я так и знал, что ты спишь с этим докторишкой, - с непоколебимой прокурорской уверенностью заявит Грег, дыша эфирами джина с лимоном ей в лицо. – И не отпирайся, куколка, я видел твою тачку вчера под окнами его дома.
- Ты параноик, Грегори! – нервно усмехнувшись, отталкивает его Эстелла.- Клод всегда был только моим приятелем по университету, без всякой сексуальной подоплёки. Ноль секса! Понимаешь ты или нет?!

- Рассказывай эти сказки кому хочешь, а я видел, как этот очкарик на тебя пялится!
- На меня много кто пялится, но теперь это не твоя забота, - наконец-то вырвавшись из плена его мускулов, скажет она, запахнув растрепанный халат. – Мы с тобой расстались, и поэтому я очень прошу тебя, Грег, оставить меня наконец-то в покое. Живи своей жизнью, ведь ты же так кичишься своей холостяцкой независимостью!
- Да, я не готов обременять себя семьёй, но с другой стороны, ведь когда мы встречались, нам было хорошо вместе? – масленым голосом проговорит он, решительно завладев её губами.
- Ну конечно, - фыркнет сквозь зубы Эстелла, пренебрежительно увернувшись от поцелуя. - Я же обхожусь тебе дешевле, чем шлюха!
- Шлюха бы не стала приставать с женитьбой! – в ярости прокричит в ответ Грег, оскорбленный неласковым приёмом хозяйки жилища.
- Если ты не уберёшься из моего дома, то я вызову полицию, - предупредит его она с непривычно жесткими нотками в своём милом голоске. - Я не шучу, ибо сыта тобой по горло, Грегори Майклз!
- Не забудь сообщить, когда найдёшь какого-нибудь дурака на роль своего мужа. Приеду, посмеемся! – издевательским ехидством выпалил напоследок Грег, хлопнув дверью.
«Ушёл!» - облегченно выдыхает про себя девушка, чувствуя, как у ног заскулил выбежавший из кухни щенок бордер-колли.

Он был ещё совсем глупыш, с искрящимися какой-то детской радостью глазками, которые были почти такого же цвета, как и у будущего хозяина. Эстелла решилась взять щенка у Клода, только когда узнала, что один из недавнего помёта родился светлоглазым. У неё тогда в мозгу будто что-то щёлкнуло, и она решила, что Луису просто необходимо завести именно такого пса, тем более, щенки бордер-колли удивительно преданные создания. Почти такие же, какой была её любимица Чара. Хотя нет, Чара была особенной, потрясающей, невероятно умной и преданной, с несвойственным её породе благородством во взгляде. Чара была уникальной, и Эстелла это знала слишком хорошо, чтобы даже по истечении трёх лет решиться завести новую собаку, хотя Клод не терял надежду ввести в жизнь приятельнице нового питомца. Каждый раз, когда его красавица колли Джессика приносила щёнков, он в первую очередь звонил Эстелле, расписывал во всех подробностях, какие же они милые и чудесные, но обычно дальше разговоров дело не шло.
Очень трудно решиться на другую собаку, когда в доме всё буквально пропитано воспоминаниями о Чаре, а в кладовке до сих пор хранятся погрызенные ею резиновые пищалки.

Нет, Эстелла была ещё не готова пустить в свою жизнь нового питомца. В душе ещё кровоточила рана, а в ушах всё ещё стоял гул от того рокового выстрела, словно всё это было вчера. Ганс застрелил Чару утром, когда ничего не подозревающая Эстелла ещё спала. Он выпустил ей в голову одну пулю из револьвера, расправившись со своей обидчицей с хладнокровием наёмного убийцы за то, что Чара посмела кинуться на него в тот момент, когда он градом жестоких ударов пригвоздил её хозяйку к полу.

Этот выстрел стал финальной точкой в отношениях с немецким принцем, который, по сути, оказался самым настоящим монстром, как и другие мужчины, в которых она имела неосторожность влюбляться.
В этом есть какая-то нездоровая закономерность, всё-таки Эсталле потрясающе везёт на отъявленных негодяев. Они липнут к ней как грязь к белому, заставляя прикипать всем сердцем и душой, чтобы впоследствии мучиться от этой любви. Должно быть, на ней есть какое-то проклятье, мешающее разглядеть нормальных мужчин, а может, дело в самой Эстелле и её падкости на мальчиков с изъянами. Взять хотя бы Луиса, с которым они так стремительно сблизились за прошедшие три дня, ведь он тоже дурной мужчина. Нескрываемый бабник, бывший наркоман и пьяница с богатым жизненным прошлым, где сам чёрт ногу сломит от наломанных дров. Да, он просто идеально вписывался на роль потенциального нового возлюбленного, но всё-таки это была не главная причина, почему Эстеллу так необъяснимо влекло к нему. В отличие от того же Ганса или Грега, у Луиса было что-то особенное, такое неуловимое, ещё не до конца понятное, но по ощущениям невероятного родное и до боли знакомое. Словно недостающая частичка самой Эстеллы, которая давала девушке чувство законченности своего существа. Рядом с Луисом ей было неописуемо хорошо и уютно. Такое странное чувство, родом из детства, когда слышишь его голос и успокаиваешься, даже если до этого вся жизнь летела в тартарары. А разговор струится сам собой, как воздух. Он был вдох, а она выдох, а потом они менялись ролями, и тогда ей начинало казаться, что Луис будто читает её мысли, предвкушая каждую следующую фразу. Это было волшебное ощущение, рассыпающееся приятной дрожью с волнами тепла по всему телу и застывающее легкой истомой где-то в области груди.
Всё-таки, у него безумно сексуальный голос! Такой гортанный, обволакивающий и живой. Живой! Она на секунду закрыла глаза, представив, как услышит сегодня при встрече этот самый голос и ощутила, как буквально захлебывается от эйфории, обнажающей каждый нерв в её теле. Эстелла даже боялась представить, что с ней случится, если Луис к ней прикоснётся… Наверное, она окончательно сойдет с ума, послав к чёрту здравый смысл и весь этот проклятый мир, который уже начинает готовить гневную речь о том, что этот мужчина слишком стар для неё. И даже если и так, пусть говорят, что хотят! Пусть хоть по всем каналам сегодня объявят, что она связалась с Луисом, который ей годится больше в отцы, чем в кавалеры, пускай все знают, и весь мир лопнет от зависти к пламени их предстоящей страсти. А страсти было не избежать. Эстелла это хорошо знала, поджидая сегодняшнюю встречу с каким- то тягучим волнением.

Уже ближе к вечеру, резко, как ножом по стеклу, прозвенит телефонный звонок, заставив девушку вздрогнуть и рвануть к аппарату с полыхающей в мозгу мыслью: «Луис звонит сказать, что не придёт. Затянувшиеся семейные посиделки, проблемы со здоровьем, мелкие неприятности, да мало ли причин можно найти для отказа? Испугался и спасовал».
- Эль, милая! Наконец-то я до тебя дозвонилась! – звеняще громко, плотно и сочно начал лепить слова мамин взволнованный голос, разбавляя свой бесконечный поток информации лишь запятыми. – Папа приболел, сезонная ангина... Это так ужасно, милая! Пришлось отменить выступление! Его номер сняли с программы… О Бог мой! Он просто раздавлен и выносит мне мозг уже второй день. Господи, он такой зануда, когда расстраивается, но я его всё равно люблю. Ты же знаешь. Тебе привет от него и от Жоффруа. Он, кстати, и заглядывал к нам вчера, интересовался, приедешь ли ты на рождественские праздники… Вы же дружили в детстве, это было так мило…
- Мама, я на работе! – прорвавшись сквозь до боли знакомую стену словесной информации от Лорейн Келлог, воскликнет дочь.
- Ах да! Прости, прости, милая! Постоянно забываю, что у нас тобой разница в часовых поясах, - виновато выдохнула Лорейн, переведя дух. – Но ты всё-таки подумай насчёт Жоффруа? Приличный парень, адвокат, из хорошей семьи. Не шут гороховый, как твой Грег, и не такой высомерный выскочка, как Ганс… Упокой, господи, его гнусную душонку!
- Мама, не богохульничай, - неодобрительно скажет дочь.

- А ты всё защищаешь этого гадёныша? Даже после стольких лет? Нет, ты определенно совершенно несостоятельна в выборе мужчин. Прямо как моя мать, и такая же упрямая!
- Мама, оставь бабушку и Ганса в покое. Ты же знаешь, мне неприятно, когда ты о них плохо отзываешься.
- Милая, я просто устала видеть тебя несчастной! Мы с папой любим тебя и хотим, чтобы ты вышла, наконец-то, замуж, создала хорошую семью и подарила нам внуков. Ты же знаешь, как отец мечтает о внуке! О сыне так не мечтал, когда я беременная ходила. Всё мальчика ждали, а родилась ты, девочка… Сколько упреков я наслушалась, он тебя даже на руке брать не хотел первые дни…
- Мама, я знаю всё это наизусть, - вздохнёт Эстелла. – И передай папе, что мне всего двадцать пять, а не семьдесят, чтобы впадать в такую панику. Сейчас основная масса женщин рожают после тридцати и замечательно живут.
- Эль, милая, ты пойми, такие хорошие мужчины как Жоффруа на дороге не валяются, тем более, он ведь был влюблен в тебя…
- Нам было по двенадцать лет тогда. Сейчас это всё выглядит очень нелепо и мило, не более. Думаю, он думает также, вспоминая рыжеволосую девчонку, которая случайно разбила ему в кровь нос…
- Эль…, -взмолилась мама. – Ну ради меня, приезжай, пожалуйста, на Рождество! Один крохотный денёк. С тебя не убудет.
- Ладно, я подумаю, - сдавшись, пообещает она, лишь бы унять мамин боевой настрой.
- Ох, милая! Я уверена, Жоффруа тебе понравится, он стал таким красавцем, будь я помоложе, сама бы за ним приударила, - хихикнула Лорейн и, очевидно, услышав, как уже раздраженно выдохнула дочь, быстро закруглила разговор. – Ты же на работе, Эль, я совсем забыла… Прости, прости! Ладно, я побежала готовить для папы лечебный отвар, позвоню завтра. Целую!
Разговор прервался на потемневшем дисплее мобильного, а в ушах всё ещё стоял непонятный звон от маминой трескотни.

Каждый раз одно и тоже. Почти ничего не меняется, только имена потенциальных кавалеров на роль её мужей. В том году был Пэтер, геолог из Эстонии, в позапрошлом – Дуглас, предприниматель из Сиднея, а в этом году – Жоффруа, адвокат… Вот адвокатов, пожалуй, у Эстеллы ещё не было! Хотя нет, она слишком хорошо помнит этого угловатого сутулого мальчика, с которым училась целоваться… Тогда всё это было забавным, но сейчас её меньше всего интересовал очередной приятель из прошлого.
За окном тихо горели фонари, а на столе мёртвым сном спал мобильник, разливая безнадёгу из чёрноты своего мертвого экрана. Эстелла что-то на автомате продолжает писать, чувствуя, как в груди всё сжимается, как стремительно падают краски окружающего мира… Он не придёт. Фейерверка не будет. Этот день также падёт в безызвестность, как и многие другие дни до него, разлетаясь в шлейфе прожитых лет, где лишь моменты боли присохли намертво со вкусом отравляющей горечи на губах.
И вдруг – гром содрогнувшихся небес, его негромкий, чуть взволнованный голос разрывает эту унылую пелену скорби, падающую на глаза:
- Прости, что опоздал. Меня одолели поздравляющие, - последнюю фразу он произносит с легкой усмешкой. В глазах пляшут искры алкоголя, и Луис небрежно бросает своё пальто на диван, не сводя гипнотически хищного взгляда со слегка обескураженной девушки.

Кажется, ему нравилась её реакция. Нет, она, черт возьми, ему определенно нравилась! Что может быть более привлекательным, чем разгоряченная томительным ожиданием прекрасная дева, которую ты застаёшь врасплох, практически на пике отчаяния. Разве только момент близости, когда понимаешь, что она отдается тебе вся-вся, без остатка, когда девушка полностью тебе подчинена, и в скачках стонов и всхлипов бурной эйфории жаждёт ещё теснее с тобой слиться… Да, это чистое наслаждение в первородном его виде. И Луису даже было немножко жаль, что большинство женщин совершенно не умеют говорить об этом так ясно и открыто, как Эстелла. Они бессознательно притупляют удовольствие от процесса осознанием какого-то непонятного стыда, в то время как он призывает их каждый раз решительно закопать то, что стыдно, и отдаться ему без остатка. Но так могли лишь единицы, даже болезненно помешанная на нём Хильда не могла. А вот Эстелла могла, и он это чувствовал всем своим мужским естеством, даже ещё ни разу не прикоснувшись к ней по-настоящему, слушая сейчас её поздравительную речь в этом храме знаний, Луис ощущал, насколько сильно в ней пульсирует это природное желание отдаться ему.

Достаточно неосторожного прикосновения, чтобы всё полетело к черту, но он нарочно не торопится, смакуя это приятное тягучее ощущение, электризующее воздух между ними.
- Пойдём, я испекла торт для тебя, - объявит в следующую секунду она, посмотрев в его помутненные дымом желания глаза.
- Подожди, - Луис осторожно придержит её за плечи, расслышав лишь, как глубокий и взволнованный вздох вырвется в ответ. В глазах Эстеллы тоже полыхало пламя, а лепестки губ были маняще приоткрыты.

Ей казалось, что на неё сейчас надвигается самая настоящая лавина в лице Луиса, противиться которой было совершенно бесполезно, ибо эта стихия совершенно неуправляема, и есть только один шаг к спасению – это полностью поддаться ей. Подчиниться и стать единым целым с ним и с этим обжигающим потоком, что вливают через поцелуй его властные губы, поглощая её рот в пылких прикосновениях.
- Луис, - простонет Эстелла, зарываясь пальцами в грубые вольности его посеребренных волос. – Сюда же может завалиться кто угодно…

- Никто не придёт, - уверенно отвечает он, целуя губы девушки с откровенно жадностью. – Доверься мне.
И она доверилась ему, ощутив, как комната стремительно закружилось в огненном вихре, где брошенная под ноги одежда казалась такой лишней, а голод их страсти таким невыносимым.

Слыша, как раскачиваются стеллажи с книгами, Эстелла всё время его о чем-то умоляла, задыхаясь в приятной истоме, но Луис только улыбался и продолжал. Его ласки казались приятными пытками, а с полок падали несчастные книжки, не выдерживая неистовых утех любовников, решивших осквернить этот светоч знаний и покоя. Осквернить? А разве можно осквернить что-то искренними порывами двух душ навстречу друг другу? Да, именно душ, ведь тела всего лишь были бренной оболочкой, а их тяга была гораздо сильнее простого влечения. Они сами ещё толком не понимали, отчего их так крепко примагнитило? Отчего это странное чувство полного улёта имеет привкус непонятного дежавю, будто они тысячу лет уже занимаются сексом и знают чувственные потребности друг друга наизусть, стирая все границы и падая снова и снова в опаляющий жар страсти. А потом, сбавляя темп, взлетают обезоруживающей нежностью до небес. Где Луис так трогательно переминает ей поцелуем губы, одновременно поглаживая низ живота, а Эстелла лишь приятно млеет от наслаждений, осязая каждый напряжённый мускул на его теле. Господи, да она и подумать не могла, что Луис окажется таким невероятно ласковым и обжигающим одновременно. Обычно бывает, что-то одно, а у него всего было с лихвой: и натиски страсти, и нежность, и легкая грубость, и бесконечные поцелуи, которыми он щедро скрашивал каждый эпизод чувственного представления. А ведь мужчины так часто забывают про такие ласки, но только не Луис. В любовных утехах он просто сам неутолимый Эрос.
И вот пространство обрывается яркими вспышками долгожданной эйфории, где его руки-струны бегло и гибко обнимают Эстеллу, словно пытаясь успокоить каждый приятно гудящий нерв во вздрагивающем теле.

Губы скользят по влажной щеке, и Луис утыкается, словно беззащитный мальчишка, ей в плечо, погружаясь в расслабляющее оцепенение, где Эстелла будет лишь сладко улыбаться, чувствуя, как его неединичные ресницы приятно щекочут кожу.

***

Люди глупо устроены. Священники грезят о мимолетном падении в грех, а пресытившиеся развратом мерзавцы, вроде Луиса, умиляются над обыкновенной человеческой нежностью. Простой нежностью, приглушённой уличным светом спящих улиц Риверсайда, где сам не замечаешь, как твои пальцы сплетаются с её пальцами, образуя единое целое, а она идёт рядом и просто радуется летящим снежникам.

С годами всё чаще и чаще начинаешь ловить себя на мысли, что на самом деле тебе отчаянно не хватает именно такой простой радости, а совсем не плотских удовольствий. Хотя, в тот знаменательный день Луис успел словить и того, и другого, но почему-то именно эта неспешная прогулка врежется в память больше всего, как и первые впечатления от чудного дома Эстеллы, окутанного винтажными цветами и легким беспорядком.

На первом этаже когда-то была уютная кофейня, принадлежащая некой Агате Уинслед, теперь об этом напоминала только облупившаяся вывеска на фасаде, где Луис смог разобрать только первые несколько букв. Эстелла звенит ключами, открывая дверь в эту вечно пропахшую кофе и пряностями обитель живых воспоминаний. В прихожей мягкий полумрак, большая лестница в два пролёта чернеет прямо напротив двери, а в большой комнате чуть дальше по коридору горит свет.
- Моя квартирантка, Дженис, - пояснила Эстелла. - Снимает комнату на первом этаже, но она меня почти не беспокоит. Она приходит только переночевать, днём её здесь практически не бывает.
Она бросает на него теплый взгляд, заставляя Луиса практически неосознанно поцеловать себя в мягкие губы.

- У тебя нет чего-нибудь выпить? – спрашивает в следующее мгновение он, помогая снять Эстелле пальто. - Виски, коньяк?
- Есть виски, - отвечает она и с легкостью кошки взлетает по лестнице на второй этаж, откуда принесёт не только согревающий виски, но и голубоглазого щенка, который будет торжественно вручен обескураженному Луису.
- Его зовут Бойд, он просто чудо, - поспешит представить нового питомца девушка, потрепав щенка за ушком. - Бордер-колли очень умные, и тебе не составит труда воспитать этого малыша именно под себя. Кажется, ты ему уже нравишься.
- Боюсь, не важный из меня воспитатель, - с горькой усмешкой признается он, погладив животное по мягкой шерстке. – Я даже сыновей своих воспитать не смог, а ты мне ещё одну невинную душу вверяешь. Не боишься?
- Нет, - покачает головой Эстелла. – Никогда не поздно начать исправлять ошибки…
- Только не для меня, - неожиданно мрачнеет он.
- Ты слишком строг к себе, - успокаивает его она, открывая початую бутылку виски. - Давай лучше выпьем за тебя и твоего нового друга.
- Лучше за тебя, - говорит он, сажая щенка на диван. – За меня сегодня было достаточно тостов, и практически половина из них – сплошная неприкрытая лесть о том, чтобы я прожил ещё столько же. В итоге чувствую себя практически Владом Дракулой.

- А ты, кстати, очень похож на него, - умиляется Эстелла, протягивая ему бокал с алкоголем. – А точнее, на более зрелую его версию, которая в фильме Френсиса Копполы в первых сценах принимает бедолагу Харкера.
- Где Дракула крадёт его невесту, принимая Мину за свою умершую возлюбленную? – уточняет Луис, любуясь её зардевшим нежным румянцем на щеках.
- Да, именно так, - кивает Эстелла, изящно вскинув бровки. - А на рассвете Мина отрубает ему голову, исцеляя его душу от всех грехов.
- Ты тоже мне отрубишь голову утром? – усмехается он, глотнув обжигающей крепости напитка.
- Хм… я ещё не решила, - загадочно отвечает она, поправляя ему галстук. – Утром будет видно.

Прошёл уже месяц – такой незначительный отрезок в пучине времени, но для них с Эстеллой этот месяц стал целой эпохой перерождения. Мир вновь заиграл для него новыми красками, вдохнув в Луиса поистине вторую молодость, за ощущением которой так не хотелось верить страшную цифру возраста и, подходя каждый раз к зеркалу, почти с презрением смотреть на свою седину и морщины. Он не чувствовал себя больше старой развалиной, а напротив, был полон сил и жизни, как двадцатипятилетний молодой мужчина.
Эстелла излечила его, напитав своей бесконечной нежностью, страстью и душевной теплотой как живительным нектаром, обновившим в нём мысли, чувства, энергию и даже кровь. Она будто сделала экстренное переливание своей юности и жизнелюбия, открыв у Луиса буквально второе дыхание.

Впервые за многие годы Луису так жадно хотелось жить, творить, любить и стать частью этого глобального потока «нормальных людей». У которых есть дом, любимая работа, приятный досуг и полноценная семья. Он даже всерьез как-то задумался о получении высшего образования. Подумать страшно: спустя столько лет и вздумал учиться. Увидев его на пороге Музыкальной Академии, седовласые снобы-профессора, должно быть, жутко удивились бы сумасбродному шестидесятилетнему старику с лихорадочно блестящими влажными глазами, как у влюбленного идиота. Луис мог хорошо позабавить публику, подавшись в студенты на старости лет, но спустя пару дней горячий порыв учиться оставил его так же внезапно, как и овладел. Но он всё равно был счастлив, и работа по хозяйству была ему в удовольствие, вдохновляя мастерить и строить, несмотря на суровый декабрьский мороз, когда он, между делом, обязательно старался взяться за очередную книжку по совету Эстеллы, чтобы порадовать её этим же вечером каким-то новым открытием, напитавшим разум.
А как приятно сквозь суровые, пронизанные лютым холодом сумерки, под хруст снега буквально лететь к теплому огоньку света в маленькой квартирке над старой кофейней Риверсайда.

Спешно преодолевать лестничные пролёты, словно молодой юнец, с какой-то непонятной легкостью, а потом с наслаждением прижиматься к её губам в теплой прихожей и напиваться их вкусом до опьянения, перерастающего в срывание одежды прямо у порога.

А в квартире как всегда пахнет выпечкой и свежесваренным кофе, в гостиной фоном бубнит телевизор, вещающий о приближении ночной вьюги на Риверсайд, которая заботливо укроет двух любовников этой ночью от всего опостылевшего до чертиков мира, сузив его до маленькой спальни с персиковыми обоями, где время будет больше не властно над ними, пока их голод страсти не будет утолён.

После чего Эстелла поведет Луиса в приготовленную заранее ароматную ванную, прекрасно зная, как он любит влагу и ощущение распаренного тела в теплой воде, когда за окном зверский холод.

Успокоившись, оба оденутся, и Луис вдруг неожиданно заметит, как похорошела и изменилась Эстелла за этот месяц. Глаза лихорадочно сияют, тело приятно округлилось, налилась грудь, и кажется, она раздалась в бёдрах, став похожей на его любимую гитару. Эстелла, должно быть, поправилась от бесконечного поедания пирогов, что пекла для любимого, но Луиса это даже радовало. Она стала ещё более сексуальной, а в её мягкости и уютности хотелось бесконечно тонуть.
- Моя булочка! – сказал он, в порыве сгребая одевающуюся Эстеллу в охапку своих объятий.

- Не говори так, а то обижусь, - смутилась она и тут же задорно рассмеялась ему в лицо, чмокнув в кончик носа. – Если ещё раз назовешь меня булочкой, то я буду величать тебя Карлик Нос.
- Насчет Носа я согласен, - расплылся в улыбке Луис. – А вот по поводу Карлика протестую, моя зайка.
Сказав последнюю фразу с какой-то дрожащей нежностью, Луис потерся щекой, а потом губами о румяное личико сияющей Эстеллы и, найдя губы, трепетно чмокнул их несколько раз прерывисто.
- Как прошёл твой день, радость моя? – спросил он бархатно обволакивающим голосом, помогая Эстелле натянуть чистый свитер, - у тебя сегодня большая запись была?
- Я её перенесла на пятницу, - ответила она, встряхнув волосы. – Решила устроить себе небольшой выходной. Кстати, я приготовила твой любимый пирог с мясом. Ты ужинал?
- Я перед сексом никогда не ем, ты же знаешь, - усмехнулся Луис, застегивая джинсы. – А вот после я обычно становлюсь просто зверски голодным.

- Тогда поужинаем вместе, - резюмировала она, прошмыгнув на кухню.
Послышался звон извлекаемой из шкафа посуды, включилась микроволновка, приглушенно запело маленькое радио, наполнив квартиру предновогодним хитом, который в последнее время доносился чуть ли не из-за каждого угла. Вот буквально сегодня днём, покупая в супермаркете для Эстеллы целое ассорти из плиток молочного шоколада, Луис, расплачиваясь у кассы, слышал эту песню с навязчивым мотивом, но совершенно бестолковым текстом, в котором молодой артист пел о снеге, заметающем следы былого счастья.
«Какая чепуха», - мысленно фыркнул Луис тексту навязчивой попсы, быстро застёгивая пуговицы рубашки.
Он не признавал современную музыку с её безвкусными и странными напевами, морщился от бубнящего рэпа и категорически отвергал клубные, металлически искаженные ремиксы, оставаясь поклонником задорного диско 80-х и частично рока. Однако, Луис никогда не высказывался на этот счет Эстелле, которая была более всеядной в меломанских вкусах и даже сейчас так забавно пританцовывала в ритм этой безвкусной песенки, ловко укладывая кусочки дымящегося пирога на тарелку.

Кажется, она даже подпевала, и загадочная улыбка блуждала по её губам, обнажая рвущееся из души счастье. Эстелла словно маленькая девочка, отыскавшая заветное сокровище, пыталась его приглушить и запрятать, чтобы даже Луис не видел, как оно переполняет её буквально до кроев, искрами сыплется из глаз и обволакивает невидимым ореолом света со стороны. Застыв на пороге кухни с плитками шоколада в руках, Луис поневоле залюбовался этим зрелищем и неожиданно проникся ощущением какой-то нечаянной радости, ёкнувшей в самом сердце и отразившейся пронзительной голубизной в его распахнутых завороженных глазах.
– Ах, Луис! – заметив его, прекратила пританцовывать Эстелла. – Не стой же на пороге, это к беде.

- Дурацкие суеверия, - отмахнулся он и, положив на стол стопку из плиток шоколада, опустился на стул, признавшись. - Ты потрясающе выглядишь! Буквально расцвела за последние два дня, что я даже начинаю завидовать.
- Мне!? – засмеялась Эстелла, и от звуков её смеха Луис тоже неожиданно тоже раздался смехом. – Луис, ну зачем ты притащил мне столько шоколада? Я же не удержусь и опять всё слопаю за вечер, как вчера, и в конце концов совсем растолстею, и стану похожа на коровушку.

- Причем безумно сексуальную коровушку, - подмигнул он, окидывая девушку манящим взглядом. – Ням-ням, так и съел бы!
- Тебе жирное вредно на ночь, тем более в таких количествах, - шутливо отозвалась Эстелла, садясь за стол. – Между прочим, почему ты ничего не говоришь мне по поводу вчерашней книги?
- Честно? – вскинул брови Луис, заглядывая в холодильник. – По-моему, она дурацкая, у меня в шестнадцать лет жизнь была намного увлекательней, чем у этого Холдана. А где моё вчерашнее пиво?

- Я его вылила, оно выдохлось, - ответила Эстелла, пролистывая ленту новостей в телефоне. - А по поводу Холдана ты зря, нужно было читать более вдумчиво. У автора в данном произведении довольно неплохой философский подтекст.
- Придётся идти в магазин, - будто не слыша её, отозвался Луис, больше думая об отсутствующем пиве, чем о мало увлекательном чтиве Сэлинджера.
- Какой магазин? Успокойся, - с укором устремились на него пара сапфировых глаз. – Я хочу обсудить с тобой книгу.
- Обсудим, обсудим, зайка, - отозвался он, игриво потрепав её за подбородок. – Я уверен, что после пары баночек пива буду готов обсуждать с тобой что угодно, хоть сказки Братьев Гримм.
- Какой же ты мерзавец, Луис! – пренебрежительно отвернулась она. – Ты вчера мне обещал, что завяжешь с выпивкой.
- Я сказал: после праздников.
- Если выйдешь за порог, то я запрусь и лягу спать, - решительным и твердым голосом заявила она. – Нравится пить? Пожалуйста, сиди и пей дома.
- Эстелла? – нахмурился он, испытывая легкий дискомфорт от подобного ультиматума.
- Луис, я всё сказала, - посмотрев ему в глаза, твердо отрезала она. – Я не хочу тебя видеть пьяным, мне это неприятно. Кроме того, у тебя давление из-за возраста. Ты забыл, как прошлый раз было?
- Вот только не надо про возраст, - резко сник он, и, машинально метнувшись в коридор, тут же вернулся за стол.
Они ужинали молча, слушая попсу, льющуюся из динамиков, и удары кончиков вилок о белоснежные тарелки, где постепенно исчезал сытный пирог, оседающий приятным теплом в желудке. Эстелла, несмотря на легкую неряшливость в быту, готовила просто чудесно. Это определенно была заслуга покойной бабушки, с которой Эстелла довольно продолжительное время жила в этой квартире с пяти лет. Бабушка Агата воспитывала внучку, пока родители разъезжали по всему миру на гастролях со своим джазовым ансамблем. И в итоге получилось так, что когда гастрольная жизнь родителей закончилась покупкой квартиры в Старлайт Шорз, Эстелла решила остаться с любимой бабушкой в провинции, которую не оставила и после смерти Агаты. Она прикипела всем сердцем к Риверсайду и этой старинной квартирке на окраине, с которой было связано слишком много воспоминаний, чтобы так просто выкинуть их из жизни. Многие бы назвали Эстеллу чрезвычайно сентиментальной особой для нашего сурового времени, но только не Луис. Он относился с пониманием к её привязанностям, не имеющих особого прагматического смысла. Ведь сексологу трудно найти себе стабильный заработок в таком маленьком городе, как Риверсайд, где, судя по рассказам Эстеллы, большинство жителей до сих пор остаются закостенелыми пуританами и ханжами, предпочитающими не обсуждать тему секса даже со своей второй половиной, ибо это постыдно. В большом городе она определенно могла бы добиться большего, а не перебиваться случайными заработками за счет частных консультаций и просиживать свою молодость в местной библиотеке. Какая ирония судьбы, заточать такую красивую девушку средь пыльных фолиантов, не давая миру лицезреть красоту её сапфировых глаз, наполненных какой-то не свойственной юному возрасту мудростью. Но, с другой стороны, Луис тайно ликовал, что, спрятав себя в это книжное царство, она лишила удовольствия многих других мужчин покуситься на себя. Осознание этого факта определенно приподнимало Луису ещё пару минут назад сникшее настроение, и, расправившись с ужином, он удовлетворенным и сытым взглядом окинул рыжеволосую нимфу, которая, сидя в своей излюбленной позе, печатала кому-то сообщение в телефоне.

- Неужели тебе так удобно сидеть? – решил прервать затянувшееся молчание наконец-то Луис.
- Да, - отозвалась она и, допечатав пару символов, улыбнувшись, подмигнула Луису. – А ты тоже попробуй. Вдруг понравится?
- Как-нибудь в другой раз, - уже мягче отозвался Луис и тут же вспомнил то, о чем вчера его перед уходом просила Эстелла. – Между прочим, я принёс свои детские фотографии. Целый альбом. Ты ещё пожалеешь, что вынудила меня на это!
- Это почему? – усмехнулась она, продолжая нажимать сенсорные буквы на телефоне.
- Потому что нет ничего скучнее просмотра семейных фотографий. Обычно этим занимаются или когда делать ничего, или когда хотят жениться, а у нас с тобой ни первого, ни второго не намечается. Да убери же ты этот чертов телефон! – вскипел Луис, желая привлечь внимание девушки. – Кто там тебе всё пишет?!
- Лили, у неё опять напряги с Германом, - отозвалась она. – Верни, пожалуйста, телефон, Луис.
- Лили подождёт до утра, - заявил Луис и, отключив телефон, поцеловал загрустившую Эстеллу. – В чем дело? Что-то случилось, зайка?
Задав вопрос, он опустился у колен девушки и, взяв в свои большие ладони её ручки, стал с какой-то тревогой всматриваться в эту внезапно опечалившуюся синеву глаз. Из динамиков лилась реклама новогодних скидок в новом мебельном магазине, где большой угловой диван можно было приобрести за символическую цену.
В мозгу Луиса мгновенно вспыхнула странная картинка, как они с Эстеллой прямо сейчас едут в этот магазин, чтобы купить этот самый диван, а потом, валяясь на нём, часами будут заниматься всякими приятными неприличностями. Однако, дрожащая печаль Эстеллы была где-то далеко, в недоступной Луису реальности, как и понимание причины её внезапной озабоченности, переплетенной с теплым свечением счастья, наполняющим душу. Именно наполняющим. Сегодня девушка казалась ему какой-то особенно привлекательной, родной и безгранично близкой. Луис ощущал всем телом, что нити, связующие их, стали крепче, прочнее и теснее, как никогда. Вслушиваясь в пугающее молчание и ревущий из динамика рекламный голос, он трепетно перебирал губами её маленькие пальчики на руках, думая с ужасом о том, как недопустимо далеко зашёл в утехах с этой девочкой, привязавшись к ней как оголодавший без женщины мальчишка. Однако, одновременно с этим он не мог сказать, что любит Эстеллу. Слово «любовь» на подсознательном уровне было для него кощунством всего прочего, что не связано с Эммой. Возможно, это была какая-то зацикленность или паранойя, но сломать этот барьер со стереотипом «любить можно только Эмму» он не мог, да и не хотел. Его все устраивало. Устраивало жить в доме с Эйнжем, устраивало трахать во все лопатки эту милую девочку, а после этого упиваться меланхолией в обнимку с портретом Эммы. Его это устраивало, он был счастлив и удовлетворен жизнью как никогда, но ни разу за все это время он не задумывался: а счастлива ли Эстелла? А такой ли жизни она хочет? Ведь она ещё так молода, а он как старый вампир пожирает её время, молодость и красоту… Именно пожирает и приходит в бешенство от малейшей мысли, что это все у него может кто-то отнять. Весь этот месяц он искренне считал, что заслужил эту девочку как утешение за горечь последних лет, но так ли это?

У него вдруг свело скулы от приступа непреодолимой ярости и отвращения к самому себе. И он, встав на ноги, собирался на полном серьёзе уйти. Вот так просто, молча, не дожидаясь её ответа, накинуть пальто и бежать сквозь снежную бурю неважно куда, только бы не видеть этих сапфировых глаз, ждущих сейчас от него чего-то неизвестного, что было за гранью его понимания и мироощущения.
В коридоре его настигла Эстелла, поглотив со спины своим уютом и расцветшей за эти два дня обезоруживающей женственностью.

Мягкие руки обвили его торс, закравшись под рубашку, и он погиб. Погиб в этом теплом плену, иллюминирующим каким-то странным теплом, сродни материнскому, тому самому далекому теплу, который испытывался Луис, обнимая в детстве свою мать. Это были странные ощущения, без какой-либо сексуальной подоплеки, которые усмирили внутренний гнев к самому себе, и он почувствовал, как Эстелла целует ему спину сквозь рубашку, роняя что-то мокрое и влажное. Она плачет, а он не знает, что сказать. Он не понимает, что происходит, и страшится повернуться к ней. Нельзя видеть её слез, иначе он совсем сойдет с катушек и вздумает жениться на ней. Он женится на Эстелле?! Вот уж насмешил, должно быть, сам ад в этот момент перевернулся от гогота грешников, расслышавших его безумные мысли.
- Луис, - тихо позвала его она.
- Да, Эстелла, - льется с бархатной нежностью его голос, обволакивая её теплом и будто обнимая.
Обнять голосом! Должно быть, ей это чудится, но нет, Луис умел это делать, как и разжигать в ней страсть одной лишь эсмэской так, что хоть святых выноси.
- Что случилось? – повторил он вопрос с каким-то отчаянием.
Она тяжело вздыхает, утыкаясь лицом ему в спину. Проглатывает набежавшие слезы и выдавливает из себя какое-то искусственное:
- Ничего, - шмыгает носом она. – Должно быть, это просто гормональное расстройство, у женщин такое бывает, ты же знаешь. Да и вообще мы глупо устроены! Мы очень уязвимы, особенно перед мужчинами.
- Если я как-то обидел тебя, скажи? – растерялся Луис. – Может быть, вчера в пьяном бреду ляпнул что-то лишнее?
- Нет, всё хорошо. Ты тут не при чем, это я полная дура! – с какой-то яростью выпалила Эстелла. - Завелась из-за ерунды…
В этот момент Луис не выдержал и, развернувшись к Эстелле, ласково поцеловал в мокрые от слёз губы, аккуратно убирая назад закрывающие лицо пряди непослушных волос.

Она шумно вздохнула, приятно вздрогнув от прикосновений, и пугливо уткнулась лицом в его сильную грудь, дабы он не успел прочитать в её глазах то, что со страшной силой рвалось в этот миг наружу, скручивая мысли в тугой узел невысказанных громких слов, опалённых всепоглощающими эмоциями к мужчине, стоящему сейчас перед ней. Эстелле стоило просто невообразимых усилий, чтобы обуздать этот подкатывающий к горлу порыв откровенности, который, возможно, может сейчас же погубить это робкое счастье. И она уже не сможет каждый день видеть своего любимого мужчину, обнимать его, разговаривать, придаваться страстям, смотреть вместе с ним старые французские комедии до утра или же, стоя вот так, просто обнимать его, такого большого и теплого, упиваясь родным ароматом его кожи, не имея сил до конца надышаться им.

Ни один из её мужчин не пах так сладостно и дурманно, что хотелось без остатка раствориться в нём, предвкушая полное поглощение так, чтобы частички кожи Луиса проросли в ней, и они были вечно неделимы, как новый единый химический элемент. Должно быть, она и вправду сошла с ума от всех тех безумств, что он вытворяет с ней в порыве страсти, или действительно так крепко увязла в болоте бушующей любви к Луису.
- Девочка моя, - будто прочитав её мысли, прошепчет он, проведя теплой рукой по голове с рыжими вихрами и тяжело вздохнув, добавит грустно. – Что же ты со мной творишь?
Расслышав его последнюю фразу, она сама не заметила, как расплылась в нежной улыбке, продолжая поглаживать грудь Луиса через расстегнутый ворот рубашки, а в мыслях восторженно просила, срываясь практически в крик.

«Луис, любимый мой, делай со мной всё, что угодно, но только не уходи! Всё, что угодно, но не уходи, иначе я задохнусь от собственной боли или съеду с катушек от тоски по тебе… Всё, что угодно, только останься…» - лихорадочно впивались в висок кричащие мысли, от которых лицо Эстеллы налилось трогательным румянцем.