- Хочешь кушать? – спросила мисс Шу. – Я как раз готовлю оладьи, будешь?
Я тогда лишь молча кивнул, непривыкший к такому отношению. Может, это нормально? Мы зашли в дом, где было очень уютно и раздавался запах оладий. Мисс Шу подошла к плите, где аппетитно шкворчала очередная вкуснятина.
- Иди мой руки, - туалет прямо, - и садись за стол.
Я молча выполнил это указание. Мисс Шу что-то тихонько напевала пока готовила, а я разглядывал свое новое пристанище. Дом был бревенчатым, очень светлым и ярким. Никогда не видел ничего подобного.
Я сел за стол, мисс Шу поставила передо мной стопку дымящихся оладий, спросила, чем полить – сиропом или вареньем? Видя, что я засмущался, она с улыбкой поставила на стол и то, и то, и оставила меня наедине с тарелкой, видимо, чтобы не смущать.
Я с жадностью накинулся на еду, которая оказалась такой вкусной, что я чуть было не подавился. Проглотив последний кусочек, я довольно откинулся на спинку стула, дверь открылась, в комнату с шумом ввалились дети мисс Шу, и тут же утихли. Я разглядывал их, они разглядывали меня. Девочки начали хихикать. Мисс Шу велела им идти мыть руки.
И тут я заметил, что с непривычки, с голоду или по нетерпению я заляпал весь стол и себя. Когда я заметил это, ко мне уже шла мисс Шу. Помню, я весь аж сжался, ожидая побоев и крика, но мисс Шу лишь велела мне умыться и взялась протирать стол. Это настолько меня потрясло, что впредь я старался следить за собой.
Умывшись, я еще довольно долго проторчал в туалете, тщательно осматривая себя, вдруг где пятно или кусочек еды. Ведь сейчас явно предстояло знакомиться с ребятами. Они были мне не особо рады, показали мне кровать с розовым покрывалом, сказали, что я буду спать здесь. К такому отношению я привык. Никому никогда я не нравился, почему-то, хотя я даже слово не успевал сказать или сделать нечто отталкивающее. И дети, и взрослые предпочитали игнорировать меня. Может, поэтому в дальнейшем я делал все, чтобы меня заметили.
Прожив в этом доме достаточное время, я узнал характеры всех жильцов моего временного дома. И показал свой. Девочки совсем со мной не общались, мальчишки чаще дразнились. Я пытался дружить с ними, в чем-то помогал или сам просил о помощи, но друзьями не обзавелся. Когда я у меня что-то не получалось, я очень нервничал, суетился, это не нравилось домочадцам, привыкшим к спокойной, размеренной жизни.
/////
Дальше шло описание школьных дней и жизни у опекуна, все довольно скучно и скомкано. Видимо, Артемий не особо любил вспоминать об этих днях, даже в собственном дневнике не смог раскрыться.
Паскаль быстро пробежал по тексту глазами…
/////
В относительном спокойствии прошло несколько лет. И вот, я уже подросток, считающий себя центром вселенной, идущий наперекор системы. А по факту – бунтовал, прогуливал школу, рисовал граффити, курил, пил, принимал легкие наркотики, делал тату и пирсинг, дрался, подружился с «плохой компанией». Но, все по порядку.
Я довольно рано начал курить. Сколько раз меня ловили за школой с сигаретой в руках – не счесть. А потом пристрастился к выпивке. Сначала безобидное пиво, потом портвейн и различные коктейли в алюминиевых банках, потом перешел на коньяк и ром, если были деньги или удавалось стырить их из магазина. Меня часто ловили на воровстве, вызывали полицию, составляли протоколы, грозились упечь за решетку. Но мисс Шу каждый раз слезно просила меня выпустить, мол, он больше так не будет, и полицейские велись на уговоры, относясь уважительно к ее почтенному возрасту. И каждый раз мне крепко попадало. Нет, мисс Шу не устраивала побоев и истерик. Она лишь молча осуждающе смотрела мне в глаза, от чего мне становилось не по себе. В свои года она привыкла к спокойному ритму жизни, все ее дети вели себя хорошо, нормально. Но не я. Я неоднократно сбегал из дома, шлялся где ни попадя, спал под мостом, занимался вандализмом, убегал от полицейских. И, наконец…
Оставалось совсем немного времени для осуществления моего грандиозного плана. Все дети уже улеглись спать, мисс Шу еще походила по дому, собирая игрушки, или чего она там обычно перед сном делает, и ушла к себе в комнату. Выждав для верности еще около часа, я потихоньку выбрался из кровати, стараясь не разбудить никого из ребят.
Моя одежда ждала меня на улице, тщательно припрятанная в кустах, поэтому я беспрепятственно вышел из дому, аккуратно переставляя ноги по скрипучим половицам, и оделся.
Мой план состоял в том, чтобы использовать стену мэрии под мои граффити. Бунтарство кипело в крови! Ну, и я очень хотел увековечить собственное имя, стать легендой. Это сейчас я понимаю, насколько все глупо, но тогда это казалось таким важным и почти недостижимым.
Добраться до места не составило труда, за несколько лет проживания тут я изучил город вдоль и поперек, знал каждую трещину на асфальте, каждую лазейку в заборах.
Остался последний рывок до освещенной фонарями площади, но я не спешил. Достал сигарету, щелкнул зажигалкой, с наслаждением затянулся. Мой триумф, моя победа – вот они, в двух шагах. Но я все стоял, тускло освещая близлежащие кусты огоньком на конце сигареты, смакуя предстоящее действо. Наконец, отщёлкнув пальцами на приличное расстояние окурок, я вышел на свет, беспрестанно озираясь, вытащил из-за пазухи баллончики с краской, и приступил к граффити на тротуаре.
Несколько раз мимо мэрии проезжали патрули, но я удачно выбрал место, и каждый раз нырял в ближайшие кусты. Это значительно увеличивало время моей работы, что вызывало лишь неудовольствие и тихие маты в сторону полицейских.
Наконец, все кончилось. Я сел на скамейку, прикурил, с торжеством разглядывая акт вандализма, и понимал, это лишь начало. Легендой меня сделает следующий шаг. Я затушил сигарету об асфальт и зашагал прямо к здании мэрии, на ходу доставая баллончик. Кровь стучала в висках, руки дрожали, ноги не слушались, но я подошел совсем близко ко входу и начал писать на стене.

Но завершить свой шедевр я не успел. Очередной патруль меня заметил и включил сирену на автомобиле. Кто бы знал, с какой скоростью я рванул, чуть было не растеряв все баллончики с краской, проломил кусты, зацепился штаниной за разбрызгиватель, упал, поднялся, побежал снова. Я знал этот район лучше неудачников-полицейских, поэтому через какие-то пару минут я был уже на параллельной улице и свернул в проулок. Тут я решился пойти шагом, постоянно оглядывался и прислушивался. Когда я понял, что погони нет, я громко расхохотался, чем разбудил, казалось, всех собак в округе. В радостном возбуждении я припустил к дому, ликовал, что меня не поймали, что завтра по новостям покажут мои творения.
Конечно, я надеялся, что моя ночная прогулка останется в тайне, но мечтам не суждено было сбыться. Едва я, крадучись, зашел в дом, как вспыхнул свет.
- Где ты был? – раздался строгий голос мисс Шу.
Черт.
- Гулял, - буркнул я, надеясь проскользнуть мимо опекунши, но она схватила меня за руку.
Из кармана выпал баллончик с краской, я со скоростью гепарда наклонился и схватил его, но мисс Шу конечно же заметила.
- Это что? Краска? Ты снова за своё?! – начала она и беспокойно принюхалась. – Ты курил?!
Ну, началось.
- Я уже большой мальчик и сам решаю, что мне делать.
- Пока ты находишься под моим опекунством, я решаю…
- Хватит орать, мелких разбудишь.
- Не дерзи мне, молодой человек!
- Что хочу, то и делаю, через полгода мне вообще будет плевать на чье-либо мнение!
- Но пока ты должен слушаться меня!
- Я никому ничего не должен! – взорвался я. – Если я тебя достал, так и скажи! Ты мне не мать, чтобы указывать! С меня хватит!
Я выбежал из дома, громко хлопнув дверью, и рванул в сторону парка, на ходу доставая пачку сигарет. Как же меня все достало! Этот гнилой город, эта старая опекунша, этот убогий дом с кучей детей!
/////
Паскаль помнил этот случай. На одном из сеансов Артемий рассказывал об этом, много курил в окно и не смотрел на психоаналитика.
После этой ссоры он не вернулся в дом опекуна и все полгода шатался по округе, удачно скрываясь от глаз правосудия и государства, пока ему не исполнилось шестнадцать. Теперь по закону он официально выходил из-под опеки. В этот день он явился в мэрию, проходя мимо едва отмытых граффити, и горько улыбался, ведь он так и не стал легендой. Виновника не нашли. В мэрии он лишь потребовал свои документы и не отвечал ни на какие вопросы о том, где он пропадал, хотя оборванный внешний вид говорил о многом.
Артемий жил у своего дружка на окраине города. Тот промышлял нередкими грабежами и часто брал с собой Артемия. Он был поистине гением этого ремесла, мог просачиваться куда угодно, оставаясь совершенно незаметным, открывать различной сложности замки… Об этом Артемий говорил очень мало, неизменно морщась, будто воспоминания приносили ему одну боль.