Кое-как успокоившийся Джеймс вышел из ванной, намереваясь сразу лечь спать, отвернувшись от Камиллы, чтобы не приведи небеса, она не вздумала с ним заговорить, но обведя взглядом комнату увидел, что её там и вовсе нет. Тем лучше, наверное, пошла к сыну, на кухню или к родителям, время-то ещё не позднее. Он улёгся в постель и закрыл глаза. Сон не шёл, слишком много всего случилось за сегодня, слишком яркая эйфория и слишком жестокое разочарование. Почему так произошло? Почему всё так хорошо получилось с Вай и совсем не вышло с Ками.
Думать о Вай, впрочем, совсем не хотелось, хотелось как можно глубже задвинуть в собственную память то, что счастливое событие произошло не только при её непосредственном участии, но ещё и продолжилось тем, чем совсем не обязательно было продолжать.
Всё-таки, несмотря на благие мотивы, он Камилле изменил. Мысль эта была хотя и правдивой, но неприятной, вызывала лёгкий холодок и наполняла душу предчувствием опасности. Хотя как она может узнать? Да никак, Вайолин не расскажет, она и Синди ни словом не обмолвилась, хотя прекрасно её знала, а с Ками они и вовсе не знакомы.
Да ну, Камилла полностью ему доверяет, ни разу не застал он её ни со своим мобильником, ни проверяющей карманы, чем в начале их отношений грешила его бывшая, это уже потом ей стало всё равно.
Но тревога всё равно не уходила. Кстати, а где же сама виновница этой тревоги? Джеймс открыл глаза, глянул на часы, увидел, что уже без нескольких минут одиннадцать, бросил взгляд на кроватку, в которой уже мирно спал сын, надо же, даже не заметил, когда Эжени его принесла. Так где же тогда можно быть? Болтает с Полиной? Смотрит кино?
Он встал с кровати, пригладил ладонью растрёпанные волосы и отправился искать свою невесту. Двери в комнату её родителей были закрыты, он прислушался, но оттуда не доносилось ни звука. Никого не было за компьютером и из второй ванной не слышно никаких признаков жизни. Спустился на первый этаж и быстро двинулся в сторону кухни, из которой доносились голоса.
- А я им так и сказал, что эти новые капельницы никуда не годятся, стойка отвратительная, совершенно не понимаю зачем нужно было менять установленную форму внешними финтифлюшками. По-моему, пациентам совершенно до лампочки, что там поддерживает лекарство, - рассказывал Мирослав, помешивающей чай жене.
- Камилла не с вами? - спросил Джеймс, хотя прекрасно видел, что её тут нет, но она могла и отойти буквально на пару минут по какой-нибудь причине.
- Нет, - покачала головой Полина, - мы думали вы уже спите давно.
- Кстати, нам тоже пора, - зевнул Мир и подал идею, - в ванной посмотри или в кабинете.
Ни в ванной, ни в кабинете Камиллы не оказалось, не оказалось её ни в комнате Рината, который давно спал, ни во дворе (Джеймс вышел наружу, окинул взглядом бассейн и окрестности). Лёгкая тревога уже перестала быть лёгкой.
Где же она может быть? Не сбежала же в самом деле?
Чёрт бы побрал этот огромный домище с множеством комнат, - стал раздражаться Джеймс, но толкнув дверь в самое последнее необследованное помещение - её бывшую спальню, так и не переделанную в гостевую комнату, обнаружил свою пропажу.
Камилла лежала на неразобранной кровати лицом к стене и никак не отреагировала на его появление.
- Почему ты здесь? - недоумённо спросил он, подходя ближе.
- Просто хочу побыть одна, - тусклым голосом ответила невеста.
Джеймс насторожился и растерялся одновременно. Одна? Зачем? Она и так была одна днём, когда он был на работе
- Что-то случилось? - осторожно спросил он, - Я тебя обидел?
- Да, - кивнула она всё так же не поворачиваясь, - Джеймс, извини, давай завтра поговорим, я справлюсь с эмоциями и смогу всё нормально объяс..., - она не договорив последний слог судорожно вдохнула, стараясь сдержать рвущийся наружу всхлип.
У него дрогнуло сердце. Чёрт, каждый раз как он видел её слёзы, понимал, что ранил её трогательную, доверчивую, внутри всё переворачивалось и острое чувство раскаяния совершенно туманило разум.
- Ками, - взвыл он, сел рядом на кровать и осторожно погладил её по вздрагивающему плечу, - прости меня. Пожалуйста. В который раз прости. Я стараюсь, но вот такой я вспыльчивый, вначале психану, потом думаю.
Наклонился, обнял, прикоснулся несколько раз губами беспорядочно повторяя "Ками, Ками..." Сейчас он снова чувствовал вину, но совершенно другого порядка, не какую-то умозрительно существующую, никогда ему не высказавыемую, а настоящую, обернувшуюся реальными слезами, льющимися из её глаз.
Она поднялась, украдкой вытерла глаза и неловко ткнулась ему в грудь. Он бережно обнял её.
- Знаешь, Джеймс, у меня такое ощущение, что всё будет хорошо. Нужно просто немного подождать и всё наладится. Правда.
Он кивнул. Странно поверить, но сейчас он вдруг подумал, что вечерняя неудача не так уж и важна.. Сейчас, когда истерика улеглась, он и сам надеялся, что всё будет хорошо, к тому же веру подкреплял сегодняшний удачный опыт. Может и правда нужно было подождать, всё-таки это не машина, которую смазал и она бодро пошла шуршать шестерёнками, это организм, который не может вот так с полпинка восстановиться в полном объёме. Нужно будет попробовать завтра... или через пару деньков, но если один раз заработало, заработает и ещё, куда денется. Никуда не денется, а вот она...
- Ками, а как много тебе нужно времени, чтобы организовать свадьбу? - спросил он, чувствуя быстрее забившееся от внезапной мысли сердце.
И тут внезапно понял, что они ни разу не обсуждали саму церемонию, он и понятия не имел, какую свадьбу она хочет устроить, с каким размахом. Он еле заметно поморщился, представляя широкомасштабную церемонию с сотней гостей, обязательной фотосессией и прочими сопутствующими финтифлюшками. Они с Синди женились скромно, родители не особо выделили им денег, да и всё равно основные финансы уходили на подготовку к рождению ребёнка. А вот Мирослав, скорее всего захочет отгрохать дочери свадьбу попышнее, ещё придётся пререкаться по поводу денег, Джеймс собирался всё оплатить самостоятельно.
- Да пару недель, наверное, - отозвалась поразмышлявшая Камилла, - от силы месяц, но это вряд ли.
- Так быстро? - удивился он.
- Ну да, а что там готовиться. Поженимся в тесном семейном кругу, выберу платье, его подгонят по фигуре. Ты подберёшь себе костюм. Свадебное путешествие всё равно нам не светит, впрочем, мы и так живём у моря, грех жаловаться.
- В тесном кругу? - он немного напрягся, это что, она не хочет показать всем, что выходит за него замуж?
Хочет, чтобы они поженились кулуарно и никто не видел с кем именно она пойдёт под венец? Но через пару вдохов успокоился, ведь он сам каких-то две минуты назад не хотел масштабного празднества, да и если быть откровенным, разве у Фиртов толклась уйма народу? Они и так по сути общались лишь тесным семейным кругом, а приглашать каких-то едва знакомых особей для количества и вовсе глупо. Он задумался кого бы хотел пригласить он сам. Конечно, Шона, друга, который в общем-то и познакомил их с Камиллой, первого её клиента...
- Чему ты улыбаешься? - спросила Ками.
- Да вот, вспомнил, как Шон уговаривал меня обратиться к психологу, а я отнекивался, что ни во что такое не верю, да и вообще как мне может помочь девица, которая едва старше моей дочери.
- Джеймс, - забеспокоилась Камилла, - давай вернёмся в спальню, там Китос один, я переживаю.
- Конечно, ты больше не сердишься на меня? – попытался получить какие-то гарантии он.
Она на секунду задумалась, а потом неуверенно помотала головой.
*********************
- Мы расскажем ей что было с её сыном?
- Конечно нет.
- А если спросит?
- Уйди от ответа.
- Вообще пора её вызывать.
- Вы разве сами не справляетесь?
- Она плетёт волны мягче всех...
- Тогда вызывайте. Но не вздумайте ей сказать, что её старший сын - бог.
- Разумеется.
Камилла
Я бултыхалась в привычно не слишком радостных, мутноватых, хоть и красивых сновидениях, но выбора у меня не было никакого, ведь с того времени как забеременела Майком, мне на долю выпадали самые обыкновенные сны, какие сотнями тысяч видят люди по всей планете. Разные, когда хорошие, светлые и яркие, когда подёрнутые комковато-грязной илистой тьмой, но обычные сны, которые нет нужды запоминать, всё равно в них нет ничего кроме пустоты. И как скучала я, едва оказавшись за гранью яви по прежней своей ипостаси тонкой полупрозрачной плетельщицы.
В обычных своих дневных хлопотах, я не то что не страдала, а даже не вспоминала о том, чего лишилась, но по ночам иссушающая тоска отравляла мне сердце. Представьте хоть на миг художника, который не может больше рисовать, лучшего бегуна, оказавшегося в инвалидной коляске и вы меня поймёте. О каким ограниченным мне казалось пространство обычных снов, когда память так остро хранила воспоминания о том, как было ТАМ.
В наследство от прежних талантов мне осталась лишь способность полностью осознавать себя в любом сновидении, которой я, впрочем, пользовалась не так часто, предпочитая забыться полным погружением в очередные вибрации реальности.
Но сейчас я позволила себе осознать, что нахожусь в сновидении и просто грустно бродила по чисто подметенным дорожкам какого-то созданного моим услужливым воображением парка. Смотрела вдаль на туманные разводы горизонта, тосковала и надеялась. Надеялась так, что от неожиданно прозвучавшего знакомого голоса не испугалась, а радостно затрепетала.
- Камилла, - мягко позвала меня прежняя наставница, - пора возвращаться.
Я улыбнулась, раскинула руки и посмотрела в небо, которое уже разноцветилось знакомыми розовато-лиловыми сполохами. Глубоко вдохнула и полетела вверх.
Небеса! Настоящие небеса, до чего же хорошо снова быть здесь, окунаться в прозрачно-белёсые нити пространства и летать, парить над распростёртым сонным миром, выполняя свою работу. Я протянула руку, поймала бело-серебристый поток сновидений и начала плести.
Наконец, я дома.
Карина
- Лучше не говорить ей, что Линноэрт убит, - скрестив руки на груди и погрузившись в себя негромко проговорил мужчина.
Сидевшая рядом женщина помолчала, бросила взгляд в окно, потом посмотрела на собеседника и твёрдо возразила.
- Я так не думаю.
- Она и без того ненадёжна и нестабильна, только представь, что устроит если узнает, что его больше нет. Вразнос пойдёт.
- А ты представь, что будет, если мы скажем, что его просто перевели в другое место.
- Что будет? Да ничего не будет, подождёт-подождёт, а потом потихоньку забудет его и дело с концом. Будем подкидывать ей какие-нибудь простенькие задания, чтобы отвлечь.
- Она только обозлится на нашу контору, которая неизвестно по каким причинам забрала у неё Линноэрта, потом обозлится на него, что он бросил её, не сказав ни слова и даже никак не собирается с ней связаться, а потом поймёт, что тут её ничего не держит, выполнять наши задания она не намерена, бросит всё, уедет в Русалем к этой своей подружке и тогда ничего не попишешь, придётся её ликвидировать, а о Жани-Шелте забыть.
- И что же изменится, скажи мы ей о смерти куратора? - досадливо потёр нос мужчина, он уж точно не собирался разбрасываться агентами направо и налево, пусть даже такими ненадёжными как эта.
- Нужно сказать так, чтобы у неё появился внешний враг и враг этот не мы, - холодно чеканя слова, что свидетельствовало о сильной задумчивости проговорила женщина, - Враг этот - Азиевра, которая отняла у неё мужчину. Сказать ей - наш единственный шанс. Она скорее всего станет неуправляема на какое-то время но после этого мы либо точно её потеряем, либо она навсегда станет наша.
Женщина не сказала своему собеседнику всего, она не собиралась раскрывать карты и выносить на всеобщее обсуждение ситуацию, препарировать перед окружающими тонкие движения души мадемаузель Ренар, в прошлом Карины Фирт, нет, это удовольствие она хотела сохранить для себя.
Ей была интересна эта строптивая недоагент Жозефина, девушка, а если быть более точной, то девочка, юная дерзкая девчонка, единственная, кто смог так близко подобраться к Жани-Шелтю потому что была точно такой же как и он. Женщина питала к ней едва уловимую, лишь дразнящую ароматом расположения симпатию, но сама того не зная уже была готова отстаивать её перед своими чего бы это ни стоило ей самой.
Она была немало удивлена, что вдруг решила вернуться к старой, доброй, но порядком наскучившей роли куратора и опекать эту сложную, взрывоопасную девчонку. Хотя в таком решении не было ничего странного, она сама бы ни капли не удивилась, помни некоторые из своих снов. Снов, вызванных легким шелестом проехавшегося по лбу незримого ангельского крыла. Но она их не помнила.
Я была на удивление спокойна. Не плакала, не билась в истерике, не рвала на себе волосы, даже не грустила, вот что странно, испытывала лишь лёгкое сожаление о том, что события повернулись для него не самым лучшим образом.
Сегодня мне сказали, что Линноэрт не вернётся. Его убили. Азиеврская разведка его поймала, пытала, перестаралась и он умер.
Я сказала "спасибо за информацию", кивнула и пошла домой.
Взяла футболку, которую он надевал чаще других, обернула ею один из его париков, обняла получившийся свёрток и отправилась на кладбище.
Тут похоронены исключительно иностранцы, ведь покойников в этом краю принято сжигать и развеивать пепел с горы, поэтому могил крайне мало. Нашла неподалёку небольшой лист железа, орудуя им как лопаткой, выкопала неглубокую ямку и опустила туда свою поклажу, сдобрив несколькими каплями, сорвавшимися с нижних век.
Его гибкое тренированное тело уже сожрано языками пламени. Он никогда больше не откроет свои медовые глаза, никогда не улыбнётся мягкой ироничной улыбкой и я больше не смогу пропускать между пальцами его непослушные жёсткие вихры.
Прощай, Линноэрт, я не знала, как тебя звали на самом деле, но я тебя любила. По-своему, как умела.
Прощай. Я буду тебя помнить.
Всегда.
Я шла и внутренне гордилась собственной стойкостью, которую колебала только еле заметная тонкая, звонко вибрирующая струна, отчаянно стонущая неподалёку от сердца.
Да, я гордилась.
Тогда я ещё не знала, как меня порвёт через каких-то полчаса.
Я вошла в дом.
Я просто туда вошла, как входила сотни, тысяч раз до этого, просто закрыла за собой дверь, просто привычным, машинальным жестом повернула ключ в замке, наклонилась, чтобы расстегнуть сапог и тут на меня градом, словно горох из треснувшего мешка покатились воспоминания. Сколько раз я вот так вот разувалась, вяло процедив "привет" под его внимательным взглядом, когда он приходил раньше меня. Сколько раз я то и дело поглядывала на дверь, ожидая, когда же он наконец явится домой, после своих шпионских заданий. Сколько раз я ставила перед ним тарелку с едой, фыркала, пинала в бок, сердилась, целовала в сосредоточенную, склонённую над планшетом макушку. Утыкалась лбом в его спину ночью, прижимала к себе обнявшую меня руку, язвила, издевалась над его бесчувственностью. Отдалась ему в первый раз в жизни, сделала от него аборт, любила его, любила как никого и никогда.
Чёрт!
Слёзы крупными каплями падали на так и не расстёгнутый до конца сапог, а я стояла в дурацкой полусогнутой позе и не шевелилась, даже руку не могла поднять, чтобы стереть солёную воду с век.
До меня только сейчас дошло, что его больше нет.
Выпрямилась. Обвела чумным взглядом комнату, в которой он больше никогда не появится. Медленно, цепляясь за собственные ступни побрела к дивану на котором он любил валяться с неизменным своим планшетом и устало рухнула на серовато-белую обивку.
Его нет, Карина, больше нет.
Мысль сложно пробивалась через спешно выстраиваемые многострадальной психикой защиты, но неуклонно, шаг за шагом, неотвратимо продвигалась внутрь моего сознания.
Его не будет.
Моя грудь исторгла странный звук, похожий на вой, я крепко обняв себя руками наклонилась вниз, так и застыла, беззвучно шевеля губами, по буквам складывающими три слога.
Лин-но-эрт.
Перед глазами всё мелькали картинки. Как я впервые увидела его, поражённая ударом молнии в самое сердце, как заполошно трепетали ресницы, когда его ладони сомкнулись на моей талии, как всепоглощающе разверзалось инферно, рождённое его поцелуями. Как он открывал мою дверь отмычкой, а я хотела треснуть его сковородкой, как оставила спать на диване, как впервые появилась здесь, ругаясь из-за домашних обязанностей. Как он учил меня математике, как посвящал в тонкости обнаружения слежки, как в тире направлял руку, сжимающую пистолет, ставил мне удары, исправляя огрехи прошлых наставников...
Чего мне не хватало?
Он же был со мной. Был, был, был, я сколько угодно могла смотреть на него, касаться, целовать, кормить, пихать, царапать, прижимать к себе, что угодно могла с ним делать, он всё терпел, что бы я ни хотела с ним сотворить. Плевать, что он меня не любил, плевать, он же совсем никого не мог любить, но он был рядом, а теперь никогда больше не будет.
Я снова застонала в голос, вскочила на ноги, схватила первый попавшийся под руку предмет и со всех сил бросила его об пол. Непонятно зачем стоявшая на полке шкафа никогда не используемая пепельница покатилась, не понеся ни малейшего ущерба. Это меня разозлило, я метнулась в другой конец кухни, схватила тарелку и с оглушительным звоном расколотила её о столешницу.
Стало немного легче.
Я, воя, как подстреленная росомаха разбила следующую тарелку, потом ещё одну ещё и ещё, пока тарелки не закончились, потом пошли в ход блюдца, пиалы, салатницы и стаканы, пока пол под ногами не покрылся битыми осколками самых разнообразных конфигураций. Рука потянулась за чашкой и я, переведя взгляд на то, за что уцепились дрожащие пальцы, застыла на месте. Это была его любимая чашка.
Не совсем любимая, просто из неё он пил чаще, чем из других, она была высокая с синими полосками. Я немного бесилась, когда видела её у него в руках, ведь эту чашку он предпочитал той, которую подарила ему я. Поднесла несчастную посудину ближе к себе, обняла её и разрыдалась.
Мне. Было. Плохо.
Мне было совсем кранты.
Я поставила чашку на стол подальше от края и отпрянула назад, будто от гремучей змеи. Какая глупость, какая невыносимая глупость, сохранять его любимую чашку, когда его самого больше нет. Как пошло и мерзко то, что я тут устроила, как гадки мои слёзы, как бесстыдна истерика. Зачем это всё, какая разница, если его нет в этом мире?
Его нет! Нет! Нет! Нет! Не-еееет!
Он умер!
ОН УМЕР!
Умер, Карина, мёртв, его убили, пытали, резали, мучили, потом не долго думая сожгли и дело с концом. Он не придёт больше.
Я металась по комнате, схватившись пальцами за волосы, пытаясь вырвать их с корнем, потом изо всех сил пнула диван коленом, потом щиколоткой, потом стала исступлённо лупить по нему кулаками, не жалея собственного тела.
Я хотела, чтобы мне было больно! С размаху приложилась об угол шкафа, чуть не развалив его до основания. Я хотела, жаждала физической боли, мне нужно было хоть что-то, способное выдернуть из затянутого чёрной плёнкой нутра, в котором, тяжело перекатываясь, плескалось горе.
Но саднящее колено было слишком слабым, мизерным неудобством, оно не могло отвлечь даже на пару секунд, поэтому я взяла тонкий и узкий стеклянный осколок, один, из великого множества его обретавшихся на полу собратьев и провела по руке, тупо наблюдая, как появившаяся царапина набухает кровью.
Боли не было, душа болела во сто крат сильнее.
Тогда я подрагивающими от не прекращающихся рыданий пальцами потянулась к вывалившейся из шкафа бутылке. Сердце скрючилось от мелькнувшего воспоминания о том, как я поила Лина водкой из точно такой же бутылки перед тем вынуть из него пулю. Нет! Не помнить! Нет, я не буду! Никогда больше ничего не вспомню, никогда!
Сорвав до мяса ноготь выдрала пробку и, облизнув губы, приложилась к горлышку.
Горячая жидкость огненной волной полилась в меня, обжигая рот, гортань, слабея где-то глубоко внутри на дне желудка. Я давилась, кашляла, плевалась, утирала, катившиеся градом слёзы, но глоток за глотком пила. Захлёбывалась болью, вытирала рукавом такую малоромантичную деталь как сопли, вдыхала воздух и снова пила. Снова и снова, пока из стеклянной дуры больше было не выжать ни капли. Тогда я бросила пустую посудину в груду осколков и прислушалась к себе.
Ничего не изменилось. Внутри всё так же билось отчаяние, мозги лишь слегка поплыли, немного замедленно реагируя на сигнал да движения стали неуверенными, словно тело вдруг расшнуровало все завязки и чтобы поднять руку нужно было приложить немного больше усилий.
Почему меня не взяло? Может мало выпила, слишком много проливая на себя, а может, истыканный отравленными шипами комок внутри меня не растворить одной лишь бутылкой.
В мозгу пронеслась ясная как молния мысль: мне нужно ещё! Она билась, заполняя собой всю голову такая громадная и правильная, конечно, надо ещё, конечно. Небеса, как прекрасно было думать о том, что мне нужна новая бутылка. Новёхонькая, точно такая же, как валяется слева от умывальника, только полная. Бутылка мне нужна, я буду думать о ней. О чём угодно буду думать только не о том, что Лин умер, не о развеянном по воздуху пепле в который превратили его тело. Нет, у меня есть цель и я должна к ней идти, мне просто нужна бутылка, ничего сложного.
- Ни-иче-его слож-жного, - шептала я, вытаскивая из кармана телефон, - по-озвонить в доставку. Где она? Во-от же и она.
Я рассмеялась. Таким же весёлым заплетающимся голосом прогундосила в динамик о возлюбленной моей долгожданной новой бутылке, а в последнюю секунду голову посетила ещё одна здравая мысль и я решила, что три бутылки гораздо лучше одной.
- Ч-ч-чтоб два раза нннне вставать, - резюмировала я и снова захохотала.
Я хохотала и хохотала, откинув голову и раскинув руки. Сотрясавший моё тело смех то и дело прерывался спазмами, но я упорно исторгала его из себя несмотря на то, что было совсем не весело. Но так лучше. Да, да, лучше, я буду смеяться пока не привезут мою бутылку, буду ржать, как лошадь, словно всё в порядке, скоро придёт Линноэрт и будет занудно распекать за устроенный вертеп. Да, так и будет, пока гогочу севшим голосом я верю в это.
Кое-как добралась до двери, сунула каких-то денег курьеру и жадно, словно вынырнувшая на поверхность утопленница приложилась губами к горлышку.
Чёрт, нужно же ещё снять крышку. Я снова хихикнула, стала пытаться открыть, но ничего не получалось, пальцы совсем меня не слушались, запоздало отзываясь на намерение, тогда я изо всех сил треснула бутылкой о стол и злополучная пробка отлетела вместе с горлышком. Хотела сунуть обезображенную посудину в рот, но не преуспела, неровный стеклянный край больно впился в щёку, тогда я стала лить прозрачную жидкость в чашку. Его чашку. Ту самую, с синими полосками. Водка не всегда попадала в цель, поэтому на столешнице образовалось небольшое озерцо. Плевать, теперь некому ругать меня за беспорядок, некому иронично приподнимать бровь, вспоминая как я обзывала его неряшливой свиньёй.
Жадно сделала глоток, потом второй, потом ещё сколько-то глотков, я прилежно глотала даже тогда, когда в чашке больше ничего не осталось. Это не имело значения, значение имело только то, что внутри мне становилось немного легче. Совсем немного, но это всегда лучше, чем ничего? Так ведь?
Я уже могла отойти от стола и побре... погрести к дивану. Нет, в спальню не поднимусь. Ни за что не поднимусь. Свалюсь с лестницы как пить дать. Дать пить. Смешно. Я дала себе пить и теперь мне почти хорошо. Почти. Если только не помнить о том, что Линноэрт умер.
Не дойдя до дивана каких-то пару шагов я опустилась на пол, скрючилась там в позу эмбриона и горько заплакала. Мне было очень себя жалко, словно мелкому ребёнку, которого оставили дома, не взяв с собой на ярмарку. Было так же обидно, что он бросил меня дома, а сам ушёл куда-то. Почему? Зачем? Взял бы с собой. Пусть бы я бездыханная лежала рядом с его холодным телом, ожидая кремации, всё лучше, чем валяться на полу нашего бывшего дома в полном и вечном одиночестве.
Чёрт, почему я не взяла с собой бутылку с остатками пойла, теперь до неё слишком далеко.
С этой прекрасной мыслью я то ли уснула, то ли отрубилась, во всяком случае, покинула этот жестокий и тягомотный мир.
Утро началось прекрасно. Как минимум две минуты после того как открыла глаза я ощущала только дикую ломоту во всём теле, жуткую головную боль, резь в глазах и такую сухость, словно в рот мне насыпали все пески египетских пустынь, ещё и тальком полирнули для убедительности. Но по крайней мере целых две благословенных минуты я, озабоченная телесными проблемами, не помнила, что Линноэрт умер. Но они прошли, и свинцовая неотвратимость реальности снова придавила меня, ненадолго вырвавшуюся из-под её плиты. Я попыталась застонать и заплакать одновременно, но плакать было нечем, да и стонать пересушенным горлом оказалось мне не под силу.
- Тебе нужно пить много воды, - раздался рядом со мной чей-то голос, я без особого интереса, но с огромным трудом подняла голову и увидела перед собой материализовавшегося Джея.
- Иди в пень, - еле выдавила из себя начало фразы, - и без тебя тошно.
- Карина, надо, у тебя обезвоживание, - передо мной вдруг появилась чашка (не Линова) с прозрачной жидкостью.
Я зло оттолкнула посудину от себя, не знаю даже почему, из чувства противоречия видимо. Чашка перевернулась, вода растеклась по полу, но мне было всё равно и так после вчерашнего комнату сложно было назвать чистой.
Джей однако не собирался сдаваться и через секунду зачем-то схватил меня и поднял на руки, я наморщила нос, от взорвавшейся петардой головной боли. Ангел тем временем отволок меня в санузел, уложил в ванную, вставил шланг от душа в мой приоткрытый рот и пустил воду. Радикальные меры значит? Ну да, от обезвоживания можно ведь и кони двинуть, а он затем ко мне и приставлен, чтобы не дать скопытиться раньше времени.
Я, прикрыв глаза, послушно глотала. Горлу стало легче, но в остальном организме улучшения не наблюдалось, впрочем, сейчас я была этому только рада, чем сильнее болит тело, тем меньше болит душа.
Через какое-то время ангел удовлетворился количеством налитой в меня воды и повернул кран, а я незамедлительно этим воспользовалась.
- Джей. А ты мне дашь умереть хоть когда-нибудь? Не буду же я жить вечно?
- Не будешь. Как только родишь дочь, я от тебя отстану.
Дочь? Я даже нашла в себе силы удивиться.
- Что ж ты мне позволил сделать аборт?
- Во-первых, не в моей компетенции позволять или не позволять тебе что-то, а во-вторых, это всё равно был мальчик.
Мальчик. Ещё один импульс боли пронзил мои несчастные внутренности. Мальчик. У меня был бы от него сын, хоть что-то осталось бы от него в этом мире, кроме нескольких страниц досье, которые будут пылиться в архиве с пометкой "погиб".
- Джей, - совсем тихо прошептала я, даже не прошептала, а просто обозначила губами, - Я знаю, что ты не должен... но скажи, пожалуйста, у него есть дети?
- Есть, - сжалился надо мной ангел, я облегчённо выдохнула и открыла глаза, но снова зажмурилась, свет больно ранил сетчатку.
Наверное, надо было что-то делать, снять вонючую одежду, помыться, вылезти из ванной, учиться жить дальше, но я просто лежала и ничего на свете не хотела.
Единственное моё желание всё равно невыполнимо.
Не знаю сколько прошло времени, такое понятие как время всё равно перестало для меня существовать, ведь независимо от того сколько пройдёт часов, дней или недель, ждать от будущего совершенно нечего, он всё равно не вернётся, а остальное меня мало волнует.
Из ванной я всё-таки выползла, просто надоело лежать там, пялясь в одну точку. Притащилась на кухню, обвела чумным взглядом последствия вчерашней истерики, нашла недопитую ёмкость с водкой и сделала глоток…
Так я стала проводить свои дни. Не знаю сколько их там прошло, я только пила, стонала, валялась на полу, иногда ела потому что Джей настырно зудел в моей не прекращающей болеть голове, что нужно периодически закидывать в себя какую-нибудь пищу. Чем ещё занималась? Страдала и впадала в анабиоз, сном это нельзя было назвать, просто какое-то полубодрствующее отупение, нормально заснуть у меня не получалось. Меня ровным счётом ничего не интересовало в этой реальности, я просто лежала, вспоминала, ощущала притупившуюся, но уже ставшую практически родной внутреннюю боль и не собиралась ничего менять.
- Ты на работу выходить собираешься? – я вяло повернула голову на источник звука и увидела перед своим лицом пару начищенных до блеска ботинок. Едва ли они принадлежали Джею, он, конечно, всегда представал передо мной в одежде-обуви, дабы не шокировать видом бесполого ангела, видимо, но к понтам склонен не был и такой китч на себя бы не напялил.
Повернув голову, что отозвалось привычным всплеском боли, я обнаружила, что меня посетил мой патрон собственной персоной, о котором я за все эти дни даже ни разу не вспомнила. Интересно как он вошёл, неужели я забыла запереть двери или он воспользовался отмычкой?
- Нет, - процедила сквозь зубы я, надеясь, что он поскорее уйдёт.
Но он, естественно, не ушёл, брезгливо, но несильно пнул меня носком ботинка и произнёс.
- Ну ты и свинарник здесь устроила, ничего не скажешь. Как только твой хахаль это терпит? Или он ещё не в курсе, готовишь сюрприз к его возвращению?
- Он не вернётся, - очень мрачно и очень зло отозвалась я, несмотря на казалось бы всецело охватившую меня апатию одно желание всё-таки появилось, сильно захотелось макнуть его холёную рожу в унитаз и пару минут там подержать.
- Оу, это многое объясняет, значит ты так остро переживаешь конец романа? Парнишка тебя бросил и ты вместо обычной женской истерики решила уйти в запой? Оригинально, но не умно, Жозефина. Честно говоря я был о тебе лучшего мнения, не думал, что тебя так трогают такие прозаичные вещи.
Желание поближе познакомить Жани-Шелтя с собственным унитазом становилось всё сильнее, я почти впала в ярость от того, что не смогу это осуществить. Шеф тем временем без дела не сидел, точнее не стоял, едва ли он согласился бы присесть хоть на одну поверхность в этом доме. Порыскав по комнате он отыскал мой уже давно севший телефон, вытащил оттуда симку и вставил в какой-то другой аппарат.
- Конфискую у тебя пока что сигнальный образец, мало ли что ты с ним можешь сделать, а он денег стоит. Взамен дарю обычный, его можешь разбивать об стенку сколько влезет. До утра ещё поваляйся, но если завтра я не увижу тебя на работе, можешь вообще никогда не приходить.
У меня не осталось слов, поэтому я просто показала ему средний палец.
- Как хочешь, - без особого интереса сказал он и направился к дверям, по пути наступив на мою, согнутую в непочтительном жесте руку.
Я застонала, прижав к себе попранную конечность. Пусть катится на все четыре стороны, никуда я завтра не собираюсь идти.