- Мы поженились сорок лет назад. У нас была настоящая ирландская свадьба, отплясывали джигу всем Риверсайдом и были счастливы, черт побери, как дети. Ты понимаешь, Луис, у нас с Энн ни черта не было, но мы были счастливы, - разглагольствовал подвыпивший Трент, заскочив к соседу за пару дней до Рождества. – А теперь у нас есть ферма, два грузовика, хозяйство, сыновья, внуки, а мы друг друга с трудом перевариваем. И вместо того, чтобы сейчас помогать ей, развешивать новогодние гирлянды, я сижу с тобой и накачиваюсь пивом. Скажи мне, какого черта мы стали такими жалкими спустя сорок лет?
- Я не знаю, Трент, - хлебнув пива, пожал плечами Луис. – Может быть, вам стоило развесить, раз всё так скверно?
Протерев затуманенные алкоголем глаза, Трент тяжело вздохнул и потянулся к пятой бутылке пива, очевидно, заметив, что приятель сегодня слушает его в пол уха. Луис и вправду, в этот вечер был неважным случашателем, да и компаньоном по распитию тоже. Любезно открытая приятелем бутылка пива лишь слегка пригублена и отставлена в сторону. То ли пиво оказалось сегодня каким-то неважным, то ли Луис был слишком погружен в свои тяжелые думы о вчерашнем разговоре с Эстеллой, который заставил всерьёз призадуматься о будущем их связи. Связи! Подумать только, насколько его вчера передёрнуло от её слёз, что теперь он, с испугу, абстрагировался даже от слова «отношения», не говоря о чувствах, которыми были так полны её бездонные колодцы глаз. Святые угодники, как она вчера на него смотрела! Как пылающая внутри лучина, как грешница на своего искусителя. Глаза Эстеллы как-то странно искрились, будто соперничая со световым шоу, которое не спрятать и не заглушить, как ни старайся. А она старалась, и Луис просто не мог не заметить, как она уже второй день сияет этой феерией влюбленных восторгов. Он слишком хорошо знал такие вспыхнувшие взгляды, чтобы не понять, до какой крайности она уже успела раздуть в себе это чувство. Эстелла люб… Нет, даже в мыслях это произносить страшно! Он отказывается это признавать, ибо до вчерашнего вечера всё так хорошо у них складывалось, а теперь… Кого черта вообще она посмела его полюбить!?
От досады Луис сломал уже вторую сигарету, почувствовав, как сухие частички табака рассыпались между пальцев.
- Энн для меня слишком много делает, а я, балбес, даже вшивого подарка не купил ей на Рождество, - тем временем продолжал сокрушаться Трент, шмыгая носом. – Ты не думай, что я скупердяй какой. Нет. В былые времена дня не приходило, чтобы я не порадовал Энн какой нибудь милой безделушкой. Взять хотя бы тот набор с деревянными ангелочками, казалось, самодельная безвкусица, но она радовалась, как ребёнок, и я тоже радовался, глядя на её счастливое лицо. А теперь всё изменилось, Лу. Я не дарю Энн подарков, не говорю ей, что она красива, даже несмотря на свои морщины. Хорошенькую женщину в любом возрасте видно, уж тебе ли не знать, но самое страшное, что я стал воспринимать всё как должное. Всё, что она для меня делает: тепло, заботу, уют, ласку, и чем больше Энн мне этого даёт, тем равнодушней я это проглатываю. Я стал черствым! Неблагодарное и черствое ничтожество – вот кто я!
- Да-да, должно быть, так и есть, - равнодушно отозвался Луис, выбросив ещё одну испорченную сигарету.
- Дружище, да ты совсем меня не слушаешь сегодня! – с укором вдруг заявил Трент.
- Прости, голова сегодня почти не варит.
- Может тогда ирландский виски? Он отлично прочищает мозги, - подмигнул приятель и, пошарив в своей рыбацкой сумке со снастями, извлек на стол пузатую бутылку, где было немного золотисто-коричневой жидкости. – Тут, правда, нам с тобою лишь по глоточку – мы с ребятами всё выпили, пока морозились целый день с удочками у прорубей, но, думаю, для прочищения мозгов больше и не нужно. Давай стаканы, Лу!
- Возьми в шкафчике, справа от раковины.
- Всё-таки, это очень скверно, Лу, что с возрастом мы перестаём дарить своим любимым женщинам подарки. Как-то неправильно это, не находишь? А? – прополоскав стаканы под проточной водой, спросил вдруг Трент, пытаясь снова вовлечь приятеля в интересующую его тему разговора.
-
Не знаю, - отозвался в ответ Луис. - Я никогда ничего не дарил Хильде, скорее наоборот, это она в меня вкладывалась телом, душой и своей банковской картой. Ты смотрел фильм «Американские жигало»?
Приятель кивнул, разливая остатки алкоголя.
- Так вот, это было примерно также, только на немецкий манер.
- Знаешь, Лу. Я конечно не проповедник и уж тем более не Господь Бог, чтобы тебя судить, но тем не менее – ты мерзавец!
Впервые за весь вечер оба неожиданно рассмеялись, развеяв атмосферу взаимного уныния, закравшегося в души мужчин в канун Рождества. У каждого из них были разные причины, чтобы хандрить в эти предпраздничные дни, когда по всем канонам положено было готовить рождественские венки, покупать зеленые ели и печь мясные рулеты. Во всех домах Риверсайда мясной рулет был испокон веков традиционным праздничным блюдом, как и запеченная утка с апельсинами, которую было принято всегда ставить в центр рождественского стола, а ещё отовсюду пахло грогом и корицей.
Пройдетесь в предрождественскую неделю по улицам Риверсайда – и голова закружится от этих дразнящих ароматов. Изо всех домов и городских кафетериев пахнет пряностями. Люди здесь любят пряности, как и шумные гулянья на площади. В эти дни в центре города не протолкнуться, все скупают подарки на ярмарке. Луис тоже как-то случайно забрёл туда, но так ничего и не купил из-за толкучки. Он терпеть не может большие сборища людей, а тем более толкотню, и даже вездесущий рождественский дух тут не поможет.
Всё-таки в Сансет-Велли все иначе в эти дни. Снега почти нет и идёт дождь. Чаще всего на Рождество шел дождь, из-за чего городская ёлка была похожа на печального великана в поблёкшей мишуре, но для Луиса эта ёлка так и осталась самой лучшей на свете. Он до сих пор помнит, как мама вела его в один из таких дождливых дней через площадь. На нём были жёлтые сапожки, а в руках горячий пирожок, купленный в привокзальном лотке. Они направлялись в гости к старой одинокой тётушке. Луису было пять, он ел горячий пирожок с повидлом и держал за руку любимую маму, которая ещё не успела нарожать ненавистных пищащих братиков. Она была только его мамой, которая почти никогда на него не кричала, но это всё кончилось со смертью бездетной тетушки, когда отец тем же годом, купив небольшую ферму в пригороде, перевез их в новый дом.
Луис не любил тот дом. Ненавидел постоянно толкущийся народ. В доме буквально негде было притулиться, чтобы побыть наедине с собой, да и на улице тоже от людей не скроешься.
Вездесущие соседи так и лезут со всех сторон со свежими новостями да пустой болтовней. Временами ему казалось, что он задыхается в этой большой семье, где понятия о личном пространстве до такой степени размыты, что, лёжа ночью в неудобстве и тесноте вместе со своими братьями, он слышал, как за тонкой стеной родители занимаются тем, о чём не принято было говорить вслух. В такие моменты презрение к собственному происхождению достигало в нём критической точки кипения.
Теперь же, спустя годы, Луис иначе смотрел на многие вещи и вполне искренне начинал задумываться о том, что, возможно, останься он Мюллером, его жизнь сложилась бы лучше и даже счастливее. Вместо бесполезной учебы в Музыкальной Академии, он занялся, как отец, фермерским делом, и у него непременно бы всё получилось. Всего пару лет непрерывного, упорного труда – и Луис уже сам встал бы на ноги. Со своими деньгами, полноценным хозяйством, возможно, автомобилем, который так и остался для него мечтой. И кто знает, может быть, в какой-нибудь из светлых дней, судьба свела бы его с повзрослевшей Эммой, чтобы они могли любить друг-друга, не боясь быть осужденными обществом или кем-нибудь ещё.
Они поженились бы и прожили долгую жизнь в своём фермерском домике, как прожили все эти годы Трент и Энн.
Эйнжел вырос бы в полноценной семье, а может быть, у них ещё родились дети? Да, скорее всего, у них с Эммой родился бы ещё один мальчик, только каким он мог быть, Луис не представлял. Может быть, он был похож на Эйнжа, а может, и нет. Неважно, главное, что это был бы их совместный ребёнок, которого он искренне бы любил.
Прямо как Трент любит своих сыновей, но это лишь запоздалая фантасмагория его разыгравшегося воображения, которая лопнет, как мыльный пузырь, в следующую секунду, выбросив Луиса из идеальной проекции альтернативной жизни в неуютную кухню, где сейчас стоял стойкий запах алкоголя и рыбы.
От отравляющей реальности ему предательски защипало глаза – одна скупая слеза спряталась в морщинках возле губ.
Эмма давно мертва, а вместо этого он откровенно использует эту прекрасную девушку, чтобы ностальгировать о той, что уже никогда не будет принадлежать ему. Да, он имел наглость несколько раз представлять Эмму вместо Эстеллы, тем более, это не так уж и сложно, у них практически один типаж внешности. Однако, на тот момент Луису это казалось невинной шалостью, он и подумать не мог, что это очаровательное создание в него влюбится. Теперь мужчина бесконечно сожалел о своей беспечности.
В последнее время Луис приходит к ней всё позже и позже. Он подсознательно начал отдаляться от неё и самое страшное, что Эстелла это вчера почувствовала. Да, определенно, она всё прекрасно понимает, иначе к чему был этот приступ слёз. Вчера она была сама не своя. Светится счастьем, и одновременно какая-то недосказанность подтачивает её изнутри. Должно быть, ей надоело ждать от него каких-то поступков. И в этом они очень похожи с Трентом – они оба ни черта не делают для своих женщин, только потребляют и потребляют их жизненные ресурсы, как обычные кровососущие паразиты. А ведь Эстелла за этот месяц стала ему по-своему дорога, и Луис не без нежности вспоминал первые совместные вечера, проведенные в её доме, когда они только познавали друг друга. Она пекла для него пироги, терпеливо выслушивала его душевные излияния и всегда чудесным образом находила нужное слово, чтобы вселить в его сердце лучик тепла и света. И это не говоря о тех потрясающих мгновениях страсти, которые Эстелла подарила ему.
А что же Луис? Что подарил он ей, кроме собственной персоны, пораженной возрастным кризом, что называется «бес в ребро», и нескольких плиток молочного шоколада? Ничего. Абсолютно ничего, а апофеозом его потребительского отношения к ней стало то, что он сам не заметил, как влюбил её в себя.
Но самое страшное, даже не то, что он не любит Эль, а то, что каждый раз, обнимая её, он непроизвольно начинает думать об Эмме. Черт возьми, они и вправду похожи, даже тембр голоса у них одинаковый. И это, наверное, многое объясняет, почему спустя столько лет его так неожиданно заклинило на этой девочке из библиотеки, которая, увы, обречена быть лишь плагиатом умершей Эммы.
«Идиот! Старый козёл!» - злился сам на себя Луис, когда, спровадив друга, остался в долгожданном одиночестве.
Нужно было решительно выпутываться из всего этого, пока не поздно. Пока Эстелла окончательно не успела привязаться к нему. Да, она сейчас влюблена, но что такое влюбленность? Это что-то мимолетное, приятное томление, которое улетучится, как дым, спустя пару месяцев. Да, это не страшно, тем более для такой красивой девушки как она, которая при желании сможет заполучить абсолютно любого мужчину. С её-то женственностью и шармом. Луис не сомневался, что она сможет найти себе в будущем хорошую партию, более пригодную для чего-то большего, в том числе для семьи. Эстелла ведь мечтает о браке и очень страстно хочет детей, он это заметил, когда она с какой-то грустью и неприкрытой нежностью рассказывала ему о новорожденном малыше одной своей знакомой. Равнодушная к теме материнства женщина никогда не будет так умиляться над улыбкой чужого малыша, да и ещё пересказывать эти впечатления своему любовнику. Луис тогда не понимал, зачем она рассказывает ему это, а теперь ему было искренне жаль Эль. Жаль, потому что вопреки всей своей нежности к ней, он не мог ей этого дать – ни семьи, ни тем более ребёнка. Да и если бы он и решился, вопреки своим принципам, жениться на ней – у них вряд ли получились бы дети. Всё-таки, он уже не мальчик, и шестьдесят – весьма приличный возраст, даже для такого темпераментного мужчины, как он. Кто знает, что у него там по репродуктивной части? Может, уже давно полный аут, так что разрыв, безусловно, будет лучшим выходом из этого тупика, в котором они сейчас оказались.
Однако, сначала Луис должен компенсировать свою неблагодарность. Ему следует сделать для неё что-то особенное, по-настоящему удивительное и неожиданное, чтобы её глаза засветились от радости. Да, он этого хочет. Он очень хочет сделать Эль счастливой, пусть не на всю жизнь, но на один вечер точно. Устроить один сказочный вечер – Луис в состоянии это сделать, и, кажется, бережно сохраненный остаток отступных после развода с Хильдой придется как раз кстати. Как же хорошо, что в своё время Эйнжел отговорил его от покупки автомобиля, предложив просто оставить эту сумму на случай каких-нибудь непредвиденных расходов. А сейчас был именно тот самый случай.
Не теряя ни секунды драгоценного времени, Луис взял из бюро в гостиной документы и, накинув пальто, отправился в ближайшее отделение банка. Народу почти не было, а за стеклом обсуживающего окна сидела приятная девушка, которая мило улыбнулась мужчине, когда он заявил о своём намерении снять всю имеющуюся сумму и закрыть счёт.
Пока работница банка улаживала все необходимые процедуры с закрытием счета и просрочными кредитками, тень сомнения успела несколько раз закрасться ему в душу. А вдруг Эстелла откажется пойти с ним в общественное место? Ведь они ни разу не появлялись вместе на людях, да и ещё средь бела дня. Кто знает, может она вообще стыдиться своей связи с ним? Он вдвое старше неё. Будь Луис на месте отца Эль, он, наверное, озверел бы от ярости, прознав про такую новость. Утешало только то, что её родители проживают в Старлайт Шорз. Как хорошо, всё-таки, что у него сыновья. С женщинами всегда одни проблемы.
- Мистер Лёвенфельд, поставьте, пожалуйста, подписи в местах, отмеченных галочками, - любезно попросила девушка, прервав мысленные метания мужчины.
- Хорошо, - опомнившись, сказал он.
Луис быстрыми штрихами разбросал вензель из двух «LL» и, в приподнятом настроении, отправился в ювелирную лавку.
***
Часы на стене показывали почти пять вечера, когда Эстелла, уже отчаявшись дождаться последнего пациента, засобиралась домой. В маленьком кабинете для консультаций сегодня было на редкость неуютно, или ей просто так казалось?
После вчерашнего разговора с Луисом всё было как-то не так, словно после неудавшейся вечеринки. Когда воздушные шарики сдулись, повсюду горы мусора, а ты, недоумевая, смотришь на все остатки былой роскоши и думаешь – а был ли праздник? Хотя, в случае Эстеллы, был больше уместен вопрос: а было ли у них с Луисом будущее? И пусть отрицательный ответ напрашивался сам собой, она по-прежнему отказывалась это признавать, теша в своём сердце слабую надежду на то, что ещё в силах перекроить эти отношения для чего-то более глубокого. Тем более теперь, когда врач подтвердил её опасения насчет ребёнка. У них будет ребёнок, дитя их обжигающей страсти – слово «любви» предательски рвалось из груди, но застревало комом в горле, воскрешая тревожные воспоминания, как Луис случайно назвал её Эммой.
В ту ночь его поцелуи и ласки были как никогда наполнены проникновенной нежностью, а бархатистый голос пылко выдыхал в сладкой истоме «девочка моя!», «как же я люблю тебя!» От этих слов у Эстеллы всё внутри так сладко задрожало и запылало, что в груди, казалось, не хватает уже воздуха от бессловесного жара. Пять секунд запредельного счастья. Пять секунд полного единства с ним. Пять секунд святой уверенности, что Луис по-настоящему любит её, и вся его нежность отныне принадлежит только ей. Пять секунд радости за их будущего малыша. Пять секунд рвущегося восторга, благодарного вскрика и дрожащего в каждой частичке её души нетерпения от желания поскорее рассказать ему о малыше. Она никого не забудет эти пять потрясающих секунд, когда её окрыленная душа готова была даже воспарить от счастья из бренного тела… А потом мрак, будто свет выключили или огрели чем-то тяжелым и тупым по голове. Финишируя на своём страстном марафоне, Луис резко хватает её за руки, буквально впечатывая в мягкую постель и целуя лакомые губы, практически неосознанно, тихо роняет вслух это отрезвляющее – «Эмма».
Это была не просто своеобразная пощёчина ей, как женщине, а самый настоящий удар под дых, после которого хотелось вскочить с кровати и бежать в ванную, чтобы дать волю негодующим слезам. Один Бог, наверное, знает, каких сил ей тогда стоило остаться рядом с Луисом и ещё выдавливать благодарную нежную улыбку, глядя в его бесстыжие глаза.
Эстелле было очень обидно в тот момент, да и какой женщине понравилось бы такое? Однако, на следующее утро она нашла удобное оправдание для любимого Луиса, сославшись на его болезненные воспоминания о прошлом. В конце концов, Эмма давно умерла и вряд ли сможет как-то помешать их отношениям, но, с другой стороны, нет ничего хуже, чем вечная борьба со старым призраком, тем более некогда любимой женщины.
«Не хочу об этом думать!» - она решительно оборвала цепочку своих размышлений, чувствуя, как внутри непроизвольно начинает закипать раздражение только при одной мысли об Эмме.
А нервничать ей сейчас было нельзя, учитывая её деликатное положение. Малышу нужна спокойная и радостная мама, а всё остальное она как-нибудь решит. Вот немного отдохнёт, выпьет горячего чая и, набравшись храбрости, сама позвонит Луису, чтобы рассказать о малыше. И будь что будет. В любом случае, он имеет право знать, главное, в самый последний момент не спасовать, как вчера вечером, когда в её руках было просто миллион поводов, чтобы заговорить о беременности, но не хватило духу воспользоваться. Какая же она, всё-таки, трусиха, или просто слишком сильно боится потерять Луиса? Наверное, всё вместе.
Выйдя на улицу, Эстелла с наслаждением глотнула свежего морозного воздуха. Сначала шёл мелкий снег, а потом постепенно крупные хлопья заполнили весь город, сделав его черно-белым, как на рождественской открытке. Лишь зажженные фонари и праздничные гирлянды на фасадах домов рисовались теплыми пятнами. Повсюду уже царствовал дух Рождества, даже в маленькой аптеке на углу, куда она заскочила, чтобы купить выписанные доктором витамины для беременных и легкое успокоительное. Из радиоприемников звучали праздничные песни, а все витрины магазинов были переполнены объявлениями о скидках. Сейчас все скупают подарки, продумывают праздничное меню, ведь сочельник уже завтра, а у неё даже ёлка до сих пор не наряжена. Маленькая ель, купленная накануне, всё ещё грустит на лоджии, припорошенная снегом.
«Нужно попросить Дженис нарядить её», - подумалось Эстелле уже на подходе к дому, где, к своему удивлению, она обнаружила чёрный «Линкольн» Фогеля. И первое, что бросилось ей в глаза, так это угрюмая физиономия Грега.
Он был всё в том же сером свитере с высоким воротником и в чёрном пальто. Лицо выглядело помятым больше обычного из-за трёхдневной щетины, а чёрные угольки глаз чуть насмешливо посматривали на неё с интересом.
Эстелла уже была готова занять оборонительную позицию по отношению к бывшему возлюбленному, как вдруг появившаяся из автомобиля персона Лили сразу расставила всё на свои места. Грег здесь не по своей воле, и определенно не для того, чтобы пытаться предъявить ей счет за старые обиды, он всего лишь привёз жену хозяина. Осознав этот факт, девушка мгновенно успокоилась.
Лили, облаченная в белую роскошную шубу, была похожа снежную королеву, а новые бриллиантовые серьги, подаренные Германом, только ещё больше подчеркивали этот образ. Правда, сама подруга, несмотря на своё напускное благополучие, совсем не выглядела счастливой и вскоре сама откровенно призналась в этом, едва только Эстелла успела разлить по чашкам горячий чай.
- Герман что-то задумал. У нас уже две недели сплошное затишье. Называет меня «птичкой» и все последние вечера проводит со мной. Я даже над книгой спокойно работать не могу!
- А в чем проблема? – улыбнулась Эстелла. – Взяла ноутбук, ушла в другую комнату и работай, сколько твоей душе угодно.
- В этом-то и проблема, - вздохнула Лили. – Он не даёт мне побыть в одиночестве и перериодически под разными предлогами, разговорами и просьбами, отвлекает моё внимание. Будто специально, хочет, чтобы я не уложилась по срокам, оговоренным с издательством, а теперь ещё и эта рождественская поездка в Париж к его родственникам. Чувствую, именно там в час Х и вскроется истинный мотив его приступа галантности – и он, вместе со своими сёстрами, устроит мне двойной воспитательный прессинг.
- Я что-то не совсем понимаю, - растерялась Эстелла. – Ты так давно мечтала о том, чтобы Герман уделял тебе внимание, а теперь, когда это внимание есть, ты опять недовольна.
- Я просто слишком хорошо знаю Германа! – воскликнула Лили. – А также все его способы воздействия на меня, а то, что он делает сейчас, уже было однажды. Он тогда довёл меня буквально до истерики безостановочной тирадой оскорблений в мой адрес. И мне кажется, в этот раз будет точно также.
- Я бы на твоём месте уехала бы к Леди Альме в Берлин на все праздники и даже записки ему не оставила, - посоветовала Эль, питавшая давнюю и взаимную антипатию к мужу подруги. – Пусть сидит и ломает голову, где ты.
- Нет, я так не могу, – покачала головой Лили. – Он после операции, ему противопоказаны такие стрессы, да и я не прощу себе, если у него вдруг откроется кровотечение на нервной почве. Но в тот же момент, я, наверное, сейчас всё отдала за то, чтобы он оставил меня в покое. Здесь в Риверсайде. Пусть берёт Викки, хоть всю свою свиту, и улетает в Париж, а меня оставит здесь. Это единственное желание, которое меня мучает последние дни.
- Я, кажется, всё поняла, - улыбнувшись уже мягче, сказала Эстелла. – Дело всё в том пианисте, да? У вас с ним были какие-то планы на Рождество?
- Да, - расстроено вздохнула Лили, – но теперь это неважно. Герман отправил его в отпуск до января, и мы теперь почти не видимся.
- Может быть, я как-то могу тебе помочь?
- Нет-нет, – покачала головой она. – Не хочу тебя впутывать в это дело. У тебя и так проблем хватает. Кстати, как там продвигается твой роман с тем невероятным мужчиной? Ты так феерично его мне расписывала, что мне даже стало любопытно.
Тяжёлый вздох непроизвольно вырвался из груди Эстеллы, вихрем закружив в голове беспокойные мысли о Луисе, их малыше и о том, с каким лицом она преподнесёт вскоре своему отцу новость о том, что кажется, связалась с его одноклассником, который когда-то имел наглость увести у него невесту буквально из-под носа. Всё-таки у судьбы просто потрясающее чувство юмора, которое, в конце концов, больше смахивает на едкую иронию над людскими судьбами. И осознание того, что Луис тот самый одноклассник её дорогого папочки, о котором тот до сих пор без крепкого словца не вспоминал, пришло к ней именно в тот момент, когда, казалось бы, хуже уже не будет. (Будет милая, будет!) А именно – вчера вечером, когда Луис буквально добил её шутливой фразой о том, что не собирается на ней жениться. Нет, конечно предложения руки и сердца она от него не ждала, но он, сам того не зная, неожиданно проехался по больному месту, как бульдозер по и без того побитому автомобилю. А может, это просто беременность так обострила в ней чувствительность? И на самом деле не было ничего ужасного в тех словах. Трудно сейчас сказать, но вчера она чувствовала себя именно раздавленным автомобилем, которого любимый хозяин вот-вот спихнёт на помойку, как делали многие другие до него. А потом она вроде успокоилась.
Луис заботливо напоил её чаем, да и ещё загладил свою вину долгим и страстным поцелуем, когда его постоянная привычка поглаживать ей живот во время таких нежностей, вдруг приобрела какой-то особенный смысл.
Будто он чувствовал, что теперь Эстелла носит под сердцем его крохотное продолжение. Это было так приятно, как и слушать потом его откровения за просмотром старых чёрно-белых снимков. Вот Луис совсем крошка на руках у ещё худенькой Марты, а вот он уже рослый парень с хулиганским прищуром на снимке, снова обнимает уже постаревшую мать. Эта фотография вызвала у него в душе особый трепет:
- Мама, помнится, шутила, когда в четырнадцать лет я неожиданно вымахал ростом почти с отца: «И как я умудрилась родить такого коня, как ты?»
Они оба не заметили, как улыбки почти одновременно расцвели на их лицах. И казалась, будто Луис впервые раскрывал ей свою душу и говорил о тех вещах, которыми не делился ещё ни с одной женщиной на свете. Даже с Эммой. Он сам как-то вскользь ещё в начале знакомства сетовал на то, что не мог говорить с Эммой о своих проблемах, а вот Эстелле он неожиданно открылся. У неё даже какое-то приятное покалывание появилось во всём теле, когда Луис, передавая очередной снимок, вдруг так нежно придержал Эстеллу за руку, будто благодаря за то, что она, сама того не зная, помогла ему выпустить старую закупоренную боль из сердца.
И в этот самый момент, когда, казалось, прежняя идиллия была восстановлена, Луис сунул ей под нос свою школьную фотографию. И, показав пальцем на её отца, спокойно так сообщил:
- А это Стеф, мы с ним в ансамбле вместе играли и даже дружили какое-то время, пока я у него невесту не отбил.
- Хильду? – только и смогла выдавить из себя она, всё ещё не веря своим глазам.
- Да, - усмехнулся так же спокойно Луис. – Стеф был по уши в неё влюблён, но, увы, безответно. Я это сразу понял, как только увидел их вместе.
- А как была его фамилия? – аккуратно спросила Эль, всё ещё надеясь на ошибку. Мало ли похожих людей на свете? Мало ли блондинов Стефанов бродят по Симландии?
- Келлог. Стефан Келлог.
И тут ей стало по-настоящему дурно, а перед глазами запрыгали противные сиреневые искры. Луис! Её любимый, обожаемый Луис – тот самый негодяй, от подобных которому папочка так старательно просил её в детстве держаться подальше. Как это может быть? Должно быть, это какая-то ошибка?!
- Папа этого не переживёт, если узнает, - бледнея от ужаса, скажет она уже на следующий день, пересказывая всё случившееся Лили.
- Господи, Эль! – выдохнула немного шокированная подруга. – Выходит, ты беременна от одноклассника своего отца?!
- Да, - глотнув остывшего чая, кивнула она. – Но я не представляю, как ни тому, ни другому сказать об этом, учитывая, что у обоих слабое сердце.
- А как же всё так вышло?! - продолжала недоумевать Лили то ли от изумления, то ли из-за чисто женской зависти. – Вы что же, не предохранялись совсем? Это на тебя так не похоже.
- Долго рассказывать, - уклончиво отозвалась Эль, пряча набежавшую вдруг улыбку. – Да теперь это и не важно. В любом случае, я твердо решила родить этого ребёнка. С ним или без него…
Эстелла сама не заметила, как у неё немного задрожала губа на последнем слове.
Да кого она обманывает сейчас? Себя? Лили? Или всех сразу? Как она теперь будет жить без Луиса, когда всё здесь буквально пропитано им? Без него жизнь уже никогда не станет прежней.
Все изменится, уже изменилось и продолжает трансформироваться прямо сейчас, в эту самую секунду, когда Эстелла выскочит в другую комнату, сжимая дрожащей рукой мобильник. На дисплее высветится его имя, а сердце от приятного волнения забьётся быстро-быстро и упадёт куда-то вниз, едва Луис успеет произнести первую фразу:
- У меня для тебя сюрприз, радость моя!
***
Сочельник пришёл вихрем очередного снегопада. Всё заволокло белой пеленой, будто праздничную выпечку, сдобренную сахарной пудрой. Тротуары, улицы, дома, даже воздух, казалось, был наполнен кружевными снежинками, которые так странно поскрипывали под ногами спешащих куда-то горожан. От всего этого у Луиса поднималось настроение.
Он вышел из цветочного магазина и зашагал как никогда уверенно и легко, несмотря на то, что под ногами было скользко от тающего снега. На перекрёстке, практически у самого дома Эстеллы, какая-то женщина средних лет одарила его восхищённым взглядом, оценив сначала интересную фактуру лица, безмерно широкие плечи, высокий рост, стройную фигуру, а затем как-то трагично выдохнула, отведя взор от роскошного букета красных роз в его руке.
Она, очевидно, приняла Луиса за вечного романтика, из тех, которые на протяжении всей жизни не устают заваливать своих дам охапками цветов и надоедливо нашёптывают на ушко всякие сентиментальные глупости. Всё это было так забавно, учитывая, что это первый стоящий букет, который он решился подарить живой женщине, а не возложить к надгробию любимой Эммы, не говоря уже о том сюрпризе в бархатной коробочке, который теперь мирно ждал своего часа. Луис впервые в своей жизни так основательно потратился на женщину, что самому всё происходящее казалось лишь кадрами какого-то тошнотворно лирического фильма, в котором ему сегодня, по иронии судьбы, предстоит отыграть главную роль.
- Поторопись, зайка, а то мы опоздаем, - напомнил он с ласковой полуулыбкой, вручив ей букет. – Такси подъедет с минуту на минуту.
- Сейчас, только поставлю цветы в воду, - метнулась в кухню она, а потом неожиданно спросила с ноткой нескрываемого сомнения в голосе, - а ты уверен, что нам стоит идти в «Лузитанию»? Всё-таки это такое пафосное место с салфетками, и окружением там своеобразное. Мне кажется, тебе там будет не совсем комфортно. Мы могли бы сходить в пиццерию…
- Эль! – Луис мягко прервал её. – За меня не переживай, мне будет комфортно абсолютно везде, если рядом будешь ты.
- Тебе не стоило так на меня тратиться.
- Тем не менее, я уже потратился, - спокойно констатировал он. – Поэтому расслабься и просто получай удовольствие. В конце концов, хотя бы на Рождество могу я побыть добрым волшебником?
Эстелла добродушно засмеялась в ответ.
- Значит, ты сегодня вроде моего персонального Санта Клауса?
- Именно, - кивнул он, помогая ей надеть пальто. – Я хочу, чтобы этот вечер стал для тебя особенным.
- Луис… - взволнованно выдохнула она, посмотрев в его глаза с такой обескураживающей теплотой, а может быть, и любовью, что ему захотелось провалиться на месте от своего намерения уже завтра утром проститься с ней.
Всё оказалось гораздо сложнее, чем он смел предполагать каких-то пару часов назад, и лишь осознание того, что впереди ещё был целый вечер, а возможно, и ночь, придавали ему новой порции уверенности относительно принятого накануне решения о разрыве.
В «Лузитании» сегодня был настоящий аншлаг. В банкетном зале с античными колоннами было не протолкнуться, а от легкого гула людских голосов, переплетённых со звуками живой музыки, создавалось навязчивое ощущение птичьего базара. Правда, на более утонченный лад. Скучающие мужчины – все как один в праздничных фраках с бабочками, изысканно одетые женщины – с посмертными масками фарфоровых бездушных кукол. В их ушах поблескивают огоньки бриллиантов. Красных, зеленых, голубых… Голливудские улыбки, наигранный смех и бокалы в руках на тонких ножках с маленькой вишенкой в каком-то изысканном напитке, о цене и вкусе которого Луис мог только догадываться.
Практически сразу к ним подошел сияющий дежурной улыбкой метрдотель, который на смеси французского и симлиша оказал им своё радушное приветствие, после чего проводил к забронированному столику, прямо возле одной из колонн. Это было просто идеальное место: здесь было не так слышано других гостей и одновременно открывался чудесный вид на сцену и праздничную ель, сверкающую огнями.
- Желаете шампанского или коктейль? – спросил администратор, окончательно убедившись, что новоприбывшие гости благополучно размещены.
- Нет, спасибо, - отказался Луис, стараясь держаться как можно более непринужденно, несмотря на внутренний дискомфорт от атмосферы вездесущего светского пафоса.
- Может, вам тогда принести сразу La carte?
- Да, пожалуй, - кивнул он, быстро сообразив, что речь, очевидно, шла о меню.
Щёлкнув пальцами, метрдотель подманил к себе одного из официантов и, немного, посовещавшись, они решили заказать телятину в винном соусе, салат с тунцом и бутылку «Дон Периньён», а на десерт Эстелла выбрала швейцарское мороженое со свежими фруктами.
- Я и подумать не могла, что когда-нибудь снова окажусь здесь, - призналась она, когда их оставили наедине. - Последний раз я была в «Лузитании» ещё с Гансом…
- У тебя плохие воспоминания с этим местом? Мы можем уйти, если хочешь, - вдруг забеспокоился он.
- Нет-нет, - успокоила его Эль. – Наоборот, воспоминания очень хорошие, и я безумно рада, что сейчас здесь. С тобой…
Она хотела взять его за руку, но Луис неожиданно отпрянул от её прикосновения, словно от ожога, замяв неловкость напоминанием о том, что сегодня здесь будет петь одна французская певица. Эстеллу это немного смутило, но потом она подумала, что он просто напряжён из-за непривычной помпезной атмосферы, царящей в ресторане.
Однако, стоило отдать Луису должное, несмотря на чуждое для себя окружение, он держался ничуть не хуже матёрых франтов местной элиты. Прямая спина, выдержанная спокойная речь, плавные движения рук. Очевидно, Эйнжел накануне тщательно отрепетировал с ним все эти тонкости. Конечно, не всё было безупречно, но, по крайней мере, было видно, как Луис старался держать лицо, и упаси Бог, ни словом, ни жестом, не выдать в себе простого сельского парня или помотанного жизнью повесу. И самое приятное, что всё это он делал сегодня ради неё. Ради неё облачился в шикарный голубой фрак, впервые так тщательно был выбрит и даже, кажется, надушен каким-то баснословно дорогим парфюмом. Судя по изысканным ноткам абры и легкому аромату апельсина - это был великолепный «Сен Лоран», который в своё время очень ценил избалованный семейным достатком Ганс.
Хотя, возможно, это было лишь банальным совпадением. Ведь у Эйнжела за годы гастролей во Францию наверняка собралась целая коллекция различного парфюма, и «Сен Лоран» стал лишь приятной случайностью, но она предпочитала не вдаваться в детали. Самое важное, что сегодня он был неотразимым только для неё. Без единого намёка на ту, чьё имя она предпочитала бы никогда не вспоминать.
- Милая Эль! - Луис торжественно обратился к ней после того, как в их бокалах уже искрилось благородное вино. - Я очень благодарен тебе за всё, что ты для меня сделала.
- Луис, перестань! – смущенно заулыбалась она. – Ты так говоришь, будто я тебе жизнь спасла.
- В какой-то степени так оно и было, - уголки его губ тоже улыбнулись в ответ. - Когда я тебя встретил, то во мне что-то переменилось. Даже не знаю, как это объяснить, будто я был безнадёжно болен, а теперь вдруг снова стал здоров.
Луис как-то по-доброму усмехнулся от своих собственных слов, а её взволнованное сердечко пропустило один удар, оборвавшись в сладком предвкушении чего-то важного, которое он, секунду спустя, стал старательно искать в своём нагрудном кармане.
- В общем, это тебе, моя радость! – сказал немного скомкано он, спустя мгновения, поставив перед ней аккуратную бархатную коробочку в которой сияли блеском голубых сапфиров восхитительные серьги.
Ах, сердце Эстеллы затрепыхалось, словно маленькая колибри в клетке, а в глазах вдруг набежали непонятно откуда взявшиеся слёзы.
- Прости меня, я выгляжу идиоткой… - наконец-то выдохнула она. – Мне просто так давно не дарили драгоценностей.
- Это сущий пустяк по сравнению с тем, что ты заслуживаешь, - отозвался Луис, подняв бокал. На его лице читалась легкая растерянность, которую он старательно подавил в следующее мгновение. – За тебя, Эстелла!
Лёгкий звон бокалов увенчал этот тост, когда зал наполнился чудесной лиричной мелодией. Вереницы дам в роскошных платьях буквально воспарили из-за столиков со слегка захмелевшими спутниками, а украшения сияли в полумраке, словно маленькие звездочки в рукавах далеких галактик.
В неспешном ритме медленного танца Луис закружил свою спутницу, чувствуя, как флюиды её светлой радости придают непослушным ногам удивительную легкость на паркете. Его рука приятным теплом лежала на талии девушки, будто ограждая Эль от других мужчин, смеющих уповать на её цветущую красоту. Она была сейчас как никогда похожа на цветок, такой нежный, хрупкий весенний цветок, который всем своим существом тянет лепестки к любимому солнцу.
Матовая кожа лица и медный отблеск волос в многогранной иллюминации праздничных гирлянд. Какая же она была красивая! Даже слишком красивая, чтобы от неё мог отказаться мужчина, особенно такой, как Луис. Ему безумно захотелось поцеловать Эль в этот миг. И он уже нарочито наклонился к Эстелле, когда вдруг женский голос бесцеремонно испортил весь момент:
- Эстелла! Вы даже не представляете, как я рада увидеть ваше прелестное личико в этом бездушном пафосном болоте, - обладательницей голоса оказалась представительная дама зрелого возраста с бриллиантовым колье на вызывающе открытой шее. По её наряду можно было сказать, что это женщина обеспечена и совершенно ничего не боится, особенно демонстрировать свою фигуру в эпатажных платьях не по возрасту.
- Дорис, дорогая, я тоже вам ужасна рада! – отозвалась Эль, бросившись обнимать свою знакомую. – Вижу, ваши отношения с супругом уже наладились. Вы просто сияете!
- Не то слово, милая. У нас с Дэвидом будто второй медовый месяц, - счастливо хохотнула собеседница в ответ и шепотом добавила. - На прошлой неделе сделали «это» в самолёте. Столько эмоций было, словно подростки!
- Я рада, что мои сеансы не прошли зря для вашей пары, - умилилась Эль. – Вы настоящие молодцы! Помните, когда вы ко мне пришли первый раз в слезах, то я вам говорила, что муж вас любит, а вы не верили.
- Ох, да дорогая, - вздохнула Дорис. – Мы были с Дэвидом на грани развода, когда судьба послала нам избавление в виде такого теплого солнышка, как вы, Эль. Мы оба вам безмерно благодарны, и если потребуется, готовы вам дать потрясающие рекомендации в одной клинике в Старлайт Шорз. Вы кстати не думаете о переезде? Там просто потрясающие возможности, а главврач, сын моей очень близкой подруги, шикарный мужчина. Настоящий профессионал, умный, образованный, а какой он красивый – Бог мой! Он ещё не женат, но, думаю, с вашим потенциалом и внешними данными, ну вы понимаете, о чем я…
Дорис вдруг осеклась, наконец-то заметив Луиса, и поспешила извиниться:
- Ох, прошу прощения, сэр. Это всё вечная наша женская страсть к разговорам. Слово за слово – и мы уже не видим ничего и никого вокруг, - она мягко засмеялась. – Я думаю, в будущем вышестоящие церковные чины будут просто обязаны внести «болтливость» в обновленный список смертных грехов. Вам так не кажется?
- К сожалению, я плохо знаком и со старым списком, - спокойно ответил Луис.
- Ну как же! – воскликнула Дорис и начала загибать свои пальцы в украшениях. – Уныние, алчность, гнев, похоть, зависть, чревоугодие и гордыня. Знаменитые семь смертных грехов! Неужели вы не находите у себя ни одного из них? - шутливо спросила она, очевидно пытаясь кокетничать с ним.
- Нет, - загадочно улыбнулся он. – Всё гораздо хуже. Я сам как ходячий отдельный грех.
Дорис рассмеялась.
- Господи, Эль! У твоего отца просто потрясающее чувство юмора. Недаром же саксофонисты так востребованы у женского пола. Я и так уже перебрала с шампанским, откровенно говоря, - призналась она, прикрывая смеющийся рот ладошкой. – А когда я выпившая, то могу порой позволять себе всякие вольности. Прошу заранее простить меня, мистер Келлог. У вас потрясающая дочь, берегите её, Стефан. Рада была повидать тебя, милая, и вот тебе моя новая визитка. Как будешь в Старлайте, обязательно позвони – я всегда тебе рада, ты же знаешь.
Прощаясь, она снова обняла Эль.
- Это Дорис Мартч, моя давняя клиентка, - пояснила Эстелла, когда они уже вернулись за свой столик, где их поджидало уже слегка подтаявшее мороженое. – Луис? Ты расстроился, что она приняла тебя за моего отца?
- Нет, что ты, - отмахнулся он.
«Он догадался!» - тут же пронеслась в её голове тревожная мысль.
- Тогда что? Я же видела, как ты изменился в лице, после её слов.
- Просто вспомнил… - задумчиво протянул Луис. – Ты не против, если выйду покурить?
- А как же десерт? Всё растает.
- Ничего, - он немного вымучено улыбнулся, поднимаясь из-за стола. - Я думаю, что и так съел лишнего, а в моём возрасте уже не стоит так переедать.
Сказав эти слова, Луис и вправду, будто резко постарел, стряхнув напускной лоск молодости. Чёрная меланхолия с новой силой закружила над его обеспокоенной душой, отбросив в далекое прошлое. Туда, где все уже давно мертво, но навечно останется идеальным для него. Где всегда будет светить солнце, шелестеть листва над головой, пахнуть спелыми яблоками и луговыми травами, а Эмма навсегда так и останется вечно любимым недостижимым совершенством. Совершенством, у которого, в отличие от Эстеллы, нет странных знакомых, которые могут сообщить ему о том, что она, оказывается, дочь его одноклассника. Дочь Стефана! Ни кого-то другого, а именно Стефа, этого никчемного мямли, у которого он увел Хильду! Черт бы побрал их всех! Всё!!!
«У вас прекрасная дочь, мистер Келлог!»
«Не даром же саксофонисты так востребованы у женского пола».
«Келлог… саксофонисты… Келлог… дочь… Эстелла Келлог».
С этим обрывочным эхом мыслей Луис вошел в курилку, почувствовав, как постепенно его охватила странная волна раздражения к самой Эль.
***
Домой они ехали уже молча. Эстелла с тревогой посматривала на его задумчивый профиль, освещённый короткими вспышками света уличных фонарей, будто пытаясь понять, а не приснился ли ей этот сказочный бал и его тёплые губы, жаждущие поцелуя под зеркальным сводом Лузитании. Его огромные, в пол-лица глаза, оттененные густыми ресницами, и бархатный глубокий голос, шутливо рассказывающий о том, как из-за одного мексиканца родители решили наречь его диковинным для чисто-немецкой семьи именем. Там, в ресторане, он был настоящим – весь как живой нерв, весь чувство и вечное желание, даже вопреки непривычной маске сдержанного благородства, что он нацепил, очевидно, под чутким руководством Эйнжела, как этот стильный фрак, который немного сковывал его в плечах. Да, он очень старался быть не хуже других, но его животная природа никуда не девалась, и временами давала о себе знать, когда неожиданно взгляд Луиса на секунду останавливался на ней, темнея до будоражащего душу и тело оттенка стихийной страсти. Это было потрясающе приятно и волнительно, а впереди у них была целая ночь, но теперь она была в этом не уверена.
Такси остановилось возле дома и, расплатившись с водителем, Луис любезно подал ей руку, помогая выйти из автомобиля. Казалось, всё было хорошо, и все их планы в силе, но это была лишь иллюзия, судя по тому, как он отвёл взгляд, когда она попыталась выяснить, почему он вдруг решил привести её к себе домой:
- С чего вдруг такие перемены? Насколько я помню, знакомство с твоим сыном у нас было всегда под жестким табу.
- Эйнжел уехал на два дня в Старлайт Шорз, на рождественские гуляния к своим университетским друзьям. Вернется только воскресенье, вот я и подумал…
- А почему бы мне не привести на ночь девушку, - усмехнувшись, закончила его мысль Эстелла.
- Да, как-то пошловато это прозвучало, - чуть веселее отозвался Луис, посмотрев на укрытый снегом темный силуэт дома. - Но если тебя это смущает, мы можем просто выпить кофе, а потом поехать к тебе.
- Мы могли сразу поехать ко мне, если бы тебя волновало только это. Значит, у тебя есть какая-то другая причина привести меня к себе в святая святых. Так, Луис?
В ответ он лишь хитро прищурил глаза, убегая от прямого ответа.
«Боже, прошу, дай ей сил пережить этот разговор!» - мысленно взмолился он, когда у калитки неожиданно горячо поцеловал Эстеллу, поддавшись какому-то порыву отчаяния.
Он не знал, что с ним происходит. Не понимал, почему дикое желание приласкать её в своих объятьях теперь так тесно перекликается с чувством почти лютой неприязни к ней. Её сладкие податливые губы и дурманный запах волос. Луис жадно пытался всем этим насытиться, будто чувствуя, что там, в стенах дома, у него этого уже не выйдет. Там все станет намного проще, и в голове появится так сейчас нужная ясность и решительность. Только там, где все пропитано мыслями об Эмме, он сможет найти в себе силы, чтобы объяснить Эстелле, почему он хочет её бросить. А может, расстаться? Нет, именно бросить, после навалившегося в ресторане озарения, другого описания странного зудящего чувства поскорей покончить со всем этим, трудно было подобрать.
Всё-таки, это было очень скверно, что она оказалась дочерью Стефана. Если бы она не была его дочерью, возможно, он не изводил сейчас себя и её на морозе этой обманчивой пыткой ласк, а просто, как планировал изначально, поехал бы к ней домой и поговорил бы с ней обстоятельно уже утром.
«Келлог, и как тебя угораздило, чёрт возьми, произвести на свет такое обворожительное создание!» - продолжал негодовать в мыслях он, с трудом отрываясь от пылающих губ девушки.
В её глазах отражалось заснеженное холодное небо, а взгляд был тёплым и бесконечно любящим, как у невесты перед алтарём, которая сияет от одной только мысли, что наконец-то отыскала мужчину, с которым сможет спокойно состариться. Рука об руку, как и завещал великий создатель. Сердце Эстеллы радостно бьётся в груди, опьяненное нектаром любви, а у него внутри лишь какая-то безадресная нежность, сожаление и покалывающая занозой в груди досада от всего случившегося. От того, что не смог вовремя остановиться, от того, что позволил себе в этих мимолетных встречах открыть Эль свою душу, от того, что сам не подозревал, как капля за каплей подпитывал в ней зарождающее чувство влюбленности, которое теперь вызрело в настоящий плод любви. Совершенно ненужной Луису любви, ибо любовь у него уже давно есть, и какой-либо другой он не признает, отвергнув, как дешёвую подделку.
- Луис, я так хочу, чтобы этот волшебный вечер не заканчивался… - сказала в следующую секунду растроганная Эстелла, проведя ладошкой по его щеке и тихо добавила. – Я люблю тебя.
Он продолжал смотреть на неё, а его собственное сердце билось глухо и ровно, словно шаги по траве. Оно не срывалось в галоп и не обмирало подстреленной птицей. Он не любил её и искренне сожалел сейчас о том, что ему нечем ответить на эту нежность. Это был тот самый неловкий момент, когда надо сказать «и я тебя», но вместо этого погружаешься в продолжительное и глубокое молчание, потому что не понимаешь, что теперь делать с этим совершенно тебе ненужным «я тебя люблю».
- Эль, перестань, - неодобрительно нахмурился Луис после того, как была выдержана заветная пауза растерянности. – Ты ставишь меня в неловкую ситуацию этими словами, надеюсь, ты понимаешь, почему?
- Да, я всё понимаю, - тихо побледнев, отозвалась она, стараясь не смотреть на его помрачневшее лицо.
- У тебя руки стали совсем как ледышки, - уже чуть мягче сказал он, целуя её озябшие ладошки. – Пошли скорее в дом, зайка, я сварю кофе.
Эстелла покорно взяла его под руку, миновав скрипнувшую на петлях калитку. Взгляд бегло пробежал по надворным постройкам, припорошенным снегом. Курятник, вольер для кроликов, недостроенная теплица, забытый на скамейке молоток – воображение так и рисовало его фигуру, склонившуюся в работе. Должно быть, летом сад выглядел особенно чудесно, и пение птиц из маленькой рощи неподалеку не смолкает здесь до первых осенних холодов. Как странно прожить в Риверсайде прочти всю жизнь, но так плохо знать этот уголочек пригорода, где жил Луис, и где ей довелось побывать первый и последний раз.
Переступая порог, она уже сожалела о том, что так никогда и не увидит дом, утопающим в летнем солнце, не вдохнёт аромат цветов в саду, не услышит жужжание пчёл и соловьиные трели, которые наверняка разливаются здесь эхом каждой весной.
Винтажные обои, старый, телефон, а на обувной полке несколько пар мужской обуви и черный зонтик, аккуратно припрятанный в уголок. Потертая мебель, на кухне старые, как мир, неприглядные занавески и почти никого декора – суровый мужской уют. Дом, несмотря на видимую чистоту и порядок, выглядел сиротой без заботливых женских рук. Даже чашки, в которых Луис наливал кофе, оказались с маленькими сколами на краях. Эль, не задумываясь, выбросила бы такую посуду, купив новую. Ведь в супермаркетах огромный выбор всего на любой вкус, но вот для живущих здесь мужчин, похоже, все эти мелочи были настолько вторичны, что они их и вовсе не замечали.
- Бойд так подрос, - умилилась она, когда Луис принёс подросшего щенка в доказательство своей заботы о нём. – Вижу, вы с ним поладили уже?
- Да, он жить без меня уже не может, - признался он, потрепав Бойда по холке. – Если я вечером с ним не поиграю, тут же начинает капризничать, вот подрастет немного – и буду обучать его командам. Пока малой ещё для полноценной дрессировки.
- У меня Чара тоже любила играться, даже когда подросла. До сих пор помню, как я приходила домой, а она уже ждала меня с пищалкой во рту и хвостом виляла от вселенской радости, - с ноткой грусти вспомнила она.
- Если хочешь, я могу купить щенка, - тут же откликнулся он, зацепившись за огонёк грустной радости, вспыхнувшей в её глазах. – Столько лет прошло, думаю самое время обзавестись новым питомцем.
- Ты не поймешь, - покачала головой Эль, смахнув одну слезинку, скользнувшую по щеке. - Чара была для меня не просто питомцем, а полноценным членом семьи, который искреннее меня любил такой, какая я есть. Плохой, хорошей, больной, здоровой, радостной, грустной, красивой и не очень. Она всегда меня любила и готова была за меня умереть, в отличие от других людей, которые меня постоянно предавали.
Луис почувствовал странную тяжесть у себя в груди, будто последние слова были адресованы больше ему, чем обезличенным негодяям из ее прошлого.
- Значит, эти люди были недостойны тебя, - глотнув горьковатого кофе, он внимательно посмотрел прямо ей в глаза. – Как и я. Я тоже не достоин тебя, и уж тем более тех слов, что ты мне сказала у ворот.
- Луис? – Эль испуганно вздрогнула. - Почему ты так решил? Тебя пугает разница в возрасте? Мнение сына? Или то, кем оказался мой отец? Ты ведь всё понял там, в ресторане.
- Да, я понял, - Луис тяжело выдохнул, поставив недопитую чашку на кухонную тумбу.
- А я поняла это гораздо раньше, ещё когда ты мне показывал свой школьный альбом, - продолжила она взволнованным голосом. – Я, конечно, была обескуражена, даже напугана, но потом подумала: какого чёрта? Какого черта я должна отказываться от мужчины лишь потому, что в прошлом мой отец не поделил с ним женщину. Тем более спустя столько лет, когда всё произошедшее затёрлось в памяти.
- Эль, милая, - он сокрушенно покачал головой и поцеловал её в макушку, как нерадивое дитя. - Всё не так просто, радость моя! Всё гораздо хуже…
- Ты решил бросить меня? – догадалась она, сглотнув набежавшие слёзы. - Да?
- Почему сразу бросить?! – эта затянувшаяся ситуация начинала его все больше и больше раздражать. – Мы просто мирно расстанемся, и у каждого будет своя жизнь, как и было раньше, до нашей встречи. Просто пойми меня правильно, Эль, я не тот мужчина, который сможет дать тебе что-то большее, кроме того, что я тебе уже дал. Я на это не способен. Я слишком стар для того, чтобы начинать что-то с нуля. Жениться, заводить детей – этим нужно заниматься в двадцать, тридцать, возможно в сорок, но никак не в шестьдесят. Мне ничего этого не нужно, я этим уже давно сыт до тошноты, а ты ещё молодая, красивая, замечательная, и тебе по-хорошему надо замуж да детей рожать, а не спать со старыми козлами, вроде меня…
- Луис, мы могли бы хотя бы попробовать.
- Нет, - он категорично покачал головой. – Мы возненавидим друг друга через месяц, а мне бы не хотелось ненавидеть тебя. Я ни в коем разе не упрекаю тебя в том, что ты оказалась дочерью Стефа. Хотя мне было сложно это принять, но дело даже не в этом, Эль! Этот разговор все равно бы состоялся, просто мы оба зашли слишком далеко во всём, что с нами происходит… Особенно я, в том, что позволил тебе питать какие-то иллюзии.
- Да, я всё понимаю, Луис, - не своим голосом сказала вдруг она, пытаясь из последних сил погасить разъедающую кислотой в душе обиду. – Мы просто мило потрахались и разбежались, ничего личного.
- Эль, нет, всё не так, - он запнулся. – Ты для меня гораздо больше, чем просто любовница, и только поэтому я решил остановиться. Просто так будет лучше…
- Лучше? – повторила Эстелла на автомате.
- Да, - Луис серьёзно кивнул. – В любом случае, нашим ночным встречам лучше положить конец, но мы можем созваниваться, если ты не будешь против. По крайней мере, мне бы очень хотелось этого.
Эстелла продолжала смотреть на него, не мигая, чувствуя, как внутри всё то сжимается от боли, то вспыхивает лучиной от необъятной любви ко всему его существу. По-хорошему, ей следовало бы послать его сейчас к дьяволу в отместку за этот постановочно-счастливый вечер и за Эмму. В особенности за Эмму, о которой он без зазрения совести грезил, используя её тело всё это время. Но весь праведный гнев мгновенно обезоруживался воспоминаниями о том, как Луис с нежностью смотрел на неё в тот заветный вечер в библиотеке и как заботливо, потом помогал ей одеться, когда всё случилось. Как обнимал, целуя в шею. Как говорил с ней обо всем на свете, как смеялся, слегка запрокинув голову, словно мальчишка… Обеление объекта любви, глупая прихоть влюбленного сердца – и ничего тут не поделаешь. Да она и не хотела ничего делать, силы оставили её после того, как он наконец-то любезно пояснил ей… Нет, скорее намекнул, что всё ещё любит Эмму, но этого было достаточно, чтоб в полной мере осознать всю безнадежность происходящего, и оставалось лишь одно – убедиться наверняка, так, чтобы от правды защипало глаза, и всю любовь перешибло горючими слезами. Ей нужна эта последняя порция горькой правды, и она уже знала, где её искать, когда он выскочил в коридор, метнувшись на трель телефона.
Эстелла встала из-за стола, перед глазами почему-то всё плыло, а ноги казались ватными. Она сама не поняла, как быстро нашла дверь в спальню, как незаметно прошмыгнула в коридоре мимо Луиса и вошла в освещенную мягким светом ночника комнату, где на каминной полке её уже ждала Она – Эмма и, кажется, даже слегка улыбалась со своего алтаря, где стояли свежие цветы.
Шесть белых роз ещё источали легкий аромат и выглядели, как будто их срезали ещё утром. Бутоны лепестков были ещё достаточно упругими, лишь с легкими намёком начинающего увядания. Эстелла дотронулась до одного из них, представив, как Луис каждое утро приносит сюда свежие цветы, заботливо их ставит в вазу, а потом часами упивается этим зрелищем, поглядывая на бесцветное личико любимой на портрете. Он покупает для Эммы розы каждое утро, а ей подарил их впервые только сегодня, за все время! За все эти полтора месяца!
С каждой секундой, проведенной в спальне, ей становилось всё тяжелее и тяжелее дышать, будто сама Эмма была здесь, а не только её портрет, который Эстелла возьмёт дрожащей рукой и тут же выронит от неодобрительного возгласа Луиса, влетающего в комнату:
- Не смей прикасаться!
Портрет с треском ударился об пол. Глаза мужчины мгновенно стали непроглядно темными от вспыхнувшей в них ярости, а лицо побагровело от гнева.
- Луис, я могу всё объясни…
- Убирайся прочь! – процедил сквозь зубы он.
- Луис, - она робко пыталась взять его за руку, но он лишь пренебрежительно отмахнулся, повторив свою просьбу ещё более жестким тоном.
- Я сказал, убирайся!!!
Осколки стекла неприятно захрустели у неё под ногами, а на душе безмерным океаном будущих слёз уже начинала зреть печаль. Темная, глубокая и неизбежная, которая, мгновения спустя, подхватит обломки её растоптанной любви и понесёт в неизведанное завтра, словно бумажные кораблики по весенней талой воде…
Слёзы безостановочным потоком хлынут из глаз уже в прихожей, где Эстелла в спешке набросит пальто, небрежно обернув шею серебристым шарфиком, мгновенно напитавшимся горькой влагой. Оглушительный хлопок двери, хруст снега под ногами. У калитки Эль обернётся, будто надеясь, что Луис в последний момент опомнится, одумается, побежит за ней, чтобы вернуть, извинится и укроет её израненное сердце своим теплом от лютого зимнего ветра… Но нет, всё тихо, лишь соседский пёс одиноко воет в ночи, да снежная крупа бьется в окном дома.
Он не бросится ей в след.
«Луис выбрал Эмму!» - и пораженная этой мыслью, она застынет, словно жена Лота, с оглядкой на запретную и влекущий Содом.