Часть 7. Марш-бросок.
В школу Юстину обычно подвозил отец; домой же она добиралась на автобусе. Отвращение к пешим прогулкам пришло к ней вместе с пониманием прелести туфель на каблуках и укоренилось с пристрастием к курению. Она не дымила запоем, как некоторые (не раз и не два видела, как Грин за большой перерыв уничтожал добрую половину пачки), просто выкуривала пару-тройку сигарет в день, обычно чтобы чуть расслабиться и привести в порядок мысли во время оживленной дискуссии; в Искренности дозволялось брать тайм-аут во время затяжки, чем многие пользовались - и курение среди подростков было чем-то вроде нормы. Лет с двенадцати уже можно было не бояться получить по шее за найденные в сумке сигареты, Юстине же в августе исполнилось пятнадцать - и она не видела причин не травиться никотином. Да, возникли некоторые проблемы с нормативами по физкультуре - бегать она стала значительно хуже, чем в младшей школе, возросшая ширина шага не слишком компенсировала укоротившееся дыхание, - но кому какое дело? "Зато я круто выгляжу," - утешалась Юстина, - "а девушке это важнее". Она действительно выглядела отлично - высокая и тонкая, с сигаретой в тонких ухоженных пальцах, в элегантных туфлях и строгих костюмах, всегда сверкающих чистотой и безупречно выглаженных.
Правнучка немецких эмигрантов, она во всем обожала порядок. Всему свое место, всему свое время. И даже в мелочах была... как говорили подруги - до отвращения консервативна.
Но сегодня - впервые за все эти годы - Юстина возвращалась домой пешком.
Она притормозила было у остановки... передумала и медленно пошла прочь. Мысль о переполненном душном салоне совершенно не вдохновляла. Ей нужно было подумать, лучше - в одиночестве.
"Мне страшно. Я не хочу умирать... не хочу видеть, как люди убивают и калечат друг друга..."
Откуда такие мысли у сытого благополучного мальчишки из Чикаго? Хотя он же дружит с Мимурой... говорят, там был самый настоящий ад, недаром Америку наводнили беженцы... С чего он взял, что этот ад может повториться здесь, в США? Какие у него основания?
Юстина знала своего верного недруга как человека серьезного и рассудительного (что не могло перечеркнуть его лицемерия и подлости, но делало вполне достойным соперником), поэтому полагала, что основания у него есть. Грин всегда мыслил довольно-таки нестандартно, за что и пользовался уважением у своих.
С чего он решил, что его проект может как-либо повлиять на возможность конфликта? Они же всего лишь ученики восьмой ступени... хотя, один момент, слово Винсента Грина для эрудитов имеет очень большой вес. Первый помощник лидера фракции, как-никак. Родители Юстины в Искренности не настолько влиятельны, но вполне уважаемы. За детьми таких родителей, конечно, не могут не наблюдать... и, что еще интереснее, многие хотят с ними дружить и им подражать. Про Деррика и Смита ничего не известно, Уиттиер вообще сирота, но они сами успели завоевать авторитет среди сверстников - ну, может быть, кроме Смита: с этими отреченными никогда ничего не поймешь. Так что Грин, выбирая, кому предложить участие в своей затее, имена явно не из шапки тянул. В своем роде умно.
Может ли эта встреча и его предложение оказаться хитроумной ловушкой? Учитывая нестандартность мышления - почему бы нет... с другой стороны, это же Грин. Если он против кого-то интригует, жертва о его причастности к своим неудачам узнает последней. К тому же, не стал бы он что-то замышлять против Уиттиер. Сообщница?.. Нет, вряд ли. Она была заинтригована, она всем своим видом говорила, что предмет совещания ей неизвестен. Уж на то, чтобы поймать ее на лжи, у Юстины элементарных навыков хватило бы.
"Ладно, посмотрим, во что выльется эта затея. Пока рано отметать подвох".
...Кажется, она себя переоценила - ноги заболели, не дав пройти и пары остановок. Сесть, что ли, на автобус, - мелькнула крамольная мысль, но тут же была изгнана из головы. Юстина была слишком упряма, чтобы бросать что-либо на полпути.
Домой она доплелась с трудом, проклиная все на свете - и, едва закрыв дверь квартиры, сползла по стенке прямо на пол. Разулась, не расшнуровывая ботинок: не до того было. Икры и ступни горели просто невыносимо.
Боль и усталость здорово выбили ее из реальности. Если не солгали электронные часы, она просидела так минут сорок.
"Потрясающе".
Да и в чувство-то прийти заставил звонок в дверь - в Искренности обожали ходить в гости, и не было дня, чтобы к Приддам никто не пришел... За дверью стояла стайка приятельниц, жаждущих поделиться последними новостями.
- Да, я представляю, как кошмарно выгляжу. Нет, в зеркале себя не видела. И не хочу. Свалите, а? Нет, не заболела. Нет, не обиделась: на правду не обижаются. Просто я, черт побери, всю дорогу до дома прошла пешком. Да, на каблуках. Дура упрямая потому что. Сперва решила, что хочу пройтись, а через две остановки подумала, что и без транспорта дойду. А сейчас я чертовски устала, чертовски зла и не хочу никого видеть. До завтра, - какое счастье, что законы фракции позволяют... то есть, заставляют честно говорить все, что думаешь, а не терпеть людей, которых в данную минуту вообще видеть не хочется. А бедняги Сухарики - им каково в любом состоянии делать вид, что они тебе рады? Юстина внутренне содрогнулась, запирая за подругами дверь, - она бы не выдержала такой пытки. Только не сейчас...
Держась за стенку, доползла до своей комнаты, с протяжным стоном упала на кровать - и проспала до самого ужина, не услышала даже, как вернулись родители.
- Ты не заболела? - заботливо осведомилась мама, придя ее будить.
- Нет, - открывать глаза чертовски не хотелось. Вставать - тем более. "Но надо".
Говорят, Грин в принципе транспорт игнорирует - интересно, он тоже, приходя домой, чувствует себя так, словно его грузовик переехал?
Грин. "Черт, во что я ввязалась..."
За ужином Юстина молчала, не вслушиваясь в разговор.
- Дочь?
- А? Что? - она замешкалась на долю секунды, прежде чем поднять взгляд на отца. - Я не слушала; повтори, пожалуйста, что ты сказал?
- Что с тобой происходит? - колючие светлые глаза впились в ее лицо, ища подвох. - Ты спишь до вечера, витаешь в своих облаках, не участвуешь в беседе. Только не лги нам. Если не хочешь или не можешь ответить честно - лучше скажи сразу, но тогда я должен буду докапываться до правды самостоятельно. И если то, что я узнаю, мне не понравится, ты будешь наказана, - даже разговаривая с единственной дочерью, прокурор Харолд Придд не мог отделаться от по-рабочему суровой речи, наводящей ужас на преступников. Юстина почувствовала, как горят щеки - ее фарфоровая кожа вспыхивала так же легко, как у матери, при малейшем волнении. И нервно вздернула подбородок:
- Мне нечего скрывать. Хотя вам, конечно, вряд ли это понравится... - и продолжила, набрав побольше воздуха: - Мне и еще троим - мы учимся на одной ступени, но все из разных фракций, - предложили участие в странной авантюре. Месяц мы должны исследовать жизнь друг друга, все делать вместе и при этом попытаться друг друга не убить. Организатор - тоже наш сверстник - предполагает, что так мы можем улучшить отношения между фракциями и сами в проигрыше не останемся... Вот.
- И почему же нам должно это не понравиться? - спросила мама, прерывая затянувшуюся паузу.
- Потому что организатор - Итан Грин, я о нем рассказывала, - и не раз, и уже много лет подряд, называя вещи своими именами. - То есть, я помню, как сама же говорила, что он негодяй и тюрьма по нему плачет... и от своих слов не отказываюсь, но... у него так хорошо язык подвешен, что я сама не поняла, как и когда согласилась...
Она опустила глаза на стиснутые до боли руки - взгляды родителей, все более и более острые с каждой запинкой, обжигали лицо.
- Грин, значит? Надо же, как их ударило, - задумчиво произнес отец, вроде бы ни к кому не обращаясь. - Ты сожалеешь, что согласилась?
- Я не знаю. С одной стороны - это, конечно, все очень странно, и Грин... ну, это Грин. Человек, у которого каждый поступок с двойным дном. Я ему не верю. Но... мне показалось, что он в чем-то прав. И в этой затее как будто нет ничего, что было бы мне отвратительно, ну, кроме сотрудничества с ним. И еще, вы же сами меня учили, что друзей надо держать близко, а врагов - еще ближе...
- Да, и эта тактика себя оправдывает. Главное, не расслабляться и не выпускать противника из виду, - слегка улыбнулась мама, но брови ее были все так же напряженно сведены. - А что ты скажешь относительно человека из Дружелюбия? Ты же помнишь, что они готовы лгать и притворяться изо всех сил, только бы избежать конфликтов.
Конечно, она помнила. Но помнила еще и главное свое правило - судить человека по его поступкам в первую очередь...
- Против Уиттиер я ничего не могу сказать. Она действительно старается ни с кем не ссориться, но искренне старается, ее мотивы как на ладони: все знают, что она сирота и условно опекунша младшего брата, так что проблемы в школе ей нужны, как прошлогодний снег. Насколько у нее зубы сводит, когда в очередной раз приходится улыбаться какой-нибудь мрази - не знаю, но могу понять и частично оправдать ее. Хотя для меня такое поведение было бы неприемлемо, - поспешно добавила Юстина.
- Разумеется, - голос отца чуть потеплел, и она с облегчением выдохнула: гроза миновала. - Но думала ли ты, что такая компания может повредить тебе и твоей репутации?.. Уже вижу по лицу, что нет, - а подумать следовало. Мало ли что о тебе могут вообразить...
Юстина выпрямилась, гордо расправила плечи:
- Я не боюсь. И если кто-то посмеет усомниться в моей чистоте, я смогу доказать, что он неправ.
- Вот это говорит наша дочь, - просиял отец и, перегнувшись через стол, коснулся губами ее спутанных темных волос. Мама слегка улыбалась, глядя на Юстину и, наверное, невольно вспоминая собственную юность.
"Я вас не подведу. Честно".