Prosims: новости, обзоры, дополнения, файлы, коды, объекты, скины и скриншоты The Sims 3 и The Sims 2 — Симы форева ;) - Показать сообщение отдельно

SierraMadre · 15.04.2017, 19:35

Influence, <3<3

Всем привет! Сумасшедший март закончился,а я всё ещё дышу, всё ещё жива и даже с новым отчётом :3
Не стану долго переливать из пустого в порожнее, тем более что напрочь забыла, что хотела сказать

Ps: да, я в курсе, какой я крутой мастер фотошопа. Не стреляйте в пианиста, он играет как умеет

Pss: очень люблю курсив #янанебей

По предварительной версии, это был инсульт.
Сказать точнее без вскрытия было невозможно, но ни один из бывших сослуживцев Андрея не смел даже подойти к Анне с этим вопросом.
Я потрясенно смотрела на мамины дрожащие плечи и заплаканное лицо, не в силах осознать произошедшее до конца. Смерть Андрея по степени невероятности для меня была где-то между инопланетным вторжением и подписанием соглашения дружбы народов. Они с Анной, как и мои собственные родители, всегда существовали как бы вне течения времени. Жизнь могла меняться самым драматическим образом, но я никогда не допускала даже возможности, что кто-то из них может не жить вечно. Не допускала настолько, что мне было проще представить мёртвой себя, чем кого-нибудь из них. А теперь Андрея не было в живых.
Отношения с родителями в последнее время оставляли желать лучшего, но мы, несмотря ни на что, отреагировали удивительно слаженно. Мама вызывала няню для Флоры, папа выгонял машину из гаража, а я звонила поочередно Дэвиду и Хелен. Дорога до больницы Ландграаба прошла в полной тишине, но никто даже не потянулся в сторону радио. Каждый боялся не столько нарушить возникшее подобие хрупкого равновесия, сколько необходимости продолжить разговор после. Я флегматично наблюдала за происходящим за окном, и лишь на въезде в больницу обнаружила, что каким-то образом умудрилась полностью протрезветь. Это было очень на руку, учитывая, что никакая сила в мире не заставила бы развернуться и поехать домой отсыпаться, когда я была так нужна Дэвиду и Хелен здесь.
Анна разговаривала с каким-то врачом. Её лица видно не было, но я догадывалась, что увижу, когда она закончит разговор и обернется. Они стояли немного в отдалении, и негромкий голос врача до нас почти не доносился, однако, прислушавшись, я поняла, что речь шла о похоронах. А в собеседнике Анны внезапно узнала Тревора Лонга, бывшего первого заместителя Андрея.
- Прошу тебя, - настаивал он, когда она в очередной раз отрицательно покачала головой. – Это самое малое, что мы можем сделать для тебя и твоей семьи. Пожалуйста, позволь нам.
- У меня достаточно денег, Тревор. В этом нет необходимости.
Голос Анны и раньше не был богат на интонации, но сейчас звучал настолько тускло и безжизненно, словно кто-то не просто выключил отвечающий за эмоции рубильник, а выломал его с концами. Тревор терпеливо кивнул, давая понять, что услышал её.
- Я предлагаю лишь помочь с организацией похорон. Видит Бог, это не то, чем тебе следует заниматься, - плечи Анны слегка напряглись, но Тревор поднял ладони, пресекая конфликт в зародыше, – Анна, я потерял жену. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Она пожала плечами, снова погрузившись в тяжелое молчание. Тревор всем своим видом выражал соболезнование и желание помочь, но я все равно испытывала глухое раздражение от одного только его вида. Неужели так сложно включить мозги и понять, что сейчас со своим сопереживанием лезть не стоит? Кулаки сжались сами собой, и я уже открыла рот, как вдруг услышала голос Дэвида.
- Он прав, мама. Пусть занимаются похоронами. У нас и без этого достаточно дел.
Голос звучал иначе. Тише, приглушеннее, но всё ещё выражал решимость. Встретившись с ним взглядом, я поняла, что решимость эта – последняя, и собирал Дэвид её по капле, просто для того, чтобы не оставлять Анну с решением один на один. Просто потому что Анне это сейчас нужно.
- Хорошо, - наконец, прошелестела она, и Тревор учтиво кивнул. – Занимайтесь, но потом пришлите мне чек.
Анна обернулась, и в тот момент мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы не застыть с распахнутыми глазами. Мелькнувшая бредовая мысль, что это вовсе не Анна, переставала быть бредовой с каждой секундой лицезрения незнакомой женщины напротив.
Я прекрасно помнила, с каким восторгом в детстве изучала её многочисленные портреты авторства самых разных мастеров. На каждом из этих портретов была изображена Снежная Королева с ледяным взглядом – аристократически-надменная и вечно прекрасная. Безупречная. Чем больше времени я проводила за рассматриванием, тем красивее она мне казалась. Анна была не просто красивой женщиной - это определение всегда казалось слишком бесцветным для описания её внешности. Это красоту других людей сначала оценивали в соответствии с канонами, а затем выносили вердикт. Анну не оценивали - Анна сама была каноном.
Именно поэтому незнакомая женщина с чертами лица и голосом Анны никак не могла быть Анной. Будучи ровесницей родителей, она выглядела старше на полтора десятка лет. Я медленно опустилась на больничный диван и закрыла глаза ладонью. Окружающим, к счастью, было не до меня, и короткая паническая атака осталась незамеченной. Я не могла уложить в голове тот факт, что эта измученная и почти сломавшаяся под бременем утраты, которую не в состоянии восполнить всё золото мира, пожилая женщина - и есть Анна Фарбер. Это просто не могло быть правдой.

- Я подумала. – Анна обращалась к Дэвиду и Хелен, но я не могла не отреагировать, когда снова услышала её голос. А секунду спустя, до меня дошло, что её голос дрожал. Впервые в жизни я слышала, чтобы у Анны дрожал голос. – Я хочу знать. Я должна знать, почему он умер.

Анна сжала кулаки, и папа крепко обняла её. Она молчала, опустив голову, и мы молчали вместе с ней. Когда Анна снова выпрямилась, её серое, почти старческое лицо выражало полное принятие и мрачную решимость.
Несколькими часами спустя вскрытие подтвердило ишемический стволовой инсульт, вызванный разрывом аневризмы.

***

Слово Тревор сдержал.
Ни Анна, ни Дэвид и Хелен не имели никакого отношения к организации похорон. Всем, начиная с размещения в газеты некролога и заканчивая списком приглашенных на панихиду, занималось руководство больницы, в которой Андрей проработал большую часть своей жизни, но я сильно сомневалась, что Тревором двигало исключительно желание помочь. Скорее всего, бурная деятельность, развитая им практически единолично, должна была попасть в поле зрения правления больницы Ландграаба, которая – вот совпадение! - как раз находилась в поисках нового главы хирургического отделения.
В любой другой ситуации такое лицемерие и незамутненная попытка прославиться «хорошими делами» обязательно бы вызвала возмущение своим цинизмом, но сейчас Тревору я была даже благодарна. Ведь если бы не его лизоблюдство и стремление выслужиться, заниматься всем этим ужасом пришлось бы Анне. Это ей бы пришлось выбирать гроб, утверждать материал и форму могильной плиты, обсуждать место захоронения, размер надгробных венков и ширину похоронных лент. Это ей бы пришлось встречаться с людьми, которым до её утраты бы не было дела, потому что смерть для них – всего лишь бизнес, а значит, «ничего личного». К ней бы обращались по миллиону глупых поручений и требовали ответов на несущественные вопросы, в то время как её сердце бы разрывалось от боли и тоски. Именно поэтому я, при всем желании, не могла относиться плохо к Тревору Лонгу, пусть его намерения и сложно было назвать искренними.

День похорон выдался неожиданно ясным. Весна всегда приносила в Цветочные Холмы непогоду, но в этом году и вовсе побила все рекорды по количеству осадков. Дождь, ливший без остановки всю прошлую неделю, неожиданно прекратился именно сегодня, и мама, в которой, с недавних пор окрепла вера во все мистическое, видела в этом тайный смысл. «Он пришел попрощаться», - убежденным полушепотом говорила она папе, опасаясь, что я услышу и снова начну спорить. Папа отрешенно кивал. Эзотерика его интересовала не больше, чем меня, но даже сил на саркастичный ответ было взять неоткуда. Я его понимала.
Хоронили Андрея со всеми почестями – в Парке Александра. Говоря по правде, это был скорее ботанический сад, но, как часто случалось в Цветочных Холмах, никому не было дела, насколько точно название соответствовало сути. За примерами не нужно было ходить далеко, но я сильно сомневалась, что Александр Гот – в честь которого, как несложно догадаться, и был назван парк – пришел бы в дикий восторг, если бы узнал, во что городские власти превратили его детище.
В отличие от отца, запомнившегося чем угодно, кроме своей научной деятельности, Александра люди знали, в первую очередь, как выдающегося ученого-естественника, посвятившего жизнь изучению и применению в медицине редких видов растений. Будучи идейным до мозга костей, он намеренно дистанцировался от противоположного пола, и этим, как ни странно, снискал уважение окружающих.
Готов, чья семейная драма двухсотлетней давности, по-прежнему, служила здесь интересной темой для застольного разговора, в Цветочных холмах не слишком любили. Их история рассказывалась и пересказывалась тысячи раз на разный лад со всех возможных ракурсов и точек зрения, на ходу обрастая шокирующими и, зачастую, противоречащими друг другу подробностями, но, в конечном итоге, самые заядлые фантазеры-сплетники всегда сходились в одном. В том, что на самом деле, никто не знал, что произошло между потаскуном-Мортимером и несчастной Беллой – кроме Мортимера и Беллы, а ещё, возможно, Дона Лотарио, у которого с несчастной Беллой «что-то там было». И замолкали ровно до следующего разговора. При этом я не знала ни одного человека, который бы плохо отзывался об Александре.
Ботанический сад, который он разбил на свои деньги и за которым ухаживал всю жизнь, после его смерти пришел в запустение, но лишь до тех пор, пока в город почти тридцать лет назад не хлынули инвесторы и меценаты всех мастей. Именно тогда безымянный ботанический сад и получил второе рождение, превратившись в Парк Александра - место захоронения видных деятелей науки, культуры и других почетных жителей Цветочных Холмов.

По-летнему солнечная погода совсем не соответствовала мрачному настроению, витавшему сегодня в парке. Я была вполне готова, что проститься с Андреем захотят многие - он действительно был довольно известен как в Цветочных Холмах, так и за их пределами - но такое количество людей вызывало недоумение, несмотря на то, что газетчикам каким-то образом удалось разузнать обстоятельства его смерти.
Попрощаться с Андреем, без преувеличения, собрался весь город, а Тревор настолько натурально грозился найти и предать неизвестного болтуна анафеме, что даже самым подозрительным личностям не пришло бы в голову обвинять его в слитой информации. Во всяком случае, публично.
С легкой руки газетчиков, широкой публике стало известно, что смерти известного хирурга Андрея Фарбера предшествовала тринадцатичасовая операция по пересадке сердца. Маленькую девочку, безнадежно пострадавшую в ужасной автомобильной аварии, он взялся оперировать лично, и многие, впоследствии, видели в этом чуть ли не проявление божественного вмешательства. Девочке несказанно повезло, что дежурным хирургом в тот день был именно Андрей – она получила новое сердце и второй шанс на жизнь, а сам Андрей, как поэтично выразился автор статьи, «ушел, выполнив свое последнее предназначение».
Более символичной смерти для хирурга и представить было сложно, но меня не оставляла неприятная мысль, что останься Андрей в тот день дома, то возможно, сейчас он был бы жив.

Здесь, правда, были все.
Бывшие сослуживцы, коллеги, правление больницы Ландграаба практически в полном составе, а так же знакомые семьи, бывшие пациенты и многие-многие другие. Многих из них я знала лично, других – только в лицо, но большая часть гостей сливалась в безликую массу. От нас они держались на учтивом расстоянии, и когда я периодически поднимала голову, поспешно отводили глаза.
Опухшее от слез лицо Хелен не скрывал ни толстый слой белой пудры, ни падающая на глаза тёмная вуаль. Похудевшая после родов в рекордно короткий срок и одетая во все черное, она напоминала приведение и даже на мгновение не отпускала руку Арона. Их пальцы сплетались так крепко, а сами они были безмолвны и неподвижны, как две каменные статуи. Джейн осторожно обнимала Дэвида за руку, не предпринимая попыток заговорить с ним. Взглянув на него, я внутренне согласилась с её решением, и молча положила ладонь ему на плечо. Дэвид не пошевелился и даже не посмотрел в мою сторону, как и Хелен с Ароном, обратившись в соляной столб. Родители стояли напротив.
Снова осмотревшись по сторонам, я обратила внимание на маленькую девочку в инвалидном кресле за оградой парка. За спиной девочки бледными обеспокоенными тенями маячили, судя по всему родители: мать придерживала кислородную маску у её лица, а отец - стойку с капельницей, периодически поглядывая на катетер, закрепленный на тонкой ручке-веточке. Могла ли это быть та самая девочка? В горле защипало, и я медленно опустила глаза, делая глубокий вдох. Для кого-то, кто всего неделю назад перенес операцию по пересадке сердца, появляться на открытом воздухе было проявлением безрассудства, граничащего с преступной глупостью. В то же время, окажись я на месте этой девочки, никогда бы себе не простила, если бы не попрощалась с человеком, отдавшим свою жизнь взамен моей.
- Прошу прощения, мистер Фарбер, - раздалось рядом, я перевела взгляд на обратившегося к Дэвиду священника. – Мы готовы начинать, но вашей матушки, по-прежнему, нет.
- Мама будет, - откашлявшись, хрипло и не сразу ответил Дэвид.
Ему понадобилось время, чтобы «вынырнуть» из себя, но никто, само собой, и не думал его торопить. Преподобный кивнул и собрался отойти, как был остановлен глухим голосом Хелен.
- Нужно начинать. Мама бы не опоздала случайно.
Безусловно, в этом был резон. Я не могла сказать, что знала Анну так хорошо, как Дэвид и Хелен или как мои собственные родители, но в двух вещах на её счет была уверена абсолютно: она бы не позволила себе ни малодушно пропустить похороны мужа, ни опоздать на них по невнимательности.
Струнный оркестр заиграл вступление, и относительная тишина парка стала абсолютной в считанные секунды. Негромкие голоса окружающих смолкли под первые аккорды торжественного, но совсем не похоронного произведения, и я физически ощутила, как напрягся рядом Дэвид. Не глядя протянув руку, я сжала его ладонь побелевшими до боли пальцами и медленно, очень медленно выдохнула. Пожалуйста, держись. Я буду рядом, чтобы подставить плечо, и ты обязательно справишься. Изо всех сил стараясь дистанцироваться, я пыталась узнать кажущийся знакомым мотив. Это не было честно, но пережить происходящее, оставаясь в ясном сознании, не представлялось возможным. Мы не могли хоронить Андрея сейчас. Как это возможно, если всего неделю назад он был здоров?
Духовная связь с Дэвидом и Хелен достигла апогея в тот момент, когда прикрыв очередной раз глаза, я чуть не задохнулась от боли. Она совершенно точно не была физической, но напоминала ту, когда сердце сжималось в тиски, и дышать становилось почти невозможным.
Мой отец был жив и стоял напротив в двух шагах, на боль Дэвида и Хелен перекрывала доводы разума, и я чувствовала себя, словно как и они, сейчас хоронила отца. И это было жутко.
Дэвид неотрывно смотрел в одну точку, но его взгляд не казался погруженным в себя, как ещё минуту назад. Напротив – впервые за день он смотрел внимательно. Повернув в том же направлении голову, я сразу поняла, на что он смотрит, и замерла. К нам направлялась Анна. В отличие от окружающих, в большинстве своем облачившихся траур, она была с ног до головы одета в белое.

Солнечные лучи отражались от ослепительно-белого платья, заставляли его искриться, отчего смотреть на Анну дольше трех секунд было тяжело. Она шла спокойно – не медленно, но и не быстро – а в руках перед собой держала две белые хризантемы. Анна снова была похожа на себя прежнюю, но меня в тот момент поразила не столько красота, возвратившаяся к ней как по волшебству, сколько королевское достоинство, с которым она держалась, сохраняя неприступно-высокомерный вид, несмотря на косые взгляды и шепотки за спиной. Дойдя до нас, Анна не встала на свободное место рядом с моими родителями – она сделала ещё два шага вперед и встала у изножья могилы. От одного её взгляда на портрет Андрея у меня мороз продрал по коже, и я поспешно опустила голову.
Весь обряд погребения Анна простояла не шевелясь и не опуская головы, как делали многие, повторяя за священником. Её плечи, развернутые и с силой отведенные назад, как у балерины, не расслабились ни на мгновение, а застывшее выражение лица не поддавалось описанию. Я сильно сомневалась, что кто-нибудь бы осудил Анну за появление на похоронах в том же виде, в котором мы её наблюдали всю прошлую неделю, но трансформация обратно, в прежнюю себя, поражала. Она всегда относилась ко мне как к племяннице, но я не могла сказать, что хорошо её знаю, поэтому могла лишь предположить, что предстать перед городом убитой горем вдовой, Анне не позволила гордость. Она попросту не могла доставить сплетницам из Клуба Садоводов удовольствия жалостливо вздыхать, обсуждая её потерю между высадкой саженцев огурцов и покупкой шоколадного кекса на десерт к ужину.
- Аминь, - негромко произнес священник в последний раз и осенил могилу крестным знаменем.
- Аминь, - вторило ему множество голосов.
Никто не решался пошевелиться. Тогда Анна сделала шаг вперед и опустилась на колени, нисколько не задумываясь, что может замарать белое платье. Её лица я в тот момент не видела, но подрагивающие руки не заметить не могла. Это был один-единственный момент «слабости», который она себе позволила, но даже задумываться об этом казалось мне кощунственным. Кто я была такая, чтобы с интересом натуралиста наблюдать за ней сейчас? Анна осторожно положила белые хризантемы рядом с могильной плитой и медленно поднялась обратно на ноги, проигнорировав протянутую руку. Белое платье слегка испачкалось в районе колен, но ей до этого не было никакого дела.
- Жду вас у машины, - негромко сказала она нам и, не оборачиваясь, направилась прочь.
Дорогу до выхода из парка мы провели в молчании, но люди вокруг нас выглядели чуть более оживленно. Я шла позади нескольких женщин предпенсионного возраста, и поскольку обгонять их не было никакого желания, приходилось невольно слушать их разговор, несмотря на почтительно умеренные голоса обеих. Ни одна из них не была удивлена внезапной смертью Андрея, как я ожидала услышать. Крайняя справа лишь горестно пожала плечами и посетовала, что «в таком возрасте всякое может случиться». Вспыхнувшее возмущение погасло почти моментально, когда я не без удивления поняла, что Андрею на момент смерти было больше семидесяти лет. Оглянувшись на собственных родителей и заметив их чуть позади себя, я вдруг осознала, что они уже далеко не молоды. Папа давно разменял шестой десяток, мама - недавно, и хотя до настоящей старости было ещё далеко, я всё равно чувствовала себя внезапно прозревшей. Смерть Андрея символически завершила сразу две эры: эру молодости родителей и эру нашей с Дэвидом и Хелен беззаботной юности. Мы выросли окончательно.

Белое платье Анны не заметить было сложно. Она стояла возле машины, как и говорила, но весь её вид выражал такое нежелание с кем бы то ни было говорить, что выходящие из парка люди, бесспорно замечавшие её, не отваживались подойти и обходили стороной. Нам предстояло посетить ещё одно траурное мероприятие, на этот раз устроенное городскими властями, желавшими почтить память Андрея. Анна заявила, что не может не пойти, и вариант послать все к чертовой матери даже не рассматривался.
- Я поеду с Мией.
Услышав свое имя, я машинально посмотрела в сторону, откуда оно донеслось, и запоздало поняла, что голос принадлежал Анне. Ровный непререкаемый тон, которым она это произнесла, не допускал ни возражений, ни вопросов, и я повиновалась, одной рукой поймав брошенные мамой ключи от машины. И родители, и Дэвид с Хелен и Ароном казались удивленными таким поворотом не меньше моего, но, как и я, предпочли не уточнять, чем было вызвано такое решение.

Обойдя машину спереди и усевшись за руль, я подождала, пока Анна сядет на пассажирское сиденье, и повернула ключ в зажигании. Мы мягко тронулись с места, выезжая на главную дорогу в полной тишине, разбавляемой мерным шумом мотора. Анна смотрела в окно незаинтересованно-безучастным взглядом, придававшим сходства фарфоровой куклой, а я не знала, как начать разговор. Не знала, стоило ли. Я никогда не была настолько с ней близка, чтобы задавать личные вопросы казалось уместным. И всё же.
- Почему вы решили..
-.. ехать с тобой, а не с Марком и Моной?
Я запнулась на полуслове, и она закончила вопрос раньше, чем мне мысленно удалось правильно его сформулировать. Значит, ждала. Я кивнула, поспешно переведя взгляд с точёного профиля Анны обратно на дорогу. Анна вздохнула.
- Я люблю своих детей, Миа. И родителей твоих я тоже люблю, ты знаешь, - она говорила немного отстранённо, но я, не без удивления, обнаружила в её голосе слабое чувство вины. – Но я не могу сейчас находиться рядом с ними. Их присутствие, взгляды, какие-то ободряющие улыбки – всё это действует на меня так…
Голос дрогнул, и Анна замолчала, пытаясь справиться с эмоциями, а я сто раз успела пожалеть, что вообще открыла рот.
- Они бы меня разжалобили, а этого допускать было нельзя, - откашлявшись, закончила мысль Анна и снова отвернулась в сторону окна. – Поэтому мне и был нужен кто-то, вроде тебя. Жестче, рациональнее. Кто-то, у кого в моем присутствии глаза бы не наполнялись слезами жалости.
Fнна сильно переоценивала мои моральные качества, но я все равно чувствовала себя слегка задетой её словами. Выходит, она считала, что смерть Андрея я восприняла проще остальных? Легче? Недостаточно серьезно? Изо всех сил вцепившись в руль, я старательно подавляла желание эмоционально возразить ей, пока не заметила направленный на себя внимательный взгляд.
- Ты меня не поняла, - пояснила она, не отводя этого странного взгляда. – Я знаю, что ты сочувствуешь мне и Дэвиду с Хелен, но твоя скорбь – не такая, как у остальных. Она не душит, и от неё не хочется разрыдаться.

Мы остановились на светофоре, и я беззвучно барабанила пальцами по кожаной обивке руля. Чувства немного смешались, и от недавней эмоциональной вспышки стало стыдно.
- А может, вам этого и надо? Разрыдаться, - медленно тронувшись с места, мы проехали оживленный перекресток и завернули на небольшую улицу с односторонним движением. – Запереться в комнате, чтобы никого не видеть и не слышать, и прорыдать несколько дней.
- Нет, - последовал почти моментальный ответ, и я вздохнула, отчего-то совсем не удивившись. – Не надо. У меня есть обязанности и целая уйма дел, которые нужно переделать в самый короткий срок. Запираться в комнате, когда я нужна своим детям и внукам – верх эгоизма, Миа.
Притормозив у обочины, я резко развернулась в её сторону всем телом, напрочь позабыв о данном себе обещании не спорить и не ругаться. Но мотор заглох, а я слишком поздно поняла, что впервые в жизни кричала на Анну Фарбер.
- Анна, ну вы же просто человек! Живой человек, и у вас есть точно такое же право на горе, как у всех остальных! Зачем строить из себя суперженщину и делать вид, что всё в порядке, когда всё не в порядке?! Вы думаете, Дэвид и Хелен без вас не справятся? Они оба – взрослые люди, и не нуждаются ни в вашей опеке, ни в таком самопожертвовании, которое вас саму медленно загоняет в гроб! Вы, в конце концов, не железная, так что хватит геройствовать, вашу ж мать!
Анна сидела неподвижно, не отводя от меня всё того же немигающего взгляда, но и не пытаясь прервать. А когда я замолчала, задала всего один вопрос, который снова выбил из легких весь воздух.
- Миа, ты любишь своего мужа?
Я замерла, словно загипнотизировано глядя в голубые глаза. Анне было пятьдесят пять лет, сейчас, вблизи, я видела этого более отчетливо, чем во время похорон, но её глаза - ясные и яркие, совсем как на фотографиях двадцатилетней давности – оставались молодыми, а взгляд – живым. Врать ей сейчас было нельзя. Я не хотела, да и не смогла бы при всем желании.
- Нет.
- А я своего – люблю. И если я сейчас позволю себе дать волю эмоциям, то плакать не перестану ни через день, ни через неделю, ни через год. Я буду просто лежать и смотреть в потолок, и лучше от этого не будет никому. Поэтому не нужно давать мне советов, как лучше переживать утрату. Ты ведь понятия не имеешь, что я сейчас чувствую.
Анна не повысила голос, и её тон не изменился ни на йоту. В нем не было ни раздражения, ни агрессии, но я всё равно чувствовала себя пристыженной первоклассницей, которой на пальцах объясняли, почему одноклассников всё же не стоит выбрасывать из окна. Решив, что наговорила достаточно, я намеревалась провести остаток пути в тишине. Анна также не стала поддерживать разговор, и мы снова погрузились в молчание.
- Не поворачивай сейчас, - попросила она несколько минут спустя, когда я перестроилась в крайний правый ряд.
До городского холла оставалось рукой подать, но я подчинилась, хотя и кинула на неё вопросительный взгляд. Анна нахмурилась, коснувшись виска двумя пальцами, словно у неё внезапно разболелась голова.
- Можем ещё немного поездить по городу? Не хочу ехать туда прямо сейчас.
- Можем не ехать вообще, - негромко, больше себе под нос ответила я, поворачивая в противоположном направлении.
Анна ничего не ответила, но впервые с момента смерти Андрея её губы тронула слабая, едва заметная улыбка. Внутренне порадовавшись, что могу быть полезной, я тоже перестала хмуро смотреть перед собой. Но всё же было кое-что ещё.
- Можно вопрос? Обещаю, я после этого заткнусь до самого городского холла.
Анна заинтересованно повернула голову и вопросительно приподняла брови в жесте молчаливого позволения.
- Почему вы оделись в белое?
- Потому что.. – сразу и без промедления отозвалась она, глядя на дорогу, - это был его любимый цвет.
Через полторы недели Анна улетела отдыхать на Твикки, и я считала, что наш разговор в машине сыграл в этом не последнюю роль.

***

Окончательно прозреть получилось совсем недавно.
Когда я была моложе, иллюзию контроля над собственной жизнью получалось худо-бедно поддерживать, и теперь казалось странным, что отрицать очевидное удавалось настолько долго. Где были мои мозги, когда я всерьез считала, что после знакомства сначала с Норманом, а потом и с Фьюри, моя жизнь все ещё могла принадлежать мне? О каком контроле могла идти речь, когда с момента начала «семейной жизни» я самостоятельно не приняла ни одного решения, которое было бы серьезнее выбора между белым и красным вином к ужину.
Прозрение вышло очень символичным. Это был мой тридцатый день рождения, который я вообще не собиралась отмечать из-за загруженности на работе, но у Фьюри на этот счет были другие планы. Само собой «Жена Влиятельного Человека» тм не могла провести юбилей в своей постели за просмотром сериала, обложившись конфетами и дорогим алкоголем. Именно поэтому я методично напивалась здесь, в фешенебельном ресторане, расположенном на двадцать пятом этаже высотного здания, окруженная родственниками, друзьями, партнёрами по бизнесу Фьюри и ещё чертовой тучей народа, которого знать не знала. Не вслушиваясь толком в раздающиеся из всех углов поздравления и пожелания, я кивала и улыбалась всем одинаково, пока в какой-то момент микрофон не взяли родители.

Мама, сияя как начищенная золотая монета, желала мне счастья и процветания в настоящем и исполнения всех желаний в будущем, а папа, обнимая её за талию, добавлял, что неплохо бы нам с Фьюри родить второго ребенка «пока не поздно». Прожектор переключился на меня, ослепив на пару секунд, но даже когда зрение вернулось, я продолжала сидеть с тем же глупым видом, не веря собственным ушам. Как так вышло, что родители, ближе которых у меня раньше не было никого, превратились в незнакомцев, не знающих обо мне, ровным счетом, ничего? Ответ был очевиден все это время, но осознание окатило ушатом холодной воды. До тех пор, пока Фьюри не исчезнет из моей жизни, моей жизни у меня не будет совсем.
- Спасибо-спасибо, мама с папой! – раздалось рядом, и на талию легла знакомая рука, - Миа немного устала на работе, вы же понимаете, но все равно очень вам благодарна за поздравления! Да, дорогая?
Искрящиеся зеленью глаза, за которыми нет ничего.
- Конечно, - одними губами ответила я, кажется, улыбаясь, - спасибо большое.

Норман не давал ответов, когда конкретно должны арестовать Фьюри, бурча что-то душеспасительное об отсутствии прямых улик, и я снова решила взять все в свои руки - с ним или без него. Норману, понятное дело, спешить было некуда, но я понимала, что если хотела вернуть обладание своей жизнью, действовать нужно было незамедлительно.
Мне было двадцать три, когда мы с Фьюри познакомились. Тогда я была полна амбиций и могла с апломбом заявлять, что успела «неплохо его изучить» после всего лишь нескольких недель наблюдения по скрытым камерам в его квартире. Теперь, прожив с Фьюри под одной крышей, без малого, восемь лет и имея от него дочь, свои давние заявления я вспоминала с ироничной улыбкой и даже не пыталась понять, что творилось у него в душе (если она у него конечно была). Тем не менее, одну вещь я всё-таки уяснила. Фьюри терпеть не мог многословие и хождение вокруг да около. Первое раздражало просто по факту, а во втором мерещился подвох и попытка обмана, поэтому самым легким способом чего-либо от него добиться было, как ни странно, просто подойти, открыть рот и сказать. Такая схема срабатывала в 90% случаев, если Фьюри, конечно, не имел по конкретному поводу каких-то других соображений.
- Мамочка такая красивая, правда?
Услышав из кабинета Фьюри звонкий голос Флоры, я осеклась и замедлила шаг. Ничего удивительного в её присутствии не было: они с Фьюри обожали друг друга до такой степени, что когда он, как сейчас, работал дома, Флора не отходила от него ни на шаг. «Дверь» в его кабинет, в лучших традициях детективных романов, замаскированная под книжный шкаф, была приоткрыта, и я остановилась в проходе. Пятилетнюю Флору Фьюри, без каких бы то ни было усилий, держал на руках, пока они рассматривали мой портрет.

Этот портрет он подарил мне на тридцатилетие. Художник, который его писал, должно быть, побоялся изобразить жену Ричарда Фьюри а-ля натюрель, и, как это часто бывает с перепуга, принялся безбожно льстить. В итоге, на портрете была изображена кинозвезда, напоминающая меня очень отдаленно. Фьюри ни разу не обернулся, пока я наблюдала за ними, но я всё равно была уверена, что о моём присутствии он знал. С его летучемышиным слухом не знать бы просто не получилось.
- Не просто красивая, - возразил он Флоре, пересаживая её на сгиб локтя. – Лучше. Какое слово лучше, чем «красивая»?
Флора задумалась, картинно прищурившись и приложив указательный палец к подбородку. Точно так же задумывался (или делал вид, что задумывался) сам Фьюри. Не сумев вспомнить, она озадаченно помотала головой.
- Забыла? Вспоминай, я тебе говорил вчера вечером.
Странно было слышать от него такой наставительно-доброжелательный, но совсем не насмешливый тон. Фьюри, с его любовью к лицедейству, изобразить мог много чего, но интонации воспитателя старшей группы детского сада я слышала от него впервые.
- Велико-лепная? – неуверенно по слогам предположила Флора, и Фьюри улыбнулся, в тот самый момент повернув голову в мою сторону.
- Умница! Мамочка великолепная.
Увидев меня, Флора быстро потеряла интерес к портрету и энергично помахала ладошкой. Я подавила желание поёжиться: с рук Фьюри на меня смотрела его маленькая копия. Даром, что в платье. Фьюри склонился, желая поставить её на пол, но Флора тут же захныкала и задрыгала ножками, отчаянно желая остаться на руках. Сиди она сейчас на руках мамы или папы, дом бы уже сотрясался от воплей – с Фьюри же всё было иначе. Его, казалось, баловство и противный характер только умиляли. Улыбнувшись, он опустился на корточки и коснулся кончика её носа пальцем.
- Переодевайся и пойдем купаться.
- В бассейн?! – мгновенно оживилась Флора, забыв о том, что собиралась плакать.
Фьюри кивнул.
- Будешь учиться плавать.
Радостно взвизгнув, Флора подпрыгнула на месте и вихрем унеслась прочь. Пару мгновений спустя на лестнице у нас над головой, раздался топот её маленьких ножек, и только когда шаги стихли на втором этаже, Фьюри соизволил обратить на меня внимание. Сняв со стойки одну из бутылок вина, он откупорил её одним движением.
- Да, мамочка?
С рождения Флоры прошло пять лет, и с тех самых пор иначе, как «мамочкой» он меня не называл. Окружающих, конечно, такое обращение умиляло, тем более что с его подачи Флора звала меня точно так же, а я только недавно научилась с этого не раздражаться. Ходить вокруг да около смысла не было.
- Хочу развестись.
Бровь Фьюри резко взлетела вверх и так же быстро опустилась обратно, как бы говоря: «ух ты!». При всем этом, шокированным донельзя он, естественно, не выглядел.
- Миссия выполнена, ребёнка я тебе родила, но жить здесь больше не хочу, – «больше не хочу», конечно, было не совсем точной формулировкой. Фьюри, впрочем, делая глоток, пропустил этот момент мимо ушей. – Деньги мне твои не нужны, имущество – тоже. Оформляй опеку над Флорой, и я уеду хоть завтра.
- А родители? – тут же спросил Фьюри, когда я ненадолго замолчала. – Родителей твоих куда?
- В смысле - куда? – идиотская постановка вопроса заставила ощетиниться. – Мои родители отправятся со мной.
Фьюри допил вино одним глотком, с усмешкой глядя куда-то в сторону, а когда отставил бокал и снова посмотрел на меня, в его взгляде читалась откровенная издевка.
- Если считаешь, что они добровольно куда-то уедут от Флоры, то ты просто дурочка.
Дурочка. Он что, уже успел напиться с утра пораньше? Прищурившись и скрестив руки на груди, я снова смерила его взглядом. Вроде трезвый. Помолчав некоторое время, Фьюри снова налил себе вина из открытой бутылки и резюмировал:
- Твои родители никуда не поедут. И ты тоже никуда не поедешь, - обогнув стол, он поднял крышку ноутбука и опустился в единственное имеющееся в кабинете кресло, – потому что это травмирует Флору. Рисковать психикой ребенка ради твоих хотелок – так себе обмен, понимаешь?
Его лицо оставалось спокойным, но в голосе хорошо слышалась насмешка. Тем не менее, сейчас Фьюри был серьезен, и спорить с ним не имело смысла. Я выдохнула через нос, чувствуя, как всё самообладание летит к чертовой матери из-за одной мерзкой улыбочки. Ругаться с ним ничего бы не дало, но раздражение и досада оказались сильнее здравого смысла.

- Ей пять лет, а не два года, чтобы совсем ничего не понимать. Скоро она заподозрит, что в семье творится что-то не то, и станет задавать вопросы. Тебе, папочка, в первую очередь. Так что, если считаешь, что это твое «Шоу Трумана» протянет ещё хотя бы год, то ты просто дурачок.
Фьюри смотрел на меня снизу вверх, молча подпирая костяшками пальцев гладкую щеку. Он нисколько не изменился с момента нашего знакомства. Видя его каждый день с близкого расстояния, я не замечала даже намека на морщины или другие возрастные изменения, несмотря на богатую мимику, привычку щуриться и не очень здоровый образ жизни в целом. Моложавость Фьюри никуда не делась и после отпразднованного совсем недавно сорокалетия. Он, по-прежнему, выглядел как молодой пацан, и был очень доволен, когда нас принимали за ровесников.
-«Шоу Трумана» длится уже восемь лет, радость моя. И продлится ещё столько, сколько я посчитаю нужным. – Он широко улыбнулся своей фирменной лучезарной улыбкой, от которой у меня обычно начинал дёргаться глаз, а сейчас едва пар не валил из ушей. – А самое неприятно во всем этом, Миа, что ты ничего не можешь сделать.
Ни разу до сегодняшнего дня я не задумалась, насколько сильно ненавидела Фьюри. Ненависть к нему росла с каждым днем на протяжении всех восьми лет нашего знакомства и сегодня достигла своего пика. Сегодня я особенно отчётливо поняла, что посажу его, чего бы мне это не стоило, но чувство острого бессилия, как он и говорил, уже развязало язык, и остановиться я не могла.
- Ты психопат, ты знаешь? Самый настоящий, больной. Скажи мне, какому здоровому человеку придет в голову создавать видимость семьи для окружающих, вместо того, чтобы создать её с теми, кто этого действительно хочет?
В голове против воли возник образ Мадлен, но я тут же прогнала его прочь. Фьюри нельзя подпускать близко к любящим его женщинам. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но я была слишком зла для диалога и слишком хотела поругаться.
- Мне просто интересно, откуда у всего этого ноги растут. Мама недолюбила маленького Ричи в детстве, и теперь взрослый Ричи одержим идеей воссоздания идеальной семьи из рекламы кукурузных хлопьев в реальном времени?
Реакция Фьюри была… странной. Он не усмехнулся, не подыграл, не закатил глаза. Не откинулся на спинку кресла, не прищурился, не приподнял брови. Первые несколько секунд его очень живое лицо не выражало ни единой эмоции, но это совсем не было похоже на то, что мне приходилось видеть обычно. Он не напустил на себя растерянный вид, он действительно был_растерян. Впервые с момента знакомства и после нескольких тысяч безуспешных попыток чем бы то ни было его задеть, я ткнула пальцем в небо и попала в цель. Фьюри смотрел также молча, но в его взгляде теперь отчетливо читалось понимание, во что вылилось промедление длиной в несколько секунд.
- Что, серьезно? – от неожиданности и удивления я рассмеялась. – Надеюсь, ты понимаешь, насколько это заезженная причина моральной травмы.
С кресла он поднялся одним движением и мгновенно же обогнул стол. Не до конца уверенная, что он собирался делать, я выставила вперед руку и указала на него пальцем.
- Стой, где стоишь, Фьюри.
- Или что? – обманчиво мягко спросил он, тем не менее, остановившись в паре шагов.
- Или я закричу, - все ещё не уверенная в стабильности его состояния, я говорила нарочито медленно, но спокойно. – И тогда сюда сбежится весь дом. Включая охрану, моих родителей, которые отдыхают на веранде, и нашу дочь.
Сумрачное выражение его лица сменилось тенью понимания, и я физически ощутила, как по венам заструилось мрачное удовлетворение.
- Флора, конечно, ничего не поймет. Да и куда ей, в её пять лет понимать, почему мама плачет и странно держится за щеку? А вот родители, несмотря на свою обычную «проницательность», поймут. Уверен, что хочешь лишиться образа золотого зятя и чудесного отца всего за одну ошибку?
Фьюри никогда не была свойственна излишняя молчаливость, но он, зачастую, производил впечатление человека, с самым непосредственным видом говорящего всё, что взбредет в голову. Впечатление, конечно, было ложным, и сейчас становилось особенно заметно, что прежде чем что-либо сказать, он тщательно подбирал слова. Он был прав. Я не могла разрушить этот чертов брак, но вполне в моих силах было сделать его невыносимым.
Фьюри не осознавал – да и я сама не осознавала до этого дня – насколько сильно на мою личность и моральные ориентиры влияло его постоянное присутствие. Я не просто оказалась в радиусе ядерного взрыва, а намеренно подошла к нему как можно ближе и сняла солнечные очки. Волна радиации прошла насквозь, поглотив меня, напитав изнутри и изменив до неузнаваемости. Я была отравлена процессом радиоактивного распада, как и любой, кто имел глупость считать, что может остановить взрывную волну усилием воли.
В эту игру можно было играть вдвоем, и теперь я понимала это как никогда. Стремление Фьюри к созданию идеальной семьи сыграло с ним злую шутку: он слишком явно дал понять, насколько важным считает моё присутствие рядом с Флорой, и тем самым дал полный карт-бланш. Ведь до тех пор, пока я оставалась для окружающих «счастливой женой и молодой мамочкой», все его прошлые угрозы были невыполнимы. И теперь он это понимал.

- Что вы делаете? Ссоритесь? – вдруг раздалось со стороны выхода из кабинета.
Флора успела переодеться и вернуться, но мы с Фьюри были слишком заняты, чтобы заметить её раньше. На ней было голубое купальное платье, которое она почему-то предпочитала всем своим купальникам. Медленно и осторожно, что ей было не очень-то свойственно, она зашла обратно в кабинет и смерила нас обеспокоенным взглядом.
- Конечно, нет, милая, - отозвался Фьюри, не сводя с меня напряженного взгляда.
Флора была слишком мала, чтобы увидеть, насколько беспечно-добродушный тон не вязался с убийственным выражением лица. Фьюри смотрел на меня в упор, как на врага, с которым пока не знал, что делать.
- А что тогда? – настороженность из голоса Флоры никуда не исчезла. Даже ей, пятилетке, без какого-либо представления об окружающем мире и населяющих его людях, было понятно, что происходило что-то не то. Фьюри прикрыл глаза и улыбнулся, наконец, справившись с собой.
- Просто мамочка немного злится на папочку. И всё.
Флора подошла ещё ближе, остановившись между нами. Запрокинув голову, она пристально посмотрела сначала на меня, потом на Фьюри, а потом неожиданно просияла, как если бы мгновенно нашла решение проблемы, о котором тупые взрослые даже не задумывались.
- Чтобы мамочка не злилась, её надо поцеловать!
С другой стороны, может с годом я и погорячилась.
-Поцеловать? – делано удивился Фьюри, и Флора энергично закивала.
- Да! В щёчку. Август поцеловал Клэрити, когда она на него злилась, и они помирились!
А после того поцелуя Август слег со странным заболеванием, напоминающим агрессивную тропическую лихорадку, и выжил только чудом. Учитывая, что ни в каких тропиках Август не был, а Клэрити едва не стерла себе кожу на щеке в попытках отмыться отчего-то, сравнение Флора выбрала интересное. Фьюри едва коснулся моей щеки горячими сухими губами – такого «поцелуя» Флоре было вполне достаточно – но я всё равно с трудом подавила желание протереть лицо. Скулу будто обожгло кислотой.

***

Октябрь выдался тяжелым.
Я никогда в жизни не уставала от работы настолько, чтобы желать оказаться дома (обычно всё обстояло наоборот), и не могла вспомнить, когда в последний раз мы все, вплоть до малолеток-стажеров, были так загружены. Тед называл такую активность «сезонной» и связывал её с периодом осеннего обострения душевных заболеваний у психопатов. Я не знала, прав он или нет – не потому что была не в курсе относительного количества психически нестабильных личностей на душу населения, а потому что, как показывала практика, совершенно не нужно было становиться психом, чтобы совершать преступления. Здоровые люди справлялись не хуже.
Единственный выходной после почти двухнедельной работы в режиме нон-стоп я была полна решимости провести горизонтально и приняла для этого все возможные меры. Дверь спальни была закрыта и заблокирована тяжелым пуфиком для надежности, шторы опущены, в уши вставлены беруши, а на глаза надета маска. Теперь вылезти из кровати меня не заставил бы ни случившийся за окном огненный дождь, ни торнадо, ни цунами, ни землетрясение, ни всё вместе. Так я, во всяком случае, думала, пока рядом с ухом не зазвонил телефон.
«Зазвонил», впрочем, было неточным определением. Выключив звук, я начисто забыла о режиме вибрации. Нашарив телефон под подушкой, я стянула маску с лица и, не без удивления, увидела на дисплее незнакомый номер. Едва начав работать с Тедом, мне был проведен ликбез о том, насколько важно иметь разные телефоны «для работы» и «для дома». Тед считал, что личный номер, помимо тщательного сокрытия от посторонних и выдачи только близким, требовалось регулярно менять, и я, несколько раз столкнувшись со звонящими среди ночи неадекватами, теперь была с ним в этом вопросе солидарна. Этот номер был совсем новым, и обладали им только те, кому я лично его вручила. Именно поэтому звонок с него и озадачил настолько сильно. С другой стороны, звонивший мог просто ошибиться.
Нажав на сброс, я закрыла глаза и безуспешно попыталась уснуть ещё раз. Сон как рукой сняло. Раздраженно перевернувшись на другой бок и снова бросив взгляд на телефон, я увидела тот же номер на дисплее и снова сбросила звонок. Не брать незнакомые номера, работая в полиции – что-то вроде аксиомы, которую нужно просто принять и не пытаться осмысливать. Те, что пытались осмысливать, всё равно приходили к тому же выводу, правда, лишившись некоторого количества нервных клеток.
В последнее время я стала скучать по умению засыпать в любое время дня и ночи на любой хоть немного горизонтальной поверхности. Разменяв четвертый десяток, о такой роскоши как крепкий детский сон, пришлось забыть. Спать не хотелось категорически, но увидев пришедшую от Хелен смс-ку, я всё равно почувствовала себя разбуженной и была недовольна.
Робкое «спишь?» так и подмывало проигнорировать, и я бы проигнорировала, будь сообщение от кого-нибудь другого. Поэтому написала в ответ «нет» и включила звук на телефоне. Она перезвонила секунд через десять.
- Можем встретиться?
- Сегодня? – я вздохнула, окончательно распрощавшись с перспективой провести выходной в постели. Хелен пыталась звучать спокойно, но её голос всё равно нервно подрагивал. – Сейчас приеду. Ты дома?
- На работе, - тихо отозвалась она. – Заканчиваю через час.

Хелен и Арон работали в Кальенте почти восемь лет. Недавно осознав это, я испытала минутку экзистенциального ужаса. Казалось, совсем недавно я приходила навестить их на новом месте работы. Они тогда работали по какому-то нечеловеческому графику, но всем своим видом выражали энтузиазм, обычно присущий тем, кто считал, что занимался любимым делом. Я очень хорошо помнила, насколько тяжелой физически и выматывающей морально была их работа, и когда их, наконец, повысили и дали нормальный график, вздохнула с облегчением. В какой-то момент они перестали быть вчерашними выпускниками-салагами, на которых вешалась любая работа, и постепенно, шаг за шагом, делали всё, чтобы стать специалистами в своей области.
Об умении Арона вытаскивать с того света даже самых безнадежных маленьких пациентов благодарные родители слагали легенды. Сверхъестественные способности, которые ему приписывались, сам Арон объяснял профессиональной выучкой, крепкими нервами и пресловутым индейским спокойствием. Услышав это однажды, я спросила, для чего же ему тогда репутация «волшебного шамана-целителя», которую он и не думал отрицать. Арон тогда ответил, что людям, чьи дети находятся при смерти, всё равно, во что верить, и он – не тот человек, кто имел бы право их этой веры лишать.
А успехи Хелен в реабилитации новорожденных с самыми тяжелыми родовыми травмами отмечала даже Индира. Они познакомились несколько лет назад, когда Хелен навещала меня в Ландграабе после рождения Флоры, и довольно быстро сдружились. На фоне одной сферы деятельности и общих интересов ничего удивительного в этом не было. Я не имела ничего против Индиры, а понаблюдав за ними некоторое время, пришла к выводу, что они с Хелен очень во многом похожи.
- Привет, - поздоровалась я, когда переодетая Хелен опустилась на пассажирское сиденье и закрыла за собой дверь машины. – Что случилось?
Она выглядела скорее утомленной, чем взволнованной или встревоженной, но я знала Хелен не первый день, и вполне допускала, что первое впечатление могло быть ошибочным. Тем более что ответила она не сразу. Снова повернув ключ в зажигании, я дала задний ход и выехала с больничной стоянки на второй скорости. Хелен, несмотря на то, что права получила давно, водила неуверенно, и такие пируэты её обычно нервировали. После них обычно следовала лекция об ответственном и безопасном вождении с приведением статистики аварий и других методов нагнетания. В этот же раз ничего подобного не произошло. Хелен просто молча пристегнулась, а я убедилась, что проблема всё-таки была.
- Домой?
- Нет, - быстро отозвалась Хелен и потерла уставшие глаза основаниями ладоней, - сначала кофе.
Взглянув на неё внимательнее, я поняла, что Хелен не просто устала на работе. На её лице отпечаталась крайняя, запредельная усталость. Настолько сильная, что я не понимала, каким образом она вообще сидела ровно и не засыпала каждые две секунды.
- Ты когда спала в последний раз? – ответа предсказуемо не последовало. Взяв курс на ближайшую кофейню с напитками на вынос, я продолжила допытываться. – С детьми что-то? Или с Ароном поругались?
Последнее предположение обычно вызывало у неё улыбку, потому что «поругаться» с Ароном, по-прежнему, было чем-то за гранью добра и зла. Недостаточно темпераментная Хелен была физически неспособна устроить полноценный скандал с битьем посуды, поэтому почти все их ссоры заканчивались спокойным разговором на кухне. Хелен не улыбнулась, а когда мы подъехали к кофейне, пошла за кофе сама, проигнорировав моё «я схожу». Я вышла покурить вслед за ней.

- Я плохой человек, Миа. – Вернувшись обратно на пассажирское сиденье, один из картонных стаканов Хелен протянула мне. Семейство Фарберов определенно питало какую-то слабость к серьезным разговорам в машине, и я приготовилась к продолжению монолога. – Я много об этом думала, и недавно убедилась.
- Просто ужасный, - согласно кивнула я и поморщилась, когда случайно обожгла язык. – И как тебя только земля носит?
- Я серьезно, - её голос задрожал, и я перестала улыбаться. Хелен быстро вытерла слезы кончиками пальцев. – Не проходит и недели, чтобы Сара ничем не заболела. Она ходит в детский сад неделю, а потом болеет ещё три. Заболевает Сара – София заболевает вслед за ней, и так по кругу, без остановки. Я больше не могу. Вся моя жизнь крутится вокруг детских болезней – что дома, что на работе.
- Все дети болеют, что в этом ужасного?
В детских садах я не понимала, ровным счетом, все мои знания об этой теме ограничивались воскресной педиатрической передачей, которую смотрели родители. Тем не менее, состояние Хелен настораживало. Я чувствовала, что она сказала не всё.
- Я не могу так. Я устала, - последнее предложение она прошептала и закрыла лицо ладонями, а я ощутила себя настолько беспомощно, насколько это вообще было возможно.
- Хелен..
- Знаешь, какая мысль приходит мне в голову в последнее время? – Хелен снова вытерла слезы, и в её голосе послышались не слишком характерные для неё истерические нотки. Я покачала головой. – Иногда мне хочется собрать вещи и уйти. Просто уехать и не возвращаться, жить свою жизнь для себя. Понятия не имею, как бы сложилась моя жизнь, если бы не Арон и девочки. И иногда… мне очень хочется узнать.
Внезапное откровение шарахнуло по голове пыльным мешком, и какое-то время я собиралась с мыслями, просто глядя на дорогу перед собой. Странным образом, но мне никогда не приходило в голову, что у Хелен могут быть проблемы такого рода. У кого угодно - но не у неё и Арона. Их союз выдержал испытание учёбой на медицинском, физически и морально тяжелой работой, маленькой зарплатой и двумя маленькими детьми. Ничего удивительного в накопившейся усталости не было. Я понимала, что и Хелен, и Арон выдержат любое испытание. Осталось донести это до самой Хелен.
- И что тебя останавливает? – собственный голос показался чужим, когда я снова заговорила.
Хелен горько улыбнулась, перестав плакать.
- Каждый раз по-разному. Иногда Сара приходит в нашу с Ароном комнату и говорит, что боится спать одна. Тогда я иду наверх, укладываю её и засыпаю рядом. Или слышу по радио-няне, как плачет из-за температуры София. Тогда я беру жаропонижающее и нахожусь с ней до тех пор, пока оно не подействует, и она снова не уснет. Или… - она запнулась, - вижу, что Арон спит без одеяла. Тогда я укрываю его и просто сижу рядом в темноте. Потом ложусь и тоже засыпаю.
Услышав её слова, я едва заметно облегченно выдохнула. Хелен и сама понимала, что нынешнее её состояние – всего лишь срыв. Просто кризис, в равной степени свойственный всем, у кого хоть немного имелась склонность к самоанализу.
- Просто, понимаешь… у Арона не так. Он любит меня и девочек, я это вижу и знаю. И ему все будто бы нипочем. Нет ничего, что его бы беспокоило, Миа, вообще ничего! – Хелен сверкнула глазами, а я, кажется, начинала понимать, что на самом деле её волновало. - Нужно работать неделю без перерыва – легко, нужно сидеть с двумя больными детьми – с удовольствием, переделать уйму дел в единственный выходной, а потом ещё Дэвиду помочь с машиной – без проблем! Он как сверхчеловек, и я не знаю, как ему соответствовать!
- Так, давай ещё раз. То есть, ты считаешь себя плохим человеком на основании того, что Арон легче переносит тяготы семейной жизни? Притом, от проблем ты не сбегаешь, семью свою любишь и делаешь всё, что в твоих силах, чтобы всем было хорошо. Получается, ешь ты себя исключительно за вольнодумство?
Хелен прикрыла уставшие глаза. Она молчала довольно долго, и в какой-то момент я даже решила, что она уснула.
- Просто мне кажется, я делаю недостаточно. И только думаю о том, как бы от всех отвязаться, чтобы оставили в покое.
- Кажется - крестись, как мама твоя говорит, - буркнула в ответ я, допив остатки кофе со дна стаканчика. – Не нужно равняться на собирательный образ «идеальной жены в вакууме». Идеала не существует, а ты хорошая мать и хороший человек.
- Откуда ты знаешь?
Потому что ты - моя полная противоположность.
- Просто знаю.
На мгновенье показалось, что всё в порядке, но, как оказалось, радовалась я рано. Хелен странно усмехнулась и покачала головой, глядя куда-то в сторону. Никогда прежде я не видела у неё такого выражения лица и от этого немного напряглась. Сквозь застывшую маску неестественной улыбки пробивалось настоящее отвращение.
- Ты меня переоцениваешь. И сильно. – Хелен опустила голову и с силой сжала кулаки. – Если бы я была той, кем ты меня считаешь, я бы не обманула своего мужа. Я бы не сказала ему, что взяла дополнительное дежурство. Не оставила бы его и наших больных детей на целый вечер. И уж точно не отправилась в ресторан с другим мужчиной.
Сказанное Хелен определенно должно было звучать очень веско. Она говорила с таким надрывом, сохраняя выражение лица средневекового инквизитора, приговаривавшего еретика к смертной казни, что мне против воли стало смешно.
- И что потом? – Всё-таки подавив улыбку, спросила я. – Вы переспали?
В глазах Хелен отразился испуг, развеселивший меня ещё сильнее. Мысль о том, чтобы физически изменить Арону, была за гранью её понимания, и она всерьез корила себя за обычный ужин. Я вздохнула.
- Хелен, ей-богу, когда в следующий раз решишь с кем-то поесть, не нужно подавать это так, будто ты совершила хладнокровное убийство с похищением.
Хелен усмехнулась.
- А если бы совершила? Что тогда?
Я неопределённо повела плечами, сворачивая с трассы на проселочную дорогу, ведущую к их с Ароном дому. Ехать оставалось минуты три, и погода стремительно портилась.
- Тогда я бы избавилась от тела, скрыла улики и обеспечила тебе алиби. И никто бы никогда ни о чем не узнал.
- Миа, я серьезно.
- Так и я серьезно. Вот и решай, кто из нас плохой человек.
Брошенный на приборную панель телефон завибрировал, и я снова увидела на дисплее тот самый незнакомый номер. Навязчивость неизвестного неадеквата начинала раздражать, и я мысленно сделала пометку купить новую симку, как только вернусь в город. Хелен притихла, и до самого дома больше ничего не говорила. Я не могла сказать наверняка, хорошо это или нет, но очень надеялась, что донесла до неё хоть одну из своих мыслей. Машина остановилась у самого крыльца, чудом не заехав на цветочные клумбы, и Хелен отстегнула ремень безопасности.

- А вы с Ричардом когда-нибудь ссоритесь? - наконец, подала голос она. От попытки Хелен сравнить свою семейную жизнь с тем, что уже восемь лет как выдавал за семью Фьюри, я ощутила смесь раздражения и досады. Само собой, на фоне глянцево-вылизанной картинки реальная семья с реальными проблемами проигрывала, но Хелен этого знать было неоткуда.
– Мне кажется, я ни разу не видела вас с ним в ссоре. Не подумай, что я завидую, нет. Я правда очень рада за вас, но иногда я думаю…
- Хелен, у нас фиктивный брак.
Она замолчала на полуслове, а я дала себе хорошего мысленного пинка, который отозвался странным чувством удовлетворения. Сказать правду впервые за восемь лет было приятно.
- У нас составлен брачный контракт, и у меня будут очень серьезные неприятности, если кто-нибудь узнает о том, что я только что сказала.
- Но почему? – от изумления немаленькие глаза Хелен расширились ещё больше, теперь напоминая блюдца. – Почему фиктивный?
- Потому что он гей. А поскольку в мире большого бизнеса очень важно иметь соответствующую положению репутацию, открыто заявить о своей ориентации он не может – партнеры не поймут. Америка только на словах толерантная.
Кинув на Хелен осторожный взгляд, я обнаружила её слегка зависшей и с приоткрытым ртом. Это значило, что всю эту сочинённую минуту назад ерунду, она проглотила с легкостью и сейчас пыталась осознать.
- Это многое… объясняет, - наконец, произнесла она, и я с трудом удержалась от того, чтобы заржать в голос. Фьюри бы оценил. – Любовь к этим его сериалам, например…
- Только Хелен, - я нахмурилась, сделав серьезное лицо. – Никому. Даже Арону.
Она кивнула также серьезно, от удивления забыв спросить самое главное: с какой стати я вообще подписалась на фиктивный брак с латентным гомосексуалистом? Нужно было не забыть додумать детали чуть позже, когда Хелен отойдет от шока и снова сможет мыслить ясно. Слегка шлепнув себя ладонями по коленям, она выпрямилась в кресле.
- Я бы предложила чего-нибудь выпить, но ты на машине. Может, хоть чаю? Или пообедаешь?
Я отрицательно помотала головой.
- Давай в другой раз. Завтра на работу, а я так и не выспалась. Поеду домой, попробуй уснуть.
Входная дверь открылась, и на пороге дома возник Арон с маленькой Софией на руках. София ерзала, пытаясь разглядеть Хелен, а, наконец, заметив, замахала сразу обеими руками. Хелен слабо рассмеялась с этого зрелища и кинула быстрый внимательный взгляд в мою сторону.
- Со мной всё нормально, - уверенный тон всегда удавался мне особенно хорошо, - я не страдаю, не плачу ночами и меня полностью устраивает жизнь, которую я сама для себя выбрала. Честно.
- Пока, Миа, - после недолгой паузы попрощалась Хелен и коснулась сухими губами моей щеки. – И спасибо. Береги себя.
За ней почти закрылась дверь, когда я неожиданно и для себя самой тоже, окликнула её. Хелен обернулась на месте и склонилась обратно в салон. Я пыталась заставить себя заткнуться, но это оказалось не так-то просто. Слова полились сами собой.
- Я хочу попросить тебя об одной вещи. У меня опасная работа, и если… со мной вдруг что-нибудь случится, - в глазах Хелен снова отразился испуг, но я жестом остановила её, не дав себя перебить. – Если со мной вдруг что-нибудь случится, я хочу, чтобы ты позаботилась о моих родителях. И о Флоре. Фьюри её только балует, а тебе я доверяю. Можешь пообещать?
- Миа, что…
- Хелен. – я не знала, как выглядела в тот момент, но, судя по суеверному ужасу на лице Хелен, зрелище, наверное, было ещё то. – Мне очень важно это знать.
- Хорошо, - обеспокоенно прошептала она. – Конечно, мы с Ароном о них позаботимся. Обещаю, но отку..
- Спасибо, - я улыбнулась самой беспечной улыбкой, на которую была способна, но Хелен предсказуемо не повелась. – Не думай, умирать я не собираюсь. Просто на всякий случай.

***

Дорога до города прошла в относительной тишине. Телефон звонил всего два раза, но я успешно игнорировала звонки, даже не сбрасывая их. Слушать музыку не было никакого желания, и я вслушивалась в мерный гул работающего двигателя, ведя машину в режим автопилота. Не стоило пугать Хелен. Минутная слабость обернулась совершенно ненужной откровенностью, за которую я себя теперь ругала. Легкость от сказанного испарилась уже через несколько минут, оставив вместо себя тяжелое чувство вины. Впутывать Хелен во все это было свинством, и больше не должно повториться. «Режим автопилота» привез меня кондитерской. Той самой, в которой почти десять лет назад проводилось задержание какого-то наркоторговца, а Тед настоял на моем переодевании в розовое платье с рюшами. Мама как раз с утра говорила, что хотела чизкейк.

Молодой кассир с бейджиком на груди «Привет, я обучаюсь» работал со скоростью впавшей в анабиоз черепахи, но очередь нисколько не нервничала. Я набирала маме смс-ку, когда телефон зазвонил вновь. Палец случайно соскочил на зеленую кнопку принятия вызова, и из трубки тут же раздалось умоляющее:
- Пожалуйста, не бросайте трубку, миссис Томпсон! Прошу вас!
Я медленно выдохнула через нос, внутренне раздражаясь с самой себя. Трубку следовало положить, но это было выше моих сил сейчас. Сто раз проклиная отсутствие силы воли, я поднесла телефон к уху.
- Послушайте, мне всё равно, где вы достали этот номер, но прямо сейчас я поеду и куплю новую сим-карту.
- Пожалуйста, выслушайте меня! – Снова взмолилась собеседница. Судя по голосу, это была женщина возраста моей матери. – У меня есть информация о Ричарде Фьюри, которая может вас заинтересовать.
Великолепно. Ещё одна обезумевшая любовница, которую Фьюри поматросил и бросил, в попытке «раскрыть» мне глаза на его нехорошее поведение.
- Рассказывайте, – устало согласилась я. – Но сначала представьтесь.
Обычно на этом моменте любовницы тушевались и ссылались на важные дела. Каждая из легиона любовниц Фьюри была в курсе, где и кем я работала, и светить имя не хотелось никому. Собеседница из трубки же, напротив, охотно представилась.
- Меня зовут Дженнифер Ллойд. Двадцать пять лет назад я работала медсестрой в детском доме Медфорд, штат Массачусетс, - замерев, я неосознанно прижала трубку сильнее к уху, - и я знала Ричарда Фьюри ещё в то время, когда его звали Ричард Тейлор.
Поставив коробку с чизкейком на витрину, я шагнула из очереди, не обращая внимания на кассира.
- Можно с вами встретиться? До Массачусетса пару часов на самолете.
- Я не в Массачусетс, миссис Томпсон, - возразила Дженнифер, - я уехала оттуда много лет назад и никогда не возвращалась. Я здесь, в Цветочных Холмах.
- Здесь? Вы серьезно?
- Я приехала, как только узнала о вашем существовании. И о том, что вы детектив полиции, - негромко пояснила она и добавила. – Вы знаете, где находится кафе «Розовый шелк»?
Выбежав из кондитерской на второй космической, я так резко замерла на месте, что не сбила благообразную старушенцию с собачкой лишь чудом. Медленно обернувшись и подняв взгляд на вывеску, я нервно улыбнулась, поняв, какого дурака сваляла, и уточнила:
- Кондитерская?
- Да-да, вы правы, кондитерская, - «просияла» Дженнифер прямо из трубки, - всё в розовых тонах. И чизкейки замечательные.
- Буду через две минуты. Буквально.
Отключившись и убрав телефон в задний карман брюк, я дошла до машины. Кошелек нашелся в через полминуты «напряженного» поиска по салону. Невзначай продемонстрировав его выглядывающим в окна посетителям и кассирам, я настолько ровным шагом, на какой была способна, вернулась в кондитерскую и вежливо улыбнулась кассиру.
- Деньги забыла, извините.
- Ой, ну что вы, со всеми бывает! Вот, приятного аппетита!
Дженнифер сидела за большим столом у окна.

le техничка