Дома было тепло и спокойно, а в душе всё тот же пылающий лёд от недосказанной боли.
В окно стучит дождь. Беспокойные волны с силой бьются о камни, а океан темный и грозный как никогда. Сильные ветра властвуют в Старлайт Шорз вплоть до начала марта, пока неустойчивая зимняя погода совсем не сойдёт на нет, уступив солнечному бризу. А пока лучше лишний раз не открывать без надобности окна, да и бельё лучше сушить дома.
- Стоит немного зазеваться, и наши простыни улетят в Скандинавию! – любила шутить время от времени Лорейн Келлог.
От этих воспоминаний Эстелла слегка улыбнулась, словно разглядев через призму времени маленькую худенькую девочку со смешными косичками, которые мама заботливо заплетала ей каждое утро. Пять лет, наверное, самый счастливый возраст. Самый близкий человек – мама, которая называет дочь никак иначе как «Мой ангелочек», «Дюймовочка» или «Солнышко». Мама покупает ей самые красивые платья, дорогие игрушки, устраивает незабываемые дни рождения в парижском Диснейленде и хвастается подругам за чашкой чая, что её Эль в свои неполные пять лет уже умеет бегло читать и изъясняться простыми фразами на французском. В тот период жизни мама была для неё кумиром, объектом для подражания, а потом всё изменилось, когда Лорейн вернулась к своей гастрольной жизни в джазовом ансамбле.
Будучи, прежде всего, маминой дочкой, Эстелла пережила настоящий стресс, ей нужна была только мама, а не дорогие игрушки и красивые наряды, но мама лишь строго твердила про какие-то деньги, запрещая ей плакать. Дальше зияла чёрная дыра начиющегося ещё в незрелом детском сознании отчуждения и обиды, которая коварной крысой прокралась туда, свив себе настоящее гнездо, до сих пор мешающее Эль нормально дышать, к огда они оказываются с Лорейн на одном квадратном метре.
Эстелла тяжело вздохнула, бросив взгляд в окно, где очередная волна, поднимаясь из глубин водяного исполина, тут же обрушилась на прибрежные скалы. Как когда-то в юности, ей снова нечем дышать в стенах этого дома, хотя мама так часто любит повторять ей, что кислорода в их семье на самом деле хватает на всех. И вся неприязнь к этому месту лишь в её голове… Кто знает? Может быть, так и есть, но, по крайней мере, сегодня здесь дышится впервые не так тяжело, как в её собственной квартире, где всё буквально кричит о Луисе и о том, что… Боже!
Она снова рефлекторно вздохнула, чтобы не впасть в смакования собственной боли. Как известно, лучший способ в такие моменты – это сосредоточиться на том, что происходит вокруг прямо сейчас. Иначе раздразнённые полчаса назад рыданием мысли разорвут твоё вновь обретенное шаткое спокойствие как голодные аллигаторы.
«Дыши, Эль!» - мысленно приказала себе Эстелла, а потом, сделав пару глотков чая, обратила наконец-то своё внимание на мать, поглощённую приготовлением завтрака.
Лорейн хлопотала у плиты, облачённая в бирюзовый домашний халат, подхватывая деревянной лопаточкой овощные оладьи с горячей сковороды (папино любимое блюдо). Её от природы рыжие волосы как всегда выкрашены в платиновый блонд, и волнистые пряди с лёгкой небрежностью спадают на красивое, немного полноватое лицо с едва заметными изъянами возрастных морщин. Лорейн только встала с постели, но как обычно уже успела накраситься и навести лёгкий марафет. Сколько Эль помнила, мама никогда не позволяла себя появляться перед посторонними ненакрашенной, даже перед собственной дочерью, которая сначала взбудоражила её своим ночным звонком, а потом, чуть свет, примчалась первым же рейсом в Старлайт Шорз с глазами, как у раненой птицы, которой злые дети обломали крылья:
- Милая моя, - буквально с порога ласково зазвучит мамин голос. – Как же так? Как?
- Прости, мама, я просто задыхаюсь, - глотая слёзы, тяжело выдохнет Эль, уткнувшись в родное плечо.
Теперь, спустя полчаса, Эстелле было немного не по себе от того порыва слабости. В этом было что-то противоестественное и неправильное. Они слишком отдалились друг от друга, чтобы позволить себе вновь такую родственную блажь.
Эль так и не разобралась до конца, почему однажды ей отчаянно захотелось стать антиподом собственной матери, то ли они изначально были слишком разными, то ли наоборот, слишком похожими, что в какой-то момент она очень устрашилась повторения маминой судьбы. Где первая половина жизни – сплошные гастроли с капризным и непрактичным мужем, а вторая половина – вечная роль домохозяйки с дурацкими хобби в виде разведения тропических рыбок и затаённой обиды за робкую попытку развода, которую однажды предпринял дорогой и любимый Стефан.
Уже в подростковом возрасте Эстелла твердо осознала, что пресная и размеренная жизнь родителей не для неё, а это значит, что ей нужно стать антиобразом консервативной Лорейн.
Мама превозносит традиционные ценности? Эстелла станет их ниспровергательцей. Мама считает, что девушка должна быть скромной недотрогой? Эстелла станет раскрепощённой кокеткой. Мама прекрасно поёт и души не чает в музыке? Эстелла принципиально зароет свой музыкальный талант в землю. Мама – верующая католичка? Эстелла станет протестанткой. Мама каждое воскресенье ходит на балет в театр? Эстелла станет поклонницей мужского стриптиза. Она даже полюбила сырную запеканку и омлет с беконом только потому, что мама их терпеть не может. С 15 лет Эль настолько сильно пыталась убежать от образа матери и своей схожестью с ней, что в итоге, спустя десять лет, они снова столкнулись с другой стороны планеты под названием судьба. Или, может быть, это коварный рок довлеет над ними самого рождения Эль?
Слишком много дорог сошлось в их судьбах, не говоря про людей. Впрочем, мама удивительно спокойно восприняла откровения дочери о Луисе, лишь коротко обронив между приступом сбивчивых слёз Эль, что была косвенно знакома с Мюллером во времена своего студенчества, а потом, когда дочь немного успокоилась, поцеловала её в щёку и отправила в душ.
Казалось, вода смыла спазм боли, но привкус горячи всё ещё оставался.
«Только не думать о Луисе!» - повторила тут же себе волшебную мантру Эль, отгоняя воспоминания о вчерашнем вечере.
Лорейн, мурлыча себе под нос какую-то песенку, поставила перед ней на стол тарелку с оладьями и, доставив папины стаканчики для лекарств, неожиданно спросила:
- Ты давно встречаешься с Луисом?
Эстелла тяжело выдохнула.
- Ты не обязана мне отвечать, - спокойно ответила мама, положив в каждый стаканчик по таблетке: в один – от гастрита, в другой – от давления. Папе нравилось, когда везде порядок.
- Какая деликатность, - Эль горестно усмехнулась, смахивая набежавшую слёзу. – Мам, а ты никогда не хотела бросить папу?
- Мног о раз, - призналась Лорейн, присаживаясь на соседний стул, - но не смогла.
- Это из-за меня? – спросила она, посмотрев в такие же васильковые глаза матери.
- Нет, милая, - мама коротко покачала головой, слегка улыбнувшись. – У меня было много других причин помимо тебя, почему я всё-таки решилась сохранить этот брак.
- А сейчас? – Эстелла попыталась придать своему голосу былую естественность и легкость. - Ты больше не любишь папу?
- Я не люблю его так, как любила вначале. Возможно, вообще больше не люблю, но я живу с ним, и я очень довольна, - пояснила Лорейн, как всегда изысканно избежав прямого упоминания о своей обиде за несостоявшийся романчик мужа на стороне несколько лет назад.
[img]hhttp://trueimages.ru/img/a2/59/dc13f0a5.jpg[/img]
- Знаешь, а я никогда не верила, что проживу всю жизнь с одним мужчиной. Хотя подсознательно, мне этого очень хотелось… Всегда! - призналась неожиданно Эль, как бы сочувствуя матери, этой пожилой, но всё ещё красивой женщине, в глазах которой на долю секунды она будто разглядела свою собственную грядущую старость.
- Эль, - Лорейн взяла дочь за руку и внимательно посмотрела ей в глаза. – Я тебе говорила.
- Я помню, - она слабо кивнула. – Я поначалу терпеливо слушала тебя, кивала, издавая время от времени бессмысленные, но якобы одобрительные междометия. Мне было тогда пятнадцать лет, и я впервые сильно влюбилась, а ты задушила во мне эти чувства, как понимаю, из лучших побуждений…
- Несомненно, - мама одобрительно кивнула. - Эти отношения принесли бы тебе только боль. Я видела, что тот парень увлечён тобой, но не больше… Симон был слишком эгоистичен и молод, чтобы оценить твои возвышенные чувства. Ему нужно было нечто иное. Впрочем, ты и сама это теперь понимаешь как специалист.
- Понимаю, но в какие-то моменты мне всё равно кажется, что возможно, отвергнув отношения с Симоном, я упустила в жизни что-то важное, что-то своё…, - она задумчиво устремила взгляд куда-то внутрь себя. – Будто это был единственный мужчина, с которым я смогла бы построить семью. Луис слишком похож на него, наверное, оттого я снова так сильно влюбилась.
- Неисправимые бабники – твоя любимая категория после немецких принцев с наполеоновским самомнением, - шутливо отозвалась Лорейн.
Эстелла тоже бессознательно улыбнулась маминым словам, думая о том, что, наверное, должна сейчас как всегда сорваться наперекор маме… Спорить, плакать и сбивчивым срывающимся голосом напомнить о том, как всё-таки, чёрт возьми, сильно она любила всех этих неисправимых бабников и немецкого принца. И как ей было хорошо с ними, когда от светлого столба света, обжигающего нутро в любовной лихорадке, хотелось обнимать весь мир и даже маму. Женщину, которая, пойдя наперекор многим своим желаниям, посвятила свою жизнь человеку душевно дряблому, без воли и мужского характера. Стефану очень нужна была её любовь, а Лорейн – его добродетель, на том и строили семейное счастье – простое, комфортное и прагматичное.
Без затей и шекспировской страсти. Такое же она желала и своей дочери, но всё вышло наоборот. Бунт антиобраза длиной в десять лет удался. Браво! Эстелла могла смело начинать аплодировать сама себе, но вот подлинной радости от этого почему-то всё-таки не было.
Ничего не хотелось говорить, ничего делать… Корабль её любви стремительно тонет. Неведомая ей соперница сквозь время и пространство проточила борт, и в душу хлынула ледяная вода.
К чему все эти страстные порывы на протяжении этих десяти лет, если своего счастья она так и не построила? У неё в рукаве ни единого козыря, чтобы опровергнуть мамины слова и одновременно ужасно тяжело с ними наконец-то согласится.
- Хочется одиночества, - судорожный вздох вырвался из груди Эстеллы.
- Ты должна заняться собой, Эль, одной собой и ребёнком, - терпеливо продолжит мама, словно прочитав её тревожные мысли. – Бросай всё, переезжай к нам – первое время, конечно, будет тяжело, но мы с папой поможем. Мы же всё-таки семья как-никак, да и с работой здесь получше. Ты же так мечтала заниматься настоящей врачебной практикой, а не перебиваться случайными консультациями…
- Да… но…, - Эль задумчиво закусила губу. – Но что сказать папе? Про Луиса и...
- Ничего ему не говори, - решительно заявила Лорейн. – Ни слова про Мюллера. Ни единого. Ты поняла меня?
- Да.
- Твоему отцу не обязательно знать все подробности этой истории, - разумно рассудила она. – Мужчины как дети, очень чувствительны, и порой нам, женщинам, стоит их оберегать от некоторых вещей. Так что предоставь это мне. Я придумаю, как объяснить ему твою беременность, но самое важное сейчас, что ты сама должна принять решение о переезде. Я не хочу давить на тебя, дорогая. Не хочу, чтобы спустя десять лет ты мне сказала, что я тебя вынудила это сделать, лишив шанс на какую-то другую жизнь.
- Мама…, - Эстелла вдруг осеклась, испугавшись необъяснимого тепла поднимающегося в душе к собственной матери.
- Чего ты хочешь, милая? – заметив смятение на лице дочери, откликнулась Лорейн. – Это вина отца или моя? Может быть, я сильно тебя подавляла в детстве, что ты выросла совсем не похожей на меня, хотя до пяти лет ты была просто моей копией. Ты даже старалась подражать моей манере разговора. Или же во всем виноваты мужчины, которые тебя не ценят? Что у тебя внутри, Эль? Почему мы так отдалились друг от друга?
- Прости меня, мама! – с плеч словно падает непосильный груз застарелых обид, а из глаз катятся слёзы освобождения. – Я и так достаточно наломала дров, чтобы тебя хоть в чем-то упрекнуть. Сейчас я как никогда четко понимаю, как во многом ты была права, а я просто не хотела тебя слушать. Просто делала всё наперекор, чтобы не быть такой, как ты. Ты всегда была такой правильной и серьёзной – в итоге я стала легкомысленной. Я жила каждым мгновением без оглядки на прошлое или будущее, и это было должно быть моей самой большой ошибкой.
- А ты подумала насчет имени для ребёнка? – в глазах мамы сияли огоньки одобрения.
- Да, - кивнула Эль, возблагодарив небеса, что мама не превратила сцену их примирения в сентиментальную розовую идиллию. – Есть одно имя на примете – Фрэнсис. Мне нравится, что оно универсальное. Подходит как для девочки, как и для мальчика. Для меня, в самом деле, не имеет особого значения, кого пола ребёнок, главное, что это мой ребёнок.
- Вот и правильно, Эль, - Лорейн осторожно погладила её по плечу. – Замечательное имя.
- Спасибо, - устало улыбнулась Эстелла.
- Ты решила, когда поедешь в Риверсайд? - аккуратно поинтересуется напоследок мама.
- Завтра утром, - отозвалась дочь. - Только учти, что мне потребуется пара дней, чтобы уладить все вопросы с квартирой и работой.
- Я тебя не тороплю. Ты должна сама всё решить.
Риверсайд встретил её вечером следующего дня безучастным и усталым взглядом, как у старого человека, который давно смирился со своей участью. Знакомые табло рекламы, морозный воздух, перегоревший фонарь возле дома и залипшая кнопка звонка на двери… Эстелла себя чувствовала будто спящей красавицей, которая, очнувшись от столетнего сна, с изумлением снова изучала своё королевство.
Странные ощущения, будто теперь это и не её дом вовсе, и все эти цветы на стенах и бабушкина уютная мебель теперь казались чем-то чужим и не нужным. Буквально вчера, обсуждая с мамой переезд в Старлайт, она была готова вывезти отсюда буквально всё, начиная от старых виниловых пластинок, заканчивая огромным бюро из красного дерева.
Однако, окинув всё свежим взглядом, она сошлась на мысли, что, пожалуй, заберёт с собой только пианино. Старое доброе пианино бабушки Агаты – кто знает, может быть, её ребёнок станет когда-нибудь музыкантом? В конце концов, один сын Луиса уже стал пианистом, так почему же не может второй? А может, там девочка? Впрочем, это не имеет значения – она решила, что увезёт пианино и кое-что из своих личных вещей.
Выкинув увядшие розы в мусорку, она с горечью подумала о Луисе и даже позволила паре крупных слезинок упасть на почерневшие лепестки, но, глубоко выдохнув уже в следующее мгновение, вернулась в состояние спокойствия новой жизни.
Дженис встретила её приступом бурной радости, но когда Эль сообщила ей о намерении продать своё жильё, девушка слегка приуныла.
- Зачем? – она тяжело с присвистом выдохнула.
- Мне предложили хорошую работу в клинике Старлайта, - пояснила Эстелла. – Такой шанс нечасто выпадает, как ты знаешь. Да и устала я, если честно, от переменного одиночества в этих стенах. Ганс, Грег… Все когда-то жили здесь. Слишком много воспоминаний. Не говоря о Чаре…
- А Луис? – прищурилась Дженис.
- Что Луис? – по возможности мягко отозвалась Эль. – Мы расстались на Рождество, а точнее, он решил покончить с нашими отношениями. О чём тут ещё можно говорить?
- А он звонил, между прочим, - заявила квартирантка, и тут у Эль кольнуло в сердце. – Много раз звонил: вчера, сегодня, утром, вечером… Мне кажется, он был таким подавленным, буквально час назад умолял дать мне хоть какой-нибудь новый номер, чтобы связаться с тобой…
- А ты что? - едва дыша, отозвалась Эль.
- Я ему естественно отказала, мы же с тобой договаривались, что второй твой номер я под страхом смерти никому не скажу.
- Спасибо, Дженис! – она благодарно коснулась руки девушки. – Я очень тебе благодарна, в награду можешь жить здесь до весны, а продажу дома мы придержим до первых чисел апреля.
Дженис в ответ благодарно стиснула Эль в объятьях, а потом весело бормотнула, утягивая на кухню: «Пошли чай пить». После всего пережитого, обговоренного и передуманного бессонными ночами в родительском доме, не было ничего приятней беззаботной трескотни вечно позитивной Джен, которая за чашкой чая с поистине детским задором поведала ей о делах в цветочной лавке, где она работала, и о курьёзах с заказом, а также о своём новым кавалере, предварительно заполучив у Эль пару советов по этому поводу.
- Господи, Джен! Нашла у кого спрашивать, вот если бы про гармонию в сексуальной жизни, то я бы помогла, а здесь…, - отшутилась Эстелла в ответ на её просьбы. – Сама сапожник без сапог.
- Да всё у тебя бы давно получилось! – заверила её Дженис. – Мне кажется, просто ты сама не хочешь или не встретила такого парня, от которого крыша бы поехала. Прям ух!
- Может быть, но хватит об этом, - Эль улыбнулась, остановив поток её неуемных мыслей.
Дженис слишком любила жизнь, чтобы мыслить в каком-то другом ключе, кроме искрометного позитива. А Эль слишком любила Луиса, чтобы свободно сейчас говорить на эту тему. Не смотря ни на что, он всё ещё её радость и боль. Её вечно отъехавшая крыша в плане чувств, такой напористый, неукротимый и обжигающий в сокровенные мгновения.
Теплые, властные ладони, чуть насмешливые губы, изогнутые в грешной улыбке и обжигающий до мурашек эротизм в глубоком взгляде. Она любила и горела им без остатка – как любят в жизни, наверное, только раз! И от того теперь в груди всё предательски сжималось. От непоколебимой уверенности в том, что второго такого Луиса в её жизни не будет, как и таких чувств: сильных, болезненных и прекрасных.
Однако, одно её всё-таки утешало, а именно тот факт, что она не увидит, как он умрёт. И с мыслью и воспоминаниями о нём, вечно живом, красивом и здоровом, будет жить до скончания своего века, свято веря, как он каждый вечер выходит на прогулку с повзрослевшим Бойдом, расправив массивные плечи.
Как величественно и гордо его профиль смотрится на фоне багряного зарева вечернего неба, и как с изумительным манящим искусством он подносит сигарету к губам, задумчиво глядя, куда-то вдаль. А потом Луис опускает глаза, и солнечный луч угасающего дня дрожит на его ресницах, когда одна единственная мысль о ней пронзает его сердце. А ей, возможно, уже самой будет глубоко за шестьдесят, но она будет всё с той же неизменной нежностью смаковать время от времени эту счастливую картину своей любви и каждый раз любовно разглаживать каждую черточку на любимом до дрожи лице…
Так и будет, Эстелла уже расписала сценарий новой жизни, осталось только окончательно разобраться со старыми проблемами. И, обняв на прощание Дженис, она подхватила свою сумку и зашагала по снежному тротуару. Прежде чем вызвать такси, ей хотелось немного попрощаться с Риверсайдом как со старым другом, который на протяжении многих лет был свидетелем её радостей и печалей. Вечерние фонари приветствовали её своими склонившимися тяжёлыми головами, словно оловянные солдатики, а в доме напротив горел свет, и в окне даже можно было различить силуэты счастливого семейства, собирающегося ужинать.
У них двое детей: девочка постарше и мальчик, совсем малыш, - его сажают на детский стульчик. Женщина улыбается мужу, ставя перед ним тарелку и они что-то непринужденно обсуждают, обмениваются взглядами, смеются… Наверное, это единственное, чего у неё никогда не будет.
Полноценной семьи, она твердо была убеждена, что никогда и ни за что не выйдет замуж, и этот момент, когда Эстелла была готова отправится прочь от злостного дома, её вдруг окликнул до боли знакомый голос:
- Эль! Эль!
Внутри всё оборвалось, и она остановилась, не веря своим глазам, теряясь в мыслях, чувствах и желаниях. Луис подлетел к ней, подобно вихрю, и как невесомую снежинку подхватил в свои крепкие объятья, такие теплые и родные, что она потеряла счет времени, задыхаясь во власти его неистового поцелуя и умирая от нежности к звукам его голоса…
Из её глаз лились горячие слёзы, которые он трепетно собирал в свои огрубевшие ладони, умоляя о прощении, которого с его же слов он не заслуживал…. Он обнимал Эль, крепко прижимая к своей груди, а потом целовал в макушку. От его одежды пахло сигаретами и морским бризом, тем самым недорогим мужским парфюмом, которым он был надушен в первый день их встречи.
Теперь она с жадностью вдыхала этот аромат, слушая его сбивчивые объяснения… Что-то про Эмму, Эйнжела, портрет, про живых и мертвых… У них что-то не ладно с Эйнжелом, а он не знает, как подступиться к нему. Он называет себя слепцом и идиотом, пытаясь петляющим голосом объяснить снова про Эмму, а Эль только улыбалась и молчала. Хотелось хотя бы на минуту насладиться чудом, потому что умом она понимала сейчас, как никогда, что семьи с Луисом у них никогда не будет. Не будет совместных ужинов вечером у телевизора, разговорах о повседневных пустяках, горячего чая с пледом, как по осени свалит грипп, и любовного таинства под покровом ночи, а может, и дня… Глупо делить моменты страсти по времени суток, когда величие таких мгновений во внезапности, в отрывистой спонтанности… А у них ничего этого не будет. Пусть он и хочет. Взгляд, Луиса был пылок и решителен как никогда, но вот в сердце всё ещё было обманчиво, и заглядывать за эту пелену ей больше не хотелось. Она не переживёт этого, а быть вечной абстракцией Эммы, пусть даже и не такой явной (она была уверена Луис сделает все возможное, чтобы это не всплыло), было выше её сил. Лучше уж она умрёт с дурацкой иллюзией того, что Луис – это её! Предназначенное! Любимое, но так и не обретенное СЧАСТЬЕ, чем спустя годы, глотая слёзы от накопившихся обид, разглядит сквозь осыпавшуюся позолоту романтики, что никакое это не счастье, а самое обыкновенное бремя. Горестное, эгоистичное и, упаси Боже, сварливое.
- Эль! - воскликнул он со страданием. - Ну прошу тебя, скажи мне хоть слово! Я места себе не нахожу все эти два дня…
- Луис…, - только и смогла выдохнуть она в его ладони, с нежностью придерживающие её лицо. Сквозь его пальцы текли горячие девичьи слёзы. - Мне жаль… Я не могу…
Он скорбно и терпеливо молчал, во взгляде мелькнула растерянность и даже изумленность.
- Я прекрасно понимаю, что какое-то время нас может держать вместе страсть, но что потом? Рано или поздно, даже она перегорает, и тогда должно выйти на первый план что-то большее… а его нет…
- Значит, ты совсем не веришь в меня? - спросил он не своим голосом.
- Я пытаюсь смотреть на вещи трезво, - ответила Эстелла, деликатно отстранившись от него. - Как бы там ни было, но с Эммой тебя определенно связывает слишком многое, чтобы я на это могла закрыть глаза. Ты её вырастил, а потом она умерла на твоих руках, оставшись вечно недосягаемым идеалом, а бороться с идеалами – это неблагодарное дело. Тем более для меня… Я ведь совсем не борец по природе, мне это несвойственно. Мне всегда будет казаться, что ты влюблен в Эмму. Рано или поздно я просто сломаюсь и самое страшное, что ты, Луис, этого даже не почувствуешь, потому что к тому времени потеряешь ко мне интерес, как потерял его однажды к другим женщинам, покорившимся тебе.
- Как же так, Эль? Ещё позавчера ты мне говорила совсем другое, а теперь ты сама отталкиваешь меня, - с негодованием в голосе проронил он.
- Луис, между позавчера и моим сегодня пролегла целая вечность, и обратной дороги уже не будет, - сказала она и тихо вздрогнула, почувствовав, как Луис крепко взял её за руку.
- К дьяволу всё, что было! – решительно сказал он. Глаза лихорадочно блестели. – Пойми, Эль, я был жестоко не прав. Не понимал, как ты нужна мне…
Верил ли он сам в ту авантюру, что пытался сейчас ей навязать, или же это всё было по плану нового сценария «расстанемся друзьями»? Наверное, больше второе, чем первое, судя по тому, как петляющие мысли его слов в следующее мгновение уклончиво убежали от щекотливой и неприкасаемой темы чувств. И ей оставалось лишь покорно подыграть, чтобы не расстраивать режиссера:
- Да-да… Луис, должно быть, так и есть. Я просто слишком устала…
- Тогда, может быть, посидим где-нибудь? Выпьем кофе?
- Нет, - Эль категорично покачала головой, смягчив отказ легкой улыбкой. – Не сегодня. У меня ещё есть кое-какие неоконченные дела. Давай лучше завтра…
- Когда и где? – напористо интересуется его голос.
- В библиотеке. В шесть вечера, - предложила она, провожая взглядом мчавшиеся по дороге автомобили. – Приходи, если хочешь…
- Я приду, - отозвался Луис, а она, целуя его на прощанье, уже мысленно начинала молить небеса о том, чтобы он со временем, когда-нибудь смог простить её за эту маленькую ложь во имя их общего блага.
Через несколько часов Эстелла уже была на полпути обратно в Старлайт Шорз.
- Мисс Келлог уволилась! – строго заявила Луису какая-то некрасивая женщина, которая теперь по-хозяйски восседала на месте Эль. – Она вчера уехала и попросила вам передать, чтобы вы навсегда забыли её имя. Кстати, теперь в этом зале вы персона нон грата, мистер Лёвенфельд, у вас 12 книг на руках. Будьте добры, поторопитесь вернуть их, или я буду вынуждена начислять вам пени за каждый день просрочки, о которых вас любезно уберегала всё это время наша милая Эстелла!
- Да, я всё понял, - равнодушно-безразличным голосом отозвался он, окинув тоскующим взглядом до боли знакомый библиотечный зал со стеллажами спящих книг. – Завтра же постараюсь вернуть книги. До свидания!
Выйдя на улицу, Луис тут же прикурил с каким-то плохо скрываемым раздражением и одиноко поплыл в пепельном сумраке надвигающейся ночи. Поплыл неспешно, устало и тяжело, как старый ржавый корабль, который, больше по привычке, чем в силу какой-то особой надобности, смиренно влачился в родной порт.
бонусные скрины^^
На этом всё спасибо всем за внимание и до новых встреч в династийных отчётах!
