[katsol]

Запись 48. Без Трина

Мелодия

Мелодия неслась по ночному, подёрнутому осенней стылостью городу. Уже не трогала ни красота раскрашенных разноцветьем листьев, ни причудливая архитектура яркого, немного вычурного места, ей всё здесь казалось чужим, недостойным внимания, отталкивающим и ненужным.
Единственное, что её сейчас заботило это кровь, тревожно стучащая в висках молоточками.
Конец? Конец. Это конец.

Бесновавшаяся в собственных заботливо вывязанных силках, затянув на горле сто одну петлю, отрубившая все пути она бежала сквозь густую темень навстречу финалу. Бежала, не ощущая ничего, кроме лёгких, натужно пытающихся справиться с возросшей нагрузкой. Ничего, недолго им ещё придётся бесполезно гонять туда-сюда чужеродный, колкий воздух.
Скоро всё кончится, она приняла правильное решение, единственно возможное, просто пристально взглянула в лицо сузившим кольцо проблемам и нашла выход.
Больше не будет Мика. Разлюбившего её Мика, отдалившегося, холодного, презрительного. Растворится в небытие его равнодушное "не нравится - иди, я тебя не держу", подёрнутся забвением жестоко взрезающие уши слова, уйдёт горечь обиды и злость, вырывающая нутро злость тоже уйдёт, вместе с ней утонет в хищной пасти водоворота.
Не станет и Элиры. Ненавидящей, исподлобья глядящей, цедящей сквозь зубы нелицеприятные слова, не будет её, не будет, считай, почти нет, растает словно пена от бьющихся о камни волн.
А самое главное пропадёт он, не дождавшийся её Трин, вероломно предавший свою якобы вечную любовь, отрёкшийся от стоящей на пороге безумия её, исчезнет, как расходятся круги на воде.
Любимая. Мелодия чуть ли не рассыпалась мелкими, как стеклянная пыль, осколками, услышав это, теперь принадлежащее другой слово, едва устояла на ногах, оглушённая неотвратимостью, убитая и растерзанная.
Любимая.
До этого слова она ещё собиралась бороться, воевать, доказывать Мику, что она вовсе не тряпка, никому не пригодный линялый обрывок той прежней Мелодии, которую он когда-то любил. Собиралась. На войне хорошо всё, она и была там, проигрывавшая битву за битвой, но всегда сильная, та, которая даже отступление превращала в хитрый тактический ход. Да, она собиралась отступить. Временно скрыться с его глаз, чтобы на собственной шкуре почувствовал скрежещущее наждачкой по коже одиночество, бесполезно вертел головой, чтобы поймать её взгляд и не находил его.
Но...
Любимая.

Идти некуда. Остаётся только бежать. Бежать по выщербленной дороге ко всем прекрасно известному финалу.
Глаза Мелодии жгло слезами, но она всё бежала, сцепив зубы, бежала, не признавая исступлённой боли, рождённой Триновыми словами. Страшно терять последний оплот, жутко осознавать, что ни в одном населённом мире больше нет ни одной близкой души, невыносимо чувствовать неискупимую вину, которую никак, ничем и никогда не исправить.
- Прости... - выплеснули её губы, щиколотка подогнулась и Мелодия упала, больно приложившись коленями о брусчатку.
Встала, зло сверкнув глазами и, не тратя времени на то, чтобы хотя бы потереть ушибленные места, понеслась дальше, не обращая ни малейшего внимания на бомбардирующие болевыми импульсами раны.
Скоро всё это не будет иметь ни малейшего значения. Пора со всем покончить.
Пора.
Пора, Мелодия, девочка, не любившая своё имя, с таким трудом научившаяся не вздрагивать, когда слышала его.

- Танцуй, Мелодия, танцуй, - гоготали пьяные рабочие со стройки, расположенной рядом с детским домом, - танцуй, а то мы отрежем тебе уши, то-то будешь красотка.
И со всех сторон швыряли в неё маленькие, раскалённые докрасна кусочки железа, оставлявшие на грязной коже её ног множество мелких отметин.

Но хватит прошлого. Пора оставить его позади, забыть, вымарать, исписанные нервными каракулями листы её жизни, начать набело. Пусть вода, колкая, тёмная вода, ночного, осеннего моря очистит, вымоет её до самых кишок, отслоит даже самые мелкие кармические завязки, которые она вдруг не успела отработать, всё, ребята, финал. Покончим.
Шаг.
Шаг.
Шаг.

Внизу нетерпеливо колышется чёрная пучина, маня обманчивыми, переливчатыми отблесками волн.
Притягивающая и желанная.
Мелодия остановилась, слегка качнулась вперёд и уставилась вниз, словно заворожённая мерным плеском ласковой, но смертоносной воды.
Конец?

Мелко, неприятно подрагивал внутри желудок. Успокоившаяся, опустошённая Мел смотрела, различая в ночной воде одной ей видимые картинки.
Как она уверенная, хладнокровная бросается обезвреживать вооружённого маньяка - начало её работы в полиции. Потом никто больше не осмеливался укорять её молодостью или тем, что маги, дескать, трусливые кабинетные крысы. Выпад обошёлся ей ножевым ранением в бок и неделей магического лазарета, но оно того стоило.
Как она поддерживала решение воздвигнуть купол, суживающая глаза от ярости противостояния и настаивающая на своём. Да, это закончилось множеством смертей, но разве не стоили они единственного на весь мир выжившего города?
Как она, беременная, стояла плечом к плечу с другими магами, защищая свою родину. Её дочери, выросшей в приятном беспроблемном месте никогда не понять чувства долга, не позволяющего бросить свою землю на растерзание чужакам.
Нет, не любовь, не материнство плескались перед её глазами в те предсмертные минуты, совсем другие чувства овладели её, растерявшей ориентиры душой.
А потом её охватил стыд. Жгучий, острый, за то, что она позволила себе раскиснуть, опустить руки из-за того, что даже нельзя назвать проблемой. Она чуть не предала самое главное, что только может быть на свете.
Себя.
Сжала зубы, тряхнула растрепавшимися от бега волосами, подняла вверх кисти и до боли в побелевших суставах сжала.
Между подрагивающими от напряжениями пальцами родился импульс вернувшейся магической силы.

Вейс

Его уже уложили спать. Обычный, наполненный новыми яркими впечатлениями и поразительными открытиями день закончился, малыш сонно тёр пальчиками веки и готовился вот-вот уснуть, обнимая любимую игрушку, но едва только прикрыл глаза, как всё его детское отзывчивое естество пронзил острый, пугающий своей неотвратимостью страх.
- Папа! - пронзительно выкрикнул он, его глаза мгновенно наполнились слезами, а подбородок стал подрагивать.
- Что случилось? - перепугался тот и, придвинувшись ближе, непонимающе уставился на то как сын охватил ручонками голову и тонко-тонко застонал, - У тебя что-то болит? Вейс, говори, что с тобой?
Рядом появилось встревоженное лицо тёти Рены, малыш глянул на обоих взрослых и ужас в его глазах мгновенно сменился истерикой.
- Мама! - закричал он, вскочил на ноги и попытался вылезти из кроватки, но неудачно дёрнулся и больно стукнулся об угол, впрочем, охваченный паникой совершенно не обратил на это внимания. Его детский разум был не в состоянии справиться с ужасными только что виденными картинками того как мама, его родная, любимая мама прыгает в воду и опускается на дно. От этого умирают. Он только что на себе почувствовал слабое, но тем не менее довольно отчётливое ощущение боли от воды, наполняющей лёгкие. Это было куда хуже чем простуда, когда он до жжения в груди кашлял.
- Мама умирает! - кричал он, захлёбываясь рыданиями и страхом, - Спаси маму, она тонет, она в воде! В воде! Умирает!
- Это просто плохой сон, - неуверенно пробормотала тётя Рена, - тебе приснилось.
Но папа был не так скептичен, он вытащил сына из кроватки, сел с ним на пол и серьёзно спросил.
- Что ты видел? Где она?
- Не зна-а-аю, - размазывал слёзы по мордашке малыш, - то-онет. Там темно.
Он не знал, что делать, хотел только как можно быстрее оказаться возле мамы, увидеть, что с ней всё в порядке. Пусть папа спасёт её, путь тётя Рена поможет. Он тоже будет спасать, обязательно, только придумает как и спасёт.
Папа наскоро надел на него курточку, прямо на пижаму и, подхватив на руки, понёс к машине. Вейс помнил, что такие машины называются такси, это его почему-то немного успокоило, всегда, когда он катался на такси, что-то случалось плохое, но потом всё заканчивалось хорошо.
Ему правда хотелось на руки к папе, но тот вручил его тёте Рене, а сам уселся впереди показывать дорогу. Вейс вспомнил, что тоже может чувствовать, где мама и, напрягаясь изо всех сил, выкрикивал "Направо! Направо! Почему мы едем прямо?"
- Милый, там нет дороги, сейчас доедем до поворота и потом повернём направо, - ласково шептала ему на ухо тётя Рена и вытирала ему глаза.
От неё пахло чем-то вкусным и Вейс снова немного успокоился, сейчас папа и тётя со всем разберутся и сделают, чтобы всё снова было хорошо.
Когда машина остановилась, он увидел маму и чуть не охрип от выкриков, а ещё больно ушиб левую ладошку, которой колотил в стекло, пытаясь побыстрее выбраться наружу. Когда ему открыли дверь, он стремглав кинулся к удивлённой, но тем не менее раскинувшей ему навстречу руки матери, уткнулся в её пахнущую чем-то чужим одежду и снова расплакался.

- Мама, мама, - повторял он, - не тони только, не надо тонуть.
- Не буду, - улыбалась она и целовала его во встрёпанные рыжие вихры.
- Что у тебя случилось? - спросил у неё папа, но Вейс совсем не слушал, что там ему на это ответили, он всхлипывал, сильно вжавшись в маму, а она поглаживала его по голове и пыталась успокоить.
Потом он почувствовал, что очень-очень устал. До такой степени, что почти уснул стоя, а взрослые всё что-то говорили друг другу, не обращая внимания на то, что он еле-еле может держаться на ногах. Вскоре тётя Арнетта попыталась его увести в машину, но он ни в какую не соглашался отпускать маму. Нет, надо держать её поблизости, вдруг только они уедут, она опять примется тонуть.
В итоге он всё-таки уснул, а проснулся уже в такси. Лежал на руках у матери, рядом была тётя Арнетта, папу он не видел, но слышал его голос, который говорил что-то про полицию, куда возьмут маму, но идти к ним надо утром. Конечно, сейчас-то полиция закрыта. Вейс улыбался сквозь сон, как хорошо, что все рядом: и мама, и папа, и тётя Арнетта. Жалко, что нет Ситена, он не подумал, что нужно было и его разбудить, чтобы и он поехал спасать маму, но ничего, когда они вернутся домой, он ему расскажет.
Дома Вейс никак не мог отпустить маму от себя, даже в ванную хотел пойти с ней, ведь в ванной вода, значит можно утонуть. Потом его хотели забрать наверх спать, но он снова расплакался, тогда его оставили с ней. Да, на диване будет не так просторно, но они же раньше спали с папой на одной кровати и ничего, он, Вейс, так старался отучиться крутиться во сне, чтобы не толкать папу, вот и сейчас прекрасно уснёт рядом с мамой. Правда непонятно насколько получится не крутиться, но он очень будет стараться. Будет лежать тихонько-тихонько, как мышка, а если с мамой что-то нехорошее начнётся, он тут же откроет глаза и спасёт её. Как же её оставить, ведь больше никто не может узнать, что ей плохо.

Арнетта

- Знаешь, в том, что произошло сегодня вечером можно найти одно чрезвычайно хорошее обстоятельство, - улыбнувшись проговорил Трин, приобнимая Арнетту за плечи, когда они, уложив Мелодию и Вейса в гостиной на диване поднялись в спальню.
- Какое же? - осторожно спросила она.
- Мы наконец сможем сделать это на кровати, - заговорщическим шёпотом выдохнул ей в ухо.
Она смущённо улыбнулась и кивнула. Почему-то в своём собственном доме стала чувствовать себя неловко, словно бы делает то на что не имеет никакого права. Всё время вспоминалась чужачка, лежавшая внизу в обнимку с Вейсом. Бомба замедленного действия, с виду безопасная, но уже отмеряющая еле слышным тиканием оставшееся до взрыва время. Вспоминалась и не позволяла на полную отдаться Триновым нетерпеливым поцелуям.
- Что с тобой? - отчаявшись высечь ответную искру, Трин прекратил терзать её ласками, - Слишком переволновалась?
Арнетта кивнула, не открывая глаз, чтобы он ничего не смог в них прочитать. Но помогло мало, истинную причину, уже пробивавшуюся влагой из-под ресниц, никак было не утаить.
- Рена-Рена, - улыбнулся он, прижимая её голову к своей груди, - так и знал, что ты будешь плакать.
Она позволила себя утешить, притворилась, будто всё снова хорошо, поддалась его поцелуям, но спустя полчаса закрыв глаза, обнимаемая его потяжелевшими от сна руками, всё ещё была неспокойна.
"Он слишком красивый", - билась в голове реплика подруги. Слишком. Арнетта и сама это знала, разве не её сердце сладко замирает, когда она смотрит в его сонно расслабленное лицо, гладит огненно-рыжие пряди, касается крепких мускулистых плеч. Он нереально хорош и если быть совсем перед собой честной, порой хотелось, чтобы он был хоть немного похуже. Не обладал такой безукоризненной мужской фигурой, имел пивной животик или залысины, хотя бы еле заметные следы юношеских угрей и то ей было бы легче. Сложно жить, ощущая себя каракатицей, а ещё сложнее делать это рядом с Аполлоном.

Арнетта ненавидела своё тело. Презирала эту невыносимую глыбу жира, которую была вынуждена ежедневно таскать на себе, стараясь упаковать в одежду так, чтобы выглядеть хоть немного менее отвратительно, чем без неё. Как ужасно бояться войти в новый магазин, опасаясь снова натолкнуться на равнодушно-презрительное "у нас для вас ничего нет", как сложно подбирать не превосходно-красивое, а наименее безобразное из того, что вообще есть в наличии, как трудно, невыносимо трудно быть такой как она.
Когда они на днях вместе прогуливались по городу Арнетта случайно бросила взгляд в зеркальную витрину мимо которой они как раз проходили и обомлела. Равнодушная стеклянная поверхность отразила мать с сыном, а уж никак не влюблённую пару. Ей стало стыдно. Быстро отвернулась и постаралась больше не смотреть ни в какие отражающие поверхности до конца прогулки.
Порой, когда она вставала ночью и возвращалась потом в постель, то невольно останавливалась и любовалась, как он живописно раскинулся на кровати в модельной позе, хоть сейчас на обложку журнала. Боже, какой он красивый. Эти прозрачные зелёные яркие глаза, рыжая грива волос, превосходное тело, которое так чутко ему подчиняется, какая чарующая грация в его плавных движениях, в светлой, слегка отстранённой улыбке.
Так не должно быть! Не должен мужчина быть таким красавцем, такой должна быть женщина и ей бы отчаянно хотелось, чтобы было наоборот, чтобы она была невыразимо прекрасна, а он бы просто ею восхищался.
Хотя он и восхищался. Постоянно говорил ей какие-то комплименты, а то и просто ласкал влюблённым взглядом, но она не могла расслабиться и поверить ему до конца.
Она не понимала как он может её хотеть, она сама себя в жизни бы не хотела. Глядя на своё обнажённое тело в зеркало единственное, что ей хотелось сделать это пойти на кухню, сунуть голову в духовку и пустить газ. Первое время их отношений она утешала себя мыслями о его иномирном происхождении, мало ли как там у них устроено, вдруг там все страшно толстые, он считался у себя на родине уродом, не пользовался спросом и теперь искренне радуется, что отхватил такую красотку по канонам прежнего мира. Потом она, конечно, поняла, что просто выдаёт желаемое за действительное и попыталась смириться, представляя себе его бывшую жену некрасивой и полной. Но и это оказалось неправдой, его бывшая оказалась не только не такой, как рисовала её себе Арнетта, выяснилось, что она так хороша, хоть завтра на обложку. Рена с завистливой обречённостью смотрела на её худощавую, несмотря на двоих рождённых детей, субтильную фигуру и умирала от невыносимости такого зрелища. Вот её можно хотеть, это совершенно естественно.
Они оба были слишком хороши, и в ушах всё чаще звучала подружкина фраза "Мне кажется ему что-то от тебя нужно. Гляди, он ещё и жену бывшую тебе на шею посадит".
И вот сегодня это случилось.

Арнетта снова шмыгнула носом и, испуганно задержала дыхание, не проснётся ли Трин. Но Трин не проснулся, только заворочался и, выпустив её из объятий, перевернулся на живот. Рена осторожно приподнялась на локтях, протянув руку к тумбочке, вытащила оттуда конфету и, воровато посматривая на любимого, сунула её в рот. Сладость на языке немного успокоила её и примирила с действительностью, правда такое целебное действие продлилось едва ли секунд десять, потом осознавшая что наделала Арнетта, в который раз мысленно обозвала себя слабовольной истеричкой, но тем не менее потянулась за следующей. Хоть немного легче.
Она согласилась на то, чтобы Мелодия переночевала в её доме потому, что страшно, невыносимо, до исступления боялась, что тщательно отгоняемые подозрения окажутся правдой, а она узнает об этом слишком поздно.
Лучше сразу. Проигрыш или в дамках. Быстро, не безболезненно, но гораздо лучше, чем каждую ночь терзаться в подозрениях.
Поэтому теперь Арнетта, притворяясь спящей, лежит, чутко прислушиваясь к по-ночному тихой комнате, не раздадутся ли осторожные шаги, не сунется ли любопытный нос бывшей в приоткрытую дверь, не проснётся ли Трин и не станет ли аккуратно выбираться из постели, чтобы не разбудить лежащую рядом Арнетту. Но ничего не происходит, дом всё так же наполнен безмолвием, с нижнего этажа не доносится ни звука.
Рена не успокаивается, Рена напряжена. Под опущенными веками разворачиваются яркие, насыщенные, неотвратимые в своей убедительности картины "того, что могло бы быть". Какие угодно сценки рисует безжалостное воображение: и Трина, упоительно целующего Мелодию, и ласковый взгляд, брошенный на него бывшей женой, и их, счастливо улыбающихся, втроём уходящих из её, Рены, дома, не обращающих никакого внимания на стоящие в её глазах слёзы.
Картины так реалистичны, что Арнетта снова, не сдержавшись шмыгает носом, а потом опять лезет за утешительной конфетой.
Потом ей приходит в голову мысль, что наверняка они оба не дураки и не станут ничего предпринимать ночью, когда она тут под боком, наверняка дождутся пока выйдут из дома и Трин под удобным предлогом провожатого сможет осуществить всё, что хотелось.
Арнетта открывает глаза, снова воровато озирается и тянется за лежащем на тумбочке телефоном любимого. Когда-то давно она очень переживала, что сын попадёт в дурную компанию и этот его новый друг будет склонять её мальчика к курению или вещам похуже, что скачала и установила на его мобильный подслушивающую программу, которая позволяла втихую включать диктофон втайне от владельца и записывать, всё что происходит. Тогда она успокоилась, удостоверившись, что темы, обсуждаемые сыном со своим другом вертятся в основном вокруг фильмов, игр и героев комиксов. Через время удалила приложение, опасаясь, что Ситен и сам может случайно его обнаружить, но саму программу сохранила у себя на почте, вдруг ещё пригодится.
И вот пригодилось. Арнетта, ежесекундно замирая от страха, что Трин проснётся и застанет её, со своим телефоном, лихорадочно возила пальцем по экрану. Через минуту всё было сделано.

Рена аккуратно положила аппарат на место, снова улеглась рядом с любимым и прикрыла глаза. Вечером она всё узнает. Перебросит себе из хранилища файл, прослушает и успокоится. Или удостоверится.
Внутри мелко задрожал желудок. Она не задумалась о том, что будет, когда она узнает и хочет ли она вообще знать. Вдруг... вдруг подозрения оправдаются и тогда она будет вынуждена прекратить всё, выгнать Трина взашей. Арнетта всхлипнула, открыла глаза и уставилась на мирно спящего, ничего не подозревающего любимого и всхлипнула ещё раз. Нет, она не сможет его выгнать. Сама, добровольно отказаться от него, никогда больше не видеть, не касаться, не засыпать в его объятьях, нет, она никогда этого не сделает.
Может тогда лучше ничего не знать?
Она снова потянулась к его телефону, но не довела жест до конца. Нет. Лучше знать. Она потом решит, что будет делать.
Изо всех сил прижалась к Трину, тот что-то сонно забормотавший приобнял её и она, изо всех сил зажмурившись, про себя считала вдохи и выдохи, отмеряя жалкий остаток ночи, возможно, последней, которую они проведут вместе.

Мелодия

Мелодия тоже была неспокойна. Нет, она прекрасно уснула, ощущая под боком тепло сыновнего тела, слишком уставшая от изматывающих эмоций, но посреди ночи внезапно проснулась и теперь лежала, созерцая погружённую в полумрак комнату.

Ей было неуютно. И дело было совсем не в позе в которой она лежала, или месте, где пришлось заночевать и уж тем более не в Вейсе, так обрадованном близостью матери, что и во сне не выпускавшем ткань выданной Арнеттой ночнушки из маленьких кулачков. Нет, неудобно было внутри, где-то в таинственных глубинах души ворочались не то вина, не то сожаление, не то досадное осознание недоступности увиденного сегодня вечером.
Её поразил не тот факт, что Трин примчался как угорелый спасать её от неслучившегося утопления, не то, что её маленький сын проявил недюжинные магические способности, не широкий жест Триновой пассии, позволившей ночевать в своём доме его бывшей жене, больше всего её задел взгляд, которым обменялись её бывший муж и его новая любовница.
- Мама, я не отпущу тебя, - рыдал Вейс, изо всех сил цепляясь за её руку.
Трин растерянно глянул на сына, на Мелодию, а потом обернулся и бросил вопросительный взгляд на Арнетту.

Та явно была в замешательстве, так же быстро пробежалась глазами по участникам мизансцены, а потом после краткой, но явно кровопролитной внутренней схватки, кивнула. Сначала осторожно, но потом вполне уверенно. Он ответил ей благодарной, но смущённо-виноватой улыбкой, дескать, наглость прошу, конечно, но не могу поступить иначе.
От этого безмолвного обмена взглядами, от слаженного разговора без единого произнесённого слова, такого полного взаимопонимания Мелодия на несколько секунд впала в ступор.
И вот теперь она лежит тут, в доме неплохо устроившейся Арнетты и мазохистски перекатывает по сердцу горечь недостижимого. Дело даже не в краткой сцене, обнажившей истинную суть их отношений, дело в той необъяснимой гармонии, которая окружала этих двоих, когда они были вместе. Гармонии, которой не была между ней и Миком даже в лучшие их времена, что уж говорить о том, что есть, точнее, чего нет сейчас.
Почему вообще так произошло? Она же, Арнетта эта совсем не красавица, если не сказать жёстче. Как можно было после неё, средоточия всех его помыслов, Ойди, переметнуться к этому недоразумению? Ладно если б дело было только в доме и содержании, но он не смог бы притворяться и играть влюблённость, уж она-то знает. Значит он действительно всё это чувствует? Но почему?
Мелодия чувствовала себя уязвлённой. Если бы он сменил её на какую-нибудь сногсшибательную красотку, перед которой сложно устоять, это было бы понятно, но вот так, в несколько раз понизить планку... не говорит ли это о том, что её, Мелодии, акции на брачном рынке не так уж и высоки?
Думать об этом было крайне неприятно и Ойди хотела было разозлиться, это чувство было бы всяко лучше уныния и горечи, в которые так и норовила погрузиться её душа, но не успела, сонно заворочался Вейс и тихонько как-то вздохнув, прижался к ней сильнее.
Мелодия посмотрела на него и слегка улыбнулась. Сын, в котором не проявилось ничего от неё, не считая цвета глаз, единственный, кому она всё так же, не смотря ни на что нужна.
Её сердце дрогнуло, когда она увидела как он, быстро перебирая маленькими ножками, летит к ней навстречу. Ей очень повезло, что он слишком мал и много не понимает, в частности, её предательства, того, что она с лёгкостью поменяла его на мужчину из прошлого. Она и сейчас не в полной мере открыла для него своё сердце, но по крайней мере начала это делать.

Утро прошло странно, впрочем, чего ещё можно было ждать от такой пикантной и неоднозначной ситуации. Всё проспавший сын Арнетты удивлённо таращил глаза на гостью, Вейс, уже напитавшись обществом матери вис на папе, Арнетта не могла оторвать взгляда от пола, а Трин, изо всех сил пытающийся создать непринуждённую атмосферу не слишком преуспевал в этом нелёгком деле.
В итоге завтрак закончился, Ситена собрали в школу, потом со скорбным лицом обречённой на казнь дом, покинула Арнетта и вскоре она, Трин и малыш Вейс тоже вышли на улицу. Всю дорогу до садика они молчали, воспитательница покосилась на Мелодию вначале с любопытством, а потом с замешательством, когда ребёнок с гордостью объявил, что это его мама.
- Как ему в садике? - спросила Мел, когда они уже вышли на улицу.
- Нравится, - пожал плечами Трин, - тут много других детей с которыми можно играть. Воспитатели говорят, что он очень способный и советуют начать выбирать школу с магическими факультативами.
Мелодия задумчиво кивнула и они отправились дальше.

Арнетта

Весь день Арнетта провела как на иголках. Ни на чём не могла сосредоточиться, а после нескольких неправильно нарисованных перекрытий плюнула и, решив, что лучше ничего не делать, чем потом двадцать раз перепроверять ошибочное, занялась наведением порядка в бумагах. Тоже нужное дело, до которого никогда не доходят руки.
Рене было страшно. Кто знает, вдруг именно сейчас происходит то, чего она так боится, они целуются или, того хуже, отведя Вейса в садик вернулись назад в её дом и...
Арнетта резко вдохнула и лишь чудом скосив глаза на сжимаемую в руках уже надорванную бумажку увидела, что это вообще-то важная смета, причём оригинал. Она отложила в сторону листок, потёрла лоб и встала со стула. Нет, нельзя так себя изводить, нужно как-то отвлечься.
Сославшись на плохое самочувствие, получила разрешение поработать над проектом дома и вышла из конторы в объятья на удивление тёплого, осеннего дня.
Домой она так и не пошла, покружившись по городу, добрела до торгового центра, где работает Трин и увидев его рыжую макушку, мелькающую в окне, немного успокоилась. Значит он не взял отгул на работе, чтобы провести его с Мелодией. Потом скептически глянула на ещё не убранную летнюю площадку любимой кафешки, но есть, на удивление, не хотелось, хотя, когда нервничала, она всегда что-то тянула в рот. Арнетта шагала по улице, стараясь взглядом избегать собственных отражений в витринах и размышляла.
Конечно, в отношениях важно доверие и Трин ни разу ни словом, ни жестом не дал ей повода усомниться в его верности, но... но чёрт возьми, как она сама может верить, что кто-нибудь может предпочесть её всем женщинам мира. Будь она хоть немного стройнее...
Конечно, за свою жизнь Арнетта пыталась похудеть не раз, не два и не три, но ничего не получилось. Были и таблетки, от которых тошнило хуже, чем при токсикозе, и чудодейственные снадобья, и иглоукалывание, и пояса с вакуум-эффектом. Рена верила всему, невзирая на негативные отзывы в интернете и верила, что вот это-то обязательно поможет, но, увы. Один раз записалась на аэробику, но выдержала только три занятия. Было сложно сгорать от стыда целых полтора часа на протяжении которых она ни одно упражнение не могла выполнить так же быстро и правильно, как девушка-тренер, которая ещё и покрикивала на неё "Старайся!". Отчаявшаяся Арнетта дважды прибегала к радикальному методу и голодала. В первый раз она продержалась всего лишь неделю, потеряв при этом десять килограмм и здорово воодушевившись. Она тогда буквально порхала, радостно покупала новую одежду и казалась себе лёгкой и невесомой, но уже через несколько месяцев снова была вынуждена покупать обновки, на этот раз размера большего, чем у неё был до голодания. Второй раз она выдержала двадцать один день, но результат был тем же, и с тех пор она бросила любые попытки. "Я просто такая, - сказала она себе, - кому-то везёт с фигурой, кому-то нет, и ничего с этим не поделаешь".

Она уже смирилась, стараясь игнорировать любые болезненные моменты, начиная от собственного отражения (приучилась смотреть только на лицо), заканчивая всё теми же равнодушными "у нас одежда только нормальных размеров". Она адаптировалась и как-то существовала, стараясь избегать раздражителей, но тут появился ослепительно красивый Трин в которого она влюбилась до потери памяти.
Бесцельно побродив по городу, забрала Вейса из садика и пошла домой. Малыш радостно рассказывал, что мама обещала часто-часто приходить в гости, чтобы с ним играть, а Рена ощутила двойной укол ревности, который не должна была ощущать. Конечно, она ни на что не может претендовать и никогда ей не занять достойного места в сердцах Трина и Вейса. Мелодия всегда будет лучше неё.
В горячечном тумане провела оставшееся до прихода Трина время, а после ужина, когда любимый засел за компьютер, тихонько забрала его телефон и, замирая от страха, открыла заветную запись.

- Трин, - голос звучал очень тихо, так, что Арнетте приходилось задерживать дыхание, чтобы расслышать, наверное, Мелодия была далеко от микрофона, - как-то неправильно у нас всё получилось, плохо всё, не должно было быть так.
Он ничего не ответил, Рена замерла, гадая, улыбнулся он или отвернулся, а может знакомым успокоительным жестом взял её за руку...
- Какая разница как именно всё получилось, - наконец раздался его напряжённый голос, - важно каков итог.
- И какой же итог? Итог ли, Трин? Разве всё закончилось? - в её тоне послышались слегка игривые нотки и Арнетта забеспокоилось.
- А разве нет? По-моему всё предельно ясно.
- Мало ли что может измениться. Ты наверное догадался, я ушла от Мика, - её голос стал очень отчётливым и довольно громким, почти таким же как у него, значит она подошла к нему вплотную, наверное обняла, потянулась губами к его губам, а он... Почему же он молчит? Почему не отвечает? Неужели...

Арнетта зажмурилась, затаила дыхание, чувствуя, что сейчас того и гляди лопнет от избытка лихорадящего кровь коктейля из страха и горечи.
- Бывает, - отстранённо ответил он.
Рена выдохнула, схлынувшее напряжение сменилось капельками в уголках глаз.
- Неужели всё из-за Арнетты? Неужели она так тебя покорила, - зло выплёвывала слова Мелодия, - Мне интересно, чем же она так тебя пленила, что твоя хвалёная любовь так быстро испарилась. Она же страшная, Трин, толстая как три тебя, неужели ты не видишь этого? Я не могу поверить, что она тебе нравится. Она, а не я.
Рена зажала рукой рот.
- Оскорбляя ты не её унижаешь, а себя. Кстати, мы пришли.

Захлёбываясь счастливыми слезами Арнетта слушала как радуются Трину бывшие коллеги (здесь она в очередной раз испытала гордость за своего мужчину, своего же? да?), как он представляет им Мелодию (даже не как бывшую жену! просто имя и номер), как потом обменивается с ней несколькими прощальными фразами (она даже пообещала чаще приходить к сыну), как спешно отправляется потом на работу.
Рена была счастлива. Аккуратно положив телефон обратно на столик, подбежала к Трину, обняла его, изучающего что-то в компьютере сзади, и стала покрывать поцелуями его огненную макушку.
- Что такое? - ласково, но немного насмешливо спросил он, - Чем вызван такой приступ любвеобильности?

- Люблю тебя, - шмыгнула носом она, улыбаясь, - люблю, люблю, люблю.
Он повернулся к ней, нежно прикоснулся к её губам, погладил очарованным взглядом, а потом провёл пальцем по мокрой дорожке не щеке.
- Что ты опять сырость разводишь? Что случилось?
- Ничего, - помотала головой она, - всё в порядке.
- Но я же вижу, что нет, - не поверил Трин, - что с тобой, родная? У тебя же почти постоянно глаза на мокром месте? Что-то случилось, а ты мне не говоришь?
- Ничего не случилось. Ничего нового.
- А из старого что? - усмехнулся он, всем своим решительным видом давая понять, что на сей раз не отступится, не надейтесь.
- Ты... - она зажмурилась и вдруг, отчасти из-за чувства вины, что без проса копалась в его телефоне, отчасти, чтобы сбросить, наконец, груз с сердца, выпалила, - я до конца не могу поверить, что ты можешь меня любить.
- Рен, - вздохнул он, - если ты опять о своём прошлом...
- Нет, я о настоящем, - опустила глаза она, - до тех пор пока не видела твою бывшую жену ещё могла строить иллюзии, что тебе просто нравятся такие женщины как я, но теперь не могу. Я же... - она запнулась, и последнее слово еле выдавила сквозь слёзы, - толстая.
Он улыбнулся, заключая её в кольцо рук.

- Смешная ты, а не толстая, - нежно поглаживая её волосы, прошептал он, - неужели сама не понимаешь насколько ты хорошая и как сильно я люблю тебя. Нет бы просто наслаждаться этим, вечно придумываешь то одну трагедию, то другую. Смотри, а то дурной пример заразителен, я тоже начну страдать по куче поводов, например, буду переживать, что мы с тобой одного роста или что зарабатываю меньше, а скорее всего, что соображалка моя много хуже твоей, который день уже штудирую интернет, хоть что-нибудь бы понял, да где уж там.
Он задумчиво умолк, а Арнетта, немного успокоившись, а на самом деле отвлёкшись от внутренних переживаний со слегка тревожным любопытством посмотрела на него, сосредоточенно шевелящего губами.
- А что ты ищешь в интернете? - осторожно поинтересовалась она.
- Да одну вещь, - рассеяно отмахнулся он, но вдруг встрепенулся, отстранился и потянул её за кисть на диван, - слушай, у меня идея. Если бы ты похудела, то хоть немного успокоилась бы?
Арнетта неуверенно кивнула.
- Но я столько раз пыталась и ничего...
- Вот, - нетерпеливо перебил её он, - у тебя глаз замылился, понимаешь? А я ни разу даже не думал в эту сторону, поэтому ничего не знаю. С другой стороны, у меня уже ум за разум заходит, когда пытаюсь понять ваше здешнее мироустройство и что как тут принято, а ты всяко лучше в этом разбираешься. Поэтому давай так, я прочитаю всё что возможно про похудение, найду какую-нибудь методику и ты сможешь ей следовать, а ты... подожди, не кривись, ты разработаешь способ как мне можно начать своё дело, потому что я совершенно потерялся в ваших законах.
- Ты хочешь работать на себя? - обрадовалась Рена, методы похудения в которые она, честно признаться, верила чуть больше, чем в волшебную палочку, это дело двадцатое, а вот то, что Трин не будет больше околачиваться в этом жутком отделе среди полуголых фиф - прекрасная новость, - А чем ты хочешь заниматься?

- Знаешь, я решил всё-таки пойти по магической стезе. В самом первом другом мире, ну, там, где мне досталось это тело, оказалось, что я неплохо могу работать с кармой, смотреть прошлые жизни, например. Здесь я посмотрел, никто такие услуги не оказывает, поэтому ниша не занята, вот я мог бы её занять, конкуренции совершенно точно не будет. Ну так что, как тебе идея? Я помогу тебе, а ты поможешь мне.
Арнетта снова кивнула, правда на этот раз очень медленно. Конкуренции, так и есть, нет, правда, нет и спроса. Кому придёт в голову платить за то, никто никогда и не стремился узнать. Да, изучение кармы входит в программу магического университета, вроде бы будущие маги должны проходить кармическое очищение или что-то в этом роде, но обычному народу все эти тонкости без надобности. Так что этот самый спрос нужно ещё создать. Рена подумала о серии рекламных публикаций, хотя нет, лучше будет разместить несколько статей, чтобы сформировать интерес публики к явлению, а уж потом...
- Так ты согласна, Арнетта? - тихим голосом спросил Трин и так нежно коснулся губами мочки её уха, что она забыла выдохнуть.
На секунду вспомнила, что точно такой же фразой, обернув её талию поясом, бывший муж просил выйти за него замуж.
Затрепетав ресницами от сладкой иллюзии, она негромко выдохнула:
- Да. Согласна.