Prosims: новости, обзоры, дополнения, файлы, коды, объекты, скины и скриншоты The Sims 3 и The Sims 2 — Симы форева ;) - Показать сообщение отдельно

SierraMadre · 06.07.2017, 12:47

Jana Weber, <3
Influence, <3

Всем привет, я с новым отчётом :3
Игра очень против того, чтобы я снимала скрины,поэтому в этот раз сделала всё по минимуму и без технички. Надеюсь, проблемы решу в скором времени(
Энивэй, это предпоследний отчет поколения :3 Надеюсь, вам понравится.

- Это всё, миссис Томпсон?
Тусклый голос Нормана никогда не был богат на интонации, но очевидную незаинтересованность в нем сейчас не распознал бы только глухой. Я медленно выдохнула и убрала руки в карманы. Кулаки сжались сами собой, и ему было совершенно необязательно это видеть. Видимость спокойствия, которую я сохраняла изо всех сил, грозила пойти трещинами, как яичная скорлупа под напором горячей воды. Не дождавшись ответа, Норман вернулся к чтению с монитора. Рыбьи глаза скользили по строчкам неспешно. Он никуда не торопился.
Это ведь не его звонка ждала Дженнифер Ллойд в номере отеля.

«- Наш разговор будет записан, вы не против?
Вопрос – пустая формальность, и карманный диктофон ложится на стол ещё до того, как Дженнифер успевает кивнуть. Закончив есть, она отодвигает от себя пустую тарелку и тянется за чашкой чая. Не нервничает, но и начинать разговор первая не стремится.
- Назовите ваше полное имя, - от вопроса она слегка вздрагивает и переводит ясный взгляд на меня. На вид ей за шестьдесят, но лицо, несмотря на пигментные пятна и сетки морщин, кажется детским. Впервые в жизни я смотрю на пожилую женщину и могу отчётливо представить её молодой. Такой же, какой её видел Фьюри много лет назад.
- Дженнифер Агнесс Ллойд. До замужества – Янг.
- Расскажите, как вы познакомились с Ричардом Фьюри.
Дженнифер мрачнеет лицом и с силой сжимает чайную ложку в слегка дрожащих пальцах. Она переводит несмелый взгляд на меня, и я сдерживаюсь, чтобы не начать в нетерпении барабанить пальцами по столешнице.
- Мне было двадцать два. Я только недавно окончила медицинское училище и была направлена на практику в детский дом Медфорд…»

- Сэр, я не понимаю.
Я и правда ничего не понимала. Не то что бы от него ожидалась какая-то яркая реакция - в прошивку антропоморфных киборгов, к которым относился Норман, бурный восторг не был встроен изначально - но я почему-то была уверена, что хоть какая-нибудь реакция последует точно. Он ответил не сразу. Лишь дочитав документ до конца, Норман быстро что-то напечатал и только тогда снова поднял на меня нечитаемый белесый взгляд.
- Добытая вами информация непригодна для достижения нашей цели, миссис Томпсон. Не всякая инициатива ценна, а ваша – могла быть опасна. Скажем, если бы мистер Фьюри, заметил вас в обществе миссис Ллойд. – Норман снова опустил глаза к монитору и продолжил заниматься, чем занимался. – Или вы считаете, что заслуживаете золотой звезды и пятерки в дневник за всякое своё начинание?
- Я ничего не считаю, - тон вышел на удивление ровным, и это придало уверенности. Если я была способна сохранять спокойствие там, где раньше могла только кричать и махать руками, то не всё ещё было потеряно. – Но была бы благодарна за пояснение… сэр.

«-Простите?
На мгновение кажется, что я ослышалась. Или что окончательно допилась до алкогольной комы и теперь сама додумываю реальность. Дженнифер смотрит мне в глаза совсем недолго, и почти сразу отводит затравленный взгляд в сторону.
- Пожалуйста, не осуждайте меня. Я знаю, что это неправильно и…
- Это называется совращением малолетних, - зачем-то припечатываю и наблюдаю, как её лицо искажается от стыда и боли. Жалость к Фьюри – последнее, о чем в тот момент думаю, но чувство гадливости не оставляет ещё какое-то время, и я искренне борюсь с желанием сплюнуть на пол.
- Миссис Томпсон, - жалобно шепчет Дженнифер, и её светлые глаза наполняются слезами, - прошу вас. Я знаю, как это выглядит, и я не прошу вас понять, просто… вы даже не представляете, каким он был уже в тринадцать…
«И поэтому ты полезла к нему в штаны?» - фраза готова сорваться с языка, но я снова сдерживаюсь и киваю на диктофон.
- Продолжайте.
Она делает глоток чая, некоторое время держит его во рту, и только потом добавляет:
- У него был друг. Рональд… Роберт…Родрик. Да, Родрик, - кивает и снова смотрит вдаль, в сторону горизонта. – Все звали его Рори, а Ричард называл Родриком. Они уже дружили, когда я появилась.
Друг? Это даже звучит противоестественно. Огромное количество людей считает его своим другом сейчас, и у огромного же количества людей он эту мысль поддерживает. Но считает ли кого-нибудь Фьюри своим другом по-настоящему? Не думаю.
- Фамилию не помните? Я бы хотела с ним встретиться.
Лицо Дженнифер снова грустнеет. Я напрягаюсь.
- Он умер много лет назад. Ему было пятнадцать, - она видит мое выражение лица и тут же отрицательно качает головой, - Ричи.. вернее, Ричард здесь точно ни при чем.
- Почему вы так уверены? Только что рассказывали, как он хладнокровно подстроил убийство человека.
- Рори был наркоманом, миссис Томпсон. Умер от передозировки наркотиков, - приглушенно поясняет Дженнифер, - данные есть в архивах скорой помощи».

Норман выпрямился и положил обе ладони на столешницу перед собой. Вместо кресла он с тем же успехом мог сидеть на табурете – за все годы знакомства с ним, мне ещё не приходилось видеть, чтобы он хоть немного откидывался на спинку или ставил руки на подлокотники. Несмотря на мою просьбу объяснить свое решение, Норман не выглядел ни раздраженным, ни разозлённым. Должно быть, подействовал верно выбранный тон. Тут же промелькнула мысль, что обладай я этим судьбоносным умением несколькими годами ранее, многих неприятных моментов можно было бы избежать .
- Правильно ли я понял, что вы намерены предъявить мистеру Фьюри обвинение в убийстве более чем двадцатилетней давности?
Это явно был вопрос с подвохом , но я всё равно медленно кивнула.
- Подобные случаи в истории нашей страны – не редкость, сэр. Огромное количество преступников получило по заслугам и через двадцать, и через тридцать лет после совершения преступлений…
- Миссис Томпсон.
К счастью, он не умел читать мыслей. Выражение вежливого внимания было показным, в действительности же, в тот момент я думала, не тошно ли Норману от звука собственного бесцветного голоса.
- У вас нет доказательств причастности мистера Фьюри к этим преступлениям. Кроме того, у вас нет документального подтверждения, что мистер Фьюри действительно воспитывался в детском доме Медфорд. Единственное, что у вас есть – это слова Дженнифер Ллойд. Надеюсь, вы осознаете, что только этого недостаточно для предъявления обвинений?
Норман говорил правильные вещи, но я всё равно чувствовала себя так, как чувствует бьющаяся об лёд рыба. Годы работы с Тедом Броуди наложили на меня определенный отпечаток: теперь я была неспособна размышлять о чем-то стоя или сидя. Тед был убежден, что динамика способствовала быстрому мышлению, и хотя я поначалу считала, что это глупость и самовнушение, в конечном итоге поняла – методика действительно работала. И теперь я напряженно мерила шагами гостиную Нормана – мысль была где-то рядом, её требовалось лишь оформить.
- Если я съезжу в Медфорд и найду доказательства пребывания там Фьюри, вы возьметесь за это дело?
Вместо ответа Норман бесстрастно развернул монитор экраном ко мне. Подойдя к столу, я снова склонилась и слегка прищурилась – пару лет назад зрение немного испортилось, но заняться им было некогда.
- После пожара 20** года, архив воспитанников детского дома так и не был восстановлен, - не спеша разворачивать монитор обратно, прокомментировал он. Я перевела на него не верящий взгляд. Неужели всё было без толку? –… а пару лет назад Медфорд вовсе был расформирован.

«Дженнифер съеживается на стуле и слегка сжимает голову в плечи, как будто в ожидании удара. Диктофон всё ещё работает, но она молчит, а я не тороплю. Я редко испытываю неприязнь к незнакомым людям сразу. Как правило, чтобы человек раздражал, хоть какое-то время с ним необходимо пообщаться, но, в случае с Дженнифер – всё иначе. Меня раздражает её просящий взгляд снизу вверх, по-детски звенящий голос и манера разговора маленькой девочки. Но больше всего раздражает, что все мои чувства насчет себя она словно считывает и понимает правильно.
- Прошу, не злитесь на меня, миссис Томпсон. Я знаю, что я плохой человек. И слабый. Но я была такой всегда и уже поплатилась за это.
- Не важно, какой вы человек, Дженнифер, - быстро пресекаю новую порцию жалости к себе. – Вы готовы подтвердить сказанное в суде?
Она быстро кивает, и я не удерживаюсь от вопроса.
- Почему вы ждали так долго, прежде чем рассказать обо всем?
- Я.. не знаю. Боялась снова встретиться с ним, и что он меня вспомнит, - она покачала головой и снова смахнула слезы в уголках глаз. – Миссис Томпсон, я всю жизнь жила с чувством, будто, моя жизнь не принадлежит мне. Вам, наверное, сложно понять, каково это…
«Ты даже не представляешь, насколько несложно».
- Что же изменилось?
Дженнифер неопределенно качает головой из стороны в сторону и кивает на меня.
- Увидела вашу с ним фотографию в журнале. Кажется, это был ваш юбилей.
Моё тридцатилетие, которое Фьюри превратил в цирк и светопреставление под названием: «Любящий муж устраивает праздник любимой жене». Я была настолько не в себе в тот день, что даже не могу припомнить, чтобы нас фотографировали вместе.
- Мне показалось, у вас доброе лицо. И что вы очень несчастны, - Дженнифер сжимает в пальцах розовую салфетку. – Тогда я и поняла, что хоть раз в жизни должна поступить правильно».

- Послушайте меня, миссис Томпсон. - Устав от моего мельтешения по комнате, подал голос Норман.
Он не выглядел утомленным, но я каким-то образом отчётливо понимала, что его терпение на исходе. И до того, как он меня выставит, оставались считанные минуты. Я остановилась.
- Вы достаточно долго работаете в полиции, чтобы научиться доверять только фактам, а никак не домыслам. Я не могу знать, сказала ли Дженнифер Ллойд правду или выдумала всё до последнего слова – как не можете знать этого и вы. Возможно, её история находит в вас отклик, и поэтому вы ей симпатизируете. Но, миссис Томпсон, - он намеренно сделал паузу и посмотрел мне прямо в глаза, - ни один судья не вынесет обвинительный приговор на основании одной лишь симпатии или антипатии. Вы понимаете?
- Я понимаю, - негромким эхом отозвалась я и медленно выдохнула. Лишенная эмоций машина, которой, по сути своей являлся Норман, говорила дело, и я даже не могла на это злиться.
- Кроме того, - продолжил он, и я снова перевела на него взгляд, - я не упоминал об этом ранее, но фактически у нас будет всего одна попытка посадить мистера Фьюри в тюрьму. Ясно, почему?
Потому что, если он выпутается, то будет знать, что ФБР следит за ним настолько пристально, насколько возможно. Это сделает его ещё более изворотливым и осторожным, что многократно усложнит задачу нам. Я кивнула.
- Хорошо, что вы это понимаете, - с расстановкой произнес Норман и вернулся к чтению с монитора. – Именно поэтому обвинения, которые мы предъявим мистеру Фьюри, должны быть неоспоримы. Продолжайте работать, миссис Томпсон.
«Продолжайте работать» было вежливым эквивалентом «Вон отсюда», и я молча развернулась к выходу из кабинета. Годы работы с Норманом научили меня смирению, а самого Нормана, как ни странно, необходимости объяснять свои решения.
- И ещё кое-что, - тусклый голос настиг почти у самой двери, и я остановилась. – С Дженнифер Ллойд больше не контактируйте ни лично, ни по телефону. Я распоряжусь, чтобы она покинула Цветущие холмы в ближайшее время.
- Да, сэр, - просто ответила я и вышла за дверь.
Стоило мне выйти из дома «Нормана Джейкобса», как с неба закапали крупные капли летнего дождя. Я припарковалась довольно далеко, а мокнуть не хотелось, поэтому пришлось вернуться под небольшой козырек крыши. Нашарив пальцами последнюю сигарету в пачке, я щелкнула зажигалкой и выдохнула тонкую струйку ментолового дыма. С тех пор как мама узнала, что ментоловые сигареты намного вреднее обыкновенных, курить их дома стало невозможно. Если я имела наглость игнорировать мамину лекцию по здравоохранению и продолжала курить «мерзкую зубную пасту», она ещё полдня ходила расстроенная тем, насколько беспечно я относилась к своему здоровью. Спорить с ней было бесполезно, доводов она не слушала, поэтому дома я теперь курила обыкновенные сигареты, а вне дома – ментоловые.
Задумавшись и затянувшись слишком сильно, я закашлялась. Если мама права, то ментоловые сигареты прикончат меня лет через десять активного курения. А если продолжу считать ворон, то проломлю голову о выступ в стене дома Нормана во время очередного приступа кашля в ближайшее время.

Норман был прав.
Если выдвинуть Фьюри несерьезные обвинения, то команда именитых юристов отмажет его в мгновение ока. Следовательно, нужно раскопать нечто такое, с чем не смогли бы справиться даже они. Сложность заключалась в том, что я больше не имела представления, что нам было нужно.
Убийство человека Норман счел несущественным, и это ставило в тупик. Вот если бы оно произошло не двадцать пять лет назад, а недавно – было бы совсем другое дело. В голове, против воли, возник образ выкинутой из окна рыжей Вэнди Мур, но эту мысль я сразу отбросила как бесполезную. Даже если Фьюри и причастен к её смерти – а я была в этом убеждена – без весомых доказательств Норман даже слушать об этом ничего не станет и будет прав. А если я продолжу приходить с голословными обвинениями одно другого невероятнее - выставит за дверь и будет прав вдвойне.
Смирение и терпение, и в самом деле, очень полезные качества. В неоднозначных ситуациях – вроде той, в которой я оказалась сейчас – когда, до поры до времени ничего нельзя предпринимать, а нервных клеток и без того было потрачено немало, позиция молчаливого ожидания казалась наименее энергоёмкой и наиболее разумной.

***

- Миа, иди сюда скорее!
Услышав мамин голос, я вздрогнула и чуть не опрокинула на себя бокал с вином.
Их с папой привычка перекрикиваться из разных концов дома с годами не просто не исчезла, а усугубилась. Несколько раз столкнувшись с ситуацией, когда докричаться до кого-то, кто находился на втором этаже, самим будучи на первом, оказывалось невозможно, они осознали, что новый дом намного просторнее нашего дома. Это в нашем старом доме, что они сначала арендовали, потом ремонтировали, а потом и купили, можно было кричать до победного, пока нужный человек, наконец, не отзывался. В новом доме всё было иначе, но изобретательность родителей, как обычно, не знала границ. Теперь, если я была срочно нужна маме или папе, они сначала писали смс-ку, вроде «выйди в коридор», и только после этого начинали драть глотку.
Периодически мне снился наш старый дом, и когда это случалось, я просыпалась в смешанных чувствах. Больше всего на свете в такие моменты мне хотелось открыть глаза в своей старой комнате с жуткими фиолетовыми обоями и чёрными цветочными светильниками. Чуда, конечно, не случалось, и просыпалась я ровно там же, где засыпала - в дорогой и стильно оформленной спальне в бежевых тонах. Тогда я поднималась с кровати, смотрела на себя в зеркало и видела не бойкую семнадцатилетнюю девчонку в голубой пижаме, которой была когда-то, а взрослую женщину с глубоко залегшими под глазами синяками и первыми морщинами вокруг рта.
Весной моей дочери исполнилось десять лет, а мне нежданно-негаданно стукнуло тридцать пять. И я так и не научилась называть домом место, в котором жила последние годы.
- Дочь, ну где ты есть?!
Это уже папа. Правильно говорили, что муж и жена – одна сатана. Годы брака превратили и без того похожих друг на друга родителей в подобие единого целого - с общими привычками, репликами и взглядами.

Родителей я застала за просмотром шестичасовых новостей, чему немало удивилась. В шесть вечера начиналась очередная серия «Миднайт Лейк», пропустить которую для них обычно было смерти подобно. По этой причине шестичасовым новостям они всегда предпочитали девятичасовые.
- У вас там сериал разве не начинается? – выйдя из-за дивана, спросила я, и мама вместо ответа махнула рукой в сторону телевизора. Я опустилась на диван рядом с папой.
- По мнению экспертов, данный случай вопиющей аморальности грозится встать на одну ступень с секс-скандалом Клинтон-Левински, - строго рапортовала ведущая новостей, и я непонимающе нахмурилась. – Представители оппозиционной консервативной партии и вовсе склонны полагать, что скандал, который уже окрестили «Вашингтонским распутством» - намного серьезнее ситуации с Клинтон-Левински, поскольку, цитирую: «в нём фигурирует человек, согласно американским законам, не достигший возраста согласия».
Ведущая ненадолго отвлеклась на представление гостей в студии, которыми оказались две очень разные внешне женщины с идентичными воинственно-благородными выражениями лиц.
- Что произошло-то? – я слегка толкнула папу локтем в бок, и он всплеснул руками. – Кто-то опять с кем-то не тем переспал?
- Миа, ты что, в бочке живешь? С самого утра из каждого утюга и по всем федеральным каналам только об этом и говорят!
- Стало известно, что дочь нашего президента беременна, - вставила мама, и её нейтральный тон вдруг стал ехидным, - если ты вдруг не в курсе, ей тринадцать.
- Кому тринадцать? – тупо переспросила я, переведя взгляд на экран и обратно на маму.
Родители синхронно вздохнули и принялись объяснять, что к чему. Скандал, о котором шла речь в новостях, разгорелся вчера, и, к вечеру следующего дня приобрел угрожающие масштабы. Тринадцатилетняя дочь нашего современного и очень прогрессивного президента оказалась беременна. На девчонку надавили, и она почти сразу созналась, что отец ребенка – один из старшеклассников из её школы.
- Ну, хоть не два, - хмыкнула я, и мама неодобрительно покачала головой.
- Не смешно. Бедная девочка! Как вообще можно было до такого допустить? Куда смотрели учителя, почему никто не следил за ней?
Я ничего не ответила, потому что мама и сама знала ответы на свои вопросы. Какой ещё могла вырасти дочь человека, который на всех углах трубил о необходимости широкой политической свободы наравне с толерантностью и терпимостью во все поля? Снисходительное отношение президента - отца страны и отца одной конкретной девочки - к тому, что в более консервативном обществе порицалось и считалось недостойным, вылилось во вседозволенность, итогом которой, очень закономерно, и стала ранняя беременность его малолетней дочери.
- Самое ужасное, - продолжала мама, - что это далеко не первый случай. Подобное периодически мелькало, но быстро забывалось.
- Это зато не забудется, - подал голос папа, и мы обернулись к нему, - консерваторы поймали волну, и, похоже, впервые за много лет, на следующий выборах народ будет готов их поддержать.
Верилось с трудом. Последний раз консервативная партия была у власти во времена далекой молодости родителей, но и тогда не продержалась долго. Как говорил папа, тогда люди быстро устали от бесконечных запретов и нравоучений и на следующих же перевыборах к власти снова пришли либералы.
- Ну, смотрите, люди уже недовольны. Президент дискредитирован, а вместе с ним дискредитированы его свободные взгляды. Народ больше не станет слушать человека, не сумевшего уследить даже за собственной дочерью, не говоря о стране. Да и вообще, теперь никто не хочет жить в обществе, где беременность тринадцатилетней пигалицы – обычное явление. Консерваторы этот момент просекли, и теперь лезут в каждую бочку затычкой, - он указал на экран, с которого вещала одна из приглашенных в студию женщин. – Вот это – Холли Мейерс, глава национальной ассоциации матерей, а рядом с ней Фелисити Бланк – президент молодежного движения «Светлый путь».
- «Светлый путь»? – повторила я и всмотрелась в правильное до чопорности выражения лица Фелисити, - звучит как секта.

Пока мы разговаривали, мама убрала звук почти до нуля, и услышать, о чем говорили Холли Мейерс и Фелисити Бланк, было невозможно, но для того, чтобы понять, что они друг с другом соглашались, не нужно было быть гением поведенческой психологии. И Холли, и Фелисити сидели в одинаковых позах, а когда одна из них начинала говорить, другая оборачивалась к ней полубоком, улыбалась и активно кивала сказанному.
- Их никто не воспринимал всерьез до недавнего времени, - добавила мама, - считали просветленными дурачками, у которых вместо мозгов одни пережитки прошлого. Видишь, у Фелисити белый браслет на правой руке? Все члены движения носят такие в знак физической и духовной чистоты.
- Бред какой-то, - не сдержалась я и поднялась с дивана. – Все взбудоражены, вот и дали слово этим клоунам. Про них благополучно забудут через пару месяцев, когда скандал отойдет на третий план. Девку, конечно, отправят в строгий-престрогий интернат для трудных подростков, а президент поплачется на публику, немного посыплет голову пеплом, и всё вернется на круги своя. Гарантирую.
Родители ответили неопределённым молчанием, а я вдруг подумала о Флоре. Вседозволенность и безнаказанность, в которой её растил Фьюри и которой так радостно потакали родители, очень напоминала среду, в которой воспитывалась и дочь президента. Как там её звали, Шерон? Шерил? Мне казалось очень странным, что никто не видел в этом параллелей. Стоило вернуться и сказать об этом, но тут из гостиной донеслись первые аккорды вступительного саундтрека «Миднайт Лейк». С другой стороны, ничего ведь не случится, если вернуться к этому разговору позже? Сделав вид, что ушла наверх, я очень тихо спустилась по лестнице обратно в коридор и на цыпочках прошмыгнула в библиотеку – смотреть новую серию в интернете тайком от всех.

***

Мой рабочий график, сколько себя помню, никогда не был нормированным.
Полицейский участок, как и его многочисленные сотрудники, работал круглосуточно без праздников и выходных. Как однажды метко выразился Тед Броуди: «работа в полиции была бы сказкой, если бы преступники хоть иногда брали выходные». В моем случае, всё было ещё более запущенно. Даже если, по какой-то причине, работы в участке для меня не было, она точно находилась у Нормана. Я не жаловалась, поскольку работа была чуть ли не единственным, что мне в этой жизни нравилось. Именно поэтому я чувствовала себя странно потерянно, когда отдыхать от работы приходилось дольше одного дня. Особенно в свете того, что Фьюри и Мадлен снова улетели в Японию, а Нормана родители утащили за город на пикник. Глупое хихиканье разбирало меня каждый раз, когда представляла его сидящим на клетчатом пледе рядом с родителями и полной тарелкой еды в руке. Более странное зрелище было трудно представить, и я каждый раз радовалась, что не видела, как «Норм запутался в леске удочки и упал в воду» или «чуть не съел целую пригоршню волчьих ягод вместе черники!». Спать бы неделю потом не смогла.
Таким образом, я была предоставлена сама себе. Оставленной на мое попечение Флорой занималась няня. Она же её кормила, причесывала, всячески развлекала, а в учебное время ещё и следила за выполнением домашнего задания. Часы показывали начало двенадцатого, а расположенный рядом календарь – четвертое июня. Вот уже четыре дня Флора была на летних каникулах, и за это время видела я её не больше двух раз. Сказывались разные режимы дня - Флора обычно ложилась спать незадолго до моего подъема и просыпалась, когда я уже легла. Какой черт меня дернул проснуться в одиннадцать утра, оставалось загадкой, но спать не хотелось категорически.

Обойдя кухонный стол или, как его называла мама – остров, я почти дошла до холодильника, как под ногами что-то шелестнуло. Остановившись на месте, я подняла ногу и отцепила от неё то, что поначалу приняла за один из отрывных календарных листов. Когда Флора была младше, она специально просыпалась раньше всех, чтобы прибежать на кухню и оторвать такой лист, и, со временем, родители перестали покупать другие календари.
Сейчас у меня в руках оказалась нотная партитура. В заголовке произведения каллиграфическим почерком было выведено «Agape», а чуть дальше, уже детской рукой, нацарапаны какие-то музыкальные термины. Флоре было пять, когда она вдруг изъявила желание заниматься музыкой. И я, и родители отнеслись к такому желанию скептически, и у нас на это были все основания: чем старше она становилась, тем сложнее, ей было останавливать внимание на чем-нибудь одном. Это касалось и игрушек, и каких угодно занятий – бешеный энтузиазм кончался примерно через пару дней, и увлечение благополучно забрасывалось, а на смену находилось что-то новое. Фьюри, конечно, желание музицировать поддержал, и уже через пару недель Флора поступила в музыкальную школу по классу фортепиано.
К учебе в школе Флора была равнодушна с самого первого класса. Ей не нравилось прилежно выводить буквы на уроках письма, не нравилось читать вместе с одноклассниками на уроках чтения, как не нравилось учиться сложению и вычитанию на математике. С самого первого дня, школа воспринималась как каторга и повинность, которую её, бедную и несчастную, заставляют выполнять . С музыкальной школой же всё было совершенно наоборот: она с удовольствием читала музыкальную литературу, старательно готовилась к диктантам по сольфеджио, училась читать ноты и могла допоздна засидеться за разбором какого-нибудь произведения. Её увлеченность, вопреки нашим прогнозам, не исчезла ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Если я правильно помнила, музыкой Флора занималась, без малого, уже шесть лет. А угроза отмены занятия была одним из немногих методов, как её можно было заставить делать то, чего ей делать не хотелось. Мама с папой часто к нему прибегали, но действовал он, по-прежнему, безотказно.
Когда я поднялась на второй этаж и пересекла холл, из приоткрытой двери комнаты Флоры донеслись негромкие аккорды. Она редко теперь играла гаммы – только если долго не садилась за инструмент, с которым разве что не спала. Слабо толкнув дверь, я остановилась на пороге и постучала по косяку. Раньше она злилась, когда её прерывали, потому что сбивалась, и играть приходилось заново. Но время шло, и с каждым годом она играла всё лучше. Услышав стук, Флора просто обернулась в мою сторону, а пальцы её, тем временем, продолжали порхать над клавишами.

- Там на кухне твои ноты валялись.
Я уже положила партитуру на стол и собралась убраться восвояси, как Флора вдруг радостно воскликнула и резко вскочила со стула, так и не доиграв гамму до конца.
- Это же «Агапе», мам! Я думала, потеряла его и уже хотела писать мисс Арлин, чтобы выдала новый! А где ты его нашла?
- Возле холодильника.
Название произведения казалось смутно знакомым, но я вупор не могла вспомнить откуда. Флора, тем временем, кружилась вокруг меня, обнимая нотную запись и радостно вереща до тех пор, пока завитые лиловые локоны совсем не закрыли ей лицо. Любовь к попугайским цветам у неё выражалась не только в одежде, которую носила, и интерьере, в котором жила, но, главным образом – в прическе. Пару лет назад Флора изъявила желание покрасить волосы и встретила небывалый отпор со стороны родителей. Тема покраски волос оказалась чем-то вроде камнем преткновения. Я могла её понять: добрые и позволяющие всё на свете бабушка с дедушкой вдруг, ни с того ни с сего, даже думать запретили «что-нибудь сделать с волосами» в ближайшие лет пять, а то и семь. Флора много плакала, много топала ногами и билась в пенных истериках, но это, вопреки ожиданиям, ни к чему не приводило. Тогда она поступила иначе и решила разрешение выторговать, пообещав - ни много ни мало – подтянуть оценки по каждому предмету на один балл. Мама поставила ещё одно условие: если Флора закончит год без троек, то сможет хоть налысо побриться, и никто ей даже слова не скажет. Тот год Флора закончила с одной тройкой по математике, но маме и этого было достаточно. С тех самых пор её цвет волос стабильно менялся раз в месяц. Мама беспокоилась, что из-за всего этого она к двадцати годам облысеет, но Фьюри тогда заверил её, что краска, которой пользовалась Флора(и которую он сам же ей купил), сделана на основе «Эликсира жизни» - вещества нового поколения, из которого теперь изготавливалось абсолютно всё, начиная с дорогущих антибиотиков широкого спектра и заканчивая косметическими препаратами и краской для волос.
- Мисс Арлин сказала, что на экзамене в этом году мы буде играть одно из четырех произведений из этого цикла «О любви», поэтому выучить нужно на всякий случай все, - снова заговорила Флора, когда пауза слишком затянулась, и продемонстрировала мне ещё три аналогичных листа. На одном из них было написано «Эрос», на другом «Сторге», на третьем «Филия» и на последнем, том, что принесла я – «Агапе». Какая странная у неё учительница.
- Ты знаешь, что всё это значит? – я ничего не понимала в нотном чтении и просто повертела листы в руках, прежде чем отдать обратно и опуститься на застеленную кровать.
- Конечно! Мисс Арлин нам всё объяснила. Она сказала, что это, - тут она снова кивнула на листы, - четыре формы…или вида любви, которые различали древние греки.
- А в чем разница?
Уверенности на лице Флоры поубавилось.
- Ну… Филия – это как.. такая любовь-дружба. Сторге – семейная любовь. Эрос… - она запнулась и слегка заулыбнулась, а я подумала, что слишком долго считала её совсем маленькой и ничего не понимающей. В век интернета десятилетние дети просто не могли ничего знать о сексе и отношениях между полами. – Эрос – это страсть, вот! А Агапе… я не до конца понимаю, если честно. Мисс Арлин сказала, что Агапе – это бескорыстная любовь, но не между людьми, а между… не знаю. Кем?
Теперь Флора выглядела расстроенной, и я села удобнее, перенеся вес на руки за спину. Когда-то давным-давно, целую вечность назад, ещё в мою бытность студенткой Школы Агентов, разницу нам с Хелен – Дэвид слушать «галиматью» тогда не возжелал - объяснял Арон.
- Агапе – это проявление божественной любви. Не любовь человека к человеку, а человека – к богу. Понятно? - Флора с сомнением покачала головой, и я пояснила. – Агапе – это когда ты просто любишь человека, готова пожертвовать собой ради него, но, при этом, не ждешь от него того же. Просто любишь, потому что не любить не можешь. Поэтому такой вид любви и считается бескорыстным.
Флора слушала заинтересованно, не перебивала и не смотрела по сторонам, что было для неё большой редкостью. Снова взяв листы в руки, она отыскала тот, на котором было написано «Агапе» и поставила его на подставку для нот.
- Так странно, - протянула она, усевшись за синтезатор, - я не понимала, что значит «Агапе», но когда мисс Арлин играла его для нас в первый раз, оно мне сразу понравилось больше всех. Хочешь послушать?
В её воодушевленном голосе промелькнула надежда, и я ощутила что-то очень смутно и очень отдаленно напоминающее укол совести. И неожиданно для себя медленно кивнула, хотя совсем не собиралась. Улыбка Флоры стала шире, и она резко развернулась на вращающемся стуле лицом к инструменту.

Обычно мы не проводили время вместе.
Я уже давно не испытывала той неприязни, с которой относилась к Флоре, когда она только родилась, но и представить себя на месте Хелен, а её – на месте Сары или Софии и вести себя аналогично, тоже не могла. Я чувствовала ответственность за неё, как чувствовала ответственность за родителей, но мне даже в голову не приходило ни поиграть с ней, ни посмотреть вместе фильм, ни поехать куда-нибудь погулять. Всё, чем обычно занимались родители с детьми, казалось странным и противоестественным. Именно поэтому всё наше общение с Флорой и сводилось к бытовым вопросам, вроде «как дела в школе?», «ужинать будешь?» и «отвезти тебя?», и такое положение вещей меня более чем устраивало.
Иногда мне казалось, что обстоятельства, при которых она появилась на свет, оказали такое сильное влияние, что не просто выжгли во мне родительский паттерн поведения, но и позаботились о том, чтобы он больше никогда не восстановился. Примерно когда Флора немного подросла и научилась более-менее связно разговаривать, она и перестала меня раздражать. Неприязнь стихла чуть позже, оставив вместо себя ровное и абсолютно нейтральное отношение. Как если бы она была не моей дочерью, а соседской девочкой, иногда заходящей в гости. Как ни странно, воспринимать её так казалось куда более органично.
И сейчас, слушая, как она играла произведение, я невольно задумалась о том, что хотела бы узнать её лучше. Не потому что внезапно прониклась к ней чувствами - утверждать подобное было бы лицемерием, а потому что мне вдруг стало интересно, что эта красиво играющая на пианино девочка могла из себя представлять. Не как моя дочь, не как наше с Фьюри продолжение, а сама по себе, как отдельный человек.
- Сейчас будет красивый переход, - коротко прокомментировала Флора. Должно быть, она очень старалась не сбиться с нужного ритма, и её спина и плечи, в какой-то момент, сделались очень напряженным, а руки, наоборот, как будто невесомыми. Переход, и правда, получился красивым. Закончив, она медленно опустила руки с клавиш на колени и обернулась. В ожидании вердикта, судя по её виду.
- Ты очень хорошо играешь, - честно ответила я, и Флора просияла.- Сыграй ещё что-нибудь.
- Ты хочешь?? – распахнула глаза она и вскочила с места в поисках листов, верно, считая, что я могла передумать и уйти. – Сейчас, я всё найду! А ты потом скажи, какое больше всего понравилось, ладно??
- Ладно.
Играла она долго. В первую очередь из-за того, что я заставляла начинать заново, если она сбивалась. Флора хотя и ворчала, но подчинялась, нисколько, при этом, не выглядя раздраженной. С кровати я поднялась, когда ей всё-таки удалось «добить» самый сложный из-за своего оживленного ритма "Эрос". Флора выглядела воодушевленной, а я подумала, что за всю её жизнь – это, должно быть, самое долгое наше общение.
- У меня экзамен через три недели, - произнесла мне в спину Флора, когда я почти вышла из её комнаты в коридор. – Он будет открытым, как концерт, и нам разрешили приглашать, кого хотим. Так что, если хочешь… можешь тоже прийти.
На фоне приятного времяпровождения, соблазн ответить «да, конечно» был очень велик, но всё-таки я сдержалась. Если мы хотели узнать друг друга лучше, то необдуманные поступки и пустые обещания – совсем не то, с чего следовало бы начинать. Я обернулась, снова остановившись у дверного косяка, в том же месте, где стояла, когда пришла.
- Если не будет работы – приду. Но не обещаю.
Флора улыбнулась всё равно, а я неосознанно слабо улыбнулась ей в ответ.

***

Пару лет назад мой отец посмотрел один фильм и потом ещё несколько месяцев общался с нами цитатами оттуда. Интересных изречений на самые разные случаи жизни там действительно было много, но папа, по неизвестной мне причине, больше всего любил повторять самые дурацкие из них. И, разумеется, именно они намертво въелись мне в память. Одним из таких выражений было: «Видеть минусы в неприятной ситуации умеет любой дурак, а плюсы – только оптимистичный», и до недавнего времени я считала, что ничего тупее в жизни не слышала. А потом поняла, что это выражение идеально описывало мой брак.
Больше всего в семейной жизни с Фьюри мне нравилось, когда нас с ним разделяло несколько тысяч километров. Чем дальше он от меня находился, тем лучше я себя чувствовала. В отсутствие Фьюри мне легче дышалось, шире улыбалось, краски казались ярче, а еда вкуснее. Когда его не было рядом, я почти не пила и чувствовала себя прекрасно. День без Фьюри для меня был эквивалентен неделе отдыха в полюбившемся маме спа-курорте. Но всё хорошее, как известно, имело свойство очень быстро заканчиваться, и из Японии, как и обещал, Фьюри вернулся ровно через неделю. В неожиданно мрачном для себя расположении духа.

Мне не было никакого дела до его настроения, но встревоженные родители и ничего не понимающая Флора весь день ходили за ним по пятам, умоляя рассказать, что стряслось. На все их вопросы Фьюри лишь печально улыбался и отвечал, что ничего страшного не произошло и всё в порядке, а я имела подозрение, что повод ходить с кривым лицом он выдумал ради этих хороводов вокруг его сиятельной персоны. Но, как оказалось, я была неправа.
- Мадлен уволилась, - трагически-приглушенным голосом, наконец, объявил Фьюри причину своей печали в тот же день за ужином.
Услышав это, я подняла голову и посмотрела на него через весь стол. Мне, без преувеличения, было жутко интересно, что такого в этой поездке умудрился натворить Фьюри, что даже беззаветно влюбленная безропотная Мадлен смогла собрать остатки силы воли и уйти, но я бы скорее откусила себе язык, чем продемонстрировала этот интерес. К счастью, за столом сидели ещё трое людей.
- Но почему? – пораженно спросила мама, одновременно переглянувшись с папой. – Вы поссорились? Может, она на что-то обиделась?
- Она вела себя как обычно, - родители не почувствовали едва ощутимого раздражения в его голосе, но его хорошо почувствовала я. – А когда мы прилетели, закончила дела и сообщила, что увольняется. И больше я её не видел.
Врет. Зная Фьюри, я практически не сомневалась, что он всю душу из Мадлен вынул, пока пытался выяснить, в чем была причина такого резкого решения. А раздосадован сейчас был тем, что это, вопреки обыкновению, ни к чему не привело.
- Может, кто-то предложил ей лучшие условия? – пожал плечами папа, и я с трудом подавила смешок, когда выражение лица Фьюри мгновенно сменилось со скорбного на оскорбленное.
- Это вряд ли, - уверенно возразил он и улыбнулся держащей его за рукав Флоре. – Ну да ладно. Неприятно, конечно, но не конец света. Нужно просто найти новую помощницу как можно скорее, иначе мне п.. придется очень тяжело.
- Почему тяжело, папочка? – мгновенно отреагировала Флора, даже не заметив, как обожаемый папочка едва не оговорился по Фрейду.
- Потому что, солнышко, - Фьюри улыбнулся ей, и на этот раз в его улыбке не было ничего наигранного, - твой папа совсем не ориентируется во времени.
Увидев, что атмосфера за столом разрядилась, мама повеселела и ушла за десертом, а я снова облокотилась головой на открытую ладонь вернулась к залипанию в телефон.
- А что, так сложно найти помощницу, папочка? – просто сидеть на стуле Флоре было скучно, поэтому на сиденье она залезла с коленями. – Разве Мадлен особенная?
- Ещё какая, - зачем-то влезла я, хотя ещё несколько минут назад пообещала не вступать в этот разговор. – Таких, как Мадлен – одна на миллион.
Мы не были одни, поэтому сказанное Фьюри никак не прокомментировал. Но если бы мне в тот момент сказали придумать материальный эквивалент взгляда, которым он попытался вскрыть мне голову, я бы, нисколько не раздумывая, назвала нож североамериканских индейцев для снятия скальпа.

***

Как выяснилось, «полное отсутствие чувства времени» оказалось не художественным преувеличением, а суровой правдой жизни.
По аналогии с топографическим кретинизмом, присущим людям, неспособным ориентироваться на местности, Фьюри явно обладал кретинизмом хронологическим. Он был физически неспособен не то что распределить время на все, чем должен был заниматься в течение дня, но даже элементарно рассчитать, во сколько ему следовало проснуться, чтобы хоть что-нибудь успеть. Родители с Флорой пытались помогать, но в конечном итоге, толку от них было мало, а шума много – Фьюри всё равно ничего не успевал, но стрессовал в два раза больше.
Все, с чем Мадлен много лет подряд справлялась без каких-либо усилий, оказалось для него неподъемной ношей. Фьюри напоминал человека, который только вчера увидел часы, но пока не разобрался, для чего они нужны и как ими пользоваться. Вроде первоклассника, недавно научившегося считать и тут же вынужденного решать логарифмическое уравнение с двумя неизвестными. Вся следующая неделя прошла для меня в злорадном наблюдении за его мучениями. Мало что в этой жизни доставляло мне больше удовольствия, чем созерцание Фьюри в агонии планирования, и я старалась не пропустить ни минуты устраиваемых им кордебалетов.

Как бы он ни пытался сделать вид, что вероломный уход Мадлен нисколько на нём не отразился, мне было очевидно, что это неправда.
Хотя бы потому, что вел себя Фьюри как живая иллюстрация из книги о стадиях принятия неизбежного. Первые пару дней он находился в стадии Отрицания: «Да не могла она уволиться, перебесится и вернется», за которым, как и положено, последовал Гнев: «Вот дрянь, как она вообще посмела меня бросить?! Где бы она была сейчас, если бы не я?!». Следующая за ними стадия Торга сопровождалась бесконечным телефонным терроризмом Мадлен с увещеваниями, на какие уступки он, Фьюри, готов пойти, какие условия предоставить и как хорошо себя вести, если она всё-таки согласится вернуться. Но Мадлен не соглашалась, а потом и вовсе отключила телефон. Последовав совету родителей, Фьюри вплотную занялся поиском новых помощниц, и потерпел в этом такое сокрушительное фиаско, что стадия Торга почти сразу после этого сменилась Депрессией, а я к тому моменту успела сожрать столько сладкого попкорна, что только чудом не заработала диабет.
- Мама, они все тупые как поленья, - плакался Фьюри, с головой завернувшись в флисовый плед. Последняя претендентка на роль «Новой Мадлен» оказалась хуже всех предыдущих и даже установила новый рекорд: Фьюри выгнал её через двадцать минут после того, как нанял. - Имена свои не в состоянии написать без ошибок! А последняя – это джекпот – умудрилась залить кофе ФИНАЛЬНУЮ версию пятидесятистраничного договора!
Мама сочувственно качала головой, уверяя, что ответственная и аккуратная помощница обязательно найдется, нужно просто больше времени.
- Или попробуй поискать среди кого-нибудь, у кого руки растут из плеч и заточены не под известный орган, - направляясь мимо них на террасу, предложила я. Мама неодобрительно качнула головой, а я картинно пожала плечами и взяла из вазочки спелое яблоко. – Они обычно старше восемнадцати лет и имеют высшее образование, но это не точно.
-Ага, разбежался. Сейчас всё брошу и найму какую-нибудь бывшую учительницу английской литературы, - ядовито возразил Фьюри и опустил плед с головы на плечи, на манер плаща. – Моя секретарша должна быть и умной, и красивой, иначе какой вообще смысл?!
Я тогда пожала плечами и удалилась по своим делам. Холерическая натура Фьюри не позволяла ему унывать и страдать подолгу. В какой-то момент, по неизвестной мне причине, его фрустрация стала сходить на нет. Было ли дело в том, что он нашел новую помощницу или просто решил послать всё к чертовой матери и смириться с мыслью, что никто не идеален – но меня такой расклад не устраивал. Не желая допускать наступления стадии Принятия, я намеренно выждала ещё пару дней, чтобы Фьюри совсем успокоился, и перевела все часы в доме на двадцать минут назад.
Но всё хорошее, как известно, имело свойство быстро заканчиваться. Веселое времяпровождение прервал приказ Нормана, и я даже почти этому не удивилась. Кто, если не он? Норман велел явиться для разговора как можно скорее, но не уточнял, куда именно. Это означало, что повод следовало придумать самой. Я придумала («Этот дебил опять снес систему на компьютере и оборвал весь телефон, съезжу к нему, а то покоя не даст») и спокойно направилась к «Норману Джейкобсу» домой. Самым забавным было то, что благодаря установленной ФБР прослушке в нашем доме, Норман был в курсе эпитетов, которыми я его награждала. Но, поскольку ни разу за десять лет я не имела на этот счет выговора, его они полностью устраивали.

Агент Норман обнаружился на кухне за крайней непривычным для себя занятием – нарезанием овощей для обеда. Мерный стук ножа о деревянную доску подействовал гипнотически, и я остановилась в проходе. Зная его больше десяти лет, я все никак не могла привыкнуть, что физические потребности Нормана хотя и были снижены, но мало чем отличались от потребностей остальных людей. Ему, точно так же, как и остальным, требовалась еда, вода и сон – и это казалось жутко странным.
- Сядьте, мисс Томпсон.
Задумавшись, я не заметила, как Норман обернулся, и вздрогнула от звука его голоса. Он вытер руки полотенцем и скрестил их на груди. Непонятно откуда взявшееся плохое предчувствие заставило напрячься, и я нахмурилась, отодвинув стул. Да что он тянет? Норман никогда не имел тяги к долгим предисловиям, а теперь выглядел так, словно подбирал слова. В его исполнении это смотрелось ещё более противоестественно, чем приготовление обеда.
- Я вызвал вас для того, чтобы сообщить крайне неприятную новость. Комиссар Броуди был найден убитым полчаса назад.
В ушах зашумело, и я медленно опустилась на отодвинутый стул. Положила руки на колени. Сделала вдох-выдох и медленно, словно во сне, посмотрела на Нормана.
- Как? – собственный голос показался чужим, и я снова сделала глубокий вдох, опасаясь, что могла начать задыхаться.
- Он был вашим другом, - вместо ответа произнес Норман, и я уставилась на него невидящим взглядом. – Мне очень жаль.
- Кто его убил? – повторила я одними губами и всё так же медленно выпрямилась на стуле. Норман поджал губы и отрицательно качнул головой.
- Огнестрельное ранение в печень. Комиссар скончался на месте, миссис Томпсон.
«Зачем ты мне это рассказываешь? Я не об этом спрашиваю». Если он не давал определенного ответа, значит, определенного ответа у него не было. Комиссара полиции убили средь бела дня, и даже специальный агент Джейкоб, мать его, Норман, который руководил самой многочисленной и профессиональной силовой структурой страны, понятия не имел, кто это сделал!
- Он был профессионалом своего дела, - словно прочитав мои мысли, снова заговорил Норман. – И нажил себе огромное количество врагов как среди преступников, так и среди их покровителей. Я лично прослежу, чтобы личность убийцы комиссара Броуди была установлена в ближайшее время.
Сидеть ровно не было сил, словно кто-то вдруг вытащил из меня позвоночник. Я опустила голову и облокотилась вытянутыми руками об колени. Слова соболезнования от Нормана было последним, что хотелось слышать, и я старалась абстрагироваться, как делала это несколько лет назад на похоронах Андрея.
- Я сама найду, кто это сделал, - снова негромко произнесла я и, не без труда, подняла голову. Не дай бог, он снова начнет эту жалостливую шарманку, я же ему в лицо вцеплюсь.
- У вас есть другие обязанности, - нотки сочувствия исчезли из его пресного голоса, и я, как ни странно, почувствовала себя лучше. – Мне жаль сообщать об этом в тяжелый для вас момент, но смерть комиссара Броуди – не единственная причина, для чего я вас вызвал. Вы отправляетесь на остров Твикки.
Это что, шутка? Я слегка прищурилась и непонимающе ему улыбнулась. Улыбка, должно быть, вышла немного нервической.
- Серьезно? Вы отправляете меня на Твикки сейчас, когда я должна быть здесь и искать ублюдка, который убил Теда?! – по мере того как я говорила, голос неосознанно повышался.
С того момента, как я последний раз попыталась прикрикнуть на Нормана, прошло больше десяти лет. В тот раз он явно дал понять, что больше такого не потерпит, но сейчас мне было не до угроз.
- Я отправляю вас на Твикки, потому что вы нужны на Твикки, - ровным тоном возразил Норман, ни слова не сказав про мой тон. – Похороны через пять дней, и вы вполне способны на них успеть, если поторопитесь и избавите меня от необходимости уговаривать вас исполнять ваши обязанности.
В его голосе зазвенел металл, и я поднялась со стула. Уговоры кончились, так и не начавшись. Норман в обычной для себя краткой манере принялся объяснять суть дела, а я в тот момент пожалела, что не взяла с собой диктофон, потому что была физически неспособна думать о чем-то, кроме смерти Теда.
- Рейс завтра в восемь вечера, - произнес он, когда я уже собралась уходить. - Билеты возьмете на месте.

***

Выдумывать причину в этот раз не понадобилось.
Как выяснилось чуть позже, на Твикки в скором времени должен был проходить трехдневный курс повышения квалификации всех полицейских оперативников. Официально он был не обязателен, но мне, как одной из бывших заместителей комиссара, настоятельно рекомендовали явиться. Само собой, никакой курс повышения квалификации я проходить не собиралась - это было прикрытием для основного задания, детали которого должен был сообщить другой агент по прибытии на место.
В международный аэропорт Миннеаполис я явилась даже чересчур заблаговременно, и теперь маялась от безделья. Выбрать забронированные билеты заняло около десяти минут, а пройти регистрацию, почти не имея при себе вещей – не более получаса.
Таким образом, до рейса оставалось ещё два часа, а процент заряда телефона стремился к отметке в тревожные двадцать процентов. Многочисленные указатели пытались отправить в противоположных направлениях, и мне даже пришлось остановиться, чтобы разобраться, что к чему. Группа туристов из Флориды, судя по написанному на лицах непониманию и задранным к потолку головам, занималась тем же. В конце концов, я всё-таки обнаружила знак, напоминающий логотип общепита больше других, и направилась в ту сторону, логически рассудив, что в кафе стопроцентно должны быть розетки, а в розетках – электричество.
Кафе в это время дня оказалось набито почти битком, о чем мне вместо приветствия нелюбезно сообщила уставшая от беготни официантка.
- Мне только кофе, с молоком и без сахара, - девчонка кивнула и была готова убежать, но я окликнула её снова. – Здесь есть, где телефон зарядить?
- В другом зале посмотрите. Но там всё вообще занято, вроде.
Официантка не обманула. Свободных столов во втором зале, и правда, не оказалось. Мне это показалось странным, потому что первый зал был и просторнее, и светлее, и лучше освещался. Единственным преимуществом второго зала перед первым было отсутствие запахов с кухни. В остальном же, он напоминал типичную офисную столовую. Уже почти потеряв надежду найти розетку, я пробиралась по узким рядам, пока вдруг не остановилась как вкопанная.
За одним из столов сидела Мадлен.

Она пила минералку со льдом и не замечала, что я её рассматривала. Выглядела Мадлен необычно. Вместо привычной одежды, вроде узкой юбки или строгого платья, на ней были простые светлые брюки и блузка свободного кроя. Кроме того, она почти не была накрашена, а на ее ногах, впервые с момента нашего знакомства, обнаружились не туфли на высоченных шпильках, а балетки на плоском ходу. Официантка с полным подносом грязной посуды, которой я преградила путь, недовольно цокнула языком из-за спины, и я посторонилась.
Мадлен в тот момент повернула голову и замерла со стаканом в руке. Она была не просто неприятно удивлена нашей встрече, нет. Когда Мадлен увидела меня, её красивое лицо буквально исказилось от ужаса. Такая странная реакция заинтересовала, и я подсела к ней за стол, пока люди не начали озираться.
- Ты одна? – прошептала Мадлен, все ещё глядя на меня, как на привидение. Стоило отдать ей должное, с собой она справилась быстро.
- А что?
Мадлен поджала губы, и в её глазах отразилось такое отчаяние, что за попытку поддразнить мне тут же стало неловко.
- Ты имеешь в виду, нет ли со мной Фьюри? Нет, его здесь нет.
Она облегченно вздохнула и сделала небольшой глоток, а я откинулась на неудобную спинку стула и скрестила на груди руки. Значит, Мадлен куда-то собралась, а Фьюри не в курсе. Снова заметив на себе изучающий взгляд, Мадлен нахмурилась. Она явно чувствовала себя очень неуютно, но отчаянно старалась этого не показывать. За одну только попытку я почувствовала к ней подобие уважения.
- Думаешь, уезжать втихаря – хорошая идея?
Мадлен фыркнула, глядя куда-то в сторону.
- Какая теперь разница? – я непонимающе вскинула бровь, и она раздраженно пояснила. – Один телефонный звонок, и он примчится сюда. И я никуда не улечу.
Такая наивность поражала. Мадлен, судя по всему, даже не допускала варианта, что её обожаемого Фьюри возможно не любить. В её картине мира, абсолютная верность к Фьюри – та самая верность, которой обладала она сама – была неотъемлемой частью каждого человека из его близкого окружения. Мне же, как жене, и вовсе полагалось блюсти его интересы превыше своих.
-Я не стану ему звонить, - спокойно возразила я, ожидая нового облегченного вздоха. Мадлен вместо этого сверкнула глазами. Ни разу до этого мне не приходилось видеть агрессивного выражения на её лице, и, увидев его, я от неожиданности забыла, что хотела сказать.
- С какой стати тебе покрывать меня?
- Ты не сделала мне ничего плохого.
Простой и лаконичный ответ заставил Мадлен озадаченно замолчать. Отрицать правду не имело никакого смысла, и она просто опустила голову. Окажись я на её месте, обязательно бы заявила, что не нуждаюсь в одолжениях – особенно от кого-то, кто был мне неприятен. Но я не была на её месте.
- Я спала с твоим мужем, - тихо произнесла Мадлен, отведя взгляд. В тот момент она чем-то напомнила мне Хелен. Она, помнится, тоже каким-то таким тоном признавалась в тяжком преступлении ужина с другим мужчиной.
- Кто с ним только не спал, - фыркнула я в ответ и благодарно кивнула измученной официантке, поставившей передо мной дымящуюся чашку черного кофе.
Я заказывала с молоком, но подзывать её снова и утонять заказ не стала. С таким количеством народа в кафе, удивительно, что она вообще обо мне вспомнила. Высыпав в чашку два пакетика сахара, я размешала их пластмассовой палочкой и сделала глоток.

-Если он не знает, что ты улетаешь, значит, что ты беременна - и подавно не в курсе?
Опасаясь, что она подавится, я заговорила, когда стакан уже вернулся на стол, а Мадлен промокнула губы салфеткой. Она всё равно подавилась – правда, воздухом, а не водой – и дико на меня вытаращилась. «Джекпот!» - как сказал бы один наш общий знакомый.
Суеверный ужас на лице Мадлен теперь был написан ещё отчётливее, чем пару мину назад, когда мы только встретились.
- Что за глупости? – пробормотала она и опустила руки на колени, очевидно, не зная, куда их деть. – С чего ты взяла, что я беременна?
Вместо ответа я молча подвинула свою чашку на противоположную сторону стола и махнула рукой, чтобы запах кофе донесся до неё как можно скорее. Почувствовав его, Мадлен слегка позеленела и отпрянула.
- Это просто джетлаг, - произнесла она бледными губами, продолжая стоять на своем. – Со мной случается.
Убрав кофе от греха подальше, я вздохнула. Что за глупое упрямство? Мы обе знали, что я права, но ей зачем-то понадобилось упорствовать.
- Грудь на полтора размера больше лифчика – тоже из-за джетлага? И балетки ты надела, потому что ноги отекли, само собой, тоже из-за него. Но самое главное даже не это.
Мадлен опасливо прищурилась, когда я подалась ближе, но не сдвинулась с места. Впрочем, меня интересовала не Мадлен, а лежащая в углу стола пустая облатка из-под таблеток. Подцепив её двумя пальцами, я снова села ровно.
- Мне тоже их выписывали. От сильного токсикоза.
Мысль, что Мадлен могла быть беременна от кого-либо, кроме Фьюри, я даже не рассматривала. Само собой, в её жизни были и другие мужчины, но отчего-то мне казалось, что на его фоне они все блекли. Мадлен бы не допустила беременность от кого-то ещё, в её понимании, это бы означало предательство. Она выглядела подавленной, и я сомневалась, что она теперь захочет разговаривать. Но неожиданно Мадлен заговорила сама, и её голос звучал глухо.
- В Японии я чувствовала себя плохо. В первый день командировки меня вырвало, и подумала, что… могу быть беременна. И купила тест.
Она не смотрела на меня, словно ей было стыдно, но я интуитивно понимала, что дело не в этом. Возможно, впервые в жизни ей хотелось выговориться. Нужно было выговориться, а единственным подходящим для этого человеком, по иронии, оказалась я. Жена её любовника.
-И когда тест показал, что я беременна… - она запнулась и посмотрела на меня в упор, - пока я не увидела этой синей полоски, я была просто женщиной, Миа. Я была его женщиной – готовой ради него на всё. Всегда. Но когда тест показал, что у меня будет ребенок, я.. что-то во мне переменилось.
Она замолчала и вытерла уголок глаза тыльной стороной ладони. У меня было много вопросов, но перебивать её я не решалась. Не сейчас. Справившись с собой, Мадлен продолжила.
- Если Ричард о нём узнает, то предъявит права. Я этого не хочу, - в её голосе теперь слышался вызов, как если бы я вдруг захотела поспорить. В действительности, я понимала её лучше, чем кто бы то ни было. – Мой ребенок заслуживает жизни с чистого листа. Лучшей жизни, чем была у меня. Я не могу допустить, чтобы.. чтобы он рос и видел, как его отец обращается с его матерью.
- Куда ты уезжаешь? – спросила я, чтобы отвлечь её, пока она снова не начала плакать. Стакан Мадлен был пуст, и успокоиться теперь было проблематичнее.
- В Канаду.
- В Канаде он станет искать в первую очередь, - Мадлен снова побледнела, и я вздохнула. – У тебя же там родители. Хочешь спрятаться – уезжай дальше. Куда-нибудь в Европу.
Она долго ничего не отвечала и просто смотрела на меня, словно для чего-то в мельчайших подробностях запоминала лицо. После чего опустила глаза и почти неслышно из-за царящего вокруг гула голосов, прошептала: «спасибо». Посчитав наш разговор завершенным, я засобиралась. Времени, по-прежнему, оставалось немало, но я чувствовала, что Мадлен сейчас хотелось побыть одной. Да и сама не горела особым желанием продолжать очную ставку.
- Счастливо, - кивок на прощание, и я направилась прочь.
Мы виделись в последний раз, - во всяком случае, в это очень хотелось верить. Мы никогда не были близки и вряд ли бы смогли подружиться даже сейчас, когда точки над i были расставлены. Слишком многое успело за эти десять лет произойти. Но, как бы то ни было, я никогда не желала ей зла. Ненавидеть Мадлен было не за что, и сейчас, уходя из кафе, я надеялась, что её жизнь, наконец, наладится.
- Миа, подожди!
Она настигла меня у самого выхода, и я удивленно обернулась, услышав свое имя.
- Надеюсь, ты не собираешься обниматься?
- Вот, возьми, - между её пальцев мелькнуло что-то по размеру напоминающее зажигалку. А в следующий момент, на протянутую ладонь легла простая чёрная флешка. Мой ошарашенный взгляд Мадлен встретила утвердительным кивком. – Здесь подлинная информация обо всей его финансовой деятельности за последние пять лет.
Она ожидала какого-то ответа, но я стояла и просто смотрела на флешку у себя ладони, ощущая себя искупившим вину грешником, которому вручили ключи от адских врат. Эта флешка была моим билетом на свободу. Билетом обратно, в нормальную жизнь. В жизнь, к которой я почти потеряла всякую надежду вернуться. В жизнь_без_Фьюри.
- Ты же понимаешь, что.. – голос звучал хрипло, и я откашлялась, - что он теперь сядет очень надолго. Возможно, навсегда?
Мадлен медленно кивнула, и её глаза снова наполнились слезами. Я не могла даже представить, что она чувствовала в тот момент, потому что никогда даже отдаленно не любила никого так, как Мадлен любила Фьюри. Пусть он никогда этого и не заслуживал.
- Я знаю. И я.. я отдаю себе в этом отчет. Знаешь, Миа, - мы снова встретились взглядами, и она сглотнула слезы, - люблю его даже сейчас. Даже спустя столько лет. Даже несмотря на то, что он меня не любит и никогда не любил. Но это неважно, потому что… один раз в жизни я хочу поступить правильно. Так будет правильно.
Где-то я уже это слышала. Память тут же услужливо подсказала, где. Пять лет назад, в кондитерской «Розовый шелк» от Дженнифер Ллойд, практически слово в слово. Я не знала и знать не хотела, что нужно было делать с безумно любящими женщинами, чтобы под конец отношений они испытывали желание исповедоваться и хоть немного искупить свою вину.
- Спасибо, что помогла мне найти на это силы.
- Ты нашла их сама, - я сжала флешку в кулаке и искренне улыбнулась. – Прощай, Мадлен.

Никогда ещё я не бежала так быстро, как до стойки с информацией. Перепуганному служащему даже не понадобилось ничего объяснять - компьютер он уступил, едва увидев значок полицейского отдела убийств. Дрожащие пальцы вставили флешку в разъем только с третьего раза. Компьютер негромко загудел, обрабатывая запрос, и спустя несколько секунд на весь экран открылся файл с многочисленными документами. Мадлен не соврала, и я тут же потянулась за телефоном, набрав один из номеров Нормана по памяти.
- Сэр, - затараторила я, едва он поднял трубку, - проверьте почту, это очень срочно!
- Миссис Томпсон. У вас рейс через час и пятнадцать минут, вы не забыли?
- Сейчас отправлю вам файл, одну минуту.
Огромный документ загружался дольше, но Норман никак это не прокомментировал. Он не торопил, не повесил трубку, а просто молча ждал. Наконец, файл прикрепился, и я ввела один из адресов его электронной почты.
- Отправила.
- Я вам перезвоню, - бросил он и отключился, а я положила телефон прямо перед собой.
Никогда ещё двадцатиминутное ожидание не было таким невыносимым. Особенно, от Нормана. Казалось, прошла вечность, прежде чем дисплей снова загорелся, и на нем отобразилось «Норман Джейкобс, придурок». Телефон я схватила так резко, что чуть не выронила.
- Поздравляю, агент Томпсон, - блеклый голос Нормана, как и обычно, не выражал никаких эмоций, но мое сердце, и без того готово было выпрыгнуть из груди. Я даже не обратила внимания, что он впервые за десять лет снова назвал меня агентом, а не «миссис Томпсон». – Можете считать, что благополучно справились с заданием.
- Вы.. вы не шутите? Серьезно? Он сядет?
- Добытые вами доказательства противозаконной деятельности мистера Фьюри обеспечили ему тридцать лет федеральной тюрьмы. За финансовые махинации и хищение государственных средств в особо крупных размерах.
Тридцать лет! Ему грозит тридцать лет тюрьмы – если он доживет, то выйдет оттуда стариком. Воображаемые кандалы расстегнулись, и от наполняющего восторга и лёгкости я была готова взмыть к потолку.
- Агент Томпсон, вы слышите меня? – спросил из трубки Норман, и я прижала телефон к уху ещё плотнее. – Задание на Твикки отменяется.
- Я не лечу на Твикки? – в тот момент мне было бы всё равно, реши он отправить меня даже в Антарктиду.
- Не перебивайте. Сейчас вы выйдете из аэропорта и отправитесь по следующему адресу.
Схватив со стола ручку, я машинально записала адрес и нахмурилась. Ехать полагалось в «нехорошую квартиру» Фьюри. За которой когда-то очень давно, словно это происходило в другой жизни, я вела наблюдение.
- Зачем мне ехать в квартиру Фьюри, сэр?
- Проводить задержание, - просто ответил Норман. – Я посчитал, вы захотите присутствовать. Впрочем, это не обязательно. В данном случае, вы имеете право отказаться.
«Хрена лысого я откажусь!» - мгновенно подумалось в ответ. Я ждала этого момента десять лет, и он ещё спрашивает.
- Нет, сэр. Я бы хотела присутствовать.
Норман отключился, и я широко улыбнулась.
Предстояла прогулка на казнь.

То-сё,5,10
UPD. техничка