- Старая мануфактура, - под ногой Севена хрустнуло стекло, но он не удостоил сей досадный факт и толикой внимания, продолжив экскурс в историю. - В революционные годы служила местом дислокации вампирских войск, и оборудование вместе с частью здания подверглось разрушению, так что после заключения мирного договора мануфактура в рабочее состояние уже не вернулась. Официально здание принадлежит городу. Но по факту - Бернсам. Мы восстановили его, вложив собственные средства, и обустроили под квартиру, чтобы волки имели возможность... отдохнуть.
Он подобрал это слово "отдохнуть", подразумевая "залечь на дно". Он подобрал его с какой-то необыкновенной теплотой и заботой - будто бы именно эти безымянные, отрекшиеся от мира вампиры стали его семьей. Дайте-ка подумать... Мне пришлось поднапрячься, чтобы припомнить школьный курс истории (существовал ли предмет, увлекавший меня меньше?) и в частности тот временной промежуток, о котором говорил брат. Революция, поднятая вампирами, во время которой в оккупации оказались территории университета и Саммерхолда. Моя память, представлявшая собой настоящую помойку из вдолбленных школой знаний и надоедливых попсовых песенок, на удивление легко выдала дальнейшую необходимую информацию. Начало двадцать первого века, год две тысячи второй. Две тысячи третий стал переломным, точкой отсчета для многих вампиров: поднятое - и выигранное! - восстание позволило им занять лидерские и управляющие позиции, получить высокооплачиваемую работу, выйти из тени, прекратив свое существование в качестве "неприкасаемых". С марта две тысячи третьего вступила в силу конвенция о правах. Настоящий праздник. Настоящая победа. Говорят, старейшие вампирские династии до сих пор отмечают этот день.
- Что связывает тебя и Честера с революционными годами?
- Какой нелепый вопрос, - выключатель щелкнул под татуированными пальцами, и тусклый свет наконец позволил разобрать выражение лица Севена; его взгляд устремился куда-то в сторону, а губы кривились в отнюдь не радостной ухмылке. - Мы же Бернс, разрушители привычного уклада. Можно сказать, мы и подняли это восстание.
Это неправда. Книжки по истории не сообщают имен всех революционеров, но фамилии Бернс среди главных участников событий нет. Кроме того, в крупных городах вроде Бриджпорта и Старлайта вампиры имели куда больше прав и наравне с людьми стояли у истоков власти. Взять к примеру мистера Хэмлока, прадеда Кэтлин, что еще в конце девятнадцатого века пробился в мэры; или дядю Николаса, основавшего свой небезызвестный и безубыточный "Империал" в двадцатом столетии. Именно этими фактами я оперировала в своем ответе, приправленном сарказмом и сомнением.
- Скучно, - протянул Севен.
Он прищурился словно дикий кот перед атакой глупой, ни о чем не подозревающей пташки, поиграл пальцами, будто примеряясь к клавишному инструменту, и, плюхнувшись в кресло, огласил свой приговор:
- Плоско. Однобоко. Ты прочла один параграф одного учебника, перевравшего все от первой до последней буквы, и свято веришь в то, что так оно и было. Кто автор, кстати? Адамс? Уверяю тебя, в осаде он не участвовал. Да, и краткий экскурс в историю: Ник не носил клеймо, а в тот год, что Хэмлок пробился к политической кормушке, в моде были, - указательный палец, выписав дугу и коротко полоснул по левой стороне шеи, приблизительно над отсутствующей меткой. - Высокие воротники.
Его прямой и меткий взгляд предлагает мне игру "верю-не верю". Но даже прислушиваясь к себе, я не могу ответить, верю ли в его бахвальства. И должна ли я вообще верить парню, который однажды уже обманул.
- Ладно. То есть ты утверждаешь, что вы с Честером были лидерами революции? А что, я даже могу представить тебя на бронетранспортёре, размахивающего знаменем посреди площади Лимо.
Палитра немногочисленных эмоций бессмертного - которую, впрочем, он сполна компенсировал обильной жестикуляцией - дополнилась искренней радостью и широкой улыбкой, отразившейся и на дне темных глаз. Вероятно, я ляпнула нечто действительно нелепое и смешное, раз так его развеселила.
- А у тебя богатая фантазия, - Севен подался вперед всем корпусом, чтобы оказаться ближе ко мне, разместившейся на краю дивана. Локти его лениво опустились на колени, а пальцы продолжили движение, сходясь и расходясь под подбородком. В этом контрасте ледяного спокойствия и нескончаемых импульсов и был весь Севен; наверное, этим он и завораживал: отвести взгляд от его плавных движений порой казалось просто невозможным. - Размахивать флагом на площади Лимо мы оставили самому Лимо. Она до этого именовалась площадью Эйзенхауэра, кстати. И да, раз уж ты решила стать частью нашей семьи, то лучше сразу возьми за правило действовать чужими руками: отец всегда предпочитает оставаться в тени. Впрочем, что я действительно утверждаю сейчас, так это то, что эта давняя кровопролитная история слишком скучна для такой прекрасной ночи.
Повинуясь его плавным четким движениям - клянусь, в нем грации куда больше, чем во мне, и в особенности сегодня! - я вскоре очутилась в опасной близости от возмутительно красивого лица, наслаждаясь возможностью бесстыдно пялиться на впалые щеки и темные круги под глазами, едва заметную тонкую сеточку вен у виска и родинки вокруг глаза - две над бровью и одну на нижнем веке. Пожалуй, далеко не каждая девушка сочла бы его красивым, но обаяние и харизма делали свое дело, бросая девчонок пачками к его ногам. Кто-то мог довольствоваться и мимолетной связью. Мне же хотелось стать для него особенной.
- Пожалуй, наше кровное родство меня все-таки смущает, - Севен выразительно закатил глаза. - Ну знаешь... я же женщина, мне надо все усложнить. Сначала не смущает, через пять минут смущает. Отвезешь меня домой, ладно?
Я выдавила улыбку, лучезарную и беспечную, намереваясь прикинуться девушкой недалекой - быть может, это спасло бы меня от гнева и раздражения. Сколько раз я видела эти реакции парней, которым отказывали в приватной автерпати - по сути, вечеринки оканчивались именно после битых бокалов и нелестной ругани в адрес девушек, а потому, наученные горьким опытом, мы с Дарк всегда старались распрощаться с хозяевами до некрасивых сцен. Теперь же мне надлежало почувствовать себя в шкуре одной из таких подвыпивших, но не потерявших чувство собственного достоинства девчонок.
Но Севен, очевидно, не шутил на счет приподнятого настроения: дальше закатывания глаз и картинного вздоха разочарования дело не пошло. Оставив меня наедине с кожаным креслом - холодная обивка заставила поежиться - он легко поднялся на ноги.
- У меня четкие приказы от начальства, Хоуп. Мне велено эту ночь провести здесь с тобой.
На светлой коже, казавшейся еще белее в обрамлении темных волос, пролегли едва заметные морщинки в области лба. Казалось, бессмертный и сам до конца не понимал, в чем заключалась суть сего задания, которое можно было трактовать по-разному. А потому оно его веселило даже несмотря на полученный отказ.
- Держи, это от отца, - он извлек из кармана небольшой сверток, примерно с сигаретную пачку, и резким толчком пальцев отправил через стол. Винного цвета подарочная упаковка скользнула по стеклянной поверхности и остановилась буквально в нескольких сантиметрах от края. - Тебе холодно? Разжечь огонь в камине?
Я лишь коротко кивнула в ответ, не особо заботясь о том, что именно спрашивает Севен. Мышцы спины уже задеревенели, взгляд впился в нежданный предмет.
Полтора года в университете заставили меня пересмотреть собственные взгляды на отношения с отцом. С ранних лет нам с сестрой старательно прививали любовь и уважение к родителям, что дали нам жизнь, подарили частичку себя. При таких раскладах было крайне сложно уложить в голове эту информацию рядом с тем фактом, что к отцу и прочим представителям фамилии Бернс меня не подпускали. Большую часть своей сознательной жизни я даже не подозревала о наличии такого количества родственников. И только после знакомства с Дарк и Оливером, которые и вовсе не знали своих отцов, я начала понемногу понимать и перенимать их скептическое отношение: гены - еще не все, что должны дать родители своим детям, и я вовсе не обязана быть благодарной мистеру Логану Бернсу, вовсе не искавшему встречи с дочерью. Да, я все еще мечтала о знакомстве - как о чем-то эфемерном, недостижимом - но унижаться как раньше, перекрашивая волосы и выискивая поводы, я не желала.
Разумеется, стоило моему настроению измениться - и на столе передо мной, притягивая взгляд дорогой бархатистой фактурой оберточной бумаги, лежит подарок на день рождения. Больше всего на свете я хочу его развернуть. Больше всего на свете я боюсь разочарования. Что может таится в недрах маленького свертка, присланного вампиром, что совсем меня не знает? Внутри должно быть нечто дорогое и универсальное, такое, что подойдет любой девушке. Ювелирная безделушка вроде серьг, ключи от новой машины или просто чек на кругленькую сумму.
Находясь в прострации, я протягиваю руку к свертку и подцепляю двумя пальцами - большим и указательным - так, словно подарок может взорваться в любой момент, и легонько встряхиваю на расстоянии вытянутой руки. Украдкой бросаю взгляд и на брата, но тот, ведущий неравный бой с отсыревшим поленом, даже не обращает внимания на мои странные манипуляции. Я встряхиваю еще раз, на этот раз поближе к лицу, и вариант с милой страничкой чековой книжки отпадает сам собой: нечто маленькое, но довольно увесистое бьется в стены картонного плена. Судя по звуку - две раздельные части единого целого или два самостоятельных предмета. Словно в русской рулетке я ставлю все на красное, то бишь на серьги - и открываю.
Словно в замедленной съемке я вижу, как медленно, но верно играет ставка зеро.
И мне под ноги выпадает шприц.
Тщательно упакованный в одноразовую упаковку маленький шприц с отдельно убранной стерильной иглой, тонкой и острой, остается лежать на устланном слоем пыли паркете, пока я с недоумением рассматриваю второй предмет. Им оказывается безымянная ампула с прозрачной, желтоватого цвета жидкостью. Одна из тех, что можно приобрести в аптеке. Так отец прислал мне... лекарство?
- Скольких ты убила? - голос Севена ледяными интонациями вдруг напомнил мне, что я здесь, собственно, не одна.
От его приподнятого настроения не осталось и следа, оно вмиг улизнуло в окошко сдувающимся шариком - и я бы непременно последовала за ним, была бы моя воля. Но, зачарованное черной бездной глаз, тело отказывалось повиноваться и уносить ноги. Кажется, Хантер с детства говорил, что у меня напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Выходит, он не ошибся.
Несмотря на разгоравшийся в камине огонь, в комнате в одночасье стало еще холоднее прежнего, а потрескивание поленьев в камине больше напомнило легкое похрустывание льда. Воздух, казалось, замерз - замерзло все вокруг, и моему ненаглядному Каю ледяной осколок попал прямо в сердце. Мы стояли друг против друга, и я все еще сжимала в ладони безымянную ампулу, медленно осознавая, насколько бесценный подарок только что получила.
- Так это и есть та самая сыворотка бессмертия, из-за которой весь сыр-бор?
Она лежала в моей руке. Крохотная неприметная ампула. Жидкое бессмертие. Лекарство, останавливающее старение. Барьер, непроходимый для вирусов и инфекций. Предмет мечтаний каждого второго вампира.
- Отвечай мне, скольких, - сжав руки в кулаки, Севен вдруг шагнул в мою сторону, и я все же нашла в себе силы отшатнуться назад, инстинктивно закрывшись руками. - Шеридан - твоя мишень?
Сцена выглядела жутко. Он выглядел жутко. Его мысль о том, что я приняла вызов и участвую в играх, выглядела жутко. Страх сковал горло, не дав ни единому слову сорваться с языка. И я, все еще вперившись взглядом в расширившиеся донельзя зрачки, несколько раз отрицательно помотала головой.
Тиски пальцев медленно, почти нежно сдавили подбородок; большой палец коснулся нижней губы. И эти нерасторопные, угрожающие движения внезапно заставили мой мозг осмыслить вопросы, озвученные минутой ранее.
- Никого я не убивала!
С минуту мы в гнетущем молчании уничтожали друг друга взглядами; я пыталась вернуть власть над голосовыми связками, попутно стараясь "развидеть" почти сошедшиеся на переносице густые брови, так старательно хмурящиеся, чтобы не выдать боль, читавшуюся в глазах.
Наконец рука безвольно опала вниз, освобождая голову из плена:
- Невероятно! - с каким-то презрением это прозвучало, вот только к кому - непонятно. - Он просто подарил тебе бессмертие на день рождения.
Сметая все на своем пути, Севен смерчем пролетел в противоположный конец комнаты. Секунда - и стильный торшер покоится на полу, растекаясь лужицей света; еще секунда - и за ним отправляются пачка сигарет и увесистая фарфоровая пепельница. Менее чем за минуту, половина комнаты оказывается разворочена так будто после военных действий здесь и не прибирали вовсе. Лишь хромированный стол на тонких ножках не принял на себя удар: возле него запал иссяк, и Курт, распространяя вокруг флюиды холодной ненависти, оперся на столешницу, склонив к ней голову, будто бы стеклянная поверхность могла облегчить его боль. В тот самый момент он, напугавший меня до чертиков, заставил напрочь забыть о пережитом страхе и шагнуть ему навстречу. Больше всего сейчас он напоминал маленького потерявшегося мальчугана, выброшенного в большой жестокий мир, который он не понимал. В каждом надрывном движении читалась боль от предательства.
Моя ладонь легла на напряженное плечо.
Клянусь, даже если бы он вонзил мне в живот нож, я бы не пожалела об этом моменте. Если бы он вонзил мне в живот нож - едва ли мне стало больнее.
- Я положил за нее двадцать три ни в чем неповинных человека. Что сделала ты? Ты просто родилась.
Я просто родилась. Я родилась - и тем самым перешла ему дорогу. Извечная ревность старших детей к младшим, знакомая не по наслышке. Что же, я вновь оказалась в эпицентре, на этот раз по другую сторону военных действий. Но если с Джорджианой мы смогли позабыть старые обиды, то, возможно, сможем перешагнуть через все это и с Севеном.
Вообще-то - в задворки сознания стучится безумная мысль - я думала, он... круче? Ну то есть, двадцать три человека - не так уж и много для парня, связавшего свою жизнь с заказными убийствами. Или нет? Я мало что знала об условиях игр - да и не особо горела желанием вдаваться в подробности.
- А знаешь что? - его голос вдруг надломился, а тело распрямилось, обрывая прикосновение. - Сама с этим разбирайся. Набираешь в шприц и вводишь внутривенно.
Не обращая внимания на тело, застывшее рядом, он подхватил бейсболку, одернул безрукавку и направился к выходу, оставляя меня наедине с разгромленным лофтом. Оставляя меня наедине с потрескивающими в огне поленьями. Оставляя наедине с собственными мыслями. Мозг выходил из ледяной комы и принял единственное правильное на тот момент решение.
Прости, папа, но на этот день рождения я хочу получить семью, а не панацею - и этот подарок всех дороже.
- Сев, подожди, - оклик не заставил брата даже замедлить шаг, но резанувший слух звук битого стекла сделал свое дело: Севен замер, будто ноги его вросли в землю, обернулся и с недоверием уставился на осколки ампулы. - Конфликт исчерпан?
- Ты только что разбила то, за что другие костьми ложатся? - медленно и резко, делая паузу после каждого слова, будто бы высекая его из камня, уточнил он; кончик языка нервно скользнул по обветренной нижней губе (это все оттого, что он гоняет на мотоцикле без шлема!). - Вечную жизнь, безостановочную регенерацию клеток?
Он даже не удостоил меня взглядом. Так и смотрел на остатки бесценнейшего в его понимании подарка. Усмешка на губах активировалась защитным механизмом - обычно в сочетании с его сочащимся ядом тоном она позволяла собеседнику быстро осознать ничтожность собственного бытия, однако сегодня производила обратный эффект.
- Вампиры достаточно долго живут. А ушибы и насморк меня не пугают.
Зрачки, расширившись словно в комнате отчаянно не хватало света, вдруг поглотили радужку, ресницы взметнулись вверх - и глаза тысячами маленьких иголочек впились в мое лицо.
- Господи, какая ж ты дура! - выплюнул вдруг Севен, хотя за секунду до взрыва эмоций ничто не предвещало беды. - Вампиры умирают от болезней. ВИЧ, рак, туберкулез и гепатиты - лишь малый список заболеваний, к которым мы по умолчанию не приспособлены. И ты только что...
- Я только что сделала то, что посчитала правильным, - мой голос сорвался на повышенный тон. - И можешь сколько угодно считать меня дурой, но мои приоритеты расставлены вот таким образом.
Это чертовски обидно - получить вот такую необоснованно враждебную реакцию в ответ на попытку все исправить. Горячая влага обожгла глаза, и я тут же смахнула ее, не заботясь о том, как буду выглядеть, если тушь или тени смажутся от неаккуратного движения. По крайней мере, брат не увидит моих слез, такого удовольствия я ему точно не доставлю.
Отвернувшись к окну, я слышала, как входная дверь злым хлопком впечаталась в металлический косяк.
Ну и ладно! Ну и пусть идет! В конце концов, я ведь действительно могла заночевать здесь или вызвать такси и отправиться домой, причем первый вариант казался даже предпочтительнее: на старой мануфактуре были камин, кровать и несколько бутылок красного полусладкого, жавшиеся друг к другу на подвесной полке, и отсутствовали злые взгляды и возгласы "и чем ты только думала?!".
Разумеется, разве мог Севен поступить иначе? Крутой парень, которому на всех плевать с высокой колокольни, он не выносил женских слез и прочих проявлений нашей слабости. Как вообще я могла позволить себе на секунду замечтаться, что он останется?
- Чертов сноб.
Но только потемневшие от времени ставни да початая бутылка слышали это оскорбление. Хотелось покурить, но как назло в пачке закончились сигареты - и именно данный факт спустя пятнадцать нервных подергиваний минутной стрелки настенных часов заставил шагнуть в дверной проем, всерьез намереваясь прогуляться до ближайшего круглосуточного магазинчика.
Снег под ногами устилался серым остывшим пеплом, сизый дым маревом обволакивал сырой воздух. Севен застыл на ступенях, локтями опираясь на перила, и задумчиво курил - темное пятно на фоне темной ночи, лишь тлеющий огонек на кончике сигареты выдавал присутствие живого, дышащего существа.
Ах да, у него ведь четкие приказы от начальства...
- Меня воспитывала мать Честера, - брат даже не глянул в мою сторону, когда я облокотилась на перила рядом, но судя по потухшим интонациям, хотя бы крушить все на своем пути он уже не намерен. - Безоговорочная аристократка. Манеры словно на приеме у английской королевы, даже всей этой кучей столовых приборов умеет пользоваться, хотя после обращения к еде так и не притронулась. Сильвия многому меня научила, но я до сих пор не знаю, что следует говорить в подобных случаях, - мы помолчали самую малость, созерцая огни фонарей на соседней улице. - Спасибо?
- За то, что сделала несусветную глупость? - обиженные нотки прозвенели в моем уточнении.
Севен сделал последнюю глубокую затяжку и щелчком пальцев отправил окурок в снежные покровы - присоединиться к еще двум таким же.
- За то, что тебе почему-то не все равно. Это не отменяет того, что ты сделала несусветную глупость, - плечи его по обыкновению дернулись вверх. - Но это было мило.
Где-то в отдалении, возможно все в том же "Аквариусе", гремела музыка - до нас она долетала лишь периодически доносимым ветром битом. Заученный наизусть мужской запах окутывал окрестности. В окне второго этажа в доме напротив горел теплый желтоватый свет. Там, в этом окне, не обращая внимания на происходящее, на звуки и запахи, жизнь текла своим чередом. Люди со своими маленькими радостями и горестями даже не подозревали, что на некогда разрушенной мануфактуре, всего в двадцати метрах от них, один из вампиров отказался от такой заманчивой вечной жизни.
Под ненавязчивые обрывки музыкальных фраз, я размышляла о принятом решении, о детстве брата и о своем собственном. Значит, его растила мать Честера. Не Логан и не родная мать. Кажется, Валентина? Неудивительно, что Курт в свое время упоминал что-то о безосновательном доверии к собственному клану. Вероятно, и с отцом они не сильно ладили. Что же, вспоминая слова мисс Форд о племяннике, такой расклад не казался таким уж невероятным. "Заноза в известном месте" говорила она - и была права на все сто процентов. С Севеном было нелегко, однако сложно винить его в том, кем он вырос вдали от собственных родителей (особенно если под боком находился Честер!).
Я вспомнила и тот момент, когда только узнала о том, что у меня есть старший брат. Мне хотелось найти его. Мне так хотелось подружиться с братом, найти точки соприкосновения, общие интересы и темы для разговоров. Почувствовать себя нужной в этой семье, стать ее частью, хотя бы через Курта. Обрести кого-то, кто стал бы моей поддержкой и опорой. Возможно, мы неудачно начали, совсем не с того, совсем не с тех чувств. Но в этот момент, стоя под бесконечным полотном ночного неба, едва уловимая, забрезжила надежда на второй шанс. Холодные плечи вздрогнули, когда моя конфетно-розовая голова опустилась на одно из них, покрытое легкой черной тканью мантии.
Севен долгим невидящим взглядом уставился на меня сверху вниз.
- А меня воспитывала Бернарда, - внезапно я посчитала своим долгом донести эту информацию; мы ведь похожи в чем-то, не так ли? - Тоже прививала мне манеры. Пыталась вылепить леди. Так себе получилось, как видишь.
Мы усмехнулись - совершенно синхронно, и болезненно сжимающие внутренности ледяные кольца вдруг камнем рухнули вниз, позволяя свободно дышать. На некоторые вещи нам с братом все-таки довелось смотреть с одной точки.
- Для меня всегда оставалось загадкой, где Лиз понабралась таких манер. Они с Сильвией обожали друг друга, все семейные вечера просиживали за бокалом вина и обсуждением прочитанных книг. Этакие образованные дамы девятнадцатого столетия, - поддавшись очарованию чужих воспоминаний, я замерла, боясь дышать, чтобы не спугнуть мимолетное видение неизвестной Сильвии (она представилась мне высокой статной блондинкой) и совсем еще юной Бернарды в длинных пышных платьях и кокетливых шляпках того времени. - У меня для тебя подарок в машине. Чуть не забыл отдать.
- Надеюсь, это не очередная ампула?
- Это не по моей части, - совершенно серьезно заверил Севен.
Перед мысленным взором вновь предстало бессмертие, разлетающееся на сотни мелких осколков. Еще в тот момент, грохнув его об пол, предчувствие, что я что-то упускаю, не покидало меня. И только сейчас, подумав о Брайсах, я внезапно поняла, что за мысль трепетала тонкими крыльями на задворках сознания. Лекарство. Я ведь сама нарекла его именно так. Вот что Севен передал Хантеру для мамы. Вот что подняло ее с больничной койки перед школьным выпускным.
- Мне следовало отдать ее маме? Или бессмертие не работает, если ты не вампир?
Черные глаза смерили фигуру от макушки до мысов начищенных ботинок насмешливым взглядом.
- Ты выбрала совсем не ту профессию, Хоуп, - сообщил их обладатель, никак не поясняя завуалированную мысль; лишь встрепенувшийся огонек одобрения дал почувствовать, что данное высказывание служило комплиментом. - В данном случае налицо краткосрочный эффект вакцины. Не понимаю, почему. Но, возможно, Роджерс даст ответ.
Последняя фраза, брошенная куда-то вдаль, в темноту январской ночи, вырвалась будто случайно - непрошенной гостьей, недодуманной мыслью. Но, как сказал сам Севен, случайности не случайны. Рождерс, значит. Доктор Роджерс.
По венам разлилось тепло, будто я снова глотнула виски прямо из узкого горлышка бутылки. Меня всегда раздражали люди, у которых слова расходились с действиями. Ну, знаете этот типаж, что на словах свят и крут, а на деле прячет нож за спиной, либо вовсе лежит на диване пластом и раздает указания в полной уверенности, что существует лишь мнение его и неправильное... Севен поступал с точностью наоборот. Иногда мне казалось, что он играет на другой стороне поля, против моей семьи - или даже обеих моих семей! - но когда доходило до попыток докопаться до истины, вскрывались неожиданные факты вроде его общения с Хантером и попыток помочь маме. Сначала лекарство, теперь клиника доктора Роджерса. Возможно, Севен даже сам того не осознавая, делал для носителей фамилии Брайс больше, чем хотел. Возможно, он и был той самой силой, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
- Ну что ж, - холодные руки осторожно отстранили меня за плечи на безопасное расстояние. - Поскольку в помощи ты сегодня не нуждаешься, мне лучше отвезти тебя домой. Послушаешь увлекательнейшие нотации, продемонстрируешь сестре средний палец, хлопнешь дверью. Ммм, вот это вечер тебя ждет, даже завидую немного сплоченности вашей семьи, - я закатила глаза: о чем я и говорю. - А я, пожалуй, поеду вызволять Чейза из лап посягающих на его честь девиц.
- Не думаю, что он обрадуется твоему появлению, - высказала я предположение.
Вообще-то я была практически уверена в собственных словах: ну какой парень откажется от общества девушки, если она сама на него вешается? Тем паче, что к Чейзу я не испытывала ни малейшей симпатии.
Однако Севен, очевидно знавший кузена куда лучше, лишь закатил глаза:
- Это же Честер.
Мы уже направлялись обратно к мерседесу - его белые бока самодовольно блестели в отблесках фонарей словно только покинули стены автосалона, а не проделали дальний путь по замызганным снежной кашей дорогам - снег хрустел под ногами, вплетаясь новыми нотами в общую мелодию сегодняшней ночи. Автомобиль поприветствовал нас двумя короткими сигналами, разблокировал двери и заурчал как довольный кот, приласканный своим хозяином. Руки Севена в нежной уверенности сжали руль.
Вероятно, каждый мужчина в душе - фетишист. Хантер трогательно обожал свои гитары, развешенные на стенах репетиционного зала в определенном, одному ему понятном порядке; он мог на несколько минут выпасть из разговора, залюбовавшись инструментами, или часами наводить марафет, смазывая деревянные грифы, сдувая несуществующие пылинки.
Бен коллекционировал оружие - от мечей и сабель до винтовок и мушкетов. Некоторые, особо любимые экземпляры, он хранил за стеклом; часть экспонатов скрывалась в стальных коробах сейфов, остальные же с особым трепетом складировались в выдвижных комодах гардеробной. Действительно, чем еще мужчине занять гардеробную комнату после развода с супругой?
Особой страстью Сева были ревущие моторы. В его коллекции насчитывалось всего четыре экземпляра - во всяком случае, я знала именно столько - два мотоцикла и два автомобиля, но, казалось, каждого своего колесного друга он знает и любит до последнего болтика. Эта нескрываемая любовь читалась в каждом гордом взгляде, в каждом нежном прикосновении пальцев к лакированной приборной панели. Скорость была его стихией. Только с ним в священном полете по магистрали ночного города я чувствовала себя в безопасности. Смазанные, похожие на световое шоу, фонари и разноцветные вывески сливались в единое естество и проносились мимо. Мы убегали. От света, от проблем, от самих себя, от ярлыков и обязательств. И мне хотелось, чтобы это бегство длилось вечно.
- Ты напоминаешь мне Хантера.
Необдуманные слова скользнули с языка и разлились между нами тяжелой вязкой субстанцией.
- Вот как? - в интонациях собеседника ирония переплелась с тщательно сокрытым беспокойством. - Чем же? Разве же мы не полные противоположности? Ну, знаешь, он - хороший коп, я - плохой. Он семьянин, а я всячески избегаю похода к алтарю. Он музыкой лечит души, а я их уничтожаю. Не слишком-то много общего, да?
Кровь прилила к щекам, заставив сгорать со стыда несколько секунд кряду, будто бы я сболтнула невероятную глупость. Но пламя отступило - под натиском вернувшегося ощущения. Сделав вид, что все еще чувствую себя круглой дурой, я отвернулась к окну и принялась изучать отраженный профиль водителя, то и дело одаривавшего мой затылок беглыми взглядами. Конечно, визуально они с Хантом кардинально отличались - только хмурые брови да сурово сжатые губы могли выдать мимолетное сходство. И все же...
- Вы оба знаете, чего хотите, у вас обоих есть страсть к жизни и ее смысл, - мой голос раскатом грома прокатился по салону, неожиданный даже для меня самой. - Пусть и в совершенно противоположном. Я думаю, ты тоже это чувствуешь. Иначе вы бы терпеть друг друга не могли.
...как Хант с папой.
Отраженный Севен скосил на меня глаза, отвлекшись на прямом участке дороги - приятно было знать, что он не подвергает нашу жизнь опасности, я ведь все-таки не бессмертна - и с усмешкой поинтересовался:
- А ты, значит, чертов маленький экстрасенс, да?
Еще до того, как он закончил фразу, я точно знала, что угадала.
Воздух в салоне наэлектризовался, казалось, вот-вот грянет гром и произойдет нечто грандиозное, выходящее за рамки моего понимания. Ну, он рассмеется или, внезапно смутившись, отведет глаза. Но ничего такого не случилось: совершив глубокий вдох через нос, Севен вновь сосредоточился на дороге.
Диск луны купался в небольшом пруду, что на Глори-парк, накрывая холодной сталью еще подернувшуюся коркой льда воду. Все в окрестности Саммерхолда было тихо и спокойно, не слышалось ни порывов ветра, ни шагов случайных прохожих; Севен заглушил мотор возле панельной девятиэтажки из красного кирпича - и последний звук растворился в ночи.
- Можно я задам нетактичный вопрос? - в этот остаток ночи я как могла пыталась продлить нашу встречу; когда еще я встречу брата в хорошем настроении и получу шанс узнать его получше? - Где твоя мама? Что с ней случилось? Почему тебя растили не родители, а мама Честера?
Наконец Севен повернулся - хорошее настроение вновь сверкнуло в глубине черных глаз.
- И на какой из серии нетактичных вопросов ты хочешь получить ответ? - поинтересовался.
- А у тебя какой-то лимит?
Я выдержала долгий оценивающих взгляд, будто бы Севен примерялся, можно ли со мной откровенничать. Вечер располагал. Пусть раньше мы балансировали на канате безобидного флирта, сегодня мы оступились - и теперь летели в пропасть безрассудного доверия. Шестое чувство подсказывало: не стоило. Но шаг был сделан.
- Понятия не имею, - Севен звонко усмехнулся; оба уголка губ дернулись вверх как по команде. - Возможно, она сбежала от отца. От игр. От всего. А может он сам ее и грохнул, и сказал, что она умерла - я бы не удивился.
Находила ли я все это странным и ужасающим? Определенно. От подобных откровений тело укутывалось тонким полотном мурашек: едва ли в моем окружении ранее находились люди, что могли так спокойно относиться к насилию в семье. В собственной семье, надо отметить.
- Давай покончим с разговорами обо мне, крошка, - Севен вновь усмехнулся, на этот раз менее мрачно; даже какая-то веселая нотка прозвучала. - А не то твои прелестные глазки все же вылезут из орбит.
Сев проскользнул между передними сиденьями - и полы темной одежды плавно и бесшумно заскользили за ним; аромат, которым, казалось был пропитан каждый сантиметр его кожи, обжег ноздри в непростительной близости. Вновь возвращаясь на исходную позицию, бессмертный сжимал в руках средних размеров квадратную коробку, облаченную в графитовую гофрированную бумагу. Венчал этот траурный подарок трогательный черный бантик.
- Ну, с днем рождения, - с несвойственной неловкостью пробормотал он: сразу видно, в поздравлениях он не слыл мастером, того и гляди сразу после пожелания вытолкнет из машины. - Всех благ, удачи, от Шеридана держись подальше.
Я поспешно схватилась за ручку двери, предупреждая вероятность катапультирования из салона, когда мои брови плавно переместились со своего законного места куда-то вверх. Ручка, щелкнув, вернулась в привычную плоскость.
- Что, прости? Странное такое пожелание…
- Простое наставление. Прими к сведению, вы не должны общаться. Он человек, его жизнь и без того коротка.
Ключ повернулся в зажигании, и мотор, заурчав, возвестил о готовности хозяина авто сорваться с места и умчаться в рассвет. Разговор был окончен.
Квартира встретила тишиной и темнотой, расстелившейся под ногами - не то все ее обитатели уже мирно посапывали в своих кроватках, не то искали меня с собаками по всему городу. Преисполненная благодарности к счастливой случайности, я, словно полуночный воришка, не зажигая ламп, на цыпочках прошмыгнула в спальню.
Оберточная бумага, издав жалобный треск, надорвалась под поспешными движениями пальцев. Я раздирала ее ногтями, игнорируя возможность аккуратно отклеить двусторонний скотч по линии стыка - кому нужна эта обертка? Меня интересовал сам подарок. Заветная коробка приблизительно двадцать на двадцать дюймов. Увесистая, заполненная до краев, она не издавала ни звука, не давала ни единой подсказки.
Даже если внутри окажется пенопласт, я не испытаю ни малейшего разочарования, ведь свой главный подарок я уже получила. Стать частью семейства Бернс, прикоснуться к их жизни, посмотреть хоть одним глазком, почувствовать себя причастной - все это было важно с самого раннего возраста. Сегодня я наконец почувствовала себя... целой. Будто нашлась вторая половина меня, давно потерянная, числившаяся пропавшей без вести.
Но внутри оказался не пенопласт. Самый что ни на есть настоящий подарок. Профессиональная фотокамера, именно той модели, о которой я мечтала последние полгода, таращила на меня свой беспристрастный оптический глаз из недр коробки, будто намекая "он знает все о твоих желаниях".
Рядом с камерой, прижавшись к стенке коробки, распластался белый прямоугольник, поначалу ошибочно принятый мной за открытку. Уже ухватив его за уголок, я внезапно узнала в нем фотографию, поблекшую от времени, выцветшую в теплые розово-коричневые тона. Несмотря на возраст и состояние, я без промедлений узнала ее: та самая, из секретера папиной квартиры, куда Сев возил меня еще школьницей.
Фотограф запечатлел атмосферу дружеской вечеринки, настолько яркой и харизматичной, что я вмиг почувствовала себя в числе гостей. Словно в омут памяти, я проваливалась в эту фотографию, все яснее различая музыку того времени, грохотавшую в гостиной, заливистый смех девушек и громкие голоса, говоривших наперебой молодых людей. Я узнавала голос папы, тихий, со стальными нотками - ему не требовалось кричать, чтобы привлечь внимание к собственной персоне. Я читала бесконечную нежность в глазах еще не женатых прабабушки и прадедушки, различала огонек в карих глазах молодой и беззаботной Валентины Капелли, манящей загадочной полуулыбкой. Я могла насладиться забавной челкой Бенджамина - обязательно подразню его при следующей встрече - и полюбоваться солнечным бликом, запутавшимся в прямых прядях незнакомого блондина. Я могла обернуться через плечо, и встретиться с магнетическим взглядом черных глаз скуластого брюнета и заострить внимание на родинках на его лице. На двух над бровью и одной - на нижнем веке.
Прямо как у Севена.
Бонус Фотография, о которой идет речь
