I
Она смотрит на него из-под густо накрашенных ресниц, отложив ручку. Наблюдает.
Когда он погружён в чтение, как сейчас, почти невозможно привлечь его внимание. Наверное, если сейчас в университет ворвётся группа дергийских террористов и пообещает взорвать весь корпус, он поднимет указательный палец и попросит минуточку подождать. Кассандра наклоняется ближе, чтобы увидеть, чём он так увлечён – из-за мелкого машинного шрифта она едва-едва может различить название на обложке: «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого». У неё невольно вырывается смешок, и Фарбер тут же поворачивает голову.
- Уже закончили? – интересуется он, глядя на девственно-чистый лист прямо перед ней.
- Не-а, - протягивает Кассандра.
Руки сами тянутся ослабить галстук и расстегнуть рубашку ещё на одну пуговицу. Жарко. Как он только может носить эти кошмарные костюмы тройки в такую погоду? Просто надевает то, что ему мама погладила?
- Пересдач больше не будет, - сообщает Фарбер, с сожалением отложив монографию в сторону, - если вы не напишете тест прямо сейчас, задолженность останется на следующий семестр.
Кассандра закатывает глаза. Вот зануда.
- Может, я как-нибудь иначе этот тест отработаю? – вкрадчиво спрашивает она и облизывает губы; на языке остаётся сладковато-терпкий вкус помады.
Фарбер намёка не понимает. Он вообще туговат в этом плане, девочки рассказывали. Ох уж эти мортемианские скромники.
- Вас не было на занятиях почти весь семестр, - замечает он, принявшись постукивать пальцами по столешнице; ужасно противный получается звук, - как же вы собираетесь это сделать?
- Ну, вы же мужчина, - вздыхает она, - придумайте что-нибудь.
Фарбер отчаянно краснеет, и Кассандра не сдерживает улыбки. Чёрта с два он поставит ей задолженность. Остальные ведь не поставили.
- Давайте вы всё-таки лучше тест напишете, - хрипло говорит Фарбер. Прокашливается.
Руки он тут же нервно сцепляет в замок, но в следующую секунду расцепляет их снова и складывает на груди. Сидит напряжённый, будто ему кол в спину всадили.
Кассандра поднимается с места, подходит к нему вплотную и тут же усаживается ему на колени, деловито расправив форменную юбку.
- Кассандра, - хрипит Фарбер, глядя на неё испуганными глазами-блюдцами, - что вы делаете?
Кассандра не отвечает. Вместо этого она склоняется к нему и целует, пользуясь тем, что он так удачно открыл рот. Фарбер судорожно цепляется пальцами за подлокотники, пока Кассандра проводит языком по его нёбу. Где-то у неё должны были быть презервативы. Мама убьёт, если снова будет беременность.
Спустя несколько секунд ей, правда, надоедает играть в одни ворота, и она отстраняется. Тот смотрит на неё, не мигая и не меняя выражения лица.
- Чего нервный такой? – выдыхает Кассандра ему прямо в губы, - живую женщину когда-нибудь трогал?
Фарбер сглатывает, вжимаясь в спинку кресла. Грудная клетка вздымается вверх-вниз, как после долгого бега. Глаза – большие и влажные, как у ягненка на заклании.
- Слезьте с меня, - сипло просит он, - пожалуйста.
Кассандра удивлённо приподнимает бровь, но всё же слушается. Нет, так нет. Два раза она предлагать не привыкла.
Фарбер оглаживает пиджак, распрямляя складки, и тянется за ведомостью.
- Шестьдесят баллов вас устроит? – спрашивает он, даже не поднимая на неё глаз.
- Да, - радостно кивает Кассандра.
- Но при одном условии, - он аккуратно выводит цифры и ставит рядом размашистую подпись, - в следующем семестре вы мой курс брать не станете.
Кассандра не возражает. Сложив письменные принадлежности в сумку, она кивает ему на прощание, и, развернувшись, идёт к выходу. Медленно так идёт, чтобы у него вдоволь времени было рассмотреть её задницу. Ему это, наверное, очень нужно.
II
Грозовая улица, без всякого сомнения, является самой примечательной улицей рыбацкого городка Торвилль. Уже долгие годы она является уютным и гостеприимным пристанищем для неформалов, наркоманов и прочих отбросов симлендского общества. Дух захватывает, когда смотришь на изобилие сигаретных окурков, которые, словно сияющие в ночи созвездия, рассыпались на асфальте; когда дивишься глубоким лексическим познаниям местной шпаны, заботливой рукой творца исписавшие мелом все стены и заборы; когда любуешься одухотворёнными лицами дворников и заправщиков с печатью бессонницы и алкоголизма! Особенно любимой местными жителями и гостями города стала автобусная остановка, где скамейка служит отдохновением случайным путникам, уставшим от ночных прогулок по кабакам и подворотням, а мусорный бак – домом и укрытием для одного слабого, но очень находчивого бездомного мальчика Кевина.
Сейчас он, правда, и носа из бака не высунет. Ему хорошо известно: пока на остановке Чарли, безопаснее внутри. Сам Чарли бывает здесь несколько раз в неделю – когда отец отказывается выдать ему деньги на выпивку и тому приходится выбивать их из незадачливых прохожих.
- Вот сука дергийская, - ругается он сквозь зубы, в очередной раз затянувшись, - влезла в парламент, и рулит, как у себя дома. Им что там, мёдом помазано? Пусть валят домой на свою вшивую родину.
Дейзи согласно кивает, ненавязчиво почёсывая бритый затылок. Вообще-то Чарли не собирался гулять с ней так долго, но она говорит, что залетела от него, и он, как честный мужчина, не мог не приложить руку к будущему материнскому капиталу.
- Она пролезла, потому что с половиной совета там кувыркается, - фыркает она, - сокровище своё бюстгальтером обтянет, и вперёд, в большую политику.
Кевин слегка шумит в своём баке, но никто не обращает на него внимания. Рут ненавязчиво пинает консервную банку на проезжую часть.
- Слышь, - снова подаёт голос Дейзи, - дурью поделись.
Чарли молча протягивает ей косяк, и она с удовольствием затягивается. А потом откидывается назад, заложив руки за голову.
- Сейчас бы бургер, - вздыхает Рут.
Ответом ей служит лёгкий июльский ветерок, переносящий по воздуху волшебный запах марихуаны. Кевин выглядывает из бака, но, увидев, что Чарли всё ещё здесь, тут же прячется обратно. Вдали слышно, как старый наркодилер Роджер пытается завести пикап и громко ругается на радость местной детворе.
Как здорово всё-таки в Торвилле летом!
III
День для Пруденс Крамплботтом не задался с самого утра. Сначала она пролила кофе на свой список ненависти в дневнике, потом ей не разрешили отлупить соседского мальчика, а сейчас ещё и студенты на выходные разъехались. Поэтому прямо сейчас она рыщет по всему корпусу в поисках кого-нибудь слабого и беззащитного с целью восстановления душевного спокойствия.
Жертва отыскивается быстро – ею оказывается недоумок в форме, что как раз курит у форточки в коридоре. Недоумок на две головы выше неё и заметно шире в плечах, но жажда справедливости, огнём пылающая в её неспокойном сердце, жертвами перебирать не привыкла.
- Вам тут что, изба-курильня? – ненавязчиво интересуется Пруденс, слегка привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до уха недоумка, - дома покурить нельзя?
- Да я это, - мямлит недоумок, - в окошко же. В окошко нам разрешили.
- А то, что у окошка могут дети стоять, вы не подумали? – шипит Пруденс, - в уставе ясно написано – курить в стенах университета строго воспрещается! Буквы вас в школе читать учили? Учили, спрашиваю?
- Ну, учили, - бурчит недоумок, хмуро опустив голову.
Сигарету он всё-таки тушит и Пруденс удовлетворённо улыбается. Внутри у неё сладким мёдом растекается блаженное чувство гармонии и равновесия. Теперь он будет знать, как нарушать нравственные устои общества!
Пруденс разворачивается и выходит из корпуса, звонко стуча каблуками. Недоумок озадачено смотрит ей вслед.
