Deine Lakaien - Vivre
Мне в голову прочно врезался один эпизод.
Кажется, я тогда была не старше семи – мы ещё жили на Сосновой улице. А на соседней жила Фрида. Грузная такая женщина, тяжёлая, вечно немытая и одетая во что попало. Сложно сказать, сколько ей было лет. В мои семь все казались мне старыми.
Фрида носила в каждой руке по большой сумке с овощами, и сгибалась под их весом так сильно, что спина становилась похожей на горб. От папы я узнала, что она торгует на рынке, он же назвал мне её имя. Остальное мой пытливый детский разум вычислил сам. Ну, что Фрида – не замужем, что у неё нет семьи, что она не может похвастаться красотой и здоровьем, а ещё, что Фрида несчастлива. Это открытие меня тогда и взволновало.
- Пап, - я дёрнула его за рукав, заставив опустить ко мне глаза, - почему Фрида не умрёт?
Он тогда как-то странно посмотрел на меня, как будто не понял, что я спросила.
- Что значит, почему? Она жить хочет. Все хотят.
Я больше не спрашивала, потому что меня обескуражила его реакция, но этот ответ меня тогда не устроил. Глядя, как кряхтит Фрида со своими сумками, как потеет и гнётся с ними к земле, я не могла понять, зачем она хочет жить. Какой в этом смысл, если она – одинокая, больная и старая.
Сегодня я снова её вспомнила, когда по дороге домой у меня случился приступ.
Мы остановились у обочины, и я вышла на улицу, надеясь, что свежий воздух приведёт меня в чувство. Сидела у машины на корточках, осторожно вдыхая воздух маленькими порциями – на нормальный вдох тело реагировало резкой болью в грудной клетке. Все двадцать минут таксист упрямо не выключал счётчик, но никто ему и слова не сказал.
Потом, лёжа на коленях у Рут и сжимая что есть силы её руку, я думала, что моё тело немногим отличалось от того, что получила Фрида. Ему осталось жить не больше тридцати пяти лет, и за это время оно вряд ли успеет принести мне много пользы. Оно неспособно заниматься физической работой, неспособно рожать детей, требует ежемесячных солидных денежных вливаний и осторожного обращения, а ещё приносит много боли и неудобств.
Но когда я, измученная и вспотевшая, на дрожащих ногах выходила из машины у своего дома, я думала – как же здорово, что я до сих пор есть. Спасибо, Мортимер, что подарил мне такую замечательную жизнь.
Дверь я открыла своим ключом. Уже почти год этого не делала. Как и не носила обычной одежды. Кто бы мог подумать, что парочка мелочей может так взволновать меня? Вдали от университета с его правилами и ограничениями, я чувствовала странную лёгкость во всем теле просто от возможности никак ему не подчиняться. Теперь целых два долгих месяца я могла быть совершенно свободна. Эта мысль кружила мне голову.
Но стоило мне переступить порог, и лёгкость как рукой сняло. Я даже не сразу поняла, что не так. Оставив сумку у входа, я прошла по коридору к гостиной – тишина звенела, как в гробу – и только толкнув дверь, осознала вдруг, что меня насторожило – запах. Обычно так пахли проблемы.
В первую секунду мне показалось, что я в комнате одна. Так там было тихо. И вовсе не такой она была, какой я её оставила, уезжая. Только спустя мгновение мне удалось различить среди гор мусора и пустых бутылок бледную тень своего отца.
- Папа? – подала голос я, и он только тогда, по-моему, обратил на меня внимание. Сфокусировал на мне пьяный мутный взгляд. Кажется, тоже не сразу понял, кто я.
- Сандра, - выдохнул он, то ли спрашивая, то ли утверждая, - ты что здесь делаешь?
Я даже опешила.
- На каникулы приехала. Мы созванивались неделю назад, и ты сказал, что будешь меня ждать.
Он странно дёрнул плечом. Будто хотел извиниться, но не знал как – и поэтому тело само по себе невольно выдало подсознательный импульс.
- Я забыл, - сказал он.
И поднял на меня виноватый взгляд. Без очков его глаза казались ещё уже. Я не знала, плакать мне или смеяться.
Мортимер. Вот это – моё лето? Этого я с таким нетерпением ждала, вычёркивая крестики в календаре? Я снова бросила взгляд на усеянный пустыми бутылками пол, и меня пробрала злость.
- Где Стефан? – спросила я, - почему ты не сказал ему всё убрать?
Папа мелко потрусил головой, как будто звук моего голоса вызывал у него физическую боль.
- Не знаю. Кажется, разрядился.
У меня больше не было сил выносить этот цирк. Быстро просканировав взглядом комнату на предмет наличия грязной посуды, я принялась собирать её по полу. Дёрнувшегося было помочь мне папу я остановила жестом.
- Сиди, - сказала я, - сама всё сделаю.
Тот послушно опустился обратно. Спина его сохраняла напряжённую прямоту, будто он не знал, куда себя деть. Будь здесь Чарли, он не стал бы выяснять у папы причины захламлённости квартиры и делать скидки на его явно беспокойное состояние. Он бы вручил ему ведро и тряпку, и велел вылизать всю квартиру до состояния кристального блеска. И папа бы вылизал.
Вот только это была всего лишь я – плохонький сплав жалости со слабохарактерностью. Я и собой-то не всегда могла руководить.
Шум воды в мойке слегка поднял мне расположение духа, но ненадолго – уже спустя пару минут он стал восприниматься как фон, и больше не мог заглушить неловкость нашего молчания.
- Что у тебя случилось? – спросила я.
Видит Мортимер, мне не хотелось знать. Мне хотелось закончить уборку и запереться у себя в комнате с книгой перед глазами и наушниками в ушах. Никто в мире не умел утешать заблудшие души хуже меня. Зря я вообще приехала. Никогда не любила быть с ним только вдвоём.
Папа шевельнулся на диване – я услышала скрип, и обернулась, ожидая ответа. Он снова поднял на меня свои больные красные глаза.
- Марта выходит замуж, - сказал он, когда я решила, что он уже не ответит. И снова вернулась к посуде.
Конечно, я помнила Марту. Пускай и видела её всего несколько раз – и то, как нашего семейного адвоката, а не как его подругу. Она не любила, когда их видели вместе – это я помнила тоже. Наверное, отчасти поэтому я никогда его о ней не спрашивала. Ну, и у нас были не те отношения, чтобы задавать друг другу настолько личные вопросы.
Что мне нужно было говорить сейчас?
- Не расстраивайся так, - буркнула я, намыливая очередную тарелку, - ты же всё равно её не любил.
Браво, Сандра. Я случайно задела ногой очередную жестяную банку, и волна раздражения сильнее во мне всколыхнулась. Что за день сегодня?
- Любил, - упрямо возразил тот.
Я не ответила. Посуды становилось всё меньше, и я с ужасом думала, что скоро она закончится. Тогда больше не будет повода стоять к нему спиной. Папа смотрел на меня, я чувствовала это, и мне это не нравилось. Разговор со мной вряд ли принёс бы ему облегчение – и он, наверное, тоже знал это – просто мне не повезло оказаться единственным человеком рядом с ним именно в такой момент. Сдерживаемая в условиях тотального одиночества плотина тут же отозвалась на появление хоть какого-нибудь человека и готова была прорваться с рёвом.
- Я тоже ей предлагал, - снова подал голос папа – так же неловко и неуверенно, как я минуту назад, - она сказала, что не хочет. Не в смысле за меня, а вообще ни за кого. А теперь вот, видишь, выходит за этого.
Последнее слово он выплюнул, не сказал. И я сделала напор воды потише. Кто такой этот мне, разумеется, тоже было известно. Так папа называл только двух людей – Гарольда Уиллоу, начальника его проекта в СНЦ, и Питера Грайнда, адвоката моей мамы. Маловероятно, что речь шла о первом.
- Я не знала, что они были вместе.
Папа вздохнул. Он больше не прожигал мне спину взглядом, но мне казалось, он чего-то от меня ждёт. И до меня вдруг дошло, что дело могло быть вовсе не в том, что Марта выходит замуж. А в том, за кого. Что выбери Марта любого из миллионов мужчин на планете, он не воспринял бы это и на десятую долю так же болезненно, потому что этот гипотетический мужчина не был бы связан с именем моей матери.
Я выключила воду и снова повернулась к нему. Спросить или не спросить? Добить его сейчас было бы жестоко, но меня мутило от мысли, что придётся провести здесь сегодняшнюю ночь.
- Папа, - всё же решилась я, - ты не против, если сегодня я переночую у мамы?
Платье липло к потной спине. Я ведь даже душ не приняла с дороги. Тело будто опомнилось после долгой дороги, и обрушило на меня полагающиеся ему ощущения усталости и дискомфорта.
- Нет, конечно, - ответил тот, - иди. Уборку сам закончу.
****
Мег и Чарли любили усаживать меня за фильмы ужасов, когда мы были младше. Им почему-то нравилось щекотать себе нервы. У меня после еженедельных визитов в СНЦ такой необходимости не было, но им, очевидно, было не так весело смотреть без моих истошных воплей, поэтому моё мнение в выборе фильма никогда не учитывалось. Очень скоро я, впрочем, научилась спокойно смотреть и на оторванные конечности, и на живых мертвецов, и тогда им пришлось прибегнуть к тяжёлой артиллерии. Ею стала кассета с фильмом «Пряничный домик», которую радостная Мег как-то раз притащила с проката. Мы посмотрели её тогда всего раз, но одна сцена оттуда на долгие годы стала предметом моих ночных кошмаров. Ну, когда сестрёнка утром просыпается и идёт к приютившей её старушке, чтобы узнать, где её братик. А старушка, значит, поворачивается к ней, услышав вопрос, и на лице её застывает такая приклеенная, восковая улыбка. И вот даже нет там пока кровавых ужасов. Они будут позже, когда старушка отведёт сестрёнку в подвал, и покажет, что от её братика осталось. Но именно эта кукольная улыбка тогда напугала меня до смерти.
Сейчас, дожидаясь у входа, пока мама откроет мне дверь, я невольно испытала дежа вю. Я как в замедленной съёмке смотрела сквозь стеклянную дверь, как она поворачивается ко мне, как тянет ручку на себя, как уголки её губ ползут вверх. Я едва подавила в себе желание отпрянуть, когда её лицо оказалось напротив моего.
- Сандра, - сказала она, - уже приехала? Почему не предупредила?
- Не успела, - ответила я и обняла её.
Ощутив прикосновение её тёплой кожи к моей, мне стало немного легче. Да нет, это всё ещё моя мама. Такая же, как была. Мне хотелось остановить её на секунду, постоять с ней так немного, чтобы восстановить в голове черты её лица, но она не позволила. Только дверью хлопнула за моей спиной и бросилась к плите, едва на меня взглянув.
- Я чайник поставлю, - сообщила она, не обернувшись, пока я устраивалась за столом, - ты голодная? Может, разогреть что-нибудь?
- Не надо, я ела, - отозвалась я, но та едва ли меня слушала.
Спички несколько раз чуть не выскальзывали из её суматошных рук. Только с третьего раза ей удалось зажечь неподдающуюся конфорку, и проклятый коробок всё же упал. Мама выругалась.
Никогда не слышала, чтобы она ругалась.
- Как дела? – поинтересовалась я.
Рука скользнула по шее к мортимеровому камню, и сердце беспокойно заколотилось, когда мне не удалось его нащупать. Глупость, наверное, но без тонкого ободка вокруг своей шеи я совсем не чувствовала себя защищённой. А сейчас мне почему-то особенно это было нужно.
Мама села напротив и пододвинула ко мне тарелку с апельсинами. Я бросила взгляд на такой же пустующий вырез её блузки, и про себя поразилась её беспечности. Как она могла ходить без камня каждый день? На кого она могла положиться в трудное время, если ей не нужны были ни Белла, ни Мортимер?
- Где Бенджи? – спросила я, когда бесформенное беспокойство, наконец, обрело плоть в моих мыслях.
Улыбка растаяла на мамином лице, вместе с ощущением пугающего диссонанса у меня в голове. Она была разбита; но больше не выглядела запаянным в воск живым улыбающимся трупом, и меня немного отпустило. Какой угодно чудовищный кошмар уже не будет таким чудовищным, если покажет своё настоящее лицо.
- Амери убежал, - сказала мама, - он сейчас его ищет.
- Как убежал? - я от шока понизила голос, - его объявили в розыск?
Только что сонная и вымотанная, я моментально встрепенулась.
- Ещё сутки не прошли, - она рассеяно мотнула головой, - никто не станет искать его сейчас.
Я нащупала её руку под столом и сжала. Она просто не понимала, что говорит. Сейчас мне было важно, чтобы она меня слушала.
- Мама, Бенджи работает в полиции, - сказала я так, словно она сама об этом впервые слышала, - ему не обязательно соблюдать общие для всех правила. Если он только слово скажет, его начальство всех с ног на голову поставит, но найдёт его.
Мама покачала головой – не так, как обычно делала, а как делают маленькие девочки, отказываясь куда-то идти.
- Это не в первый раз. Он убегал уже.
Я выпустила её руку из своей. Амери. Она говорила об Амери, моём десятилетнем брате.
- Мама, - сказала я, - что-нибудь случилось?
Мама снова улыбнулась – искусственно, как проклятая старушка из фильма. Даже, по-моему, не пыталась изобразить этой улыбкой радость. Кажется, просто старалась не разреветься.
- Он просто попал в плохую компанию, - всё-таки всхлипнула она, - сам бы он никогда. Ему старшие ребята заморочили голову. Он теперь совсем меня не слушает.
Я молчала, но не сводила с неё взгляда. Перед моим внутренним взором стояла картина – как Амери, осторожно придерживая дедушку за локоть, ведёт его, слепого, вниз, на первый этаж. А потом садится за стол и, красный от смущения, слушает рассказ Бенджи о том, как его сын ловко уделал старшеклассников на олимпиаде по физике. Да он же был лучше всех нас.
- Я недавно у него сигареты нашла, - продолжила мама, - попросила его объяснить, а он отмахнулся, как будто я ему никто.
- Ты – мама, - возразила я, - а он – всего лишь маленький мальчик. Тебе нужно повлиять на него сейчас, пока ещё не слишком поздно. Ты не можешь просто сидеть и смотреть.
- А что я могу? – она подняла на меня красные глаза – и я подумала вдруг, что сейчас она выглядит лет на двадцать старше, чем должна, - запереть его? Мать должна быть в первую очередь другом. Жестокость не вернёт мне его доверие.
Я снова ощутила знакомую уже злость где-то в районе желудка. Она неумолимо поднималась вверх, чтобы потом вырваться у меня изо рта.
- Разумеется. Можешь позволить ему спиться ещё до окончания школы, то-то дружескую услугу ему окажешь.
Она качнула упрямо головой, но не успела ничего сказать, потому что дверь как раз распахнулась и мы синхронно обернулись к вошедшим.
- Амери? – выдохнула мама.
Бенджи легко толкнул его в спину, мол, давай, объясняй ей всё сам. Лицо его было как мел.
Я снова перевела взгляд на Амери – тот стоял спокойный, будто ничего не случилось. Тот же свитер, что мама для него связала. Те же черты лица – мягкие, как у девчонки – намного мягче, чем были у меня или Чарли в его возрасте.
Я ожидала, мама бросится его обнимать, но та осталась сидеть.
- Где ты был? – спросила она, сев к нему в полоборота.
Амери пожал плечами.
- У друга. Вы с папой мне разрешили у него переночевать. Ты просто забыла.
Мама открыла было рот, но Бенджи взглядом остановил её.
- Наверх иди, - прогремел он, - чтобы до утра я тебя не видел.
Тот безропотно двинулся к лестнице, и я даже не стала провожать его взглядом. Вместо этого почему-то уставилась на кулаки Бенджи, что беспрестанно то сжимались, то разжимались. В комнате повисло молчание.
Я поднялась с места, как ужаленная. Наверное, и правда стоило их предупредить, что я приеду. Сейчас они оба выглядели, как будто кого-то зарезали, и не успели как следует стереть кровь, чтобы я не заметила.
- Я тоже пойду спать, ладно? – сказала я, - очень устала с дороги.
Бенджи всё же приобнял меня, как делал всякий раз, когда я приходила, но в этот раз я почему-то впервые испытала неловкость от этого жеста. В окне за его спиной погас свет в соседнем доме.
- Спокойной ночи, - улыбнулась я и направилась на второй этаж.
Поднимаясь по ступенькам, я вдруг подумала, что Торвилль утратил для меня своё очарование провинциального городка. Мортимер, да он же прогнил насквозь. Сейчас тот же Риверхилл с толпой вояк в коридорах и комендантским часом казался мне во стократ живее.
Подгоняемая двойным взглядом мне в спину, я ускорила шаг.
****
Я пообещала себе, что не вернусь сюда до самого выпуска.
Да и тогда не факт, что вернусь. Но не позволю своему жалкому сердцу снова выманить меня в Торвилль до тех пор, пока у меня в кармане не будет пропуска в виде документа о получении высшего образования. За почти два месяца каникул я ничуть не чувствовала себя отдохнувшей, но сейчас, разглядывая быстро сменяющиеся пейзажи в окне поезда, я чувствовала необычайный прилив бодрости. Совсем как год назад, когда ехала в Риверхилл впервые. Не так уж важно, какую жизнь я оставила позади, всегда лучше смотреть вперед. Там точно ждало меня что-то лучшее. Или хотя бы просто другое.
Телефон зазвенел в кармане платья, когда я уже почти успела заснуть. Мутными глазами я просмотрела сообщение, и только, кажется, с третьего раза до меня дошёл его смысл.
Ты уже в Риверхилле?
Инесент. Я не помнила, что оставляла ему свои контакты, но раз у меня был его номер, я точно сделала это сама. Меня отчего-то успокоило, что он договорился со мной лично, а не стал выпытывать данные обо мне у знакомых.
Почти. Я в поезде, скоро буду. А ты?
Пользоваться телефоном было непривычно и странно, но я заранее немного жалела, что мне придётся расстаться с ним на долгие десять месяцев. Мой пылкий энтузиазм из-за возвращения в университет слегка поутих.
Может, выйдешь на станцию раньше? Город Сентфорд. Я здесь, можем выпить кофе. А потом я сам тебя отвезу.
Я помедлила с ответом. Мне хотелось согласиться. Но не воспримет ли он моё согласие за проявление симпатии? Будет очень неприятно потом объяснять ему, что я вовсе ничего такого не имела в виду. Но прокрутив в голове вариант, где я отказываюсь от предложения и еду дальше, внутри неприятно заныло. Мортимер, у меня было отвратительное лето. Неужели хоть раз в жизни я не могу сделать так, как хочу сама?
Конечно.
На этот раз я положила телефон прямо на стол перед собой, и до самого конца поездки не сводила с него взгляда.
****
Таксист остановился у боулинг-клуба, и я усмехнулась про себя. Он ведь не думал, что сможет уговорить меня сыграть?
Я толкнула тяжёлую дверь и обвела взглядом помещение. Здесь было ничего. И людей немного. Город был людный и заметно больше Торвилля, но, наверное, в таких местах здесь было принято собираться по вечерам.
Инесента я заметила, только когда он махнул мне рукой. Слишком привыкла видеть его в форме, чтобы узнать теперь в чём-то другом. Я подошла ближе и с удивлением отметила, что рада его видеть. Он был первым кусочком Риверхилла за несколько недель, и потому я принялась жадно пожирать его глазами, восстанавливая в голове все воспоминания, что успели покрыться пылью.
- Привет, - улыбнулся он, - спасибо, что пришла. Я заказал тебе латте, не против? Ты, кажется, любишь.
Я кивнула и села напротив. Мне было приятно, что он запомнил, но я всё равно предпочла бы выбрать что-нибудь сама в меню.
- Хорошо выглядишь, - прокомментировал он, скользнув по мне взглядом; и тут же зачем-то признался, - я скучал.
- Просто отдохнула, наверное, - привычно оправдалась я, - как дела?
Вторую его реплику я проигнорировала, хотя с уверенностью могла бы сказать ему то же самое. И я скучала. Вот только не по нему конкретно, а по всем элементам множества «Риверхилл», одним из которых он, так получилось, что являлся.
Он стал что-то рассказывать – про родителей, про свою церковь, про работу – я слушала вполуха, попивая кофе. С ним было легко. Он чувствовал грань, за которую не стоило переходить, и никогда не говорил о чём-нибудь таком, что требовало бы от меня ответной откровенности. Хватало пары ленивых реплик, чтобы его наш диалог не выглядел его монологом, и это вполне меня устраивало. Утомительная дорога, наверное, наложила свой отпечаток, и я то и дело пыталась устроить голову на собственном локте – пока вдруг не услышала то, от чего мою сонливость как рукой сняло. Секунду я сидела прямо, не оглядываясь, хотя точно знала, что не могла перепутать этот смех ни с чьим другим во всём мире. А затем как в замедленной съёмке повернула голову.
Фарбер стоял в каких-то пяти метрах – спиной ко мне. И обнимал какую-то девушку. Белокожую и светловолосую. В первую секунду я даже не поняла, стоит мне радоваться этому факту или огорчаться.
Запоздало вспомнив об Инесенте, я обернулась, но выражение его лица уже изменилось. Он смотрел очень пристально, только не на них, а на меня. Когда он говорил, он нравился мне больше.
- Не ожидала здесь его увидеть, - зачем-то пояснила я.
Молчать стало некомфортно. Инесент потянулся и сменил позу, будто раздумывал с ответом.
- Ты так на него смотришь, - он усмехнулся.
Сердце враз заколотилось быстрее. Я не знала, как расценивать этот его тон – на его лице я не могла прочесть ни единой подсказки.
- Просто я слышала, что он женат, - ответила я, - стало как-то неприятно.
Инесент понимающе кивнул.
- Да, я тоже слышал. Но после вереницы его девиц несколько засомневался, - хмыкнул он, - уже счёт им потерял.
Глупая радость от исчезнувшей неловкости пропала так же быстро, как и появилась – он тоже слышал. Значит, Нина на фотографии мне вовсе не померещилась.
- Он часто здесь бывает? – поинтересовалась я.
И тут же повернулась к окну, как будто спросила только ради поддержания беседы.
- Конечно, - ответил Инесент, - это же его клуб.
Я тут же повернулась к нему снова. Изображать незаинтересованность больше не было никакого смысла.
- Откуда ты знаешь?
- Мой младший брат работает здесь у него. Говорит, платит хорошо, и молчит о его несовершеннолетии. Как ты думала, я об этом месте узнал?
Я пожала плечами. Разговор продолжить хотелось, тем более, что он впервые за сегодняшний вечер стал меня действительно интересовать. Но развивать тему я не решилась. К счастью, он догадался сделать это сам.
- Говорят, у него в Сентфорде с десяток заведений, - он говорил отрывисто, как будто в чём-то его обвинял, - здесь самый низкий налог на алкоголь в Симленде. Видимо, поэтому он обосновался тут, а не в Риверхилле.
Я бросила ещё один короткий взгляд назад. Фарбер рассказывал ей что-то, скользил рукой по её спине – и я отвернулась. Обернись он на секунду, мог бы заметить меня и узнать. Сейчас мне не хотелось проверять эту догадку.
- Я немного устала, - сказала я Инесенту, - может, поедем?
Тот кивнул, и, чтобы не дожидаться счёта, бросил крупную купюру на стол. Я испытала странное чувство, думая, что часть этих денег попадёт Фарберу в карман.
****
Инесент вёл машину молча, сразу дав понять, что отвлекаться на разговоры во время движения не намерен. Но мне, наверное, не так уж важно это было теперь. Я больше не старалась сохранить перед ним лицо. Пусть думает, что заблагорассудится, мою голову теперь занимало совсем другое.
Изморенная летним зноем и однообразием домашних проблем, я совсем забыла, что могу что-то чувствовать. Я была спокойна, как будто меня чем-то накачали. Ничто не могло пробраться в моё сердце кроме редких коротких вспышек злости или раздражения. Я снова получила себя назад – такую, какой была до Риверхилла.
Но стоило затылку Фарбера всего на миг возникнуть перед моими глазами, и проклятая мутная дрянь снова сгустилась в моей груди. Обрывки воспоминаний, которые я совсем было похоронила, снова таранили по очереди моё размякшее сознание – жесты и выражения лица, любимые фразы, интонации голоса – всё то, что я месяцами складывала во внутреннюю шкатулку и ночами заботливо перебирала. Оно снова ко мне вернулось, ничуть не тронутое временем, и снова захватило меня целиком – как рецидив тяжёлой болезни после обнадёживающе долгой ремиссии.
Если раньше я могла надеяться, что эта блажь со временем потускнеет и пройдёт, сейчас я никак не могла заставить себя в это поверить. Из бестелесного призрака Фарбер снова превратился в человека. Лучше бы ему вовсе не быть настоящим.
Здравствуй, Риверхилл, здравствуйте бессонные ночи. Давно не виделись.
Здесь совсем тихо было. По-хорошему, я ещё целую неделю могла прохлаждаться дома, но теперь мне больше хотелось прохлаждаться здесь. Электронный замок пискнул от прикосновения ключ-карты, и я привычно толкнула дверь в жилой корпус. Здесь всегда кто-то был, даже ранним утром, поэтому я и представить не могла, что услышу собственные шаги, прогуливаясь по коридору.
Войдя в комнату, я почти поверила, что вовсе отсюда не уезжала. Может, меня ввело в заблуждение отсутствие обычного для необитаемых помещений затхлого запаха и пыли, но я словно вышла на пять минут, и вот сейчас опять вернулась.
Можно было прогуляться по корпусам и выяснить, кто ещё приехал, или, скажем, почитать что-нибудь в библиотеке – но мне не хотелось. Пусть до темноты и оставалась пара совершенно свободных часов. Я подошла к подоконнику и выглянула наружу, на пустой двор.
Вид из моего окна открывался прекрасный – на самое оживлённое место. Совсем скоро оно наводнится преподавателями и студентами, но как ни старалась я воспроизвести привычную людную картинку перед внутренним взором, мысли возвращали меня к Фарберу и его Нине. А ещё той блондинке, которую он обнимал сегодня в боулинг-клубе.
Эта картина фантастически не вязалась с тем его образом, что я за год успела себе нарисовать. Думать о нём, как о злостном изменщике претило, но этот вариант был, наверное, лучше предположения о диких и свободных нравах в восьмой параллели – гораздо проще было считать, что он просто запутался, чем заранее ставить на нём крест просто ввиду врождённого отсутствия морали. Я, наверное, всё бы отдала за возможность хоть раз посмотреть на них с Ниной вдвоём. Что угодно на алтарь моего мазохизма.
За минувший год я чего только не видела ночами. Пока остальные бездарно тратили едва ли не треть суток на банальное восстановление организма и разгрузку мозга, я заставляла его только что не кипеть, вырабатывая для меня всё новую и новую информацию о грядущем. Я видела прогноз погоды на следующую неделю и темы, что позже выпадали мне в экзаменационных билетах. Я видела себя выпускницу, сквозь слёзы рассматривающую чёрную робу в зеркало. Я видела Рут, повзрослевшую и степенную, с маленькой девочкой на руках. Я видела Дейзи, склоняющую колени перед ликом Беллы в церкви, и Чарли – с невидящим взором и трёхдневной щетиной – в незнакомой мне тесной квартире. Я видела отца на пороге СНЦ с ящиком его вещей, Мег, сминающую что есть силы простыни в любовном экстазе, Тайлера, зло колотившего ни в чём не повинную боксёрскую грушу.
Но только сейчас – прикрыв глаза и почти улёгшись корпусом на подоконник, я впервые смотрела на то, что хотела увидеть сама. Я видела свадьбу. Самый прекрасный мужчина в мире сжимал в объятиях самую прекрасную женщину в мире, и в глазах её я видела счастье.
Прим. Сентфорд - от англ. Saint - святой.
