Мы вверяем его тело земле, земля к земле, пепел к пеплу,
прах к праху, с четкой и уверенной надеждой на его воскрешение в
вечной жизни, согласно могучей силе, способной покорить собою всё.
(с)
Симус проснулся, и тогда понял, что он не умер. Или умер, но теперь возродился заново. Из пепла, как птица, мать её, феникс. Сейчас он снова должен был сиять золотом, но, моргнув два или три раза, смог разглядеть только серость земли.
Спину ломило. Симус попытался пошевелить рукой – затекла, теперь он её не чувствовал. Как будто у него больше нет руки. Он тряхнул ею – раз, два, десять, ожидая, пока туда снова не хлынет кровь. Спать было нельзя, но он, наверное, отключился, не пройдя и нескольких часов. Вокруг – лес округа Дункельвальд, сердцевина тотенбуржского пекла. Симус с трудом оторвал своё тело от земли. Должно быть, уже четверг.
В понедельник они проиграли войну. Аеринн подняла белый флаг, и всё для него закончилось. Он тогда впервые в жизни плакал, как маленький ребёнок, от жутчайшего внутреннего диссонанса – какой бы не представлялась ему его жизнь до этого момента, в ней не было варианта, где они проигрывают.
Во вторник командир их взвода Стенли Бёрнс ослушался приказа начальства, отказавшись возвращаться в Дергию. Симус подумал – это правильно, потому что Дергия им больше не дом. И Аеринн никогда не сможет стать им матерью, как Геральт был отцом. Поэтому Симус остался тоже. И поклялся быть верным ему, как клялся проклятой своей родине. Тогда он ещё плохо понимал, что надо делать и зачем, но Стенли всё ему объяснил.
В среду жребий пал на него. Тогда он заложил взрывное устройство на железную дорогу, и активировал его звонком мобильного телефона. В результате взрыва погибло девятьсот семнадцать пассажиров поезда «Альмахт», следующего по маршруту Махт-Портленд. Почти все из них – симлендские военные. Любезная помощь братскому государству. Воры-победители.
Тогда Симусу не было страшно. Было честно – так он сам себе сказал. Совсем иначе всё было за несколько часов до этого, когда Стенли его инструктировал. Говорил, там всего пара километров через лес – и граница. А потом добавил, если погибнешь – тебя запомнят как героя. И тогда он испугался.
Симус решил, что ещё минута, и он умрёт прямо здесь. Нехитрые припасы закончились ещё вчера, потому что он никогда не умел экономить. Распсиховался и совсем перестал думать о будущем. Главное перейди границу, чтобы оторваться от преследования. Пара километров вполне могла уже кончиться, но это же хренов лес Дункельвальда. Самый большой, мать его, лес в мире. Потом свяжешься со штабом, и я скажу, что делать. Он должен был уже куда-то прийти. Сначала он был слишком возбуждён от того, что сделал, и шёл, куда видел, не разбирая дороги. Теперь ему казалось, он ходит кругами. Всего пара километров, Симус.
Нет, всё было в порядке, всё было под контролем, Стенли ведь знал, что делал, правда? Самое страшное уже позади, теперь ему оставалось только перестать скулить и идти вперёд. Просто дойти, а потом снова делать, что скажут. Всё понял, Симус? Вот и славно. Отвратительно, что на долгие часы они оставили его одного. Когда он один, он всегда думает не о том, о чём нужно.
Пусть он раскис, пусть изнежился, сейчас не перед кем было играть благородство. Спина всё ещё слишком ныла – тело не привыкло пробираться сквозь чащу после быстрого неглубокого сна на сырой земле. Поэтому он разрешил себе остановиться. Всего на пару минут, дух перевести. В нос как будто ударило пеплом, хотя он не разводил огня. Огня сейчас – было бы здорово. Огонь – запах пищи, запах родного дома. Огненный флаг на стене его комнаты. Огненные волосы Меты, разметавшиеся по подушке. Огненное оперение восставшей из мёртвых птицы.
Наверное, померещилось, но Симус остановился всё равно и хищно принюхался. Разумеется, никакого дыма здесь не было, как не было больше досадного чувства одиночества. Симус уже не чувствовал себя единственным человеком в лесу. Ещё немного он позволил себе постоять вот так, обратившись в слух, пока не уловил хруст сломанной ветки – где-то далеко или близко, за два километра или прямо у него в ушах. Это не было звуком его шага – в голове Симуса будто всё плавало в тормозной жидкости, и он не сразу это понял. Секунда потребовалась этой информации, чтобы проникнуть в его измученный воспалённый мозг. И тогда он побежал.
Симус всё понял, когда посветлело небо. Ничего не выйдет. Он с самого начала был обречён. Он не избранный и не особенный, он просто, мать его, пушечное мясо. Выполнил грязную работу, поднял шум – он в этом не сомневался – на двух континентах. И сейчас, когда они снимали сливки, он шёл умирать. Бежал умирать. Почти издохшее подстреленное животное, с тянущейся за ним кровавой полосой страха. Они точно учуют его по запаху, как бы он не старался – будут следовать за ним, как серая игуана, которая всюду ходит за укушенной ею жертвой, пока та не умрёт – а сил ведь в нём с каждой секундой меньше, они тем быстрее вытекают из него, чем больше он боится.
Симус до смерти хотел пить и хоть какой-нибудь еды. В последний раз он ел, наверное, часов двенадцать назад. Но он не разрешил себе заняться этим сейчас. Он предпочёл бежать, как будто за ним гнались. Собака Стенли, сволочь Стенли. Глаза выцветшие, с тенью былой зелени, и такие же выцветшие волосы. Выбеленные временем. В них больше не было огня, в них был пепел. Как он мог быть уверен, что Стенли был своим? Как он мог быть уверен, что своим был он сам?
Симус сделал последнее движение и зарычал, сопротивляясь. Но всё-таки оказался лежащим на земле с прижатой к земле щекой. Ушибы саднило, но тело разомлело от вынужденной передышки.
Я так и останусь, лучше так и останусь. Силы кончились, и Симус кончился вместе с ними. Чтоб ты сдох, Стенли. Чтоб вы все сдохли. Он мог бы лежать так, пока не сгорит, не испепелится, чтобы потом возродиться где-нибудь в другом месте. Не в дрянном лесу.
Он лежал абсолютно недвижимо, только глаза блуждали туда-сюда, как у пластмассовой куклы. Вокруг серость, мгла, земля, пепел, прах. Только слегка белеющее в метре от него пятно заставило Симуса слегка приподнять голову и протянуть руку. Он схватил неизвестный предмет, и сердце его сделало кульбит – это был гриб. Это был хренов белый гриб.
Симус, не дав себе опомниться, сунул его в рот целиком и принялся жевать. Песок захрустел на его зубах, по спине пробежала дрожь удовольствия, как будто всё тело обросло вкусовыми рецепторами. Он проглотил его, едва прожевав, и голодный желудок тут же скрутило. Симус снова лёг головой на землю, прислушался к болезненным спазмам. И тогда он смирился.
Симус, наверное, уже ничего не чувствовал. В голове была ясная задача, заклейменная на его черепной коробке командиром взвода Стенли Бёрнсом – двигаться вперед. Ну, или просто хоть куда-нибудь двигаться. И он двигался. Ты всё понял, Симус? Вот и славно.
Спину больше не ломило. Или ломило, не важно. И голода он тоже больше не чувствовал. Энергии было слишком мало, чтобы тратить её на потребности тела.
Не ладилось только с дыханием. Тело остыло, закоченело, только что-то горело в груди. Наверное, это и была искра, которая испепелит его дотла. Сейчас она разожжется как следует, и он сгорит. Симус больше не был уверен, что после этого он возродится.
Вот бы сейчас часы, полжизни за грёбаные часы. Солнце уже встало, но всё вокруг всё по-прежнему было пепельно-серым. Симусу казалось, что он бежит вторые сутки. Всего пара километров, Симус.
Он даже не удивился, когда ветка хрустнула прямо за его спиной. Снаружи на сей раз, не в его голове. Симус только зажмурился на секунду, чтобы немного оттянуть неизбежное. Ему нужна была проклятая пауза. Страус в минуты опасности прячет голову в песок, как будто думает, что если он никого не видит, то и его никто не видит. Симус не видел, но всё чувствовал спинным мозгом. Он знал, их там минимум трое. Один позади – нет, два позади, один чуть левее, другой прямо за ним. И третий справа. У них были тяжёлые ботинки, иначе с чего бы веткам так хрустеть – они все были тяжелы, намного тяжелее, чем он сам и его птичьи косточки. А ещё они были вооружены. Чьё-то дуло дышало ему в спину.
- Вы посмотрите, кто здесь, - услышал Симус.
И тогда он обернулся.
Симус сразу же пожалел, когда пришёл в себя, потому что его опять ударили. Вмяли нос в его лицо – три грёбаных секунды, чтобы он сполна насладился болью, а потом его ударили снова.
- Я… - попытался он, но слова втолкнули ему в рот обратно, вкус крови окрасил язык.
Они его взяли, чтобы он что-то им рассказал. Иначе закопали бы его там же живьём. Почему тогда они, мать их, не давали ему сказать? Воры за всё нам заплатят, Симус, я обещаю.
Симус не понял, связали его, или он просто не мог двигаться от боли. Он не сидел, не лежал. Висел как будто. Всё тело – один большой синяк, истёртая розовая пластмасса, обломки старой детской игрушки. Дойдёшь до границы, свяжешься со штабом. Ты всё понял, Симус?
Конечно, всё, что угодно. Только бы маленькую передышку. Пускай просто дадут ему что-то сказать, и всё будет хорошо. Симус открыл было рот, но слова не лились больше. Он не знал, что ещё с ним делали, но носа он больше не чувствовал, а во рту был вкус пепла. Перерождаться всегда больно. Ощущал ли он эту боль, когда рождался в первый раз? Никто не обещал, что будет просто. Мама говорила, она очень мучилась во время схваток. Наверное, он тоже мучился, просто не помнил.
На этот раз его едва не заставили упасть, и тогда Симус ощутил под собой стул. Разглядеть ничего не получалось, глаз теперь работал только один. Пластмассовая кукла совсем истрепалась, а глаз Мета выколола ей булавкой. Папа будет её ругать.
Кто-то что-то сказал, но расслышать ничего не удалось – он едва успел разглядеть его ботинки. Вот бы умереть сейчас, подумал Симус. И тогда он отключился.
Симус закрыл глаза, чтобы в следующую секунду открыть их снова. Лицо перед его глазами не исчезло – красивое, холёное тотенбуржское лицо. Вырос на наших харчах. Вот бы впечатать кулак в его сытую морду, как это только что делали с ним. От боли Симус делался ещё злее. Воры за всё нам заплатят.
- Ну, рассказывай, - сказало лицо, - как зовут, кто надоумил фейерверк с поездом устроить. Приказ сверху или местная инициатива?
- Пшёл нахрен, - выплюнул Симус.
Выплюнул в прямом смысле – по подбородку тут же потекла струйка крови. Резец в нижнем ряду готов был вывалиться, и Симус принялся по-дурацки расшатывать его языком.
- Значит, местная, - усмехнулось лицо, - а начальство у тебя кто?
Симус прыснул смехом. Голова наполнилась глупыми воздушными пузырями, как стакан минералки. Птица-феникс стряхнула пепел с перьев и расправила крылья.
- Никто. Ничего я нахрен не делал.
В его собственном голосе звучала слабость. Он это понял. И лицо это поняло. Симус это видел.
…за всё нам заплатят. Я обещаю.
- Мы обошли всю местность вокруг в радиусе нескольких километров. Нашли только тебя и двух заблудившихся тотенбуржских девочек. Полагаешь, это сделали девочки?
- Да мне, мать твою, похрен, кого вы там нашли. Ничего я нахрен не делал.
Лицо будто бы смягчилось.
- Давай, я первый всё скажу тебе, ладно? – секундная пауза, - меня зовут Керан фон Вальде. Я здесь начальник штаба. Война уже закончилась, и мне очень хочется домой. К невесте и дочери. У тебя есть дети?
Симус мотнул головой.
- Так вот, я собираюсь поехать к ним сразу, как закончу здесь. Мы все очень, очень хотим уехать. Поэтому давай ты просто расскажешь нам всё, что знаешь, о тех, на кого работаешь. И мы сразу же тебя отпустим, обещаю.
…заплатят. Я обещаю.
- Нахрен пошёл.
Лицо вздохнуло. Симус смотрел на него и чувствовал себя так, будто совершенно зря огорчил хорошего человека.
- Не буду настаивать. Возможно, мы ещё позже поговорим. А пока с тобой побудет Ганс.
Симус машинально перевёл взгляд туда, куда кивнуло лицо, и похолодел. Разумеется, он не помнил Ганса, он даже не был уверен, что смотрел на него вообще, но тело почему-то помнило его хорошо.
- Нет, - сказал Симус.
Ганс двинулся на него широким шагом, и в глазах его была пустота. Симус подумал, вот теперь я сдохну. И тогда он закричал.
Стенли-хренов-Бёрнс сказал, всего пара километров.
Симус очнулся, когда услышал чьи-то шаги. Уже готовое было истлеть тело вдруг разгорелось внутренним огнём.
Если я переживу это, думал Симус, я от всего отрекусь. Да. Гори оно всё синим пламенем, пусть превратится в пепел. Только пускай это всё прекратится.
Пускай я не умру.
Он поднял голову, чтобы посмотреть на вошедшего, и вдруг ему стало в тысячу раз больнее, чем было до этого. Только что он думал, что ещё больнее – не бывает.
- Ганс, - прошептал Симус, - пожалуйста, я всё расскажу.
Ганс смотрел на него стеклянными глазами, и на секунду Симус подумал – он не живой, он – из пластмассы. Живые люди не могут так смотреть. Поэтому, когда его пальцы сжались в кулак и взметнулись вверх, Симус едва ли смог поверить, что это происходит на самом деле.
И тогда он упал.
Папа во всём был прав. Что бы сказала крошка-Мета, если бы увидела, как её любимой кукле ломают пальцы?
Симус едва не расплакался, когда он зашёл. Лицо не вора, а божества смотрело на него серо-голубыми глазницами. Как же я рад, что ты здесь, подумал Симус.
Ощутив влагу на губах, он будто ожил – вздрогнул всем телом, приник к стакану, выхлестал всё до капли. Поднял преданно глаза. Божество протянуло руку и вдруг погладило его по щеке. Симус блаженно прикрыл глаза.
- Я больше не могу, - сказал он, - пожалуйста.
Симус сам себя едва слышал – внятно он говорить не мог, но божество в ответ улыбнулось.
- Сейчас в себя придёшь и ответишь на пару вопросов, ладно?
Симус торопливо закивал. Всё что угодно. Найдите Стенли, и сделайте с ним то, что сделали со мной, мне совсем не жалко.
- Вот и славно, - улыбнулось божество.
Вот и славно. Когда Симус открыл рот, ему показалось, что сейчас оттуда повалит дым и полетит пепел. Но ничего, абсолютно ничего не случилось.
И тогда он заговорил.
Симус рассказал даже больше, чем было нужно. Щедро приправил рассказ ненужными эмоциональными подробностями. Говорить было тяжело, но он старался. Божеству не должно было прийти в голову, что он старался недостаточно. Тем более что знал он, на самом деле, очень немного. Правда, понял это, только когда произнёс вслух. Некоторые вещи кажутся сакрально важными, только пока их никто не озвучит.
По лицу божества нельзя было сказать ничего наверняка, но Симусу казалось, оно вполне удовлетворёно. От этого у него в груди потеплело. Измученная задушенная птица расправила новые крылья – только не огненные, а пепельно-серые. Значит, так оно и происходит – перерождение в новом «я».
Сейчас ему плевать было на своих, на Дергию, на мать, на отца, на Мету. На вбитые с детства в голову идеалы. На погибшего за страну Геральта. На то, как на них теперь будут смотреть на Великом Континенте. На всё плевать, вот только…
- Теперь вы отпустите меня? – спросил Симус, - вы обещали.
- Конечно, - пообещало божество.
Симус успокоился. Боль пусть и не утихла, но отодвинулась на второй план. Даже когда божество потянулось за оружием, спокойствие не покинуло его. Наверное, и мысленно не было сил сопротивляться. И лишь когда раздался выстрел, Симуса вдруг выгнуло дугой. Руки раскинулись крыльями в стороны, хватаясь за воздух, пытаясь удержаться, но тщетно. Как будто вырвались остатки накопленной телом энергии. Вот дерьмо, успел подумать Симус, когда перед глазами заплясали золотисто-огненные перья.
И тогда он умер.
Wenn die Soldaten...
прим. Альмахт – (нем.) Allmacht – всемогущество
Дункельвальд (нем.) dunkel - тёмный, Wald – лес
Геральт и Аеринн Рейды – брат и сестра, правители Дергии, первый – в военное время, вторая – после войны; упоминались в записи «Полковника больше нет», на случай, если кто забыл.
Серая игуана существует исключительно в четвёртой параллели)