Дитхард Шульц не привык к непредвиденным встречам. Каждый из его соседей считал своим долгом сообщить о возможном приходе, дав тем самым необходимый зарок времени на подготовку. Хотя бы моральную.
Какая жалость, что у этой женщины не было никаких представлений о нормах приличия.
– Что за мрачная дыра, – разочарованно протянула она, перебирая пальцами корешки книг. – Вот уж не думала, что ты…
– Мне мало удовольствия доставляет общение с тобой, Ребекка, – поморщился Дитхард. Вторжение в личное пространство казалось сущей мукой – гости никогда не принимались в рабочем кабинете, и даже Хелена за годы совместного брака успела зарубить на своем хорошеньком носике, что не стоит вторгаться без веской причины.
Хотя… О чем это он вообще распинается?
– Как был занудой, так занудой и остался, – вздохнула Ребекка и чинно прошлась вперед к предложенному ею креслу. Мягко опустилась на подушки, сцепив в замок пальцы. Да так и замерла там, скучающе всматриваясь в сгущающиеся сумерки за окном, демонстративно расслабленная, но вместе с этим – ужасно напряженная.
Острый уголок фотокарточки кольнул ладонь. Дитхард вздохнул.
– Ты же знаешь, – старательно взвешивая каждое слово, произнес он, – я готов оказать тебе поддержку абсолютно во всем. Кроме детей. Прости, но это выше моих сил.
Ребекка дрогнула и резко развернулась к нему. В уголках ее всегда улыбчивых губ крошечными стежками собрались усталые морщинки.
У девочки с проклятой фотографии, которую Дитхард сейчас держал в руке, был точно такой же обвиняющий взгляд.
– Ты не можешь отказать мне, – процедила Ребекка. – Не имеешь права. Ты должен. Передо мной. По Договору. Ты и сам прекрасно это знаешь, не так ли?
О, Дитхард знал. Неоплаченные долги родителей всегда переходят к детям – в этом непреложный закон жизни современного общества. Но в их с Ребеккой мире, где не существовало ничего ценнее семейных уз, все было гораздо сложнее.
Человеческая жизнь так коротка и мимолетна, что иногда оставалось только завидовать.
– Жестокая ты все-таки женщина, Ребекка. – Дитхард вскинул руки, тем самым полностью признавая свое поражение. – Не в сказку дочь отдаешь. Как бы она потом тебя не возненавидела.
Ребекка безмятежно улыбнулась. Но в тоне ее сквозила неприкрытая горечь:
– Даже если так, то я не буду жалеть. Ни секунды. То, что останется после меня, будет гораздо ценнее наших несостоявшихся отношений.
В тот момент Дитхард не догадался спросить, о чем именно она говорила. А больше возможности и не представилось – лишившись «обузы», Ребекка исчезла вновь. И что сталось с ней – сбежала куда-то, сменив судьбу, а вместе с ним и имя, или, может, вовсе померла? – узнать так и не удалось.
Дитхард не сожалел и не сочувствовал – неизвестность никогда его не волновала. Но мысли о том разговоре, постепенно мутнеющие даже несмотря на по-юношески хваткую память, все же иногда посещали редкими вечерами.