Ночной воздух пах сладостью. Так бывало каждое лето: разом расцветали липы на центральных аллеях, и Драгон Вэлли плыл в их золотистом мареве, дурманящем и нежном.
Серена с наслаждением сделала вдох. Замерла, каждой клеточкой впитывая в себя это восхитительное чувство узнавания, уже совсем, казалось бы, стертое четырьмя годами отъезда.
Ей было восемнадцать, когда в почтовом ящике отыскалось «то самое» письмо. Обычное на первый взгляд: новенькая бумага, аккуратно выведенные буквы, яркая блямба печати поверх университетского герба и…
Приложенные бумаги мгновенно измялись, стоило только Серене взять их в дрожащие руки. Она бы так и испортила их, не сумев прочитать и словечка – до того все плыло перед глазами. Но рядом, к большому счастью или нет, оказалась Хелена.
– Ух ты, детка, – вглядевшись в ровные строчки, сказала она, – поздравляю с поступлением!
Тогда Серена почти возненавидела ее за феноменальную способность различать любые каракули даже при самом скудном освещении. Тогда Серена почти возненавидела ее – подумать только, не озвучь Хелена написанное, никто бы не узнал, что в скором будущем придется распрощаться! И не нужно было бы собирать вещи, до нервной дрожи стараясь ничего не забыть, отправляться на единственный вокзал Драгон Вэлли, но уже не в качестве зеваки, улизнувшего с нудного классного часа ради возможности понаблюдать за отбывающими поездами. Серене никогда еще не доводилось примерять на себя роль того самого пассажира, которому и полагается быть морально готовым к долгому, изматывающему пути. А еще – совершенно точно не плакать в окружении стольких людей, это же такие глупости, рыдать просто потому, что так положено!
По крайней мере, именно это внушала накануне отъезда Хелена. А сама-то – прятала под густыми тенями раскрасневшиеся, словно от недостатка сна, веки.
Но четыре года пролетели незаметно, одним крепким сном, после которого и осталась всего-то горстка неясных воспоминаний. Едва ли удавалось вспомнить что-то из самых первых дней, первых лекций, первых неловких разговоров с профессорами и сокурсниками – да даже самые последние уже начали таять, погребенные под яркими свежими впечатлениями.
Дядюшка бы точно сказал на это, что полезен абсолютно любой опыт: все новое влияет на тебя, размягчает, будто глину. Но только лишь тебе одному по силам решить, какую форму принять после.
Боже, как же все-таки не терпелось увидеться с ним!
Мысль о скорой встрече переполнила восторгом: вверх по улице до перекрестка, как только дойдешь – поверни налево и до конца, точно не заблудишься! Особенно в Драгон Вэлли, где такси ездят только по праздникам…
Серена ускорила шаг, уже больше не обращая внимание на то, как больно оттягивает плечо сумка, как бросается под кроссовки крупная каменная крошка, то и дело заставляя спотыкаться. Она уже успела отвыкнуть от этого, пусть даже когда-то такая простая мелочь казалась самой обычной – в конце концов, тротуары центральных улиц никогда не менялись. Они всегда были такими: высокими, под старину излишне вычурными, видимо, для того, чтобы ни коим образом не нарушать гармоничность окружающей архитектуры. Или, как ворчливо говорила Хелена, подражая всегда восторженной манере экскурсоводов, чтобы побольше туристов приезжало поглазеть на «в превосходстве сохранившийся осколок старины».
Серена не могла упрекнуть ее в неправоте: туристы же все-таки в их городок приезжали. Это было заметно и по одежде, и по манере речи, и по многим другим деталям, совершенно странным по мнению местных. Да и по мнению самой Серены, что уж тут кривить душой. Ей до сих пор было немного стыдно перед однокурсниками и соседками и за чудаковатые привычки, и за дурной вкус, и за…
Перечисления наверняка бы затянулись на год или два. Благо, что вскоре это мутное чувство забылось так же легко, как и все остальные переживания. Лишь одно осталось неизменным: если кто-то и приезжал сюда, то явно ненадолго. Денек или два бродил по тихим улочкам, любуясь изящными очертаниями зданий, высокими шпилями, утопающими в тумане руинами старинных церквей. А после – резко разочаровался во всем своем отдыхе, едва переступив порог единственной, мало-мальски современной гостиницы, в которой внезапно не оказалось бесплатного интернета. Вот ведь какой же он бедняга, уехал в такую глушь ради кучки развалин!.. И, пожалуй, прощального ужина, который обычно в качестве сюрприза устраивали напоследок всем уезжающим туристам. Когда же им еще выдастся случай побывать на настоящей ярмарке? С живой музыкой, стрельбой из лука, конными представлениями и даже, о боже, бесплатными, испеченными на открытом огне булочками…
При мыслях о них рот сам собой наполнился слюной. Серена сглотнула, невольно задумавшись, неужто она настолько плохо позавтракала перед поездом? Прошло-то всего пара дней, а съеденной ею еды – три пакета, два куска пирога с собой, от которого ни осталось и крошки! – должно было хватить на несколько недель.
Интересно, если она как следует попросит, то испечет ли Хелена такие же?..
На противоположной стороне улицы в тусклом свете фонаря уже начали виднеться очертания нужного дома. Это был двухэтажный, сложенный из светлого камня особняк с высокими, резными окнами – дядюшка, кажется, говорил, что когда-то в них стояли витражи. Но это было слишком давно, тогда и Драгон Вэлли был крошечной деревушкой, а этот дом, который дядюшке удалось приобрести за бесценок, был единственным архивом в округе. До тех пор, пока не построили новый, поближе к ратуше да с хранилищами побольше старого. И раз уж то резко перестало быть нужным, то зачем же ему ветшать зазря?
Ступеньки скрипнули под нажимом ноги, и от этого звонкого, дребезжащего в ночной тишине звука что-то внутри томительно замерло. Серена застыла, не решаясь двинуться дальше. В очередной раз сглотнула слюну, но в этот раз уже не от голода. Легко коснулась ладонью деревянных, выкрашенных в зеленый перилл – все такие же гладкие, аккуратные, ни одного кусочка облупившейся краски спустя столько времени! – и, досчитав до пяти, взошла на крыльцо.
Дверной звонок оглушил даже сквозь запертую дверь – не нужно было и слух напрягать. Дядюшка специально настроил такую громкость, но, даже несмотря на это, Серена не была уверена, что ей откроют: уличный фонарь не погашен, но света в высоких окнах нет. Не появился он спустя и пять минут, и даже десять. Наручные часы равнодушно отсчитали получас, когда руки устали держать чемоданы и Серена со вздохом опустила их на крыльцо. А после присела сама.
Возможно, Хелена с дядюшкой просто вышли куда-то. На всю ночь. Мало ли, вдруг кто-то из соседей решил устроить небольшие уютные посиделки для таких же, как и он сам, «некрепко спящих». Посиделки с сырной тарелкой, подогретым вином или, быть может, несколькими каплями выдержанной кро…
Изнутри донесся шум и чье-то неловкое шарканье. Серена обернулась и вовремя – дверь позади нее распахнулась.
– Боже мой! – с трагичной растерянностью протянула замершая на пороге Хелена. – Детка, скажи мне прямо, кто купил тебе этот ужасный чемодан? Я лично устраню этого человека из нашего общества.
Серена не успела даже рот открыть для ответа – ее рывком подняли на ноги. Так же быстро втолкнули с наружного сквозняка в дом, не забыв затащить следом и первым делом упомянутый чемодан, который, между прочим…
– Так это ты и была, тету… – неловко замявшись, протянула Серена.
И тут же прикусила язык, слишком поздно припомнив не очень-то и большой список правил, которых следовало придерживаться в этом доме. Ну или от одного приема пищи до другого. Если ты, конечно, не думаешь о том, чтобы добровольно начать питаться энергией космоса.
– Что ты говоришь! – ахнула Хелена. – Поверить не могу, детка, ты добровольно стала слушать какую-то полоумную тетку. А ведь я-то думала, что превосходно тебя воспитала! И вот теперь ты без какой-либо жалости причиняешь бедной Хелене столько мучений…
Сквозь прижатые к полноватым губам пальцы проглядывала улыбка. Хелена явно дурила, даже не сердясь при этом, хотя раньше в подобные моменты кончики ее пальцев заметно дрожали в от раздражения.
Серена оглядела ее, такую домашнюю и ухоженную, с элегантно прибранными волосами – ах вот на что ушли те полчаса ожидания, но, в самом же деле, не встречать же гостей непонятно как… – будто для какой-то встречи, и внезапно почувствовала себя настолько грязно и гадко, что захотелось соскрести с тела одежду вместе с кожей. Лишь бы стать хоть чуточку чище.
Она совсем не ощущала себя вчерашним подростком, а в присутствии Хелены рядом, которая ну никак не вписывалась в образ дряхлой строгой тетки…
Что-то больно кольнуло изнутри, так сильно, что пришлось снова крепко сжать губы. И тут же разомкнуть их снова:
– Хелена, – дрожаще выдохнула Серена и неловко развела руки, – можно я обниму тебя?
– Разумеется, детка. Сегодня – можно.
Хелена сама шагнула вперед, мягко обхватила, пройдясь по лопаткам узкими ладонями. Погладила, словно бы Серена до сих пор была маленькой девочкой или даже скорее – чьей-то куколкой, прячущейся от всего этого большого и страшного мира в своем цветастом домике.
– Мы скучали по тебе, – ласково шепнула Хелена, не торопясь отстраняться. – А ты наверняка безумно проголодалась в пути?
От ее волос пахло так сладко и вкусно – легкой цветочной ноткой наспех нанесенных духов, медом, какими-то кухонными приправами – что возражение оказалось бы сущей ложью. Серена спешно закивала.
– Вот и чудненько. – Хелена разжала объятия и так же легко отступила на несколько шагов, немного нервно обхватив себя руками. – Только, детка, при всей моей любви к тебе – не побрезгуй водными процедурами. Не делай несчастной Хелене еще больнее, чем сделал сегодня этот жуткий чемодан. Договорились?
* * *
– А где дядюшка? – поинтересовалась Серена, едва заглянув в кухню.
С отяжелевших от влаги волос все еще неприятно капало прямо на чистую пижаму, но разнесшийся по всему дому запах не позволил надолго предаться ностальгическим воспоминаниям в своей комнате.
Хелена не расслышала ее слов, продолжая самозабвенно колдовать над плитой. Она гремела тяжелыми сковородками с таким спокойствием и легкостью, что Серена невольно залюбовалась. Право, не довелось ей еще, даже несмотря на несколько проведенных вдали лет, встретить вторую «Хелену» – завораживающе красивую даже с уродливо-массивным тесаком для разделки мяса. А уж про все остальные атрибуты почтенной домохозяйки и говорить не приходилось…
Такой надо просто родиться, думала некогда еще маленькая Серена, постоянно с восторгом следуя по чужим пятам. «Такой» надо просто выйти за твоего дядюшку, до слез смеялась над ее расспросами Хелена, роняя на пол пышную подушечку для румян. Те, крошечными пылинками разносясь по воздуху, мгновенно оседали на щеках и носу Серены, заставляя чихать еще несколько часов.
Да… Совсем как мука сейчас под руками Хелены.
– О! – вздрогнув от чихания, наконец обернулась Хелена. – Ты уже здесь! С возвращением в цивилизацию, детка. Налить тебе шоколада?
– Да, пожалуйста.
«Налить» ограничилось тяжело опустившимся на обеденный стол кофейником, доверху полным густым и ароматным шоколадом. Видимо, это Хелена так тонко намекала сильно не стесняться в собственном доме, но…
Спрашивать у ее спины было как-то совсем неловко.
– Так где дядюшка? – терпеливо повторила Серена, ловко выудив из серванта чистую кружку.
– Сгинул, – беззаботно прозвучало в ответ.
Что-то на сковороде пугающе громко зашипело, но Серене, уже отошедшей обратно к столу, было не рассмотреть.
– И давненько?
– Часа четыре как. Ушел причащаться к пресвитеру Йергу. Сын у того женится. Сама понимаешь, не постараются как следует – еще и свадьба пройдет плохо. А нам потом… виноватыми быть.
Такой прискорбно траурный тон говорил лишь об одном – Хелена явно была недовольна своим вынужденным одиночеством. Как и не желала мириться с тем, что ее, судя по всему, на устроенный девичник так и не позвали. А на мальчишник четой заявляться явно не следовало.
Петер Йерг и женится, подумать только! Они ведь, кажется, даже учились в одном классе. Петер, тот самый Петер, которого на протяжении всего юношества дразнили за лошадиную улыбку! Боже, как давно это было…
– Ну и к черту их, – рявкнула над ухом Хелена и так резко громыхнула тарелками о столешницу, что Серена вздрогнула, едва не выронив из ослабевших пальцев кружку. – Мы с тобой и сами как-нибудь… И, кстати, детка, могла бы и написать о том, что собираешься приехать. Кто за тебя будет следовать правилам хорошего тона?
– Так ведь я… – пролепетала Серена. – Я писала. Три письма отправила! И телеграмму.
Хелена хмыкнула. Смерила внимательным взглядом, прежде чем усесться напротив, и только тогда, пораженная явно очевидной разгадкой, закатила глаза.
– Вот ведь проклятая корреспонденция! – скорбно протянула она. – Дитхард все как и всегда сгребал к себе, а мне и мысли в голову не пришло, что у него там может быть что-то кроме дурацких новостных сводок! Ну что за дурочка, а… Давай, детка, плесни мне тоже немного. Надо же хоть чем-то залить эту невыносимую печаль.
Серена бессловно потянулась к кофейнику.
За первой кружкой быстро последовала вторая, за второй – третья. Серена не пыталась их даже считать, как и не следила за тем, что подкладывала в ее тарелку Хелена. Она не понимала и то, как вообще умудрялась что-то есть между словами. Университетские дни ровной чередой воскресали перед глазами, настолько явные, что было страшно упустить любую деталь. Ведь, кто знает, а удастся ли потом вспомнить ее при последующем разговоре? Если, конечно же, такая возможность и представится…
Хелена постоянно встревала в ее монолог, но эти редкие перебивающие реплики совершенно не раздражали. Следуя им, Серена вновь и вновь ощущала себя подцепленной на острый крючок рыбой, до этого просто беспомощно барахтающейся в мутной толще воды, а теперь – наконец-то рассмотревшей в ней проблеск солнца с поверхности. Систематизировать мысли было сложно, выдавать их четко и последовательно, по-риторски красиво – практически невозможно.
– Да уж, детка, – смеясь, бросила Хелена, легко подцепив вилкой замершую на краю тарелки горошину, – говорить тебя в этой престижной «Академке» так и не научили. И за что только люди деньги платят?
Серена насупилась. Ей бы о многом хотелось сказать – как минимум намекнуть, что за ее обучение не было затрачено и мятой двадцатки, какую родители обычно дают своим чадам на школьные завтраки. А ведь ее никогда не хватало даже на самые банальные прихоти, вроде блестящих цветных наклеек из ближайшего книжного магазина…
Обида медленно закипала внутри, с каждой секундой все стремительнее, будто вода в чайнике. Но к тому моменту, когда на ее поверхности появились первые пузыри, а Серена уже решилась высказать свое недовольство, из прихожей раздался голос:
– Образованные люди должны уметь думать, а не говорить. Второе в жизни не так уж и часто требуется, и какая жалость, моя дорогая, что ты этого не знала.
Громко щелкнул зонт. Серена рефлекторно дернулась на этот звук, обернулась и вскочила на ноги.
– Кто бы говорил, – проворчала за ее спиной Хелена. И уже громче добавила: – На твоем месте, дражайший мой, я бы не подслушивала дамские разговоры. Ты ведь не хочешь подпортить репутацию?
Она не стала уточнять, чью именно, да и Серена не вслушивалась больше в ее бормотание. А только машинально расправила плечи под пристальным изучающим взглядом.
Дядюшка стоял в дверях и совершенно, даже несмотря на недовольное покашливание Хелены, не торопился вернуться обратно в прихожую, чтобы там избавиться от верхней одежды.
– С возвращением, дитя, – бесцветно и хрипло произнес он. Излишне грубо, как могло бы показаться со стороны.
Даже Серене показалось так на секунду, но только на нее – в глазах дядюшки тлело нечто настолько теплое, что и малейшая тень беспокойства растаяла без следа.
– С возвращением! – машинально откликнулась она и, преодолев несколько разделявших их шагов, замерла рядом.
От все еще влажного пальто тянуло дождевой свежестью, липовой пыльцой и горьковатой ноткой табака. Всем тем, что так успело полюбиться с самого детства – до слез полюбиться. Серена тряхнула головой, старательно глуша расшалившиеся эмоции. Но все равно зажмурилась стоило только тяжелой ладони ласково коснуться ее макушки.
Возвращение домой показалось ей в этот миг сущим наслаждением.
* * *
Еще никогда не спалось настолько сладко – Серена заснула, едва только коснувшись головой подушки. И все же одну странность она смогла осознать лишь только поутру.
Несмотря на все хорошее, что случилось в прошедший день, этой ночью ей впервые за долгие-долгие годы приснилась мама.