[Алисса]

23 May
East 79th Street, Manhattan, New York

Конец мая выдался прохладным и дождливым. На высоком витринном окне с витражными вставками рассыпались бисером прохладные капли. Набухая, они стекали струйками вниз, омывая разноцветные стёкла. Сидя возле окна, мы грели ладони о тёплые бока крупных кружек, вдыхая согревающий аромат свежесваренного капучино.
Здесь, в небольшом кафе на углу 79-й улицы и Мэдисон авеню, варили отменный кофе. В воздухе витали ароматы жареных орехов, фирменного сливочного печенья и горячих булочек с корицей. Я любила это место за удобное расположение вблизи Центрального парка и за малое количество народу. Пока все устремлялись в просторный Старбакс, расположенный на 78-й улице, здесь всегда можно было найти свободный столик и насладиться уютным уединением.

- И что ты ему ответила? – Клер с сочувствием посмотрела на меня.
- Отказала, - пожала я плечами, - Не знаю, я не могу переступить через себя. И это ведь не первый случай, Арчи временами просит пойти куда-то втроём, предлагает совместные планы на выходные. Но всё это мне кажется обманом.
- Он обидел тебя, это нормально, - Клер задумчиво посмотрела внутрь чашки, - Знаешь, тебе, возможно, кажется, что я хочу, чтобы вы с ним вновь сошлись, но это не так. Не совсем так. Мне кажется, если бы вы начинали с чистого листа, то у вас бы получилось. И я почти могу себе представить эту картину. Но ты никогда не сможешь ему доверять, а он всегда будет чувствовать себя виноватым. И это для вас слишком серьёзная преграда.
- Скорее, он будет всегда знать, что я считаю его виноватым, - поправила я.

- Да... – потянула она в ответ, - Пожалуй, так.
- И самое главное, я не хочу быть с ним? - добавила я.
- Я вижу это. Но ведь раньше ты говорила иначе.
- Да. Наверное, во мне говорила обида. И уязвлённые женские чувства. Где-то в глубине души хотелось, чтобы он вдруг вернулся и вновь искал со мной встреч, вновь добивался. Но это так глупо...
- Это наши вечные мечты, быть самыми желанными и единственными, - грустно улыбнулась Клер, - Знаешь, наверное, это было основной причиной, надломившей меня тогда, - мои руки крепче обхватили чашку.
- Из-за Стефана? Но ведь... У вас же всё было хорошо, или нет?
- У нас всё было отлично. Но ты же знаешь, можно почувствовать, когда человек тебя действительно любит, а когда просто хочет быть с тобой лишь в эту самую минуту. Стефан никогда не говорит о планах на будущее. А я делаю вид, то мне хватает сиюминутного счастья с ним, - подруга замолчала, ожидая пока официант унесёт пустые десертные тарелки. Она не казалась расстроенной или переполненной болью. Только лёгкая грусть проскользнула в глазах и какое-то смирение со своей участью.
- Но ты ведь не любила его. Помнишь, как мы спорили о том, можно ли быть с человеком лишь ради денег и славы?
- Тогда не любила, - вздохнула она, - А потом как-то незаметно всё поменялось, - Клер опёрлась щекой о ладонь и опустила взгляд. На деревянной столешнице рассыпались крошки от печенья, и она принялась их гонять пальцами по глянцевой поверхности, - Я ведь тоже человек. Я, как и все, хочу замуж, хочу детей. Мне уже двадцать восемь, Виол. А у него в планах только гастроли и раскрутка бренда «Клер Уайтберри». Я отращиваю волосы и постепенно свожу татуировки, потому что «это перебор» и мне нужно что-то более «лёгкое и женственное». Хочет повесить на меня ловушки для снов и летящие пёрышки. А ещё! – она вдруг вспомнила о чём-то и закашлялась от волнения, - А ещё он мне вчера принёс чужие песни, чтобы я их исполнила для нового альбома!

Я искренне возмутилась. Что он делает? Она едва пришла в себя после реабилитации, а он отбирает у неё то единственное, что приносит ей радость. Клер всегда писала стихи. Это было её отдушиной, её личной вселенной. Её песни становились отражением внутреннего мира, и только она всегда знала, как именно надо их спеть, чтобы слушатель уловил тонкие нити чувств и мыслей.
- Попробуй сказать ему, что это не то, чего ты хотела. Он же должен понять, - ответила я. Мне вдруг вспомнилось, каким был Стефан в больнице. Его лицо, обычно не выражающее ничего, в тот момент выдавало целую гамму чувств, говоря о многом.
- Ага, а ещё сказать, что я хочу замуж, - скептически усмехнулась Клер, - Не знаю, Виол, всё сложно. Он часто бывает так холоден, что я уже ни в чём не уверена.
- Но он любит тебя, это видно, - возразила я.
- Он любит быть со мной, - покачала головой Клер, - Но не знаю, насколько это глубоко. Ему всегда нравилась какая-то сумасшедшинка во мне, возможно, даже больше, чем я сама.
Подруга вдруг притихла и её печальный взгляд устремился за окно. Дождь постепенно заканчивался, но прохожие не торопились складывать зонтики. Увлечённые созерцанием картины под ногами, они аккуратно ступали по тротуару, стараясь не наступить в лужи.
- Когда я впервые была под кайфом, он разве что с ума не сходил. У меня до сих пор мурашки по спине от этих воспоминаний, - хриплым голосом произнесла Клер, - Он схватил меня на руки, носил так по квартире и без перерыва шептал, как любит меня. Потом вызвал такси и повёз на залив смотреть на луну и звёзды. Виола, он тогда был не совсем трезв, мы вернулись с Арт-Арены, но всё равно он казался непохожим на самого себя.
- Но возможно, тебе это лишь почудилось, твой разум ведь тоже был затуманен? – недоверчиво спросила я.
- Может быть, - тихо произнесла Клер, - Но мне потом представилось много случаев убедиться, что я ему нравлюсь такой... Истеричной, неадекватной, шумной и немного странной. Словно пьяной от всей этой жизни.

Она замолчала. Опустив взгляд, стала водить пальцем по кромке чашки. А я откинулась назад, придавленная словами Клер. Выходит, Стефан, сам того не зная, поощрял её шаги по скользкой дорожке. Манил и призывал, обещая больше чувств, больше любви.
- Клер, - осторожно начала я, - Ты не могла этого видеть, но в больнице он был на человека не похож. Едва ты очнулась, он кинулся к тебе, будто от этого прыжка зависела жизнь. Нет, - покачала головой я, - Так переживать может только тот, кто любит. Так что не накручивай себя, просто он такой человек.
- Посмотрим, - грустно улыбнулась подруга, - У меня будет целый гастрольный тур, чтобы разобраться в себе. И в нём. Ладно, пойдём, дождь уже кончился, - произнесла она, вставая из-за столика и давая знак официанту, чтобы он рассчитал нас.
Я подумала вдруг, что Клер сейчас стала такой как прежде. Именно эту девушку, разумную и сильную, немного печальную, напряжённо всматривающуюся в суть вещей, я когда-то знала в школе. Такой она была в момент нашей встречи Нью-Йорке. Выходит, что наши дорожки стали расходиться именно из-за наркотиков? Когда она стала терять рассудительность, кидаться в омут страстей, мы всё больше отдалялись друг от друга.

Теперь же я с каким-то трепетом и волнением улавливала в ней знакомые черты, радовалась тому, что она отлично выглядит и хорошо себя чувствует. Она собиралась в поездку по западному побережью, планировала целый ряд выступлений, в том числе на ежегодном музыкальном фестивале в Лос-Анджелесе. Постепенно время стирало тревожные воспоминания о событиях февраля, и призывало смотреть в будущее с надеждой.
Тем временем, моё собственное будущее разваливалось на кусочки. Я не заглядывала туда, не строила больше планов, не желая вновь испытывать боль. Однако боль была повсюду, острыми лезвиями она разрезала мою сущность, окуная меня в тёмные омуты сожаления о несбывшихся надеждах.
Нет. Я не хочу об этом говорить. Я запрячу тёмную тоску глубоко внутри. Звякнут ключи, запирая тяжёлый засов, простучат каблуки по холодным каменным плитам моей потаённой тюрьмы. И никто не узнает, что за боль бьётся о железные прутья холодной камеры. Я буду трудиться, выходить на сцену и дарить людям радость. А этот эпизод жизни отпечатается в памяти короткой сухой фразой, больше смахивающей на некролог: «Три месяца назад Луис Кросс ушёл от меня к Кейше».

Three months ago, 20 February
West 82nd Street, Manhattan, New York

- Виолетта, как ты смотришь на то, чтобы вместе съездить в Сансет Вэлли в апреле? – Арчи поднялся с дивана, выключил телевизор и встал в проходе, облокотившись о колонну, разделяющую обеденную зону от гостиной. Луис спускался со второго этажа, где только что положил в кроватку уснувшего Лори. Он уже думал, что Арчи должен был уйти, но услышав последние слова, невольно замер на лестничном пролёте.

Он не ослышался? Арчи предлагает ей совместную поездку? Но почему Виолетта молчит?
- Я понимаю, что моё предложение неуместно, - зачастил отец Лорентина, - Не смотри на меня так, не торопись с выводами. На самом деле я это говорю без всякой задней мысли. Просто мать хочет увидеть внука. Весь мозг мне уже вынесла.
Виолетта усмехнулась. Луис выпрямил спину и хотел уже, было, спуститься вниз, но тут она заговорила:
- Знаешь, я вот до сих пор не понимаю, чего ты боялся тогда? Даже сейчас в своём плотном графике ты умудряешься найти время на поездку в Сансет. И не просто так, а с ребёнком, всем вместе. Мог бы вполне попросить меня съездить саму, но нет, готов сопровождать. Не так-то это сложно оказалось, да?
- Я делаю это ради матери, - резко ответил он. По голосу было слышно, что Виола его чем-то задела, - И потом, - произнёс он чуть погодя, - Почему ты думаешь, что я не могу раскаиваться?
Луис мысленно усмехнулся. Он был готов поспорить, что в этот момент Виолетта скептически изогнула бровь.

- Да, согласен, «раскаиваться» - слишком громкое слово, - продолжил тем временем Арчи, - Но я смотрю сейчас на Лори и думаю... Хорошо, что ты меня не послушала тогда.
- Арчи, - устало вздохнула в ответ Виола, - Убирайся вон из моего дома. Не могу больше это слушать. Лори уснул, ты можешь идти.
- Летта, я не хочу, чтобы ты видела во мне врага, - он тяжело вздохнул и прошёлся по комнате. Луис неслышно отошёл на пару шагов назад, опасаясь быть замеченным, - Мы плохо расстались, но ведь мы не чужие друг другу люди. Я сейчас, встретив тебя вновь, понял, как сильно мне тебя не хватало всё это время.

- До свидания, Арчи, - металлическим голосом произнесла Виолетта, - с Лори ты можешь увидеться в следующую субботу.
Арчи, не проронив ни слова, прошёл к входной двери, припечатывая каждый шаг к полу. У самого выхода он обернулся и бросил напоследок:
- Но ты всё равно подумай насчёт Сансета. Может, заодно и своих родителей навестишь.
«Её родители живут во Франции», - раздражённо подумал Луис, вздохнув с облегчением, когда входная дверь наконец-то закрылась. Он втайне злорадствовал от того, что Арчи было так мало известно о жизни Виолы. Он был дальше от неё, ничего не знал, он был чужим в отличие от него, Луиса.

Сейчас он злился на Арчи. «Какого чёрта здесь вообще происходит?» - думал Кросс, поднимаясь по лестнице обратно. Ему не хотелось появляться в гостиной, не сейчас. Нужно было немного побыть одному, - «Едва я за дверь, так он предлагает Виоле прокатиться в Сансет?»
В груди кипело справедливое негодование, а на языке вертелись невысказанные нецензурные слова. Оказавшись напротив двери в спальню, он постоял немного в задумчивости, а затем аккуратно повернул ручку, стараясь сделать это неслышно. Последнее время Луис всё больше времени проводил рядом со спящим Лорентином. Просыпаясь по ночам, преследуемый бессонницей, он незаметно перекладывал на подушку руку Виолетты, обнимающую его, вылезал из-под мягкого тлена одеяла и садился в кресло в другом конце комнаты. Смотрел в темноте на спящего ребёнка и его мать, будто это могло бы помочь найти ответы на его вопросы.

Сейчас в спальне было темно. Малыш Лори только уснул, и теперь тихонько сопел в своей кроватке. Луис сел в кресло рядом, откинулся на кожаную спинку и напряжённо всмотрелся в краешек белого одеяла в детской кроватке, которое ярким пятнышком вторгалось в темноту комнаты. Злость и раздражение из-за слов Арчи были вытеснены другими чувствами. В сознание молодого мужчины закралась болезненная мысль о том, что, вероятно, у него самого ничуть не больше прав на счастье быть вместе с Виолеттой.

«Поздравляю, братец, доигрался. Твоя рыжая крошка беременна», - насмехалась над ним Анжелика печатными буквами смс-сообщения. Эти два коротеньких предложения переворачивали всё, жирными мазками закрашивали планы на будущее. Луис не мог понять, что же ему делать, какой путь выбирать для себя и родных людей, за счастье которых он отвечает.
«Тебе нужна женщина, которая будет чуть выше, чуть лучше тебя», - звенели в его голове слова, сказанные однажды сестрой, - «Чтобы было за кем стремиться, что узнавать и открывать».
Виолетта была именно такой, теперь он это видел как никогда явно. В ней было столько силы, она закручивалась свистящим вихрем, клубилась и устремлялась куда-то далеко вперёд. Что бы она ни делала – танцевала ли на сцене или кормила завтраком ребёнка – она казалась не просто женщиной, а путеводной звездой, сияющей и прекрасной.

Луис страстно хотел дотянуться до этой звезды, однако казалось, что сама судьба разводит их. Насмехаясь над ним, она ставит его в ту же ситуацию, в которой когда-то оказался Арчи. Звонко смеясь и буравя его взглядом, она будто спрашивает: «А что сделаешь ты? Бросишь своего ребенка ради мечты? Сможешь ли после этого смотреть в глаза любимой женщине?»
«Ты любишь Виолетту», - подсказывало сердце, - «Следуй за ней! Выбирай её! Борись за своё счастье!»
«Не как же Кей?» - тоненькими иголками кольнула совесть, - «Она ведь совсем одна, она не справится. И как же твой ребёнок? Ты бросишь его, как это сделал Арчи? Ты отвернёшься от этой крохотной хрупкой семьи так же, как и твой отец отвернулся от своей?»
Когда Дэниэл ушел от Титании, Луис так его осуждал... А сам оказался не лучше. Сам сбежал от своей невесты, слишком быстро найдя ей замену.
Замену. Это слово больно резануло внутри, ещё шире раскрывая кровоточащие раны. Нет, Виолетта не была заменой. Она была единственной. Неповторимым лучом света, который сияет где-то вдали, и, в то же время, всегда находится глубоко в сердце.
Что она скажет, если он выберет её? Простит ли эти слабость и малодушие? Будет ли любить по-прежнему, зная, что он бросил Кей с ребёнком на руках? Нет, она слишком честная, жарким пламенем горит внутри неё чувство справедливости. В конечном счёте Виола возненавидит Луиса так же, как и Арчи.
Арчи. Сегодня он предложил ей совместную поездку в Сансет.

От этих слов Луис невольно сжимал кулаки, чувствовал, как напрягается каждый нерв, каждая мышца на спине. Ему хотелось ворваться в гостиную и высказать этому недоумку всё, что он о нём думает. Хотелось врезать по его сияющей физиономии. «Да как он смеет?!» - клокотало внутри возмущение. Но если быть честным, куда большую боль доставляла сейчас другая мысль, тонкой плетью иссекающая израненную душу: «А не лишний ли я?» Что если Арчи действительно готов вернуться? Что если Виола всё ещё любит его?
Казалось, что неспроста известие о беременности Кей прилетело именно сейчас. Будто невидимая рука отводила Луиса в сторону, предлагая ему пройти собственный путь и давая ещё один шанс людям, некогда любившим друг друга.

28 February
West 82nd Street, Manhattan, New York

Я чувствовала, что что-то происходит. Луис был сам не свой, и с каждым днём это становилось всё заметнее. Он нашёл работу, прошёл многоэтапный конкурс, больше месяца пробивался к этому месту, а как получил заветное приглашение – отказался.
- Что с тобой? - с тревогой спрашивала я, - Ты же так хотел там работать. Они в чём-то обманули твои ожидания?

- Да не в этом дело, компания отличная, - потёр затылок Луис, как это делал в минуты замешательства, - Просто у них очень плотный график и строгое к нему отношение. Отпуск надо брать, согласовав его чуть ли не за год, крайне трудно отпроситься даже на день-два.
Я вздохнула. Наверное, он хочет помогать мне. Вдруг нужно будет посидеть с Лори, пока у меня будут экзамены.
- Виолетта, - произнёс он внезапно охрипшим голосом, - Ты не задумывалась в последнее время, что не окажись сейчас рядом меня, ты бы, возможно, могла бы вернуться к Арчи?
Я опешила. И к своему стыду почувствовала, как к щекам приливает кровь. Я ведь и правда думала об этом. Не так, как это понял бы Луис, но где-то на задворках сознания все мы задумываемся о таких маленьких «если бы».
В первый раз эта мысль проскользнула в тот день, когда Арчи предложил вместе съездить в Сансет Вэлли. Это было столь неожиданно и так походило на стремление восстановить отношения, что я слишком живо представила наше возможное будущее. Сама испугалась этой картинки и быстро выставила Арчи за дверь.
Во второй раз Луиса не было дома. Я крутилась на кухне, когда Арчи собрался уходить. Неожиданно он подошёл ко мне сзади, крепко обнял и быстро прошептал: «Прости меня», после чего мгновенно отпрянул.

Я резко развернулась, метая искры из глаз, прикрикнула на него, но Арчи слушать не стал. Увернувшись от брошенного мной полотенца, он с улыбкой победителя быстро скрылся за входной дверью.
Однако в обеих ситуациях я мысленно выбирала Луиса. В нём я была уверена, только с ним видела своё будущее. Вот только это мимолётное объятие Арчи всколыхнула что-то, дремавшее доселе в моей груди. И от тёплой волны, пробивавшейся сквозь искры возмущения, на глазах вдруг выступили слёзы.
Именно поэтому я сейчас невольно покраснела, услышав неожиданный вопрос Луиса.
- Мысли могли проскальзывать, - замялась я, - Но я выбираю только тебя и ничуть не сомневаюсь в этом выборе.

- Я тоже выбираю только тебя, - едва слышно произнёс он в ответ.
- Луис, - рассердилась я, - К чему ты клонишь? Что за разговор у нас такой?
Он поднял на меня глаза, и я отпрянула. Столько боли отражалось в них в ту секунду. Он будто стоял на кромке обрыва и готовился к прыжку. Внизу плескалась горная речка, разбиваясь брызгами о колкие прибрежные камни. Ещё шаг – и всё будет решено. Суждено ли ему жить, или же тёмная пучина поглотит его навсегда.
- Я просто подумал, - с сомнением в голосе начал он, - Что возможно мне не стоит стоять у вас на пути. Лори нужен отец. А ты, вероятно, всё ещё любишь Арчи. Что если я вам мешаю?
- Нет, - горячо запротестовала я, - Даже не думай!
- Я говорю о том, что вижу, - тяжело вздохнул он, - Арчи, как мне кажется, хочет вернуть тебя. Всё-таки время прошло, он повзрослел, и, возможно, сменились приоритеты.
- Ты его защищаешь? – начала заводиться я.

- Нет, я пытаюсь судить непредвзято.
- Или ты ищешь повод, чтоб уйти? – подскочила я с места, испугавшись собственных слов, - Потрясающе! Просто потрясающе! Поэтому ты отказался от работы? Не планируешь оставаться в Нью-Йорке?
- Это не так, - произнёс он, - Не совсем так.
- Что? Не совсем? Это как, интересно? – повысила голос я, теряя остатки самообладания, - «Арчи повзрослел... Он изменился... Ты задумайся...» – передразнивала я Луиса, - Чудесно! Знаешь что? Вы оба хороши! И я тоже молодец, раз каждому из вас верю.

- Виолетта, - Луис вдруг вскочил с места и решительно пересёк комнату, - Может быть, выслушаешь хоть что-то, прежде чем делать выводы?
Я притихла и вдруг залюбовалась им. Даже сейчас в минуту надрыва и возмущения я не могла не заметить, что в гневе он был чудо как хорош. Я подумала на миг, что раз он так осадил меня сейчас, значит, ничего и не случилось? Возможно, я зря на него разозлилась? Но следующие его слова вновь припечатали меня к полу.

- Вио, я не знаю, что делать. Я хотел бы не перекладывать это на твои плечи, я мог бы тебя обмануть, просто уйти, соврав, что не люблю тебя. Возможно, тебе было бы легче. В твоём мире стало бы на одного эгоистичного парня больше, ты бы поставила меня в один ряд с Арчи, и, спустя какое-то время, забыла бы меня. Я бы хотел натянуть на лицо эту маску, сыграть роль очередного подонка и под град твоих упрёков молча уйти со сцены. Вот только я слишком сильно тебя люблю.

Я притихла. Луис взял моё лицо в свои руки и легко притянул к себе.
- Но я не могу тебя обманывать, мне придется сказать правду.
- Говори же, - я почувствовала, как леденеют кончики пальцев. Он разжал руки, отпуская меня от себя. Сделал пару шагов назад и посмотрел куда-то в стену, - Кейша беременна, - тяжело выдохнул он, освобождая невидимую плотину внутри себя. Я почувствовала, как меня затягивает в огромную воронку, будто я вот-вот утону в той раскалённой лаве, что ещё мгновение назад испепеляла душу любимого мужчины.

В тот миг, оказавшись лицом к лицу с судьбой, которая невидимой рукой переписывала страницы наших жизней, я вдруг очень остро почувствовала безграничную любовь к Луису. Не знаю, была ли это любовь женщины к мужчине, сестры к брату или родной души к близкому другу. Это было нечто большее. Самую сильную любовь чувствуешь к мужчине, который уходит.
Он говорит: «Прощай», а твоя душа рассыпается пеплом от иссушающего пожара.
Он закрывает за собой дверь, и ядовитая боль обрушивается на тебя всепоглощающим потоком.
Он уходит навсегда, но любит тебя, а ты продолжаешь любить его. Это самое горькое из всех видов расставаний, когда любовь живёт, но вы не можете быть вместе.

Я не смогу его просить остаться, а он не может остаться сам. Мы оба как идиоты остаёмся верны своим принципам, поступаем по совести, жертвуя собственным счастьем. Мы стоим напротив друг друга и ведём молчаливый диалог. Глаза в глаза. Отражение мыслей плещется в этом столкновении взглядов, зелёное тонет в голубом, свет вокруг меркнет, оставляя видимым лишь водоворот мыслей и отчаяния, поглотивший нас.
Вы можете не понимать меня, не одобрять этого, возможно, глупого и бессмысленного шага. Можете назвать нас жертвами предрассудков, собственного упрямства и нелепых принципов. Но мы оба не можем иначе. Для нас обоих эти слова звучат как команда «к барьеру», отбрасывающая нас за невидимую черту. Мы не дуэлянты, не соперники, но мы уничтожаем друг друга. Выстреливаем одновременно, не целясь, но попадаем точно в сердце.

- Как не вовремя мы с тобой встретились, - шепчу я, не особо понимая, что решилась нарушить молчание. Лицо Луиса искажается, будто я вынесла смертный приговор и себе, и ему.
- Мы украли это время, - шепчет он в ответ, - Кейша уже на пятом месяце. Сначала она не замечала, а потом боялась признаться. Она и сейчас не знает, что я в курсе, - он вдруг замолкает и виновато опускает взгляд, - Прости. Не буду ничего говорить.
Он обнимает меня и едва слышно, будто эти слова не должны прозвучать вслух, произносит: «Я люблю тебя».
В песочных часах соскальзывают вниз последние пылинки украденного времени.

И всё. Дальше пустота. Дальше болезненный март и застывший в безмолвии апрель. Подготовка к экзаменационному спектаклю и тёмная тоска внутри меня. Бессонницы по ночам. Репетиции. С каким-то остервенением я каждый день иду на занятия. Рву все жилы, словно с каждой каплей пота может выйти боль.
С удвоенным рвением я обрушиваю опеку на сына. Ему уже пять, нужно готовиться к школе, развивать его способности и таланты. Но Лори вдруг становится сильно избирательным и из предлагаемых мной занятий с радостью выбирает только коньки и рисование. А ещё читает. Чтение увлекает его, и я пытаюсь хитростью подкладывать ему развивающие книжки вроде «Занимательной математики». Вот только Лори всё чаще капризничает и отказывается продолжать наши уроки, которые раньше ему нравились. Теперь куда охотнее он готов проводить время с Арчи. Конечно, гораздо приятнее играть в весёлые игры с папой, чем заниматься со строгой мамой.

Я выговариваю Арчи, чтобы он не баловал сына. Он внимательно слушает меня, всегда делает виноватое лицо, но после всё равно приходит к нам с новой игрушкой и полными карманами конфет. Мои слова о том, что ребёнку нужно беречь зубки, его не трогают. Его вообще не трогают никакие мои слова. Он ведёт себя так, будто уверен в чём-то, чего я не могу понять. Арчи смотрит на меня снисходительно, слегка качая головой, словно выжидает время, когда я, наконец, перестану ёршиться, успокоюсь и вновь разгляжу в нём друга. Вот только этого не будет.

- Виола, ну это ведь хорошо, что он появился, - сказала мне мама во время очередного звонка.
Я в ответ лишь вздохнула, трудно было оценивать произошедшее словами «хорошо» или «плохо». Две недели он не появлялся у нас, а вчера приехал в девять вечера. Я уже собиралась укладывать Лори спать, как вдруг раздался звонок в дверь. Сын обрадовался, вырвался их моих рук и стал аккуратно спускаться по ступенькам. Я ужасно боюсь этой лестницы, не позволяю Лори самому по ней ходить, и он прекрасно знает, что без меня спускаться нельзя. Но тут эмоции пересилили, и с криком: «Мама, пойдём, ну пойдём по лестнице!», он побежал по ней первым. Я еле успела догнать ребенка, чтобы подстраховать.

- Не знаю, мам, я могу только злиться на него. И слово «хорошо» тут как-то неуместно. Вчера он приехал всего на десять минут! Почти ночью! Потоптался на пороге, привёз мягкую игрушку, какую-то странную клетчатую собаку. Десять минут после двухнедельного отсутствия! Я потом Лори еле спать уложила, он был так взбудоражен, - в ожидании маминого ответа я думаю о том, что когда мы с Луисом были вместе, Арчи приходил чаще.
- Но милая, он же не знает ничего о детях, он не растил Лорентина, не жил с ним. У него появилась минутка, вот он и приехал. Ты не подумай, я не защищаю его, просто, - мама замолчала на мгновение, подбирая слова, - Просто я знаю тебя, ты всегда ищешь справедливости и судишь людей по их поступкам. К Арчи после всего, что было, ты относишься очень предвзято. А ведь он может хотеть вернуться, не просто же так он приезжает к тебе. Что если он ищет повода снова быть с тобой, с Лори, только не знает, как подступиться к тебе.
- Ах, мама, - я почувствовала, как по щекам побежали горячие солёные дорожки, - Я не хочу, не хочу, чтобы он возвращался. Я хочу, чтобы вернулся Луис.

Я зажмурилась, чтобы слёзы исчезли, и перед глазами сама собой нарисовалась навязчивая картинка, которая преследует меня последнее время. Кейша в свадебном платье и Луис, держащий её под локоть. Я их вижу постоянно. Во время экзерсиса у балетного станка, на страницах учебника по истории, ночью во сне. У них будет свадьба, та, к которой они давно шли, пока не вмешалась я. Кто знает, не ответь я тогда на его поцелуй в аэропорту, может быть, и не было бы ничего между нами. Мы бы мило пообщались, Луис съездил на свою конференцию, а потом вернулся в Бриджпорт и помирился бы с Кей. Не было бы ложных надежд. Не пришлось бы снова ощущать едкий вкус потери.
- Виола, хочешь, я приеду? – озабоченно спрашивает мама. Зажмурившись, я киваю в ответ.
- Очень хочу.

11 June
West 82nd Street, Manhattan, New York

- Боже мой, кто это? – не сдержалась от восклицания я, увидев маму на своём пороге два дня спустя, - Ты изменилась! - мамины волосы оказались непривычно короткими и светлыми, но новая стрижка ей, определённо, была к лицу и добавляла парижского шарма.

- Surprise, - произнесла она по-французски, закатывая небольшой дорожный чемодан внутрь, - Знаю, я говорила, что приеду в конце недели, но потом нашла очень хороший билет, а Рафаэль сказал, чтоб я выметалась поскорее. А это, - она провела рукой по волосам, - Захотелось чего-то новенького, да и седина начала появляться, а на светлых оттенках она менее заметна.
- Кажется, у меня скоро тоже седые волосы полезут, - я посмотрела в зеркало, - От нервов.
- Бабушка, привет! – Лори, едва услышав звонок в дверь, оторвался от игрушек и стоял позади меня, с любопытством и надеждой поглядывая вперёд. По моему сердцу опять скреблись когтистые создания. Ну почему не Арчи, а мне приходится каждый раз видеть ребёнка по эту сторону двери? Наблюдать его ожидание, нетерпеливое волнение и после разочарование от того, что пришёл не папа.
- Привет, мой родной! – мама подхватила Лорентина на руки, игнорируя мои замечания о том, что он, вообще-то, уже достаточно тяжёлый мальчик.
- Бабушка, представляешь, к нам теперь папа приходит! Ему надо много работать и ездить на гастроли, он на гитаре играет и поёт! Но когда работы нет, то приходит к нам! Бабушка, он мне железную дорогу подарил, представляешь, с поездами! Пошли, я тебе всё покажу.

- Ах, как я рада за тебя, - мама обняла моего сына и подняла на меня сочувственный взгляд, - Давай я сначала чемодан поставлю и чаю попью, а потом мы с тобой всё-всё посмотрим.
- Хорошо, - серьёзно кивнул Лори, - У нас пирожные есть, если хочешь. Разноцветные.
- Спасибо, милый, я как раз мечтала о разноцветных пирожных. Твоя тётя Солей недавно научилась готовить кексы, но они у неё получаются только ванильные и шоколадные, никакого разнообразия цвета.
- Кстати, мам, - вспомнила я, - Ты ведь говорила, что в пятницу будет открытый урок в кулинарном клубе у Солей? Она не обидится, что ты его пропустишь?
- Нет, она сказала, что согласна, при условии, что папа съест и мою порцию, - улыбнулась мама, - И потом, у меня вообще-то две дочери.

Как хорошо, что она приехала. Через два часа я убежала на практику, но вечером я вернулась, и мы смогли вдоволь наговориться. Лорентин как-то успокоился, сидел с новой книжкой возле нас и время от времени делился впечатлениями. Мы пили чай с обещанными разноцветными пирожными, мама расспрашивала меня о нашей жизни в Нью-Йорке. Когда я заговорила о Луисе, Лорентин вдруг оторвал взгляд от книжки и спросил:
- Мам, а Луис когда вернётся?

Его синие глаза смотрели на меня в ожидании ответа. Что мне ему сказать? Как объяснить, что его мама не умеет строить прочные отношения и удерживать мужчин?
- Лори, милый, Луис у вас был в гостях, а теперь его отпуск закончился, и нужно снова возвращаться домой. В Бриджпорте у него живёт мама и вся остальная семья. Ему нужно быть рядом с ними и помогать.
- Понятно, - Лори перелистнул страницу и принялся разглядывать открывшуюся ему картинку. На ней был нарисован воздушный шар, парящий среди облаков. Сын коснулся пальчиком плетёной корзинки и повернулся к нам, - Когда я вырасту, то куплю себе самолёт, и смогу когда захочу прилетать к Луису. И к папе. И к Солей. И вообще, куда захочу! – потом посмотрел на меня и уточнил, - Ты, мамочка не волнуйся, я к тебе тоже буду приезжать.
- Хорошо, Лори, договорились, - я подняла взволнованный взгляд к маме.

- Ничего, - шепнула она, - Всё образуется. Ты тоже в шесть лет скучала по Жюли и просилась к ней. Плакала, между прочим, кричала на весь дом, даже твоя бабушка Селеста не могла тебя утихомирить. А у неё-то опыта воспитания детей было больше, чем у всех нас.
- Ой, мама, надеюсь. Честно говоря, сейчас тоже хочется плакать и кричать на весь дом.
Я выдавила из себя улыбку. Хотелось поговорить о Луисе, но слова застревали в горле. И потом, что я хотела спросить у мамы? Правильно ли я поступила? Стоило ли пробовать удержать его рядом с собой? Разлучить с будущим ребёнком? Что мне может сказать мама, чего я не знаю сама? Впрочем, она, похоже, действительно знает, что и когда нужно говорить.
- Ну расскажи, как тебе театр? – спрашивает меня она, умело переводя разговор в другое русло. И я будто вместе с ней делаю шаг вперёд, осторожно переступая через обломки прошлой жизни и заглядывая в своё будущее.
- О, там очень интересно, - с облегчением говорю я и начинаю рассказывать, всё больше погружая и себя, и маму в тот мир, который только начинаю для себя открывать.

В начале февраля я успешно прошла отбор и получила место среди молодых практиканток, которые небольшой стайкой порхали в фойе театра Иллюзио, счастливые тем, что увидели свою фамилию в списке. Все они были полны позитива и самых светлых надежд. Среди этих юных белых лебедей я единственная была хмурой чёрной птичкой, вечно мрачной и неразговорчивой. Радость от моего успешного вступления пусть и не в труппу, но в ряды приходящих артистов, потонула в тревожных событиях февраля. Витторио отметил моё выступление на отборе скупым: «Кстати, должен поздравить с прохождением конкурса в Иллюзио», - пока мы сидели в холле больницы в Бруклине. Я сдержанно кивнула и произнесла в ответ: «Спасибо». Не было сил делиться впечатлениями и расспрашивать о творческих планах. Это было неуместным, и разговор исчерпал себя.
Ощутить всю прелесть происходящих со мной событий я смогла только теперь, переступив, наконец, порог театра Иллюзио с тяжёлой сумкой наперевес и восторженно распахнутыми глазами.
В первый день практики нас встречала заведующая балетной труппой, Карлотта Барберини. Пока она произносила приветственную речь, по нашим, пока ещё не стройным рядам, пронёсся лёгкий шёпот.

- Она такая молодая, - удивилась темноволосая девушка справа от меня, - Поразительно, как можно заведовать балетной труппой в таком возрасте.
- Говорят, она мечтает поставить собственный балет как хореограф.
- А ещё говорят, что у неё роман с директором театра.
- Да ну, - фыркнула другая девушка, поправляя выбившийся из причёски светло-ореховый локон, - Все мы знаем, сколько слухов витает в театральных кругах, и слишком часто они оказываются ложью.
- Ну, то, что у Карлотты была серьёзная травма, тоже говорят, а это – чистая правда, - обиженно зашептала брюнетка.

- Да, разрыв ахилла, - поёжилась девушка с ореховыми волосами, - На сцену она так и не смогла вернуться. Значит, злая на весь мир. Будет нас муштровать как Реджина Пирсон.
- Ты у Реджины училась? – спросила я, вклиниваясь в разговор.
- Да, - кивнула в ответ девушка, - Пренеприятная дама, но опытнейший педагог.
- Согласна, - вздохнула я, - Меня она особенно «любит».
- О, значит, она считает тебя талантливой, поверь мне. У Пирсон тоже была жесточайшая травма. Она ненавидит всех одарённых девочек за то, что у них есть шанс, который потеряла она. Завидует. Но, в то же время, именно с этими девочками она больше всего работает. И во всём помогает. Мазохистка, - девушка в недоумении закатила глаза, а после улыбнулась и протянула мне руку, - Кстати, я – Йоханна.
- Виолетта, - я потянулась с ответным рукопожатием, немного удивлённая такой манере знакомства.
- Да, знаю, это странно. Но в нашей семье при знакомстве всегда жмут руку, никак не могу избавиться от этой привычки.

«...То, что вы прошли отбор, ещё не является достижением. Это только первый шаг, за которым последуют годы изнурительного труда», - декламировала тем временем мисс Барберини, - «В нашем театре есть за что побороться. У нас очень интересные постановки, есть вакантные места в труппе, как американской, так и итальянской. Так что всем советую постараться проявить себя на практике. Возможно, мы кого-то из вас захотим пригласить в основной состав по окончании вашей учёбы».
- Пожалуй, я бы поборолась за место в итальянской труппе, - прошептала Йоханна, когда мы встали к балетному станку.
- А я из Нью-Йорка ни ногой, - моментально подключилась к беседе брюнетка, которая, как оказалось, любит посплетничать. Я невольно напрягла спину. Мы уже начали разминку, концертмейстер пробежалась пальцами по клавишам фортепиано, наполняя просторный зал музыкой, и я поймала себя на мысли, что опасаюсь участвовать в разговоре во время занятия. Пирсон бы меня уже из класса выставила за такое. Но Карлотта прогуливалась в другом конце зала, не обращая внимания на шёпот, который шелестел повсюду. Юноши из основной труппы знакомились с вновь прибывшими девушками, солистки смеряли новеньких оценивающим взглядом и обменивались друг с другом впечатлениями. Мне показалось это ужасно невежливым. Но, как потом оказалось, Карлотта закрыла глаза на разговоры лишь в первый день, слегка ослабляя хватку на ознакомительной репетиции.

- Впрочем, - продолжила наша соседка-сплетница, - В итальянском Иллюзио есть шикарные вакантные места. Вы знали, что там сейчас нет примы?
- Это как, интересно? Как может быть театр без примы?
- А вот так, - довольная произведённым эффектом продолжила она, - Знаменитая Нина Черутти порвала контракт и переехала в Лондон. А вторая прима вышла на пенсию. Так что теперь там развернулась борьба за корону, две первые солистки рвут все жилы, но дирекция их не продвигает. На премьерные спектакли они выходят, но в программке всё равно написано «первая солистка». Либо вообще приглашённые звёзды балета танцуют. Так что есть шанс продвинуться по лесенке.
- Меня устраивает, - кивнула в ответ Йоханна, а когда брюнетка раскрыла рот от удивления и пропустила несколько движений ногой, рассмеялась - Да шучу я, куда мне в примы? Я хоть и мечтаю об Иллюзио, но иллюзий не строю.

Йоханна Кронненберг была родом из Германии. После прохождения практики планировала возвращаться в Европу. И потому вакантные места в итальянском Иллюзио ей были очень даже интересны. Девушке оставался один год в Джульярд скул, но она задумывалась о переходе на дистанционное обучение.
- Разве так можно? – осторожно прошептала я, заинтересованная неизвестной мне возможностью.
- У нас даже на официальном сайте про дистанционку написано, - фыркнула в ответ Йоханна, - Я ещё подробно не узнавала, но думаю, что если работать в театре и не терять форму, то всё возможно.
- Если б я про это знала, то не стала бы терять столько времени, - вздохнула брюнетка позади меня, - Я ещё два года в России училась, но не закончила и поступила в Парижскую академию. Столько времени потеряно. Впрочем, может быть, в Париже и нет дистанционного обучения, - вздохнула она и, закончив последнее упражнение, стянула с ног толстые шерстяные гетры, - А неплохой разогрев они дают, - заметила она.
Я последовала её примеру и тоже сняла шерстянки. С удовлетворением отметила, что каждая мышца получила свою долю тепла, размялась и поработала. Значит, можно будет прыгать в полную силу, не опасаясь получить травму. А ещё это значит, что завтра будет всё болеть. Но это чувство будет приятным. С почти маниакальной страстью я ожидала того момента, когда в мышцах проснётся боль и приятная усталость после репетиции.

Я отбросила гетры в сторону и только натянула на себя репетиционную юбочку, как вдруг двери распахнулись, и чётко отмеряя ритм шагов, царственной походкой в зал вошёл Витторио. Девушки встрепенулись, вытянули шеи и распахнули любопытные глаза. Некоторые танцовщицы, следуя балетной традиции, присели в реверансе, а директор Висконти лишь сдержанно поздоровался и подошёл к Карлотте.

Пару минут они переговаривались о чём-то в полголоса, после чего Витторио развернулся и направился к выходу.
Взгляд тёмных глаз скользнул по лицам присутствующих и задержался на миг на мне. Я слегка улыбнулась, но мои тёплые эмоции долетели где-то до середины зала и вмиг растворились, столкнувшись с холодным ветром, летящим навстречу. Не выразив ни единой эмоции, он спокойно отвёл взгляд, дал знак концертмейстеру, чтобы та продолжала играть, и, кивнув напоследок Карлотте, вышел из зала. А мне ничего не оставалось, как молча проглотить свою глупую улыбку.