W.A.Mozart - Requiem (Lacrimosa)
Aures habent, et non audient
*
библ. «есть у них уши, и не услышат»
С вокзала нас забрала мама. Я не стала обнимать её - испугалась, что это будет неуместно. У неё глаза были, как будто она не спала неделю. Может, и правда, не спала.
Было тепло, но я всё пыталась сильнее запахнуться в свой убогий кардиган. Тёрла ладони друг о друга, раскачивалась из стороны в сторону, пока сидела в машине. То и дело останавливалась, чтобы натянуть рукава на ладони, чем выводила из себя Рут. И только переступив порог особняка фон Вальде, я поняла, что дело вовсе не в пониженной температуре воздуха. Я просто совершенно не представляла, как вести себя в сложившейся ситуации, и старалась делать хоть что-нибудь, чтобы не выдать своей глупой детской неосведомлённости касательно сложившихся социальных норм. Сейчас Рут была бледнее нечисти из детских мортемианских книжек. Она заперлась внутри себя. Её сознание больше не просвечивало сквозь голубизну радужек, оно словно спряталось где-то у неё под рёбрами, оставив голову совершенно полой. Всем своим существом она транслировала, что не нуждается ни в ком и ни в чём, кроме самой себя, но я всё равно не могла отделаться от мысли, что она ждёт от меня чего-то. Того, что я никак не могла ей дать.
Неделю назад мы впервые услышали о тропическом гриппе. Эпидемия началась с порта Беладонны, а затем перекинулась и на другие города. Из случайных разговоров стражников мы уловили, что болезнь, должно быть, занесли вернувшиеся на родину волонтёры, что периодически уезжали на какой-нибудь из островов Сималайского Архипелага в качестве мортемианских миссионеров. Мы немного знали, на самом деле. Сложно было оставаться в курсе дел, находясь под стеклянным колпаком университета Риверхилл.
А спустя пару дней Рут получила письмо от отца, где говорилось, что её мать тоже заразилась. Врачи разводят руками и качают головой на вопрос о том, станет ли ей когда-нибудь лучше, поэтому Рут стоило немедленно вернуться в Торвилль, если она хочет увидеть мать живой.
Пруденс Крамплботтом стоически выслушала её сбивчивые пояснения, и заявила, что не собирается никого отпускать, пока эпидемия не стихнет. Рут упала на колени и расплакалась прямо у неё в кабинете, но та и бровью не повела.
Сутки Рут не выходила из комнаты, и никак не реагировала на мои настойчивые попытки к ней пробраться. А на следующий день открыла вдруг дверь и, не сказав никому ни слова, направилась в злополучный ректорский кабинет. Там она попросила у Пруденс всего один звонок, и та, наверное, чтобы скорее от неё отвязаться, позволила ей подойти к телефонному аппарату. Набрав номер Керана, Рут передала Пруденс трубку. Тот сказал ей каких-нибудь две или три фразы, после чего Пруденс выписала нам с Рут разрешение покинуть университет на один день.
Я словно в какой-то горячке упаковывала вещи. Толком ничего и не положила, в то время как Рут методично и тщательно собрала целый чемодан. Я смотрела на него, пока мы ехали - не могла оторвать взгляд все два часа, так он меня пугал. Всю дорогу Рут ехала молча.
- Прошу вас, - безликая фигура дворецкого отворила перед нами дверь, и только тогда я поняла, что совсем его не знаю.
Летом здесь работал Эдвард, и я радовалась, что успела запомнить это имя, пока его не уволили. Теперь, когда в привычные декорации добавили нового актёра, моей пугливой консерваторской сущности был нанесён удар. Я бы, возможно, и не придала этому значения в любой другой ситуации, но сейчас я была в достаточной степени раздавлена, чтобы каждый незнакомец был способен вывести меня из хрупкого равновесия.
Первыми я заметила сестёр, и это было странно. В лучах мощности, излучаемых другими, более значительными фигурами фон Вальде, я обычно не замечала их вовсе, пока им не случалось обратиться прямо ко мне. Они и сейчас сидели тихо - их так воспитали. У Марджори подрагивали плечи, как из-за судороги. Морриган сидела рядом, сложив руки на коленях и сжав губы в тонкую линию. Обе не издавали ни звука, но сейчас они как будто заполонили собой всю комнату.
Наверное, поэтому я заметила Керана только спустя секунд десять. Он всегда был титаном, в тени которого можно было спрятать город - а сейчас лишился превратился в самого обычного человека. И одно это сразу же дало мне понять - ничто больше не будет хорошо.
- Папочка! - Рут бросилась к нему, ещё до того как я вообще успела глянуть в его сторону, ещё когда он был смутным расплывчатым тёмным пятном для меня; ей его-человека всегда было достаточно, - ей лучше?
Он покачал головой. Мы все ждали, что он сейчас что-нибудь скажет, и тот факт, что он так долго тянул, заставил занервничать уже не только меня. Я перевела взгляд на Рут, и увидела, что она тоже всё поняла. Буквально секундой позже меня. Знание висело в воздухе, но, пока не было озвучено, не давало никому права на него реагировать. Поэтому мы стояли и ждали, пока Керан прочтёт его вслух.
- Он сказал, два дня, может, три.
Рут всхлипнула, замотала головой, приложила руку ко рту - точь в точь как Марджори в двух шагах от неё, и бросилась к двери в комнату Юльхен - но тот не позволил. Та оказалась в его объятьях, как в тисках.
- Пусти, - она дёрнулась прочь, но тот был сильнее, - пожалуйста, пусти!
- Нет, - сказал он куда-то ей в висок, - сначала успокойся.
Рут расплакалась снова. Но я на неё больше не смотрела - в последние дни её глаза всё равно не просыхали, я почти уже забыла, как раньше выглядело её лицо. Теперь я смотрела на Керана. И думала, как же это страшно, кого-то любить. Когда любишь, так легко сломаться. Это как будто умирает половина твоего тела - и тебе теперь вечно таскать её на себе. Мортимер зря не позволил ему заразиться тоже.
Мне всегда казалось, что я люблю Юльхен - во-всяком случае, насколько я могла судить, учитывая мои довольно-таки далёкие от совершенства познания о тонкостях человеческих чувств и взаимоотношений. Но сейчас мне меньше всего хотелось быть рядом с ней.
Рут вошла передо мной, бросилась к ней, и, хотя Керан строго-настрого запретил кому-либо из нас волновать её, принялась причитать и заливать её подушку слезами. Какая-то часть меня прониклась завистью к её искренности и, не могу подобрать другого слова - уместности, что ли. И, определив это чувство в себе, я испытала стыд.
- Сандра, - Юльхен распахнула объятия, и я подошла к ней тоже, - Чарли тоже тут?
- Его не отпустили из-за учёбы, - ответила я, довольная, что не нужно самой придумывать, что говорить, - нам тоже не сразу разрешили уехать.
Она выглядела плохо. И вела себя так же, как ведут себя все, кто уже точно понял, что умрёт - была спокойной и по возможности улыбалась. Была в том самом состоянии, когда в человеке не остаётся ничего человеческого - человеческого в плохом смысле. Она знала, что ей не за что больше цепляться, и её тоже теперь нечем было зацепить. Она обрела абсолютную силу. Ей не свойственны были больше ни пороки, ни ошибки, ни слабости. И в этом она поразительно сильно отличалась от меня. Как ни пыталась танафазия загнать меня в могилу, я была жива-живёхонька, во всяком случае,грязи в моём моральном облике хватило бы ещё на долгие, долгие годы вперед. Хотелось бы знать, стану ли я такой же поразительно сильной и святой перед смертью.
Я выбрала момент, когда Юльхен в очередной раз привлекла Рут к себе, и покинула комнату. Мне нужно было отдышаться - вдохнуть немного того воздуха, которым дышали живые, чтобы не проникнуться духом смерти слишком сильно.
Тогда я почти два часа просидела одна на кухне, принимая из рук нового дворецкого кофе, чашку за чашкой. Вкус был привычно отвратителен, но я продолжала пить, потому что привычности в нём было больше, чем отвратительности. Мама пыталась заговорить со мной, но я отвечала односложно, и скоро она оставила свои попытки. Я смотрела в чашку не мигая, и только когда Рут нашла меня, позволила себе оторвать взгляд от дна.
- Заснула, - доложила она.
Я поставила чашку на стол.
- Послушай, Сандра, - Рут приземлилась рядом, и я подалась назад, будто ей было нужно больше места, чем на самом деле, - я не поеду в Риверхилл. Пусть исключат меня, если им хочется, мне всё равно. Я не могу оставить всех прямо сейчас. Если преподаватели будут спрашивать - скажи им как есть, ладно? Приеду как только смогу, и, если будет ещё возможность, закрою столько предметов, сколько получится.
- Хорошо, - я кивнула и взяла её за руку, чтобы она не успела тут же уйти, - Рут, это я виновата.
Та вопросительно изогнула бровь. Я вздохнула.
- Я видела, что случиться с твоей мамой. Мне это снилось несколько недель назад. Я просто не знала, как тебе…
- Сандра, - Рут прервала меня; её лицо точно что-то выражало, но я не могла понять, что, - не надо, пожалуйста.
Она всё-таки поднялась со стула и вышла за дверь. Я кивнула, хотя она, конечно, этого видеть уже не могла. Так правильно, да. Впредь я буду молчать.
Я уехала вечером, ещё до темноты - чтобы успеть проникнуть в кампус до комендантского часа. Внутри было восхитительно пусто, как будто эти несколько часов выкачали из меня все эмоции. Только раз моё сердце болезненно сжалось, когда временно вернувшийся ко мне телефон загорелся сообщением от Рут, что Юльхен умерла. Я тут же набрала её номер, но она сбросила. Волна облегчения снова смешалась во мне с волной стыда.
****
The Pretty Reckless - Heaven Knows
текст/перевод
- Я могу понять ваше возмущение, но, могу заверить, у меня были для этого все основания, - Пруденс повысила голос, отчего он зазвучал, как из громкоговорителя; я подавила желание закрыть уши, - эпидемия всё ещё в разгаре, а так как я на время обучения несу полную ответственность за вашу жизнь и здоровье. Я не стану препятствовать, если некоторые из вас решат забрать документы и покинуть нас, но, уверяю вас, Риверхилл сейчас - одно из самых безопасных мест в стране. Поэтому настоятельно не рекомендую…
Мы с Чарли вздохнули синхронно, и я решила - он думает о том же, о чём и я.
Дейзи удалось первой занять первое свободное место рядом с ним, и я немного злилась на неё за это. Мы с Чарли и так редко виделись в последнее время - он был слишком занят учёбой, а сейчас ещё и Рут не было рядом, поэтому я чувствовала себя совсем разбитой. Мне отчаянно нужен был кто-то близкий. Именно сейчас.
- Не стану напоминать, что именно наш университет стал местом уже знаменитого теперь пришествия Левкоева на нашу грешную землю. Думаю, замысел Его отчасти и состоял в том, чтобы указать нам, смиренной пастве его, насколько благословенна и приятна ему наша обитель! Омега Ремедиос, чистое доброчестивое дитя, не зря выбрала именно наш университет в качестве начала своего будущего благословенного пути…
- Она может сказать что-нибудь без слова “благословенный”? - фыркнула Дейзи.
Чарли выразительно посмотрел на неё, но в его взгляде я прочла тень солидарности. Пруденс заливалась соловьём о мнимых добродетелях Мег при каждом удобном случае, и теперь редкий студент способен был слушать её, не пряча улыбки. В конце концов, Мег в университете знали слишком хорошо.
- А теперь я прошу почтить жертв эпидемии минутой молчания, - торжественно произнесла Пруденс и чинно опустила голову.
- Ну, наконец-то, - вырвалось у меня.
Я ожидала, что Чарли и на меня сейчас шикнет, но тот даже не повернул голову. Даже глаза прикрыл, как будто минута молчания - первое приятное событие для него за день. Я мысленно пообещала себе не лезть к нему за бесплатной психотерапией ближайшие несколько недель.
Иногда мне требовались некоторые усилия, чтобы вспомнить, что я на этой планете не одна.
****
Я скользнула пальцем по корешку “Жизнеописания Пресвятой Дины”, но всё же убрала руку. Мне ни за что не осилить его за ночь. Не утащи Натали последнюю тему про Нину у меня прямо из-под носа, мне и вовсе не нужно было бы готовиться к докладу - рассказала бы всё наизусть. С Диной я могла провалиться на первом же мало-мальски каверзном вопросе Пиджен, поэтому теперь, отложив подготовку на последний день, я едва знала, за что хвататься. Соблазн просто полистать труды критиков почти уже созрел в моей голове, как меня неожиданно прервали.
- Кассандра? - прозвучало прямо за моей спиной.
Этот голос я узнала бы и не поворачиваясь, но я всё-таки повернулась. Операция провести вечер в тишине и одиночестве провалилась с треском.
- Здравствуй, Инесент, - я схватила со стола стопку книг - просто чтобы был повод тут же сделать вид, что я всё равно собиралась уходить.
- Ты совсем пропала, - он прошёл мимо книжных рядов и остановился в каком-нибудь полуметре от меня, - ещё немного, и я начну думать, что ты меня избегаешь.
- Извини, я очень занята.
Не стоило извиняться. Он, очевидно, подумал о том же самом, потому что уголок его губ уверенно дёрнулся вверх. Наверное, он считал, что я перед ним виновата. И я лично укрепила его сейчас в этом мнении.
- Да, я слышал, - он кивнул, - разобраться в бумагах Инквизитора требует времени. Удивлён, как ты успеваешь учиться.
Моё сердце сделало кульбит. Я двинулась чуть назад, чтобы уменьшить шансы Инесента услышать, как сильно оно теперь забилось.
- Теперь он сам разбирается со своими бумагами, - спокойно ответила я, - у меня больше нет возможности помогать ему.
Инесент на деланную холодность тона, конечно же, не повёлся.
- Я и его редко вижу теперь, - сообщил он, всё так же не меняясь в лице, - раньше он вечно появлялся с какими-то девицами в боулинг-клубе, а теперь если и заходит, то один. Говорят, у него роман со студенткой, - Инесент слабо усмехнулся, - что-нибудь слышала об этом?
- Я не собираю сплетни, - отрезала я, - если так интересно, спроси у него сам.
Тот в два шага преодолел крохотное расстояние между нами и перекрыл мне выход рукой. Он стоял ко мне так близко, что я могла услышать его дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох - в паре сантиметров от меня. Раньше он так близко ко мне не подходил. Раньше никто так близко ко мне не подходил.
- Если ты всё ещё не поняла, мне не всё равно, что с тобой будет дальше, Кассандра.
Его голос набирал громкость, как голос Пруденс на собраниях. Я поёжилась.
- И мне не хотелось бы, чтобы ты сделала что-нибудь такое, о чём позже будешь жалеть, - продолжил он, - ты не знаешь его, и не знаешь, на что он способен. Опомнись, пожалуйста, пока всё не зашло слишком далеко.
Я попыталась было рвануть в сторону, но он не позволил - рука, которой он опёрся о стеллаж, всё ещё преграждала мне дорогу. Стоило сказать, что я сама разберусь, что мне делать, и вовсе не нуждаюсь в его советах, но я почему-то не смогла. В горле першило, как после ангины, всё тело окоченело и обездвижилось, только где-то в области солнечного сплетения что-то слабо ещё шевелилось. Наверное, остатки моей воли.
- Инесент, отпусти меня, - попросила я, и зачем-то добавила, - пожалуйста.
Тот не шевельнулся.
- А если не отпущу?
Я не нашлась, что сказать. Он усмехнулся шире.
- Так ли ты хочешь, чтобы я отпустил тебя?
Его дыхание, такое ровное всего минуту назад, теперь сбилось. Стало рваным, как моё сердцебиение. Жуткий микс из разнородных человеческих звуков.
Не вполне понимая, что мне стоит сейчас делать, я набрала в лёгкие побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и выпалила:
- Я не люблю тебя, - вдох-выдох; ну вот, теперь я сказала, - никогда не любила, и не думаю, что это может измениться в будущем. Мне нужно было сказать тебе раньше. Прости.
Инесент тут же отпрянул. Выдохнул тяжело и глубоко. Отвернулся на миг, будто не знал, куда теперь смотреть, нервно запустил руку в волосы. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, и закрыл его снова.
Мортимер. Что он ждал, я скажу? Думал, у нас есть шанс на совместное будущее? Думал, я когда-нибудь соглашусь на это пойти? Принять его холодную руку, целовать его холодные губы, лежать с ним на холодных простынях нашего брачного ложа - ведь он в жизни не сможет зажечь ни себя, ни меня. Наверное, как-то иначе всё это представлял. Теперь Инесент больше походил не на самого себя, а на потерявшегося в супермаркете ребёнка.
Смотреть на него такого не было сил - сама не понимаю, почему не ушла тут же.
- Я тебя понял, - в конце концов кивнул он, снова подняв на меня взгляд; злой и больной какой-то, как у наркомана, - надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.
Мне хотелось что-то сказать ему, но я так и не придумала, что. Это он был виноват в том, какую неловкость я сейчас испытывала. Пусть сам всё и исправит.
- Не беспокойся, я больше стану навязывать тебе своё общество, если оно настолько тебе неприятно, - в его голосе зазвенели привычно гордые металлические нотки, и мне стало немного легче, - если только ты сама не придёшь ко мне и не попросишь об этом. Прости, что отнял так много твоего времени.
Он не стал дожидаться моих оправданий, и, развернувшись, решительно зашагал к выходу. Только когда за ним захлопнулась дверь, я решилась сложить на стол книги, что порядком давили мне на сгиб локтя.
Верхней оказался томик “Книги Кассандры” - одна из книг весьма неодобряемой церковью, но очень любимой Инесентом трилогии околомортемианской литературы. Подумав немного, я сложила томик в сумку. И направилась к выходу, встряхивая руками, едва не затёкшими от проклятой книжной стопки - всё-таки, небывалое облегчение чувствуешь, сбрасывая, наконец, ненужную ношу.
****
Папа говорил - никогда нельзя ничего откладывать. Говорил он это часто, потому что сам постоянно так делал. Однажды он не платил по счетам десять месяцев, и процентов набежало в половину суммы долга. Мы тогда едва не лишились одного из предприятий, но, к счастью, помогли друзья. Что меня тогда поразило - он всё понимал с самого начала. Ну, чем всё это грозит. Но каждый раз думал, вот в следующем месяце точно. И позволял себе ещё тридцать дней ни о чём не думать.
Сейчас, идя по шумному коридору Северного корпуса, я впервые отметила, насколько мы с ним похожи. Потому что если бы мне начисляли проценты за каждый день, когда я откладывала на потом что-то, чего до смерти боюсь, наша семья могла бы разориться.
Лишившись в один момент и Мег и Рут рядом, я как можно полнее старалась занять абсолютно всё свое время. Я бралась за все проекты ради дополнительных баллов, не пропускала ни одной предэкзаменационной консультации, и даже ходила в бассейн по выходным, чтобы сбросить килограммы, набранные истерическим поеданием “Радости желудка”. В общем, делала что угодно, чтобы заставить себя не думать о Дэвиде Фарбере. У меня плохо получалось.
С того самого дня, когда я позорно сбежала с середины его занятия, мне так и не удалось нащупать в себе хоть кроху решимости, чтобы увидеть его опять. Страх перед перспективой снова посмотреть ему в глаза вымыл все прочие чувства прочь из меня. И это было дико, потому что раньше я едва могла пережить выходные без возможности видеть его и говорить с ним. Я пожирала его присутствие и его энергию, чтобы не свалиться в обморок от истощения, теперь же мне приходилось существовать почти впроголодь. Грозящий параличом ужас гнал меня прочь от каждого угла в Риверхилле, где он мог оказаться. Я не появлялась ни на одной из его пар с тех пор, и уж конечно ноги моей больше не было в его кабинете. Завидев его в коридоре, громко отчитывающего кого-нибудь из студентов или беседующего с другими преподавателями перед парой, я мигом скрывалась за ближайшим поворотом, лишь бы только не попасться ему на глаза.
Раз за разом прокручивая всё произошедшее в голове, я успокаивала себя тем, что, похоже, совсем ему не нужна. Он никогда не чувствовал такой необходимости во мне, какую я чувствовала в нём - сейчас мне с трудом удавалось объяснить себе, зачем он вообще терпел меня раньше. Я была заурядной, обычной, совершенно ничем не примечательной, меня заменить - что заменить стандартную деталь в стандартной микроволновке. Он, наверное, и не заметил, что я пропала. Через какое-то (совсем недолгое) время из его памяти сотрётся сперва моя фамилия, а затем и лицо. Это мне придётся всё сломать и перестроить, в его жизни не изменится ничего, кроме одной мелкой ничего не значащей детали. Он, наверное, давно понял, насколько пусты и ничтожны все его случайные связи, и снова повернул взгляд к женщине, которая была ему дороже всего - к Нине. Он всё переосмыслил, и вернул себе своё настоящее счастье. У него снова было внимание каждого, кому случалось оказаться рядом, преданность друзей, власть и уважение на работе, любовь его прекрасной жены. У меня - только пачка приторного клубничного печенья.
Я накачивала себя этими мантрами, как накачивают транквилизаторами пациентов в психиатрических клиниках, смотрела вокруг расфокусированным взглядом, и думала о том, как же здорово, что я не имею никакого веса в его жизни. Однако каждый раз, когда я оказывалась в опасной близости от его кабинета, с твёрдым намерением зайти и узнать, как я могу отработать пропущенные занятия - моя прозрачная невесомость сменялась тяжестью свинца. Я поднимала руку, чтобы постучать в его дверь, но она тянула меня вниз. Вся моя незначительность, вопреки доводам рассудка, растворялась в воздухе, уступая место проклятому закону гравитации. Я думала - нет, я всё так же тяжела. И тогда, как и папа каждый день из тех злосчастных десяти месяцев, говорила себе: не сегодня.
Пусть он простит меня за то, что я настолько его дочь.
****
Университет ожил только к лету. Эпидемия стихла, позволив учащимся снова изредка выезжать в город, об исчезновении Мег перестали писать местные газеты, а распёкшееся к июню солнце выжгло и последние об этом разговоры. Запертые на столь долгое время в унылых стенах корпусов, мы почти поверили, что не покинем их никогда. Поэтому угроза исключения, предсказуемо и планомерно нависающая над каждым из нас год за годом, в этот раз стала практически неожиданной. С появлением расписания экзаменов Риверхилл стал похож на улей. Я наблюдала за отчаянным мельтешением студентов и нарастающими раздражением и усталостью преподавателей с мыслью - это больше не относится ко мне.
В прошлом году я была растеряна из-за внезапно нагрянувшей ближе к сессии пневмонии, к тому же совсем ничего не знала ещё об университетской жизни, но теперь я была готова. Каждый день из последних нескольких месяцев я вложила в учёбу - ко мне, если и захотеть, нельзя было придраться. Даже у Пруденс, которая одним своим появлением раньше отнимала у меня дар речи, вызывала абсолютный ноль трепета - я пошла сдавать первой, и вышла из аудитории спустя пятнадцать минут с высшим баллом под громкие аплодисменты всего курса. Каждый без исключения экзамен я сдавала без затруднений, и, уверена, сдам также легко все остальные, кроме разве что…
- Сандра! - Рут махнула мне рукой.
Я отвела взгляд от многочисленных тарелок, чтобы мгновенно просканировать её состояние - она была очевидно вымотанной, но в порядке. Насколько возможно было быть в порядке в её случае. Это меня всегда сильнее всего в ней поражало - как бы ни тянула её жизнь на дно, она всегда умела выплыть. Пусть и случалось ей даже умереть - она всегда, каждый проклятый раз возрождалась снова. Я же ходила мёртвой почти постоянно.
- Бери что-нибудь и пошли, - потребовала она, заметив, что я по обыкновению зависла перед разнообразием блюд, - если ты собираешься опять выбирать полтора часа, то я буду обедать без тебя - и так времени мало.
В другой раз я испытала бы свою обязательную вспышку раздражения, но сейчас я просто схватила первую попавшуюся тарелку с пресным рагу - мне слишком тяжело далась весна без неё.
В какой-то момент я почти было решила, что Рут не вернётся вовсе - но три дня назад она всё-таки появилась снова, и моментально погрузилась в перемалывающий каждого нерадивого студента университетский жёрнов. Я была почти удивлена, что она дошла до кафетерия с целыми костями.
Я поставила тарелку с рагу на стол - фарфор звякнул, слегка ударившись о дерево. Нужно первой начать о чём-нибудь говорить. Иначе она обязательно спросит о…
- Какие новости? - я наколола на вилку кусок остывшего кабачка.
Новости - это идеально. Совершенно не важно, что она отсутствовала целых три месяца - ей было достаточно получаса в любом месте, чтобы узнать абсолютно всё абсолютно обо всех присутствующих.
- Чарли заявил свою кандидатуру на должность старосты курса, - доложила она, - никому не сказал, но я всё равно узнала. Надеюсь, его не возьмут. Это сбило бы с него спесь.
- А как же Бонни? - удивилась я, - разве они выбирают теперь старост каждый год?
Рут фыркнула в чашку кофе.
- Нет, она сама отказалась. Сказала, что больше не чувствует себя достойной занимать эту должность. Тоже думаешь, темнит что-то, да?
Я пожала плечами. Заявление Бонни - прекрасная тема, безопасная. Но не слишком интересная. Она определённо не могла занять её надолго.
- А экзамены? Ты что-нибудь уже сдала?
- Почти всё, - улыбнулась та, - когда я приехала, думала, меня выгонят.
Я хмыкнула - разумеется, она так не думала. Её выгнали бы только в случае, если бы она вообще не явилась на сессию. Что-что, а язык у Рут был подвешен как надо. Поэтому когда ей нужна была оценка, она могла уговорить любого. За исключением только...
- Инквизитора сегодня видела, - вдруг сказала она; я приложила все усилия, чтобы не вздрогнуть, - он оказался таким душкой. Я рассказала ему про маму, и он просто продублировал мне оценку за прошлый семестр. Представляешь? Мне кажется, я зря на него наговаривала. Даже стыдно стало.
Рут вернулась к своему кофе. Я не отрывала взгляда от тарелки, стараясь дышать ровно, чтобы быстрее успокоиться. Нет, даже это было вполне безопасным - её ведь тоже не было, и она ничего не знает. Даже на том проклятом занятии по стрельбе ей случилось отсутствовать - иначе она всю душу бы из меня вынула. Только так, без неё, будучи никому не нужной и никем не замеченной, я могла позволить этому зайти так далеко. Спящее так долго сердце снова отчаянно забилось. Мортимер, почему я так с этим затянула? Зачем я вообще позволила всему этому случиться?
- Рут, - решилась я, - а про меня он ничего не говорил?
- Да, точно, - она снова подняла на меня глаза, - извини, я совсем забыла. Он сказал, чтобы ты зашла.
Рут вновь вернулась к чашке. Я глубоко вдохнула - раз, два, три. И четвёртый, самый глубокий. Мортимер. Она ведь даже не понимала, что сказала.
- И больше ничего?
Рут мотнула головой.
- Нет. Ты лучше сегодня сходи, его очень тяжело поймать.
Я кивнула, накалывая на вилку лук. И сразу же решила, что никуда я сегодня не пойду.
****
Когда-то я думала, что всё могу рассказать Рут, и почти всё - маме. Много лет была в этом уверена. И только сейчас, всего два года проучившись в Риверхилле, я поняла, что второй я не могу рассказать почти ничего, а от первой у меня теперь есть тайны. Я выросла. И это меня душило.
Сейчас, чтобы избавиться от пальцев собственных секретов на собственном же горле, я могла доверить их только одному человеку во всём мире. И этим человеком была Пресвятая Нина.
Я не сразу полюбила университетскую церковь, я согласна это признать. Первое время я не чувствовала в ней такой болезненной потребности, и приходила скорее по привычке, пока однажды не обнаружила, что то чувство, которое я испытываю, переступая порог - это единственное, на чём я пока держусь.
Я не так много успела испытать за свои девятнадцать лет, и поэтому чувства к Фарберу выбили меня из колеи. Всё то, что с детства береглось во мне и копилось, я потратила в два этих проклятых года. И в какой-то момент поймала себя на мысли, что не помню себя до него. Из памяти был начисто стёрт образ меня в него не влюблённой. Всё то, что я делала каждый день, я делала с оглядкой на него - во мне теперь его было больше, чем меня самой.
И моя вера вдруг оказалась единственным, где была запечатлена я прежняя. Каждого из мотремианских святых я любила не меньше, чем далёкого и равнодушного ко мне неверующего иностранца. Это была другая любовь, лучше. Она дарила спокойствие и силу, она никогда не причиняла мне боли, а главное, она всегда - всегда! - была взаимной. Из неё бесконечно можно было черпать силы, как из бездонного колодца - и, наверное, мне хватило бы их одних на всю мою жизнь, не вздумай я искать источники энергии где-то ещё.
Именно поэтому я решилась потратить последние двадцать симолеонов в этом месяце на свечку для Нины. Белую, как символ непорочности и чистоты. Госпожа Кранц ещё в детстве поучала меня, что в случае душевного смятения лучше купить свечу для Мортимера или Беллы - к Нине полагалось обращаться лишь тем, кто утратил святость. Я помнила эти слова хорошо, как и всё, что она мне тогда говорила, но почему-то никогда к ним всерьёз не прислушивалась. Каждую из купленных мной свечек я всегда посвящала Нине, просто потому что больше всех её любила.
Сегодня я даже не знала толком, о чём хочу её попросить, и имею ли я вообще на это право. Поэтому прежде чем поставить свечу на постамент к остальным, я долгие секунды держала её в руках, пока горячий воск не стал обжигать мне пальцы.
****
Я дотянула до момента, когда тянуть дальше грозило исключением. Ведомости закрывались двадцать восьмого июня после обеда, и я подошла к кабинету Фарбера именно в этот день, аккурат без пяти двенадцать. От волнения я едва ноги чувствовала, но мысль уехать домой и признаться папе, что меня отчислили за неуспеваемость, я поспешно отбросила - он бы не преминул позвонить в университет, и правда обязательно бы всплыла. И тогда людей, которым я не могу смотреть в глаза, стало бы больше одного.
Стоя у его двери, я вспоминала конец прошлого года - когда я точно так же пришла к нему просить возможности отработать. Вот только тогда я чувствовала себя на вершине жизни, потому что была в своём праве. Встреча с Фарбером не значила ничего, кроме возможности в последний раз за лето его увидеть - я бы, наверное, многое отдала, чтобы вернуться сейчас в тот момент.
Теперь у меня не было больше приличных оправданий. Накануне вечером, лёжа в постели, я проиграла в голове все возможные варианты его реакций на моё появление - от поставленной даром, как и в прошлом году, оценки до позорного изгнания из университета тут же - но это ничуть не помогло мне настроить себя на предстоящую встречу.
Медленно досчитав до ста, я осторожно постучала.
“Пусть бы его не оказалось на месте” подумала я, “тогда всё решилось бы само собой”.
- Да? - глухо отозвался его голос за тяжёлой дверью.
“...или нет”.
Моя рука рефлекторно, почти без воли на то сознания, потянула на себя ручку. Я медленно, едва шевеля деревянными ногами, прошла внутрь, и только тогда подняла взгляд.
Видеть его так близко спустя столько времени было странно - как будто я проспала все три месяца до этого момента, и только сейчас возвращалась в реальную жизнь. Мне казалось, он должен был быть другим сейчас - но нет, он совсем не изменился.
Отвыкшие впитывать каждую его черту глаза снова впились в него с жадным стремлением наверстать всё упущенное за эту бесконечно долгую сотню дней. Он злится на меня? Или нет?
- Посмотрите, кто пришёл, - протянул он; я ожидала увидеть на его лице хотя бы толику удивления, но не увидела, - где была?
От резкой перемены тона у меня сбилось дыхание. Так он не говорил со мной никогда, и у меня не было ни одного подходящего шаблона для ответа. В голове образовался абсолютный вакуум. Что же делать, Мортимер, что мне теперь делать.
- Господин Фарбер, - я откашлялась; дешёвый трюк, и он никогда в жизни ему не поверит, но я просто не могла заставить себя сразу говорить, - мне пришлось пропустить занятия из-за болезни. Можно мне как-нибудь их отработать?
Тот хмыкнул и достал из пачки сигарету. Глядя, как он прикуривает, я упрямо пыталась выловить хоть пару дельных мыслей из того киселя, в который превратилось моё обычно такое трезвое сознание. И хотя я едва не вспотела от стараний, поймать удалось всего одну - всё плохо, если он не ответил мне сразу. Он всегда говорил, и всегда - больше чем я, и теперь, когда он ни слова не сказал в ответ на мои оправдания, мне захотелось сглотнуть.
Фарбер сделал затяжку и всё так же молча потянулся к бумагам на столе. Схватившись за край знакомой синей обложки, он выудил из-под стопки документов журнал, один взгляд на который заставил моё сердце упасть куда-то в желудок. Такую папку еженедельно на руки получал каждый преподаватель от старосты курса, и представляла она собой распечатанные с университетского сайта данные о посещаемости студентов. Секунд пять ему потребовалось, чтобы отыскать нужную страницу, и остановить взгляд, вчитываясь в мелкие строки. А потом швырнуть журнал обратно на стол.
- Сюда иди.
Я прекрасно знала, что там увижу. И он знал, что я знала. Но тем не менее, я всё равно сделала так, как он сказал. Кровь предательски застучала в висках, когда я выхватила взглядом рядок напротив своей фамилии - проклятые галочки стояли напротив каждого занятия в семестре, за исключением его.
Я прожигала листок неуместно внимательным взглядом максимум отведённого мне приличиями времени, а затем снова подняла на него глаза. Глядя на его лицо, я почти пожалела, что не могу прямо сейчас просто взять и упасть замертво на пол.
- Вот я очень не люблю, когда мне врут. Особенно, если нагло и в глаза, - сказал он, очень чётко проговаривая каждое слово, - а с другой стороны, в глаза - это не про тебя. Сначала ты бегаешь от меня полсеместра, потом заявляешься и стоишь здесь с грустным лицом, ничего не объясняя.
Фарбер рванул на себя ведомость и быстро чиркнул ручкой по жёлтой бумаге. Напротив моей фамилии теперь стояла размашистая цифра шестьдесят - как раз рядом с щедрой сотней за прошлый семестр.
- Всё? - спросил он.
- Да, - выпалила я, - спасибо.
Вот теперь - правда всё. Именно таким будет последний эпизод с ним в моей маленькой жизни. За два оставшихся года моей учёбы он ни разу не найдёт повода заговорить со мной, а потом я уеду в Торвилль, и он забудет меня навсегда.
- Тебя никто никуда не отпускал, - снова подал голос Фарбер, едва я скользнула взглядом по двери, - я хочу знать, по какой причине ты не являлась на пары столько времени?
“Потому что боялась умереть от стыда”
Я отвела взгляд и упрямо мотнула головой.
- Извините, - голос сорвался на шёпот, смазав последние два слога, - я не могу. Я знаю, что очень виновата перед вами, но я не могу.
- Хватит цирк устраивать! - Фарбер шагнул ближе, от чего у меня снова закружилась голова, - я не спросил, считаешь ли ты себя виноватой, я спросил, какого черта ты не ходила. Отвечай.
- Господин Фарбер, я правда не могу, - уже почти прошептала я, - если вы решите, что я заслуживаю исключения, я целиком и полностью вас в этом поддержу.
- Да к лотарио твоё исключение! - рявкнул он. - Открой рот и скажи как есть! Я даже ещё раз повторю вопрос для удобства: в чем причина твоих внезапных прогулов в течении трех с половиной месяцев?
И я подумала - Мортимер. А ведь за всё то проведённое в церкви время мне почти удалось излечиться. Что там - мысленно я его уже похоронила. Засыпала его землёй своей невероятной праведности, согласилась чтить его память вечно в своём сердце и поставила белую свечку за упокой моих собственных к нему чувств. А сейчас вдруг снова видела, как он просовывает из могилы руку.
- В вас, - выпалила я, за секунду перед тем, как успела понять, что именно сказала.
Фарбер замолчал. Работа моей сердечной мышцы теперь была единственным, что нарушало мёртвую тишину в кабинете. Теперь я сама себя и утопила. Я больше не выкручусь, дальше некуда отступать. Сейчас он потребует от меня объяснений, и я, конечно же, дам их, прежде чем скончаюсь прямо здесь от перенапряжения.
Однако, Фарбер не потребовал. Он смотрел на меня очень внимательно под чудовищный стук внутри моей груди, а затем сказал:
- Ты можешь идти.
Несколько секунд я заторможенно пыталась осмыслить его слова, а затем, когда их значение, наконец, добралось до моего сознания, развернулась и вылетела прочь из его кабинета.
****
Я даже не стала открывать сумку. Просто провела рукой по тонкому дну - вот широкий квадрат бумажника, рядом длинный ключ от входной двери, четыре шуршащих ленты купюр - на такси и на билеты. Значит, ничего не забыла. На всякий случай я снова обвела непривычно пустую комнату взглядом - но в ней действительно больше ничего от меня не было. Постер с “Пурпурной Травой” я на этот раз уложила в чемодан. У меня больше не было уверенности, что я ещё на год захочу сюда вернутся.
Спускаясь по лестнице жилого корпуса вниз, я чувствовала восхитительную лёгкость в груди. Роскошь, когда болеешь танафазией - редкие вещи в жизни могут заставить меня забыть о тянущем вниз камне в груди. Сейчас такими вещами стали джинсовая юбка и снова вернувшийся ко мне мобильный телефон. Так я чувствовала себя больше не принадлежащей Риверхиллу. Теперь мы существовали отдельно друг от друга.
Я выскочила за дверь и тут же прищурилась от ударившего в глаза солнца, стараясь выхватить взглядом из разноцветного буйства красок вокруг жёлтую машину такси. Только бы Рут не очень долго возилась, Чарли ведь потом до самого Торвилля будет припоминать, как утомился её ждать.
- Бэмби, - раздалось вдруг у меня за спиной, и я от неожиданности раскрыла глаза на полную амплитуду.
Солнце щедро залило лучей мне в радужки, и я лихорадочно заморгала, чтобы снова обрести возможность видеть. Фарбер - поняла я, ещё до того как сумела разглядеть его на красном пятне кирпичной стены.
- Уже домой? - спросил он, кивнув мне куда-то за спину.
Пришлось моргнуть ещё два или три раза, чтобы разглядеть стоящую там машину. Заснувшая было нервная система снова увеличила было частоту моего пульса, но я усилием воли заставила себя успокоиться.
- Да. Брат ждёт меня в машине.
Фарбер усмехнулся, очевидно, отметив оправдательные нотки в моём голосе. Странно было видеть его таким спокойным после нашего последнего с ним разговора - я почти забыла, что он может быть таким. Таким тоже.
- Я еду в Такемицу в августе, - сказал он вдруг, - по делам, на три недели. И мне нужен умный и вменяемый помощник на всё это время. Если поедешь со мной, оформлю тебе как практику - до четвёртого курса всё равно придётся где-то её пройти. Так что?
Я рефлекторно схватилась за запястье - старая танафазийная привычка считать удары крови под подушечками пальцев в любой стрессовой ситуации. Фарбер выжидательно смотрел на меня, и я едва подавила порыв переспросить его на случай, если мне послышалось.
- Я...да, - выдохнула я, - то есть, конечно, я поеду.
Фарбер усмехнулся шире, заставив кровь снова прилить к моему лицу.
- Тогда записывай номер. Уточнишь, не против ли родители, и позвонишь. Договорились?
Я снова судорожно закивала, будто с первого кивка он мог меня не понять, влажной ладонью вытащила телефон из сумки и едва не уронила его, скользя пальцами по кнопкам. Глупое счастье сиропом изливалось по телу и в мозг, что тормозило реакции и мешало мыслить здраво. Ничто другое уже не было не важно - он хотел, чтобы я поехала с ним. Я буду рядом с ним целых три недели - по неделе за каждый упущенный мной месяц. Всё ещё можно будет наверстать и исправить, я уверена - раз Мортимер дал мне второй шанс, я ни за что его больше не упущу.
И уже вписав его имя в память телефона, я вдруг вспомнила - Дейзи подозревала его в причастности к убийству Линдон, с которой он когда-то встречался. Теперь же он всюду ходил с Пиджен, убийство которой спланировала группа дергийских студентов в моём старом-старом сне. И подумала - а что, если предположить, что всё это действительно имеет к нему отношение? Что, если уехав с ним, я и правда подвергну себя опасности?
А потом почти сразу решила - значит, оно будет того стоить. И испугалась.