Двадцать три минуты и восемнадцать секунд успело пройти с тех пор, как Сара высунулась из окна своей комнаты и приветливо сообщила, что вот-вот спустится.
Я раздраженно месила грязь носком новых кед и пыталась понять, как же докатилась до жизни такой. Погода, несмотря на начало июня, стояла совсем не летняя. От почти получасового ожидания мои ноги приобрели игривый, совсем как у свежего трупа, синюшный оттенок, а резкие порывы ветра откуда-то со стороны Канады, заставляли передергиваться – то ли от холода, то ли от отвращения к ситуации, в которой очутилась, как выражалась наша учительница литературы, «волею рока».
До самого последнего момента я надеялась, что бабушка с дедушкой сдадут назад. Им уже удалось наказать меня, запретить встречаться с друзьями и, в принципе, лишить всех удовольствий. Все «справедливые» наказания за нехорошее поведение я сносила стоически: не огрызалась, не скандалила и практически не качала права, будучи уверенной, что про «Академию женственности» они либо забудут, либо махнут на неё рукой. Но они не забыли. Можно попытаться представить степень моей досады вчера вечером, когда бабушка напомнила, чему предстояло посвятить выходные. Знала бы – скандалила и качала права в три раза сильнее обычного, а не пыталась изображать кроткую овечку.
Единственная причина, по которой я до сих пор никуда не свинтила, возвышалась рядом и прикуривала сигарету неизвестной мне марки прямо из пачки. «Брэмбли» - значилось на лицевой стороне упаковки. Название не говорило, ровным счетом, ничего, но ветер был в мою сторону, и даже выдыхаемый Дэвидом дым казался крепким. С другой стороны, не вишневый же «Слим» ему курить?
Я в упор не понимала, какой Дэвиду интерес мало того, что вести нас с Сарой к этим сектантам, так ещё и все выходные там проводить. Маловероятно, что он согласился только потому что бабушка с дедушкой его попросили. Я искоса посмотрела на него ещё раз и засомневалась. А может, только поэтому, кто его разберет? От нового порыва ветра застучали зубы, и Дэвид снова обратил на меня внимание.
- Да сядь в машину уже, что ты мучаешься?
Одет он, в отличие от меня, был по погоде, и северный ветер ему, в отличие от меня, был совершенно до фонаря. Два аналогичных предложения я с гордым видом проигнорировала, а, согласись на третье, дала бы понять, что он был прав с самого начала.
- Что ты прицепился? Сказала же – не холодно! – огрызнулась в ответ я и тут же кинула на него опасливый взгляд.
Хамить Дэвиду следовало осторожно, иначе могло нехило прилететь. Но сейчас он не был настроен ругаться. Вместо этого он развернул ко мне всем телом и смерил взглядом с головы до ног.
- Птиц из зоопарка воровать научилась, а на термометр смотреть, перед тем как из дома выйти – слишком сложно?
- Это не я украла этого тупого пеликана! – крикнула я, задетая за живое тем, какой идиоткой он меня посчитал. А когда крик предсказуемо не произвел на него никакого впечатление, от бессилия и злобы топнула ногой. В уголках губ Дэвида мелькнула снисходительная издевательская улыбка. – Тебя забыла спросить, как мне одеваться!
- Ты на меня голос не повышай, - спокойно отозвался Дэвид, выдыхая клубы крепкого дыма. – Все косячили в детстве. Только некоторые умели за свои косяки отвечать, а ты не умеешь.
Я снова вскинулась, как от удара хлыста. Это я-то не умею? А кто согласился поехать на этот слет дегенератов?! Кто молчаливо сносил все упреки и ворчание?! А ведь я могла просто сбежать на неделю и прятаться по друзьям.
- Ничего себе, как разозлилась, - делано-испуганно покачал головой Дэвид и указал на меня сигаретой. – Хочешь что-то сказать?
- Очень, - сквозь зубы отозвалась я, - но тогда бабушка с дедушкой снова меня куда-то сошлют.
- Всё что ты умеешь – это творить херню, голосить, огрызаться и вставать в позу жертвы, когда два предыдущих метода не сработали, - спокойно подытожил Дэвид, - а отвечать за содеянное – нет. И пока не научишься, тебя будут ссылать, наказывать и обращаться как с неразумным ребенком. С другой стороны, может, оно и правильно. Каждому свое.
Как же он меня в этот момент бесил. Покровительственный тон умудренного опытом дядюшки вообще не вязался с его внешним видом, и все внутри меня выступало против его попыток говорить с позиции «родительской фигуры».
- А не пошел бы…
Договорить я не успела. Входная дверь дома тёти Хелен и дяди Арона отворилась, и на пороге, наконец, возникла Сара. Теперь, спустя хороших полчаса ожидания, я была почти что рада её видеть. Присутствие Сары было своеобразным гарантом того, что наша с Дэвидом ссора не получит продолжения. С самого детства, если она замечала, что поблизости кто-то ругался, тут же начинала их «мирить»: обеспокоенно заглядывать в глаза, брать за руки и негромко просить объяснить, в чем дело. Само собой, ссора от такого затухала сама собой, и буйные расходились по разным углам.
- Ну, слава Левкоеву, - поприветствовал её Дэвид и потушил окурок о крышку мусорного бака. – Я уж думал, до Второго Пришествия здесь простоим.
В руках Сара несла саквояж – настолько миниатюрный, что складывалось впечатление, будто отняла она его у пятилетней девочки. Для чего было покупать саковяж, куда, в лучшем случае, мог бы поместиться кошелек, телефон и ключи, оставалось загадкой.
Под наше с Дэвидом красноречивое молчание Сара очень аккуратно, очень элегантно, но, самое главное, очень медленно спускалась с крыльца своего дома. Фактически она делала шажок вперед, оборачивалась к саквояжу, переставляла его на одну ступеньку с собой и делала новый шажок. Каждое движение сопровождалось грациозным придерживанием подола юбки и отставлением в сторону красиво изогнутого запястья свободной руки. Алгоритм повторился ещё несколько раз. Сара ещё даже не успела сойти на землю, но я уже была готова ей врезать. Дэвид же наблюдал за ней с неподдельным восторгом натуралиста, встретившего редкий вид экзотического животного.
- Сара, если ты продолжишь двигаться в слоу-мо, я за себя не отвечаю, - практически прорычала я и была готова поклясться, что услышала слабый смешок от Дэвида. Ни для кого не было секретом, что его любимой племянницей всегда оставалась София. К Саре он, конечно, тоже относился хорошо, но если рядом не было тёти Хелен, не отказывал себе в удовольствии над ней подшучивать.
- Это сейчас был какой-то перформанс? – очень заинтересованно спросил Сару Дэвид, когда она, наконец, бросила идиотничать и подошла к нам вместе со своим тупым саквояжем. – «Лебединое озеро» в жанре пантомима?
С чувством юмора у неё были большие проблемы, поэтому пронзительной, хоть и беззлобной иронии в его вопросе она попросту не заметила.
- Нет, дядюшка, - Сара лучезарно улыбнулась и тут же опустила глаза к долу, то ли в жесте покорности, то ли уважения. - Миссис Митчелл нас учит, что избавление от суеты – первый шаг к постижению женского предназначения. Суета в движениях приводит к суете в мыслях, а суетливый разум не приносит женщине ничего, кроме беспокойства и досады. Ведь мы созданы для того, чтобы вдохновлять и наполнять мужчин своей энергией, а в суетливой женщине энергии нет.
Я смотрела на неё и в очередной раз не могла понять, каким именно образом у тёти Хелен и дяди Арона, всю жизнь посвятивших медицине, могла вырасти «белая браслетница» Сара. Они никогда не считали нужным скрывать, кто из их дочерей биологическая, а кто приёмная. И Сара, и София утверждали, что родители относились к ним совершенно одинаково, и причин подвергать их слова сомнению ни у кого не было. Ни разу на моей памяти тётя Хелен и дядя Арон не отдали какой-то из дочерей предпочтения в чем бы то ни было. В то же время, у окружающих никогда даже не возникало вопросов, какая именно из девочек Мэнинг приёмная. Вздумай они удочерить почтовый ящик, сомнений и то было бы больше. А вступление Сары в «Светлый путь» лишь усиливало и без того немалое различие с семьей.
- Садись в машину, - неприветливо буркнула я, чувствуя, как от холода уже зуб на зуб не попадал. – И давай без этой галиматьи о предназначении, а то меня стошнит прямо на твою красивую юбку.
Сара обернулась ко мне, и на её лице я, не без удивления, прочитала жалость пополам с опаской. Именно так сердобольные люди смотрели на попавших в беду диких животных. В последний раз такой взгляд я видела у бабушки, когда она пыталась помочь застрявшему в её теплице еноту. Бедолага провел в заточении почти целый день и от стресса любые попытки себя освободить воспринимал с агрессией. От сравнения с одичавшим енотом я почувствовала уязвление, поспешила отвернуться от Сары и с силой дернула на себя дверь машины.
- Бедная, я тебя понимаю... Я бы на твоем месте тоже переживала, - трагично приглушенный голос ввел в состояние транса. Я неожиданно ясно осознала, что если прямо сейчас не отсяду, не отгорожусь за наушниками и не включу музыку, то все кончится очень плачевно. Для неё. – Путешествовать по направлению Водолея во второй половине месяца для тебя, как ярко выраженного Тельца, крайне неблагоприятно. Но не переживай, я сделаю всё, чтобы от нашей поездки у тебя остались самые лучшие впечатления.
Я глупо заулыбалась. Как могла забыть про альманах? Сара даже мусор не выносила, предварительно не сверившись с персонально составленным для неё астрологическим вестником. Удивительно, сколько всего могло поместиться в одной небольшой голове. В конечном итоге, исходящие от меня истерические нотки ощутил даже Дэвид. Он вдруг перестал ехидно посмеиваться, видно, оценив возможные риски, и велел садиться в машину.
Само собой, ослушаться «дядюшку» Сара не посмела. А в машине меня ждал ещё один неприятный сюрприз. Набрав с собой целую кучу ненужного хлама, который можно было выбросить, не глядя, я умудрилась забыть портативную зарядку. Дорога занимала, как минимум, часа три, а телефон уже сейчас показывал всего тридцать процентов заряда.
Ну что за день.
- Сара, а эту твою миссис Митчелл, случайно не Лила зовут? – через какое-то время, когда мы уже выехали на ведущую из города Южную трассу, ни с того - ни с сего спросил Дэвид.
- Лила, - удивленно ответила Сара и подалась ближе, теперь держась за подголовник его кресла. - Вы её знаете?
- Дергийка, - продолжал допытываться он, - лет пятнадцать живет в Блоссомпорте?
- Да... – пораженно распахнула круглые глаза Сара. Я старалась не показывать, что слушала их разговор, но мне тоже было интересно, откуда Дэвид мог знать наставницу из «Светлого пути».
- Я служил в Тотенбурге с её мужем, - наконец, ответил он, и Сара понятливо кивнула, полностью удовлетворившись ответом.
Я же увидела в зеркале заднего вида его странно задумчивый взгляд и сразу же ощутила вспыхнувший интерес. Уверена, что-то с этой Лилой Митчелл было нечисто, и Дэвид об этом знал...Или даже сам был причастен! От внезапно поразившей догадки я едва не дернулась и только потом поняла, что выдала свою заинтересованность.
Из зеркала заднего вида за мной внимательно наблюдали насмешливые синие глаза.
***
Телефон предсказуемо умер через час прослушивания музыки, и на весь остаток пути я оказалась в ловушке, вынужденная слушать болтовню Сары. Дэвид то ли от скуки, то ли нарочно, чтобы побесить меня, сыпал вопросами о «Светлом пути», а она, обрадованная, что нашла свободные уши, практически не затыкалась.
Я же узнала тонну ненужной информации. К примеру, теперь я знала, что основательницу движения звали Фелисити Бланк, и для всех этих сектанток она была кем-то вроде богини во плоти. Идея основать «Светлый путь» пришла к ней уже давно, но финансирование удалось получить только лет пять назад, когда Консервативная партия пришла к власти. К счастью для всех нормальных людей, самое большое распространение движение получило в Джорджии, Флориде и Южной Каролине. У нас же оно только начинало развиваться, поэтому на «адептов» косились и втихаря крутили пальцем у виска. Ещё я выяснила, что ратовал «Светлый путь» за повышение «уровня самосознания среди молодежи». Дэвид, разумеется, не поленился спросить, каким именно образом это достигалось, и Сара пояснила, что сектанты по всей стране отстраивали молодежные кризисные центры - или же «Центры пути». Туда стекались все одухотворенные желающие, там же проводились многочисленные зомбирующие семинары. В один из таких центров мы и направлялись в данный момент. Он был расположен в городе Фейтвилль, недалеко от Миннеаполиса, и пока являлся единственным в штате.
Я и сама не знала, чего ожидала от «Центра пути», но почему-то всё равно удивилась, когда поняла, что именно он мне напоминал. Розоватые стены, пластиковые стулья в ряд у стены перед информационной стойкой, парочка растений в кадках у окна – для полного соответствия частной детской поликлинике не хватало только снующих туда-сюда затраханных медсестёр и объявлений по громкой связи. Пока Дэвид вышел покурить, а Сара объясняла женщине за стойкой цель нашего визита, я растеклась по неудобному стулу и принялась наблюдать за людьми вокруг. Ни одного парня обнаружить не удалось, зато все до единой девушки выглядели точь-в-точь как Сара – и дело было не столько в длинных юбках и собранных волосах, сколько в абсолютно идентичных просветленно-счастливых выражениях лиц. Жуть.
- Извините, - раздался рядом голос, и я повернула голову к источнику звука. Обладательницей голоса оказалась одетая в длинный белый сарафан девчонка моего возраста. Через плечо у неё была перекинута тонкая коса с вплетёнными в неё цветами. – Вы не могли бы убрать ноги?
Я демонстративно перевела взгляд с неё на два свободных места по обе стороны от себя, но так и не поняла, чем именно ей помешала.
- Тебе место мало?
- Дело не в этом, - с исполненным вселенской скорби вздохом отозвалась девчонка. – Просто неприятно, когда кто-то, особенно девушка, сидит в такой позе.
Остроумный и обидный ответ пришел в голову лишь когда в дверях показался Дэвид. Я недовольно насупилась, но рот всё-таки закрыла. Для случайных перепалок со всякими курицами мое положение было слишком шатким. Терпение бабушки с дедушкой и так поизносилось, а лезть на рожон, когда на кону музыкальный лагерь, было неразумно. Девчонка смерила меня победоносным взглядом. Вот сука.
К счастью, идея, как отомстить всем ей подобным, родилась моментально. Я видела, насколько голодными были взгляды, которыми девки провожали Дэвида. Красивые мужики в таких кругах, наверное, и правда были большой редкостью. И даже при всех наших с ним контрах и перепалках, отрицать его очевидную привлекательность мне даже в голову не приходило. Потому что Дэвид был действительно красив, без какой-либо оговорки на далеко не юный возраст.
- Милый, ну что ты так долго?? – поднявшись со стула одним плавным движением, я мгновенно оказалась рядом и по-хозяйски приобняла его одной рукой.
Он молча, но очень выразительно поднял бровь в ответ, как бы спрашивая: «Рехнулась что ли, мать?», но кинув взгляд в сторону стайки «юбок», коротко закатил глаза. Я торжествовала.
Но долго торжествовать не вышло. Всё внимание армии «Сар», ещё секунду назад прикованное к Дэвиду, внезапно оказалось обращено в противоположную сторону. Оттуда к нам направлялась высокая рыжеволосая женщина, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы понять, что именно пыталась изобразить Сара на пороге своего дома. Женщина, в отличие от Сары, плавностью движений действительно напоминала грациозную царевну-лебедь, а не корову под транквилизаторами. Плечи она держала отведенными назад, а подбородок немного вскинутым, явно ничуть не опасаясь, что ей, и без того далеко не миниатюрной, такая осанка визуально добавит роста. В какой-то момент меня почти загипнотизировала её походка: несмотря на всю неспешность, различать отдельные шаги в трепетании длинной юбки не получалось. Она будто скользила.
Женщина остановилась рядом с нами, и её тут же со всех сторон обступили клоны Сары. Я же не без удивления обнаружила, что ростом она почти с двухметрового Дэвида. Королевская стать и какая-то невероятная харизма, как по щелчку, превращали эту симпатичную, в общем-то, женщину в настоящую императрицу.
- Привет, Лила, - поздоровался Дэвид, и меня вдруг осенило.
Это ведь и была та самая Лила Митчелл. Одна из самых первых и, наверное, самых узнаваемых участниц «Светлого пути». О ней Сара распиналась не меньше, а может даже и больше, чем о Фелисити Бланк.
Услышав свое имя, она обернулась и ни с того – ни с сего вдруг оцепенела, словно увидела привидение. Я не могла припомнить, когда женщина в последний раз реагировала на Дэвида настолько необычно, и перевела на него непонимающий взгляд. Дэвид приветливо улыбался уголками губ, всем своим видом выражая удовольствие от встречи.
- Ты меня, наверное, не помнишь, - добавил он, когда молчание затянулось, и Лила, как мне показалось, напряглась ещё больше. – Но мы с твоим мужем вместе служили в Тотенбурге. Округ Грау… если мне память не изменяет.
Он улыбнулся шире, а я ещё более непонимающе нахмурилась. С такой же улыбкой он подтрунивал над Сарой, дразнил тётю Хелен и издевался надо мной. Лила Митчелл ответила учтивой улыбкой и, наконец, расслабилась.
- Прости, не узнала сразу, - она немного прищурила глаз и склонила голову на бок. - Ты Дэвид, верно?
«Врет!» - моментально поняла я, едва не подпрыгнув на одной ноге от напряжения. Лила с самого начала узнала его, потому и перепугалась. Но почему тогда почти сразу перестала бояться? Окинув Дэвида задумчивым взглядом, я досадливо поджала губы. Спрашивать было бесполезно, это я знала наверняка. Уж кому-кому, а мне бы он точно ничего не рассказал. Хотя бы просто из принципа.
- Всё верно. Привез вам нового адепта, - тяжелая ладонь легла на плечо, и я вытаращилась на него так, что тут же заболели глаза. – Племянница моя, Флора. Как только прознала о вашем семинаре, все уши нам с сестрой прожужжала. «Отвези, дядюшка», говорит, «хочу понять, что значит быть настоящей женщиной!»
Стайка «юбок» вокруг Лилы смотрела на меня с очень логичным скепсисом, потому что меньше всего на этом свете я была похожа на кого-то, кто мечтал вступить в секту.
- Что-то не похоже, - протянула та самая девчонка, которой пару минут назад помешали мои вытянутые ноги. – Выглядит как распутная девка…
- Мне очень не нравится твой тон, Модести, – тут же осадила её Лила Митчелл, и я мгновенно почувствовала прилив симпатии. Получай, овца. - Кроме того, бранные слова никого не украшают, особенно юных девушек. Разве ты не помнишь?
- Помню, - тут же скисла Модести и сцепила перед собой пальцы в жесте крайнего раскаяния. – Простите, миссис Митчелл. И ты.. Флора, тоже прости меня.
- Да ладно, ерунда, - быстро отозвалась я и пошевелила плечом под рукой Дэвида.
Рука не сдвинулась даже на миллиметр. А Лила Митчелл, в зеркальном жесте, точно так же положила ладонь на плечо одной из девушек.
- Мы всегда рады новеньким, - приветливо улыбнулась Лила, и я улыбнулась в ответ, хотя и не собиралась. Противостоять её магнетическому обаянию было очень тяжело. – Прошлое нас не волнует, и мы никого за него не осуждаем. Не бойся, никто не будет смотреть на тебя косо…
«Особенно эта стерва Модести не будет», - подумала я и кивнула Лиле, показывая, что слушаю.
-… однако при вступлении в движение есть одно небольшое правило. Это может показаться пустой формальностью, но, в действительности, очень важно. Ты и сама поймешь со временем.
- Вы о чем? – опасливо поинтересовалась я и переглянулась с заинтересованным Дэвидом.
- На время семинара тебе будет нужно переодеться и собрать волосы. Девушки покажут, где висит сменная одежда, и, если будет нужно, помогут.
Чего-то такого следовало ожидать, но я всё равно смотрела на неё как баран на новые ворота. Переодеться в длинную юбку и блузку с бантиками? Завить волосы локонами и сделать «женственный» макияж? Ну уж нет. Я открыла рот, чтобы очень вежливо от такого заманчивого предложения отказаться, но меня опередил Дэвид.
- Прекрасная идея! Флора, твои бабушка и дедушка будут счастливы это увидеть.
Вместо ответа я взяла его за предплечье и оттащила в сторону, предварительно послав Лиле и юбкам извиняющуюся улыбку. Дэвид же, стоя к ним спиной, улыбаться перестал и снова выглядел серьезно.
- Мы так не договаривались! – на грани слышимости прошипела я. – Бабушка с дедушкой сказали просто поехать, никто не говорил участвовать! Я не хочу переодеваться в сектантские шмотки!
- Я тоже много чего не хочу, - пожал плечами Дэвид, - но музыкальный лагерь в Калифорнии нужен тебе, так что ты совсем не в том положении, чтобы выпендриваться и ставить условия, кексик.
Безысходность накрыла с головой, и губу я прикусила почти до крови. Ну конечно, он воспользовался одним из немногих рычагов давления, разве же он мог им не воспользоваться? Бежать было некуда, прятаться – негде. Тогда я медленно, совсем как Сара несколькими часами ранее на крыльце, сделала шаг вперед. И ещё один. И ещё.
***
Пока меня, безвольную и переставшую бороться, переодевали, причесывали и красили, Лила Митчелл успела передумать вести свой семинар в кабинете. «Прекрасная погода!» - воскликнула она, только посмотрев за окно. Прекрасная, согласились юбки и быстренько передислоцировались на задний двор центра. Если честно, я боялась смотреть на себя в зеркало и в сторону выхода шла, низко наклонив голову, чтобы уж точно не заметить ни одной отражающей поверхности.
А когда оказалась снаружи и перестала щуриться от солнца, внезапно осознала, что попала на съемочную площадку «Миднайт Лейк». Удивительно, как этот давно завершившийся сериал все ещё умудрялся влиять на сознание людей. Задний двор «Центра пути» один в один напоминал сад графского поместья. По жизнерадостно-зеленой лужайке были разбросаны разноцветные пуфики и декоративные подушки, а в тени, под раскидистыми ветками большого дерева, расположился стол с закусками. С ветки другого дерева свисали обвитые вьюнком качели – явно предназначенные для того, чтобы красиво на них сидеть, а не качаться. Поискав глазами более-менее укромное место, я подхватила одну из подушек и, как можно быстрее, спряталась за неизвестным раскидистым кустом.
Лила опустилась на пуфик, и девушки, как по команде, стали стекаться ближе, пока не образовали вокруг неё подобие круга. Я продолжала сидеть в отдалении, стараясь даже не дышать, лишь бы не заметили и не заставили подойти.
- Сегодня я хочу поговорить о защите. - торжественно начала Лила, и её слушательницы тут же затаили дыхание. Не без удивления я обнаружила, что слушать её было действительно приятно. Речь лилась легко, не прерывалась ни случайными междометиями, ни словами-паразитами. Послушав ещё немного, я практически со стопроцентной уверенностью могла сказать, что ей приходилось заниматься вокалом. Звучный от природы голос не срывался на неприятные интонации, дыхание оставалось ровным.
– С незапамятных времен женщины были под защитой мужчин. Всю жизнь, с рождения и до самой смерти близкие им мужчины сменяли друг друга по цепочке – от отца к мужу, а затем и сыну. Иногда подключались братья женщины, дяди, дедушки и внуки. Остаться совершенно одной, без какой-либо опеки, считалось огромным несчастьем для самой женщины, как и огромным позором для ее семьи. Как вы считаете, почему это было так важно?
Повисла недолгая пауза, юбки переглянулись, должно быть, пытаясь понять, требовал ли вопрос ответа или это просто такая манера речи. А потом я услышала пронзительный голос Модести и поморщилась от резонанса с певучим голосом Лилы Митчелл.
- В древности мы, девушки, считались божественными созданиями. Чистыми, светлыми, полными самых лучших качеств… умеющими любить и дарить любовь.
- Очень хорошо, - наградила её улыбкой Лила, но улыбка померкла, едва она продолжила говорить. – При этом, даже вырастая, мы наивны как дети. Нас легко обмануть и легко, обманув, использовать. Но времена меняются. Постепенно отношение к женщинам было пересмотрено почти во всем мире. Где-то раньше, где-то позже женщин начали эксплуатировать. То есть использовать, выжимать из них все самое лучшее ради своей выгоды, а потом и выбрасывать. Потерялось прежнее почтение, бережное отношение. А главное, пропало и покровительство. Хотя оно и продержалось очень долго, пусть даже местами суть покровительства была извращена. Но что с нами случилось за последние сто лет?
Чем больше я её слушала, тем сильнее удивлялась. Как такая приятная и с виду адекватная женщина абсолютно серьезно могла нести такую душеспасительную чушь? А страшнее всего было от того, как на неё реагировали юбки. Сара, в попытке постичь всю глубину этого бреда, даже приподнялась на коленях немного и чуть ли рот не раскрыла, как выброшенная на берег рыбина.
- Нравы стали чересчур свободными. И свободные интимные связи, и аборты, и разводы, и нетрадиционная ориентация, и много чего другого, - продолжала сокрушаться Лила. - Мы словно слетели с катушек и понеслись, куда глаза глядят. Никто нас не останавливает, никто не может нам помешать – и мы катимся, катимся! Вы, наверное, и сами много раз сталкивались с тем, как ваши сверстницы с неуместной гордостью похвалялись огромным количеством мужчин, которым давно потерян счет… Бок о бок с беспорядочными связями идут зависимости – от алкоголя, сигарет, таблеток и ещё Бог знает, от чего. Вот до чего нас довела современная цивилизация.
- Звучит очень страшно, - вдруг почти прошептала Сара, но я всё равно сумела различить испуганно-пласивые нотки в её голосе. – Но.. почему так получается? Неужели женщины не понимают, что губят себя?
Лила тяжела вздохнула и качнула головой.
- Всё не так просто, моя дорогая. Живя в этом мире, мы к нему адаптируемся. Подстраиваемся и неуловимо начинаем считать нормой то, что нам преподносится как норма. То, что в древности считалось нормой, теперь осуждается – и наоборот. Сейчас, если ты носишь мини юбки, загораешь в одних плавках, постоянно спишь с разными мужчинами, делаешь аборты, разводишься, пьешь, куришь, работаешь с утра до ночи, не видишь своих детей, стрижёшься почти налысо – это нормально. Не нужно никому ничего объяснять, ты нормальная среднестатистическая женщина. Современная, модная, без стереотипов. – Лила развела рукой и повела плечом.
Среди юбок вокруг неё поднялся неодобрительный шёпоток, и я заулыбалась. Вот лицемерки. Понятно ведь, что к «просветлению» они пришли год, максимум, два назад, а вели себя так, словно родились в этих юбках.
-… Зато если ты тело свое прикрываешь одеждой, волосы не распускаешь, не пьешь, не куришь, не ешь мясо, с кем попало не спишь, не работаешь – то ты странная. Ты точно или сектантка, или отстала от жизни, или просто ненормальная. Вот что с нами сделала цивилизация и отсутствие мужской защиты.
Градус драмы все повышался и повышался, пока не достиг потолка. Теперь Лила Митчелл звучала как школьный социальный педагог, ежемесячно проводивший для нас просветительские лекции-страшилки. Само собой, с такими ассоциациями её образ для меня мгновенно лишился очарования. Ни чарующий голос, ни обаяние больше не помогали – я смотрела на неё и видела немолодую, потрепанную жизнью женщину с красивой завивкой и стеклянными глазами, блестящими фанатичным блеском.
- Но что же делать? – наконец, спросила какая-то девушка, и её негромкий голос разнесся по заднему двору «Центра пути» вместе с шелестом ветра. – Мы ведь можем что-то сделать, миссис Митчелл?
- Нужно набраться смелости и попросить того, что нам нужно на самом деле. Нам ведь, по большому счёту, не нужны ни деньги, ни платья, ни какие-то должности…
«Само собой», - подумала я, но вслух, конечно, ничего не сказала, - «а жить на космической энергии Вселенной».
- Нам нужна защита. Попросить защиты – это не просто признать свою уязвимость и слабость, а разделить её с кем-то. С родителями, с подругами и друзьями, с мужем…
Последнее слово она произнесла с таким придыханием, что мне стало смешно. Теперь понятно, к чему была вся эта телега об отсутствии защиты и падении нравов. Выходите, девки, замуж. Ещё раз найдя взглядом Сару я едва сдержалась от того, чтобы выругаться. Эта идиотка кивала со слезами на глазах, словно только что услышала уму непостижимую истину. Посмотрев в сторону, я обнаружила привалившегося к стене здания Дэвида. Он стоял в тени, скрестив руки на груди, и внимательно смотрел на Лилу, а я готова была поклясться, что ещё минуту назад его там не было.
- Миссис Митчелл, - снова обратилась к ней Модести, - а расскажите, как вы познакомились с доктором Митчеллом?
- Это известная история. Неужели вам хочется услышать её ещё раз? - улыбнулась ей Лила и сложила на коленях сцепленные руки. Юбки оживленно загалдели. - Что ж, хорошо. Наша с доктором Митчеллом история началась почти двадцать лет. Мы были молоды… Это была любовь с первого взгляда.
В какой-то момент Лила посмотрела в сторону и встретилась взглядом с Дэвидом. Из-под куста мне было не очень хорошо видно выражение его лица, но я хорошо видела, как в один миг, будто от страха, исказилось лицо Лилы.
- Миссис Митчелл? – обеспокоенно обратилась к ней Сара и снова приподнялась на коленях. – Вам дурно? Вы вся бледная.
- Нет, я.. всё хорошо. Спасибо, милая, - одними губами отозвалась она, не сводя с Дэвида взгляда, который мне показался очень напряженным. Дэвид ещё несколько секунд смотрел на неё прямо, а потом на его лице снова появилась немного кривая улыбка. За улыбкой последовал ободряющий кивок, вскоре после которого он удалился обратно в здание центра.
Больше всего на свете мне хотелось знать, к чему все это было.
Я даже спросила, когда мы возвращались домой, но он, довольно предсказуемо, ничего не ответил.
***
Я не присутствовала при разговоре Дэвида с бабушкой и дедушкой, но точно знала, что он состоялся едва ли не сразу, как мы вернулись в Блоссомпорт. Скорее всего, никто из них (кроме Сары, может быть) не верил, что я была способна вести себя прилично и не устраивать новых кордебалетов вдали от дома. Но худшие ожидания удалось обмануть, и бабушка с дедушкой, пусть и не мгновенно, но сменили гнев на милость.
Мне больше не читали нотаций о нехорошем поведении, а каким-то одним утром бабушка вдруг поставила на стол не богомерзкую овсянку с сухофруктами, а любимый с детства воздушный омлет с ветчиной и парой горячих тостов. Я не веряще смотрела перед собой, не решаясь даже трогать это произведение кулинарного искусства, и только когда выкатилась из-за стола, подумала, что лёд, наверное, тронулся. Тем же вечером дедушка спросил, не хотела бы я посмотреть с ними «Убийцу сёгуна» - жутко долгий японский фильм, под который меня укладывали в детстве спать – и я точно знала, что на их языке это означало перемирие. И согласилась, конечно.
- Можно я не пойду к ней? –спросила я бабушку, уныло наблюдая плотную стену дождя за окном.
С коротким летним ливнем этот дождь не имел ничего общего. С самого утра небо было затянуто низкими грязно-серыми тучами. Бабушка тоже посмотрела в окно, всего на секунду на её лице отразилось колебание. И всё-таки она покачала головой.
- Ты же знаешь, не я это решаю.
Это была правда, посещать детского психолога меня обязали законы штата. Как сирота, чьи родители погибли менее пяти лет назад, я попадала сразу в несколько групп риска: эмоционально нестабильных, склонных к суацидальным настроениям и потенциально плохо приспосабливающихся к социуму подростков. Джиджи говорила, что я сорвала джекпот. Каждое посещение отмечалось в специальной ведомости, ведомость эта потом отправлялась в органы опеки, и, базируясь на результатах, принималось решение о необходимости новых сеансов.
Прогуливать эту херню было нельзя – это я уяснила после самой первой попытки, когда ровно через десять минут моего отсутствия, дома раздался телефонный звонок, и очень вежливая женщина долго и с пристрастием интересовалась у дедушки, куда я изволила подеваться и почему никто за мной не следит.
- Можешь взять машину, - разрешила бабушка, и я быстро схватила ключи с полки, пока она не успела передумать.
Сеансы у психолога мне не нравились сразу по нескольким причинам: во-первых, всем этим безучастным женщинам на меня было глубоко наплевать и они просто отсиживали положенное время, во-вторых, даже не проявляя никакого интереса, они умудрялись считать меня бедняжкой, которая очень травмирована, и даже не пытались выяснить истинного положения вещей. В-третьих, по шаблону я была просто обязана реагировать эмоционально на каждое слово о родителях, и отсутствие реакции мгновенно записывалось в «тревожные симптомы». В-четвертых, сколько себя помнила, разговоры «о чувствах» всегда казались тупым и бесполезным занятием. А, в-пятых, я была категорически убеждена, что здорова, эмоционально стабильна, и ни в какой помощи не нуждалась.
За несколько лет хождения по государственным психологам я обнаружила интересный факт: мало кто из них действительно хотел иметь дело с проблемными подростками. За вредность никто не доплачивал, поэтому в массе своей они отказывались работать с теми, кто вел себя по-настоящему неадекватно. С тех пор, как я это выяснила, посещение психологов стало носить циклический характер: я приходила на сеанс и изо всех сил доводила человека до белого каления, пока со мной не отказывались работать. После этого я убиралась восвояси и ещё месяца полтора была предоставлена сама себе, пока медленная машина бюрократии подбирала очередную жертву, чтобы продолжить «круговорот страданий», как все это дело однажды назвала Ким.
С новым психологом я намеревалась поступить точно так же, как и со всеми остальными, и я уже в который раз благодарила американские законы за то, что все сеансы были строго конфиденциальны. Как бы отвратительно я себя ни вела и каких гадостей ни говорила, никто не имел права разглашать это кому бы то ни было. Таким образом, обо всех махинациях бабушка с дедушкой знать ничего не знали, и сейчас их незнание мне было особенно на руку.
Несколько минут потребовалось, чтобы настроиться на правильную волну, а ещё какое-то время я просто смотрела, как крупные капли дождя разбивались о лобовое стекло. Зонтик, конечно же, забыла, овца.
Двери мне открыла женщина неопределенного возраста. Я сомневалась, что ей было больше пятидесяти, но нелепая старческая прическа и круглые очки делали её похожей на гигантскую пожилую стрекозу.
- Флоренс, надо полагать? Я доктор Уизерс, приятно познакомиться, – вежливо улыбнулась она, давая мне пройти и жестом указывая в сторону кабинета прямо по коридору.
- Флора, - машинально поправила я, никак не отреагировав на приветствие.
Уже в кабинете я огляделась по сторонам. Письменный стол с придвинутым вплотную креслом – явно для неё, мягкий на вид диван – явно для буйных, вроде меня. Римские шторы кофейного цвета на окнах, на полу - ковер тон в тон. Коллекция жирафов на полке.
Уизерс зашла следом и прикрыла дверь, на целый час отрезая нас обеих от мира вокруг. Так и не нарушив молчания, я дождалась, пока сядет в свое кресло и достанет планшет, и только тогда медленно опустилась на диван.
- Судя по прическе пенсионерки и супер-оригинальным очкам, я так понимаю, муж вас не трахает уже давно? – светским тоном осведомилась я и закинула ногу на ногу.
Уизерс подняла голову, и я замерла в ожидании. Обычно по первой реакции было сразу понятно, что делать дальше. Одни тут же пытались очень холодным тоном поставить на место и напомнить, с кем разговаривала, а другие, наоборот, изо всех сил показывали продвинутость и сводили оскорбления к глупым шуткам. И я даже не знала, какая из линий поведения была хуже. Любую фальшь – что в музыке, что в общении – я чувствовала моментально, и если человек лишь демонстрировал отсутствие иллюзий на свой счет, на деле оставаясь высокомерным и самовлюбленным, это никогда от меня не ускользало. В такие моменты я чувствовала себя взявшей след гончей, и нахождение болевых точек становился вопросом времени.
Когда я однажды задумалась о природе такой склонности, то решила, что, скорее всего, пошла ею в папу. В детстве он любил брать меня с собой на работу, и примерно тот же сценарий приходилось наблюдать довольно часто. Разве что папа выводил лицемеров на чистую воду намного изящнее.
Доктор Уизерс смотрела на меня сквозь толстые стекла своих стрекозиных очков, и как я ни пыталась, не могла обнаружить в нём ничего, кроме безраздельного внимания. Ни гнева, ни раздражения, ни обиды, ни притворной жалости – ничего, за что могла бы зацепиться, и это сильно сбивало с толку. В зависимости от реакции на провокацию, у меня было заготовлено несколько шаблонов, что делать дальше. А как поступать при полном отсутствии какой-либо реакции я знать не знала, потому что никогда ни с чем подобным не сталкивалась.
Доктор Уизерс так ничего и не ответила. Она, не глядя, отметила что-то в планшете и снова вернула мне внимание, а я почувствовала странный дискомфорт от своей выходки. Мелькнула мысль, что стоило сначала прощупать почву, прежде чем начинать хамить вот так с ходу. Но отступать было поздно.
- Молчание – знак согласия? – чуть менее уверенно, чем следовало, снова спросила я и тут же себя за это отругала. Сейчас она подумает, что мне вдруг стало стыдно. Стыдно мне не было, мне было... странно.
- Если я захочу поговорить о своей личной жизни, то сама запишусь к тебе на прием, - ровным тоном ответила доктор Уизерс, и я снова навострила уши.
В её голосе не было шпильки, чтобы поставить меня на место, как не было и неуместной доброжелательности. Она не скрывала, что мои слова ей не понравились, и не постеснялась на это указать. При этом умудрилась подобрать такую формулировку, что вздумай я продолжать её оскорблять, смотрелась бы непонятливой идиоткой.
Я тяжело вздохнула и откинулась на мягкую спинку дивана. Интуиция подсказывала, что этот час моей жизни будет особенно долгим.
- Кто сказал, что я хочу говорить о своей личной жизни? У меня аллергия на таких как вы, - в неосознанной попытке закрыться от чересчур внимательного взгляда, я не удержалась и скрестила руки на груди.
- Так уходи, - предложила доктор Уизерс, а в ответ на мой непонимающий взгляд пожала плечами. – Оков я на тебе не вижу, а дверь не заперта.
- Конечно, угу, - подозрительно прищурилась в ответ я и кивнула на планшет для бумаг в её руках, - я уйду, а вы в своей ведомости это укажете.
- Конечно, укажу, - согласилась она и закинула ногу на ногу, - но это ведь мелочи, по сравнению с тем, чтобы целый час терпеть неприятное времяпровождение. Принимая во внимание факт, что сеансы у психолога должны иметь совершенно противоположный эффект.
Я снова нахмурилась, на этот раз с того, насколько необычно развивался наш разговор. Каждый новый психолог сначала нудно зачитывала список моих проступков, а потом – не менее нудно – пыталась добиться раскаяния. Доктор Уизерс же практически прямым текстом подбивала сбежать с сеанса.
- Вы хотите, чтобы у меня были проблемы? – хмуро спросила у неё я, на что она беззаботно пожала плечами.
- Одной больше – одной меньше, разве для тебя это имеет значение?
Теперь я всерьез задумывалась о том, что перепутала адрес. В попытке снова обрести почву под ногами и настроиться обратно на нужную волну, я перевела взгляд на увешанную дипломами и сертификатами стену. Все они были выданы на имя доктора Серены Уизерс, и глупая идея, что я могла приехать не туда, разбилась в пух и прах. Доктор Уизерс какое-то время ждала ответа, после чего снова отметила что-то в своем планшете. Странным образом, каждая из этих мелких заметок ужасно меня нервировала.
- Мне всё равно, кем меня считают вы и вам подобные, - наконец, нашлась с ответом я, - и раз уж я пришла, то как-нибудь досижу этот час.
Я ожидала, что она как-нибудь прокомментирует мою явно шитую белыми нитками отговорку. Я бы на её месте точно что-нибудь сказала, но доктор Уизерс снова промолчала.
- Позволь узнать, чем тебе так не угодили психологи?
- Высокомерием. Вам нравится думать, что хорошо разбираетесь в людях, даже если всю жизнь из-за книжек не вылезали. Это раз, - я загнула первый палец. – Два – это ваши советы. Не могу представить человека, которому бы помогло вот это: «У тебя проблемы? Ну, ты постарайся их решить. А если не стараешься, значит, тебе просто нравится страдать!». Но больше всего меня раздражает, что ваше общение навязывается. Меня считают «трудным подростком» и обращаются так, будто я готова вот-вот «сорваться» и вскрыть вены, хотя с чего мне срываться? У меня всё хорошо.
Это было очень странно сразу по многим причинам. Во-первых, изначально я собиралась вести себя действительно неадекватно, но почему-то не вела. Что-то как будто сдерживало. Во-вторых, разговаривать развернутыми предложениями и, тем более, отвечать на вопросы, я тоже не планировала. После первых минут общения с доктором Уизерс, я имела смутное подозрение, что оправдываться за своих предшественниц она не станет. И оказалась права. Вместо этого она перевернула записи на несколько страниц назад и принялась читать вслух.
- Проникновение со взломом в музей естественной истории. Было? – Я нехотя кивнула и закатила глаза.
- Это было три года назад, столько времени прошло!
- Согласна, - миролюбиво отозвалась доктор Уизерс и стала читать дальше, - антиобщественное поведение во время школьного чемпионата по футболу. Что вы, кстати, сделали?
- Украли ростовую куклу-талисман противника и казнили его на нашей трибуне, - буркнула я, - знаете, как это подняло боевой дух? Человека ведь мы оттуда вытащили!
- И на том спасибо. Многочисленные столкновения с представителями правопорядка, нарушения комендантского часа, распитие алкогольных напитков и, наконец, кража пеликана из городского зоопарка.
Теперь это снова напоминало предыдущие сеансы, и я насупилась. Но нотации в духе: «Почемуууу нельзя так себя вести» не последовало. Вместо этого доктор Уизерс сняла очки и мгновенно превратилась из пожилой стрекозы в обычную женщину.
- Послушай. Тебя называют устаревшим термином «трудный подросток» не потому что хотят как-то заклеймить или оскорбить, а потому что в обществе существует определенный стереотип, под который ты попадаешь. Не потому что ты плохой человек, - эти слова она выделила интонационно, и я впервые посмотрела на неё без глухого раздражения, - а потому что твои поступки формируют у окружающих искаженное представление о тебе. Подумай, как ты выглядишь со стороны?
- И как же я выгляжу? – вдохнула я. – Как психопатка, которая через пару лет точно начнет угонять машины и давать за дозу крэка? Это прямая цитата от школьного социального педагога, если что.
- Как человек, который просит о помощи. Активное привлечение внимания, особенно у подростков, почти всегда воспринимается именно так. Люди смотрят на тебя и видят рано осиротевшую девочку, потому и делают вывод, что все твои выходки – это отсроченная реакция на утрату. А помощь навязывают, потому что думают, что ты, должно быть, слишком гордая, чтобы сама о ней попросить.
- Мне не нужна помощь, - снова повторила я. – Почему они просто не могут оставить меня в покое?
Удивительным образом, злиться и раздражаться больше не получалось. Я чувствовала себя потерявшей управление лодкой, которую на коротком буксире, подальше от скал и коварных океанских ветров, тянула лодка побольше. Она не давала мне эмоционально расшатываться, мягко пресекала попытки поругаться и свою точку зрения доносила уверенно. Что-то похожее я чувствовала от разговоров с тётей Хелен. Похожее и не похожее одновременно.
- Потому что люди по своей природе – существа социальные. И когда чье-то поведение отклоняется общественной нормы, этого человека всеми силами стараются в состояние «нормы» вернуть, причем, очень часто это происходит неосознанно. – Я хотела возразить, но она заговорила снова. – Опять-таки, не потому что люди вокруг плохие и без причины тебя ненавидят. Вовсе нет. Просто твое девиантное, то есть, отклоняющееся от общепринятых, наиболее распространённых и устоявшихся норм, поведение воспринимается как угроза. И они всеми силами стараются эту угрозу нивелировать. Общество не может воспринимать отклонение от нормы без агрессии, это защитная реакция.
- Защитная реакция на что? – не поняла и машинально притянула к себе колено, но тут же почувствовала неудобство от того, что могла испачкать обивку дивана. И опустила ногу обратно, – Я просто занимаюсь своими делами и вообще никого не трогаю…
- Это не совсем так, - возразила доктор Уизерс. – Ты не живешь в вакууме и, так или иначе, окружена людьми. А гнев и недовольство в этом конкретном случае возникают из-за того, насколько явно ты демонстрируешь инсубординацию.
Вдруг до меня дошло, чем именно она меня подкупила. В отличие от большинства взрослых, так или иначе, но встававших со мной в позицию «сверху», она разговаривала на равных. Не подбирала более простых формулировок, чтобы глупенькая проблемная девочка уж точно поняла все до последнего слова, не давала непрошенных советов и вообще вела себя совсем не так, как могла бы вести тётка с целой стеной, увешанной дипломами.
- Младшие подчиняются старшим – это закон социальной иерархии. Давным-давно, когда наши предки ещё имели хвосты, такое положение вещей гарантировало выживание рода, а сейчас просто воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Грубо говоря, ты своим поведением пытаешься пошатнуть устои, которым много тысяч лет.
- Ну и что мне делать? Не шатать устои, чтобы никого не нервировать? – с вызовом спросила я и заметила, как впервые с момента встречи доктор Уизерс коротко улыбнулась.
- Шатай, если так хочется. Но имей в виду, что у людей твое поведение будет вызывать непонимание, осуждение и попытки образумить – и это как минимум. Не угождать окружающим и игнорировать попытки себя поучать – твое святое право. Но, опять-таки, имей в виду, что такое поведение, с огромной долей вероятности, вызовет негативную реакцию. У тебя есть полное право вести себя, как считаешь нужным, пока это не выходит за рамки закона. Самое главное – понимать последствия и нести за них ответственность.
Что-то похожее об ответственности несколько ней назад говорил Дэвид, но его слова не вызвали ничего, кроме отторжения и глухого раздражения. А сейчас я, кажется, начинала понимать.
- Не буду тебя больше задерживать, - прервала поток мыслей доктор Уизерс, и я непонимающе перевела взгляд на настольные часы.
С начала сеанса прошло неполных тридцать минут, и большую часть этого сеанса я провела в молчании – сначала в раздраженном, потом в смятенном, а под конец в заинтересованном. Доктор Уизерс поставила отметку и протянула ведомость мне. Я поднялась с дивана и снова взглянула на несуразных жирафов на полке. Ещё полчаса назад едкий комментарий точно бы не заставил себя ждать.
- Дочь их коллекционировала, - вздохнула доктор Уизерс. Обернувшись, я увидела, что она сидела, подперев щеку кулаком, и смотрела в ту же сторону. – До того как попала в аварию три года назад.
Обычно я никогда не краснела. Напротив, в стрессовых ситуациях становилась бледнее смерти, но сейчас физически ощутила, как кровь прилила к щекам. Эти глупые статуэтки, возможно, были последним, что у неё осталось в память о близком человеке. А я чуть не…
- Правда? – тихо спросила я. От острого стыда и не менее острого чувства вины голос сорвался до полушепота.
Доктор Уизерс смотрела серьезно, и её немигающие глаза напоминали глаза рептилии. Казалось, она вот-вот моргнет и покажет вертикальное веко. Но вместо этого она снова улыбнулась.
- Нет. Мне просто нравится коллекционировать глупых жирафов. Иди, добрая девочка, увидимся через две недели.
И я ушла.
***
- Что вы наденете?
Я переложила телефон в левую руку, а в правую взяла тонкую кисточку, похожую на японскую кисть для каллиграфии. С тех пор как мы с Ким и Джиджи начали общаться втроем – а произошло это хороших четыре года назад, если не все пять – не проходило и дня, чтобы я не задумывалась о покупке беспроводной гарнитуры, но за все время так и не удосужилась дойти до салона связи. За что каждый раз и расплачивалась.
- Смотря кто там будет, - отозвалась из трубки Джиджи, а мгновение спустя я услышала звук распыляемого лака для волос.
- А кто тебе нужен? – спросила её Ким, пока я тщательно растушевывала чересчур резкие границы металлических теней для век. Их подарила Ким, и поначалу я отнеслась к темно-графитовому цвету скептически, но мгновенно поменяла мнение, едва их нанесла. Глаза мало того, что оптически увеличились раза в полтора, но и стали намного ярче. Я даже цветные линзы передумала надевать.
- Да я просто думаю, стоит ли наряжаться, - лениво ответила Джиджи, - только причесалась, а уже устала. Флора, а ты сама что наденешь?
Этого вопроса я ждала. Вещи для этой вечеринки купила ещё неделю назад в одном интернет-магазине, но привезти заказ эти ленивые ушлепки умудрилась только сегодня утром. А я была слишком взбудоражена, чтобы крыть их за это матом.
- Нииифига себе, - протянула Ким пару секунд спустя, и я расплылась в довольной улыбке. Даже щёки заболели. – А тебе твои разрешат в таком виде выйти?
- Разрешат. Я после того случая с пеликаном была тише воды – ниже травы, - отмахнулась я и приступила к растушевке теней на втором глазу. – Нравится?
- Хтонический ужас, конечно, - прилетел вердикт, и от неожиданности я даже остановилась. - ... но я не могу представить никого, кому бы это шло больше, чем тебе.
В переводе с модельерского на человеческий это означало «да, нравится», но я конечно не обиделась. А закончив краситься, ещё раз окинула себя придирчивым взглядом в зеркале, но так и не нашла ни одного недочета. Я никогда не страдала какими-то комплексами по поводу внешности, но сегодня была действительно довольна результатом почти трехчасовых приготовлений. Волосы лежали идеально, одежда сидела так, словно только на меня и была сшита, а контурирование делало скулы высокими и настолько визуально острыми, что об них можно было порезать руку.
- Ладно, я пошла, - взяв с кровати куртку, я взгромоздилась на высокие каблуки, - увидимся.
Идти на таких высоких каблуках оказалось немного сложнее, чем мне казалось, но до входной двери я добралась без происшествий.
- Мы что-то пропустили? – вдруг спросил дедушка откуда-то слева. Я обернулась на голос и обнаружила их с бабушкой в столовой. Обычно они в это время уже перебирались в гостиную, но сегодня, видно, засиделись.
- Что пропустили? – спросила я максимально ровным и доброжелательным тоном.
- Ну, например, что ты решила стать проституткой и пойти подработать на трассу, а нам сказать забыла, - любезно ответил он, и я мгновенно, как по команде, ощетинилась.
Обычно бабушку с дедушкой не волновало, во что я была одета. Максимум, предлагали носить шапку зимой, и то, окончательный выбор оставался за мной. Моя же голова.
А сейчас вдруг заинтересовало. Мы просто молча смотрели друг на друга, а потом я медленно, как в замедленной съемке, скрестила руки на груди. Ну конечно. Последние две недели я вела себя как маленькая пушистая овечка: не хамила, не скандалила, не оспаривала их тупых решений, поехала к сектантам, как они сказали – всё ради того, чтобы поездка в музыкальный лагерь не накрылась медным тазом. А бабушка с дедушкой, должно быть, уже успели привыкнуть меня шпынять.
- Я иду на вечеринку, - медленно и с расстановкой процедила я, - там все будут так одеты. Нужно было напялить робу или юбку в пол, как у этой тупицы Сары?!
- Сара не тупица, - спокойно возразила бабушка. – А мы просто беспокоимся, что ты в таком виде до дома не доберешься. Твой.. наряд открывает в три раза больше, чем должен закрывать. Ходить в таком виде – это провоцировать неприятности.
- Там будут мои друзья! – я не собиралась повышать голос, но повысила и не почувствовала никакого укола вины. Казалось, они в позу они встали только для того, чтобы показать, что это в их власти. – И вы просто ничего не понимаете! Я не для того три часа собиралась, чтобы сейчас идти переодеваться!
- Ну, очень жаль, - после небольшой паузы ответил дедушка и сделал ещё один глоток чая. – Потому что в таком виде ты точно никуда не пойдешь. Можешь не дёргать дверь, она закрыта.
Я всё равно дернула, а обнаружив, что он говорил правду, изо всех сил стукнула по ней ладонью. Ладонь тут же отозвалась пульсирующей болью.
- Это нечестно! Вы просто.. просто пользуетесь, что можете запретить!
От злого бессилия на глаза навернулись слезы. Плакать я не собиралась, но и контролировать это тоже не могла. Дедушка поджал губы, явно собираясь стоять на своем до конца, но на лице бабушки мелькнула тень сомнения. И я обратила всё внимание на неё.
- Неужели вы не понимаете, как мне тяжело? – почти прошептала я срывающимся голосом и обняла себя руками. – Вы..я.. я просто пытаюсь как-то отвлечься, потому что... иначе....
Я снова всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Говоря откровенно, в этот момент слезы я изображала. Вернее, решила использовать естественную реакцию организма себе на пользу и изо всех сил делала вид, что плачу. В действительности же, я очень осторожно касалась лица ладонями, чтобы ни в коем случае не смазать макияж. Дверь с кухни на террасу хлопнула, и от неожиданности я машинально кинула взгляд в ту сторону. У нас что, гости?
- Я же вас буквально на три минуты оставил. – Дэвид остановился у стола рядом с оцепеневшими бабушкой с дедушкой и сцепил на груди руки. Нас разделяло несколько метров, но даже отсюда я чувствовала запах его сигарет. – Что за смертоубийство опять?
- Флора собирается пойти на вечеринку в костюме профурсетки, а мы этому препятствуем, - тоном рассказчика ответил дедушка, и Дэвид покачал головой, уважительно поджав губы.
- Я же хорошо себя вела! – воскликнула я, решив продолжить представление. – И всё равно ничего нельзя!
- Тебе же сказано, иди переоденься и шуруй куда хочешь, - подчеркнуто размеренно произнес Дэвид, и я чуть ногой не топнула от раздражения.
Ну конечно он встал на их сторону, разве могло быть по-другому?! Получив в свое распоряжение такого мощного союзника, у бабушки с дедушкой мгновенно прибавилось уверенности. Восклицания больше не действовали – я это прекрасно видела, как и видела и то, что тень сомнения, за которую я ухватилась поначалу, с лица бабушки практически исчезла.
Тогда я решила разыграть последнюю карту и пристально посмотрела на бабушку, как наиболее «слабое звено» из всех троих.
- Я очень скучаю по маме с папой. Знаю, я... я не говорю об этом часто, но я знаю, что и.. вы тоже скучаете, - голос снова начал срываться, но на этот раз совершенно осознанно. Бабушка с дедушкой за столом оцепени. – И всё.. вот всё, что я делаю... или плохо себя веду и не слушаюсь - это потому я не могу перестать думать о них. Даже во сне. Они мне постоянно снятся, и это... больно.
Дедушка напоминал каменное изваяние, а бабушка поднесла ладонь к губам. Её глаза наполнились слезами, за что я моментально почувствовала легкий укол совести. А потом посмотрела на Дэвида и замерла сама. Бывало, он раздражал меня неуместным покровительством, бывало бесил шутками, но за всю жизнь мне ни разу не приходилось видеть его разозленным.
Сейчас его лицо казалось высеченным из мрамора, а смеющиеся, обычно яркие глаза, словно выцвели. Эти глаза обещали мне ледяной ад. Я впервые по-настоящему его испугалась. И очень отчетливо поняла, что перегнула палку.
- Ах ты дрянь... - сквозь зубы прорычал он и резко двинулся ко мне.
Я машинально сделала шаг назад, но в следующий момент он сгреб меня в какой-то жуткий захват и потащил обратно на второй этаж.
- Ты что, больной, а ну отпусти меня!! – испуганно закричала я и попыталась освободиться, но с тем же успехом можно было пытаться вырваться из огромного железного капкана. Ни одна из моих попыток хоть как-то дёрнуться даже легкого неудобства ему не принесла, но я всё равно не переставала брыкаться ровно до тех пор, пока он пинком не распахнул дверь в ванную. – Отпусти! Помогите!!!
Бабушка с дедушкой бежали следом, я слышала их шаги на лестнице и принялась вырываться ещё отчаяннее. Инстинкт самосохранения бился в истерике, я на полном серьезе была уверена, что этот психованный сейчас приложит меня головой об кафель. Но бить он не стал. Вместо этого одной рукой закрыл дверь на защелку и, не обращая никакого внимания на требования открыть, максимально открутил вентиль с холодной водой и запихнул меня под душ прямо в одежде.
Я закричала не своим голосом, а бабушка с дедушкой заколотили в дверь так, что едва не сорвали её с петель. Мощный поток ледяной воды оглушил, и в какой-то момент я чуть не захлебнулась, но вовремя закрыла рот. Я больше не угрожала ему, не просила себя отпустить, а только выла – совсем как обезумевшее раненое животное. Воздуха не хватало, и я полностью сосредоточилась на том, чтобы не утонуть. Вода подо мной окрашивалась в грязно-серый, но думать об этом я была не в состоянии.
Пытка прекратилась так же быстро, как началась. Дэвид кинул в меня полотенцем, и я тут же в него завернулась, хотя даже развернуть его трясущимися окоченевшими руками было тяжело. От холода и шока зуб на зуб не попадал.
- Ты больной... – прохрипела я. Голос предсказуемо сорвался. – Психопат, иди лечись.. Отойди от меня.
- Не строй из себя жертву, - лишенным хоть сколько-то сочувственных ноток голосом сказал Дэвид. Я медленно выдохнула и промокнула лицо полотенцем, на котором моментально остались грязные следы. – Я знал, конечно, что ты манипуляторша, но такого даже от тебя не ожидал.
Я подчеркнуто не смотрела на него. Не хотела, да и страшно было. Вдруг снова взбесится.
- Ты можешь хоть попытаться представить, что значит – потерять дочь? – тем же тоном поинтересовался он. – А потом присутствовать на её опознании. Сильно сомневаюсь. Это именно то, что не забывается. Ни на секунду, ни на минуту, ни даже во сне – как ты правильно угадала там внизу. Это такая боль, которая не заглушается ничем. Никогда.
- Я тоже потеряла мать.. и отца, - глухо пробормотала я.
- Закрой рот! – рявкнул Дэвид. – Ты не чувствуешь и сотую долю того, что чувствуют они! Чувствовала бы – тебе бы и в голову не пришло этим манипулироть, чтобы уехать тусоваться. Понимаешь, не пришло бы! Это вообще не сочетаемые вещи! Поэтому не смей даже заикаться о своей утрате, или я за себя не отвечаю.
- Оставь меня в покое, - я притянула к себе колени и опустила на них голову. Потратив все силы на попытку освободиться от экзекуции, сейчас я не могла даже выбраться из ванны. – И не разговаривай со мной.
Я не смотрела на Дэвида, но знала, что он смотрел на меня. Думала, снова попробует что-нибудь сказать, но он не стал. Вместо этого он удивительно бесшумно для своих огромных габаритов вышел из ванной. Едва за ним закрылась дверь, я схватилась за края ванной и, не без усилий, сползла на пол. После ледяной ванны пол с подогревом казался едва ли не горячим, и я устало опустила на него голову. С тела и волос мелкими каплями стекала вода, но даже смотреть на себя в зеркало я боялась. Нужно было злиться на этого кретина-солдафона, но на это не оставалось сил. А потом я вдруг услышала приглушенный обеспокоенный голос бабушки за дверью.
- Зачем так жестко? – в первую секунду я решила, что она обращалась ко мне, и подняла голову. Но снова услышала голос Дэвида, правда теперь он был лишен резких ноток.
- Затем, что она открыто вами манипулирует.
- А если у неё будет травма? – поддержал бабушка дедушка, и я как можно тише поползла к двери. – Психика ведь и так нестабильная…
Они оправдывали меня? Несмотря на всё, что я делала, они все равно пытались меня защищать.
- Нет у неё никакой травмы, - раздраженно отозвался Дэвид, - и она крепче нас с вами вместе взятых. Просто привыкла добиваться своего… Мона, ну чего? С ней все будет нормально, ну не плачь. Я бы никогда не причинил ей настоящего вреда.
Тон его мгновенно сделался виноватым. Бабушка тихо всхлипнула за дверью, и я ощутила что-то вроде удара под дых. Внутренности скрутило, и я со всей силы прижала мокрые руки к лицу. Но это всё не шло ни в какое сравнение с тем, какой тварью я себя в тот момент ощутила. Дэвид полностью прав – я самая настоящая мерзкая дрянь, и полностью заслуживаю всех наказаний. Вместо того, чтобы заботиться о бабушке с дедушкой, я каждый раз находила новые способы, как бы посильнее их ударить. От осознания отвратительно лживой и лицемерной сущности, изнутри поднялась огромная волна отвращения к себе, и я просто заплакала. Без всхлипов, без надрывов и подвываний – заплакала по-настоящему, как не плакала уже очень давно. Слезы градом катились по мокрому лицу, и я с силой прижимала ко рту руки, чтобы по ту стороны двери никто ничего не услышал.
Мерзкая неблагодарная скотина, которая только и делает, что паразитирует на всех, до кого может дотянуться. К едкому отвращению примешалась позорная жалость к себе, и на полу ванной я свернулась в позу эмбриона. Притянула к себе колени и лежала так до тех пор, пока разговоры за дверью не стихли, а слезы не высохли сами собой.
Я медленно поднялась, держась за раковину, и наконец взглянула на себя в зеркало. Ничего необычного там, конечно, не обнаружилось: опухшее красное лицо в грязно-серых разводах, глаза-щелочки, огромный красный нос. Включив воду, я сначала умылась холодной водой, а потом и вовсе смыла остатки макияжа специальным средством.
Я обязательно извинюсь перед бабушкой и дедушкой. И Дэвидом. И они поверят, потому что в этот раз я буду говорить искренне, и одними словами ничего не ограничится. Я всеми силами постараюсь вернуть их доверие и приложу столько усилий, сколько потребуется. Я не буду врать, я не буду скандалить, я не буду манипулировать. Я больше не буду причинять им боль.
Дверь отворилась с легким скрипом, и я проскользнула в свою комнату по темному коридору. Стянув, наконец, мокрые вещи, переоделась в пижаму и вышла обратно. Спать одна я точно не собиралась. На цыпочках пройдя мимо закрытой двери в комнату бабушки с дедушкой, я бесшумно спустилась на первый этаж и направилась к книжному шкафу.
Папа рассказывал, что идею сделать кабинет с потайной дверью, он почерпнул из какого-то исторического романа, который читал в детстве. Глаза уже успели привыкнуть в темноте, и пальцы скользнули по корешкам книг. С тех пор, как его не стало, я столько времени провела в пустующем кабинете, что положение книги-ключа на полке могла найти наугад.
Механизм заработал, я толкнула шкаф, и он распахнулся. Из кабинета повеяло запахом пыли и лакированного дерева. С тех пор как его не стало, я убирала здесь сама. Ни бабушка, ни дедушка, ни уборщица не заходили сюда – это стало правилом.
С тех пор как его не стало, прошло почти семь лет, но кабинет все равно сохранял элемент присутствия. Казалось, он просто вышел. Или задержался на работе. Когда он говорил, что задержится, я всегда сначала дотошно допытывалась, во сколько он будет, а получив ответ, приходила сюда и садилась на диван ждать. Я никогда не отличалась терпением, но отказывалась покидать кабинет, пока он не приезжал, и часто на этом же диване и засыпала.
Я редко приходила сюда в последнее время, но сегодня особенно нуждалась в его присутствии. Иллюзии присутствия. Какая разница?
Нужно всего лишь закрыть глаза.
Медленно лечь на бок.
Обнять себя руками.
Поджать ноги.
И уснуть.
И он придет.