Вода стекает по его мускулистым рукам, и это зрелище заставляет Линду Хэнниган замереть и уронить мыло. Уилтшир оборачивается на звук, Линда краснеет и как можно быстрее поднимает мыло, едва не уронив снова.
— Госпожа Хэнниган, — его тон не оставляет шанса уловить хоть малейшую эмоцию. — Зайдите ко мне в кабинет.
Ее сердце на долю секунды замирает, затем бьется как сумасшедшее.
***
— Госпожа Хэнниган. — Его внимательный взгляд возносит Линду до небес. — Для чего вы пришли в медицину?
— Чтобы помогать людям, — выпаливает Линда на одном дыхании, но увидев усмешку Уилтшира, осекается. — Этого… недостаточно?
— Если бы мне давали по симолеону за каждый раз, когда я слышу эту фразу, я стал бы миллионером. Увы, в действительности она ничего не стоит. Ваш случай — отличное тому подтверждение.
— На что вы намекаете, доктор Уилтшир?
— Я не намекаю, а говорю прямо. Ваше стремление помогать — не более чем красивые слова. В действительности же от вас больше проблем, чем помощи. Вот, например, сегодня.
— Доктор…
— Вы вызвались мне ассистировать, — продолжает Уилтшир, игнорируя попытки перебить. — Я имел неосторожность заподозрить у вас сознательность, но ошибся. Умышленно или случайно, вы саботировали операцию. Ваша халатность могла стоить жизни пациенту, понимаете?
— Понимаю, доктор Уилтшир. Но я… была уверена, что справлюсь.
— Уверенность, — медленно произносит Уилтшир это слово, будто пробуя на вкус. — Врачи острова Твикки, наверно, тоже были уверены, что справятся с неизвестной болезнью, невзирая на отсутствие качественных лекарств и банального опыта. Поэтому скрывали случаи лихорадки, пока она не охватила половину континента. Не так уж полезна эта уверенность, да, госпожа Хэнниган?
Линда опускает голову, не в силах выдержать взгляд Уилтшира. А ведь совсем недавно сделала бы всё, чтобы он на нее посмотрел.
— Простите. Этого больше не повторится, обещаю.
— Разумеется, не повторится. В следующий раз я буду разумнее подходить к выбору ассистента. Можете идти.
— Да, доктор Уилтшир. Я… не уверена, что из меня выйдет хороший врач.
Пожалуйста, пусть он возразит. Пусть хотя бы скажет свое коронное «ну и зачем вы здесь, если не уверены?», и у нее будет шанс задержаться на полминуты.
— Я тоже не уверен, — соглашается Уилтшир. — Хорошие врачи не считают ворон во время операции. Рекомендую вам выспаться перед тем, как снова соберетесь делать что-то серьезное.
***
— Привет, рыжая-бесстыжая.
Леонард Дювель всегда приветствует ее именно так. Видимо, ему кажется смешным называть бесстыжим человека, который не извиняется разве что перед шваброй.
— Ну, чего скисла, мандаринка? — не унимается Дювель. — Опять Уилтшир вздрючил? Это он в тебя влюбился, стопудово. Все мужики так…
— Прекрати!
Санитарка в конце коридора роняет утку. Дювель отшатывается. Линда опускается на скамейку и наконец дает волю слезам.
— Эй, ты чего? — Дювель плюхается рядом. — Я же не нарочно…
Линда уже не слышит его. Поток уносит ее и останавливается только при звуке прибывшего лифта.
Это он, думает Линда, наскоро промокая лицо. Нельзя, чтобы снова увидел ее ничтожеством.
— Что случилось? — Увы, всего лишь Элен. — Кого тут убили, пока меня не было?
— Уилтшир ее… того-этого, — встревает Дювель раньше, чем Линда успевает раскрыть рот. — Ну, на самом деле без того-этого, потому и ревет.
Линда вскакивает, роняя платок, и несется к туалету. С нее достаточно.
— Хотел же развеселить. Не смешно, да?
— Дювель, — качает головой Элен. — Ты феерический болван.
***
— Линда, — берет ее за плечи и разворачивает к зеркалу Элен. — Взгляни сюда.
— Чего я там не видела?
— Красивую двадцатилетнюю девушку, которая сохнет по черствому старикашке. Я, конечно, за толерантность, но это уже перебор.
— Что? — Линда с ужасом смотрит на Элен, надеясь, что та рассмеется. — С чего ты взяла?
— Ой, хорош отпираться, у тебя на лице написано. Я вижу, Дювель видит, вся больница видит. А главное — видит он. Затем и шпыняет, чтобы вернуть на землю.
— Это не так.
— Что не так, Линда? Тебе постоянно от него прилетает, и ты будто специально подставляешься, чтобы прилетело еще. Не надоело быть девочкой для битья?
Линда снова всхлипывает.
— Ну вот, опять двадцать пять. Послушай, Хэнниган, я заколебалась вытирать твои сопли. Любить того, кто делает тебе больно — это, знаешь ли, немного… непрофессионально.
— Конечно, — вздыхает Линда. — Ты бы смогла так просто взять и выключить свои чувства.
— Нет, не смогла, — неожиданно резко отвечает Элен. — Поэтому я до сих пор с тобой ношусь, хотя дел невпроворот.
— Прости. Я заняла слишком…
— Ой, только без этого, в печенках уже сидят твои извинялки. Пойду скажу ему, что поменялась с тобой дежурствами.
— Но я…
— Не благодари.
***
Линда не собиралась делать ничего особенно серьезного, и всё же выспалась — невероятное ощущение. Окрыленная, она проскакивает в дверь вперед едва плетущегося мужчины, вопреки обыкновению всех пропускать.
И тут же слышит вскрик. Сейчас бы мама точно назвала ее бесстыжей.
— Простите, пожалуйста.
Тот даже не оборачивается, держась за стену.
— Вам нужна помощь?
Мужчина кивает. Линда шагает ему навстречу и тут же встречает препятствие. Очень знакомое и бесстыжее препятствие.
— Позвольте, я провожу, — воркует Бетти Праттл, подхватывая мужчину под руку. — Может, кофе хотите?
Тот густо краснеет и кашляет — очень хочется верить, что от смущения. Линда хочет сказать, что вода ему может быть нужнее, да и неплохо бы сначала спросить, по какому поводу пришел. Однако вспоминает слухи о том, как Бетти чуть не задушила Элен из-за другого пациента, и одергивает себя. Этот мужчина вряд ли нуждается в неотложной помощи — более того, он выглядит так, будто только что вернулся из отпуска. Вот и рубашка, разрисованная тропическими цветами, такие обычно привозят с Твикки.
Твикки… Знакомое с детства название отчего-то вызывает странную панику. Линда недавно что-то слышала про этот остров.
— Ай!
Линда резко поворачивается — и в ее голове включается режим замедленного воспроизведения.
Раз. Бетти отшатывается от мужчины. По ее халату расползаются кровавые пятна.
Два. Мужчина хватается за горло и падает. Его рот, плитка на полу, экзотическая рубашка — всё в крови.
Три. Линда бежит в сторону инфекционного отделения, сражаясь с гравитацией.
Время снова ускоряется, и мир превращается в карусель. Вертится на безумной скорости, пока не проваливается в темноту.
***
— Жалко мужика. Такой молодой был…
— Не говори. Съездил отдохнуть, называется.
— Праттл хоть жива?
— Говорят, на карантине, а там кто знает.
— Жуткая вещь эта лихорадка. Нет, ну куда только твиккианские врачи смотрели?
— Да какие там врачи, у шамана небось лечатся. Стукнет в бубен, вот и всё лекарство.
Сегодня в курилке собрались почти все практиканты. Как только Уилтшир отпустил целую толпу?
— Смотрите, рыжая-бесстыжая пожаловала.
Дювель выдыхает дым, заставляя поморщиться. Линда единственная из группы, кто до сих пор не курит.
— Что-то случилось?
— Нас отзывают с практики, — поясняет Элен. — Университет не хочет, чтобы мы померли, не оплатив следующий год.
Сердце Линды грохается куда-то в область пищевода. Это — конец?! В запасе была еще целая неделя рядом с Уилтширом, и этого, как она надеялась, должно было хватить на подготовку к прощанию… хотя какая там подготовка. К этому невозможно быть готовым.
— Да ладно тебе кукситься, — это уже Дювель. — По-твоему, лучше сидеть здесь, когда по коридорам ползает зараза? О, смотри, лихорадка ползет — страшная, зубастая, бу-у-у!
Корчит жуткую, по его мнению, гримасу, заставляя всех рассмеяться.
Линде не смешно. Пока рядом, пусть даже условно, был Уилтшир, мир казался светлым и безопасным. Теперь свет погас, и тени привычных предметов превращаются в чудовищ, а она слишком маленькая, чтобы дотянуться до выключателя.
Но попытаться надо.
***
— Об этом не может быть и речи.
— Доктор Уилтшир, — с мольбой взирает на него Линда. — Всего лишь неделя. За неделю не случится ничего плохого.
— Госпожа Хэнниган, — тон Уилтшира угрожающе спокоен, — я мог бы сопроводить вас в инфекционное отделение, чтобы разубедить в последней фразе. Однако ваш ректор распорядился иначе, поэтому придется поверить на слово.
— Вы не понимаете! — неожиданно для себя выкрикивает Линда. — Объяснить сложно, но эта практика, можно сказать, стала смыслом моей жизни. Пожалуйста…
— Смысл жизни, — задумчиво повторяет Уилтшир. — Интересная штука этот, как вы говорите, смысл жизни.
Он замолкает, глядя в окно, и Линда не осмеливается говорить.
— Я постоянно слышу про людей, которым не хватает смысла в жизни, — наконец продолжает Уилтшир. — Обычно это люди, у кого она полностью устроена. Ни разу не слышал, чтобы о смысле жизни рассуждал, допустим, солдат, которому ампутировали ногу — а я, поверьте, видал таких немало. Или, например, человек в последней стадии смертельной болезни. Или сирота. Вы, кстати, знали, что дети переносят твиккианскую лихорадку значительно легче, чем взрослые? Как считаете, задумывается ли о смысле жизни ребенок, переживший всю семью?
Линда молчит. Всё, что она готовилась сказать, застряло комом в горле.
— Я искренне желаю вам найти в своей жизни смысл, — заканчивает Уилтшир. — И не менее искренне желаю, чтобы этим смыслом не стало выживание.
***
— Госпожа Хэнниган, — с недоверием косится на бумагу ректор, — я не могу это подписать.
— Почему, господин Финли? Я неверно оформила заявление?
— Дело не в оформлении, — потирает он лоб. — Дело в том, что вы… как бы это сказать…
— Не понимаю, во что ввязываюсь, — заканчивает Линда. — Скажите, мистер Финли, у вас есть дети?
— Допустим, а какое отношение?..
— У островитян тоже есть дети, и они, по статистике, побеждают болезнь гораздо чаще, чем взрослые. Так вот, хотели бы вы, чтобы ваш ребенок остался сиротой только потому, что к его родителям не пустили волонтеров?
Финли громко вздыхает и тянется за ручкой.
***
— Нет, всё равно не понимаю! — ноет Дювель, вцепившись в ее чемодан. — На кой тебе это?
Элен закатывает глаза, Линда улыбается:
— Считай, что я ищу смысл жизни.
— Смысл жизни, — повторяет Дювель. — Неужели обязательно тащиться на эти вонючие острова и лечить всяких забулдыг, чтобы его найти? А если не вернешься, толку тогда в этом смысле?
Линда мягко сдвигает руки Дювеля с чемодана и чувствует резкий скачок его пульса. На этом до тошноты знакомом лице нет привычной насмешки — или того, что она привыкла считать насмешкой. Смотрит, как тяжело раненый на анестезиолога. Линда никогда его не видела таким.
— Лео, — впервые Линда называет Дювеля по имени. — Я вернусь.
Дверь аэропорта захлопывается. Элен и Дювель молча смотрят в спину Линды, пока та не исчезает.
— Она вернется, — похлопывает Элен Дювеля по плечу. — Я знаю.