[Rudmatis]

Часть I

В судьбе нет случайностей;
человек скорее создает, нежели встречает свою судьбу.

Пролог


текст и перевод

Лицо пылает жаром, словно на него опрокинули горячий, ещё шкворчащий блин. Я пытаюсь пошевелиться, но даже слабое движение пальцами пронзает моё тело невыносимой болью от кисти до шеи. Свой скрипучий стон я слышу, будто из динамика старого магнитофона, видимо, каждая клеточка моего организма кричит о том, что я не должен оживать. И всё же, усилием воли я разлепляю омертвевшие веки.

Проблеск солнечного света болезненно бьёт в напряженные глаза. Пыхтя, и натужно выплёвывая хрипы из груди, я принимаю сидячее положение.

Читать далее...

Всё плывет перед взором, я поднимаю ладони и, сквозь слёзы боли, вижу, как они дрожат. В глубине зарослей слышу взволнованный трепет крыльев, и уже мгновение спустя надо мной пролетает живое существо в красно-синем оперении. Дикая, необузданная и такая таинственная природа вливается в уши словно музыка: шум ветра вдали, стрекотание насекомых, шуршание сочной зелени, капли, бьющие с глухим звуком о широкие листья тропических растений.

Вдоволь напитавшись запахами и звуками леса, я пытаюсь встать... Кряхтя, ставлю одну ногу под себя, упираюсь руками. Рывок! Боль пронзает моё тело, и я беспомощно валюсь, словно мешок муки на сырую землю. Взвыв от удара о землю, я морщусь и припадаю щекой к влажной почве. Пожухлые листья липнут вместе с грязью к лицу. Нет. Я не останусь здесь умирать. Спустя множество попыток сгорбленный, грязный, на трясущихся ногах, я чувствую себя ветошью готовой разорваться от удара палки, но теперь я стою.

Прислушиваюсь к журчанию ручья. Только в этот момент ко мне приходит осознание того как сильно я хочу пить. Я делаю осторожный шаг, цепляясь за шершавые стволы деревьев. Шаг за шагом моё тело крепнет, а боль отступает. Мелодичное звучание птиц, словно голос тренера, подбадривает, и я уверенней ступаю по рыхлой земле. Сквозь заросли я вижу, как родник сверкает ледяными искрами в солнечных лучах.

Резвый поток чистой воды перекатывается через серые камни, лениво омывая их своим небесным серебром. Опустившись на колени, я жадно пью холодную воду, запускаю пальцы в шустрый поток, смываю грязь с горячего лица. Капли заливаются под одежду заставляя покрываться мурашками худое тело.

Меня окружают пальмы, взмывающие до самого неба, с них ниспадают лианы, словно канаты со старого корабля, низкие кустарники с широкими крупными листьями блестят от влажности. На мне рваные брюки и рубашка, но где я? Что произошло?

Нос наполняется ароматом морской воды. Слева море – я чувствую его, слышу его музыку и крики чаек. Ведомый неизвестной силой прохожу сквозь заросли смутно известных мне растений. Какие-то из них жестоко царапают ноги, другие – нежным касанием гладят руки, третьи – шутливо ерошат волосы. Все они оказываются позади, когда я с последним движением руки оказываюсь на безлюдном песчаном берегу.

Словно под действием дурманящих веществ я стягиваю лохмотья на влажный песок. С каждым шагом в соленую воду моё тело плотнее окутывает одеяние из тонких острых иголочек. Глубина завораживает своей синевой, солнечные алмазы на поверхности воды пляшут свой незамысловатый танец, шершавый песок царапает ноги, будто предостерегая "Остановись!". Но я не задумываюсь об этом, я наслаждаюсь легкостью, которую даёт мне море.

Потом, только потом, когда день уже близился к полудню и становился жарче, груз незнания свалился на плечи с новой силой – я осознал, что не помню своего имени. Не помню себя. В памяти мелькали лишь смутные образы суетящихся лиц, темнота и ощущение... странное ощущение будто я – не я. Пытаясь вспомнить хоть что-то, в ушах зазвенел полный ужаса мужской крик: "Квини! Нет! Схватить их!".

Липкие пальцы ужаса подползли к горлу. Только сейчас, будто очнувшись от наркотического сна, я рывком схватил свои скромные пожитки и принялся лихорадочно ощупывать карманы. Сейчас только эти драные лоскуты ткани связывают меня с информацией о том, кем я являюсь.

Пусто. Пусто. И здесь пусто. И...

В заднем кармане того, что раньше было брюками, пальцы нащупали небольшой округлый предмет. Затаив дыхание, я вынул непослушными пальцами находку. В ладонь легла маленькая, блестящая, дешевая женская подвеска. Металлическое украшение с выщерблинами и потертостями на разноцветном узоре одутловатого кулона.

...Пусто.

Здравствуй, неизвестность.

Я разжимаю ладонь, блестящая безделушка плюхается, разбрызгивая крошечные песчинки – окаменелые останки морских жителей. Я сижу на кладбище существ, живших миллионы лет назад. Чудная мысль. Призраки умеют хранить тайны. Безвольно откидываюсь на песок, закрываю глаза.

***
Неизвестно сколько прошло времени, но, открыв глаза, я чувствую, доходящий до абсурда, внутренний подъём. Солнце красными щупальцами уже тянется к закату, а я так и остался на одном месте. Руки потянулись к проклятому кулону. Я крутанул побрякушку пальцами, подбросил, поймал, замахнулся и бросил в море... Именно такая мысль пришла мне в голову, когда я готов был разжать пальцы, но, почему-то, не сделал этого. При всем идиотизме ситуации я чувствую интригующее волнение, кажется, что кулон таит в себе какое-то знание.

Я вгляделся в края подвески. Нет. Не может быть. Он открывается! На песок выпала сложенная в несколько раз крохотная записка.

"Иди на юг острова. Пальма над морем" – гласило послание.

Остров оказался таким же небольшим, как и моё понимание происходящего. На другой край этого небольшого мира уже наползли зловещие красные тени, но старую, согбенную под грузом собственной важности пальму, я заметил издалека. Огромные каменные големы охраняли покой старицы и не только... Неожиданная находка в виде спальника и небольшого рюкзака удивила и заинтриговала.

Меня кто-то ведет?

Я поймал себя на мысли, что мне абсолютно всё равно на происходящее. Находясь в некой прострации, я готов бездумно подчиняться любым приказам, лишь бы прийти хоть к чему-то, настолько же понятному, как пачка печенья.

Я открыл рюкзак: бутылка пресной воды, спички, заботливо запакованные в полиэтиленовый пакет, пара банок консервов, пачка галет, складной нож, деньги – ровно 10215 симолеонов, какая-то пожелтевшая от времени папка и толстая тетрадь с яркой глянцевой корочкой, имитирующей обложку книги.

С приходом сумерек жаркий день уступил место влажной прохладе. Поиск хвороста не занял много времени: сухие водоросли стали прекрасным материалом для розжига, а выбеленные под южным солнцем голые ветки вспыхнули, едва их коснулся огонь. Утолив жажду, принимаюсь расковыривать банку консервы. За этим незамысловатым действием прихожу к мысли, что голоднее, чем думал.

Поместив жестянку с едой на углях, я принялся наблюдать за тем, как оранжевые языки пламени лижут тонкий металл, подобно ребенку слизывающему мороженое с капающего хрустящего рожка.

Живот причудливо заурчал, нагло выпрашивая еду. Прислушиваюсь к "внутреннему" голосу и наспех глотаю горячее содержимое жестянки, сгрызаю сразу половину пачки галет. Не сказать, что я теперь сыт, наоборот, мне кажется, что сейчас я стал ещё голоднее, чем был, но я уверен насыщение придёт позже. Согретый теплом костра расстилаю спальник. Только умастившись на мягком, понимаю, как сильно я устал, как невозможно болит моё тело, теперь уже от проделанных нагрузок, а не бездействия.

Аккуратно достаю пожелтевшую папку и тетрадь.

Первые листы вырваны, несколько последующих исписаны аккуратным почерком:

"17 октября 1992 года.
Опять приходил Клавель, снова допрашивал меня по поводу ограбления на Мирабелло, 380. Сегодня он прямо сказал, что я под подозрением и оформил мне подписку о невыезде. Я устал врать, я хочу спокойной жизни. Боже, Аннабель ведь меня предупреждала, что до хорошего такой образ жизни не доведет. Теперь я понимаю, о чем шла речь... Я уже пошел на преступление. Насколько низко я еще смогу опуститься? Прости Лолли, Прости Джер, прости мама, что подвёл вас и не оправдал ваших ожиданий.

20 октября 1992 года.
Сегодня приходила Энола. Она в панике, говорит Рэнсом Клавель приходил к ней, допрашивал, визжала, что не хочет в тюрьму. Я тоже не хочу. Я сказал ей, что хочу завязать с наркотой. Она... долго смеялась, говорила, что я никогда не слезу, что я слишком слаб, и друзей у меня нет, так как Джера ждет большое будущее, а меня большая яма. Ненавижу. Кажется, я сорвался, не помню... по-моему, я что-то кричал о Джереми и его "большом будущем". Мне слишком паршиво, я устал.

21 октября 1992 года.
Джер уже пятый раз звонит. Наш пай-мальчик в кои-то веки интересуется кем-то кроме себя. Поздно, друг, мне уже к чертям всё не нужно. Дальмонты, сучьи идеалы! Почему кому-то достается всё, а кому-то лишь ошметки с барского стола? Джер, мы ведь всегда тусили вместе, столько воспоминаний... где ты был, когда мне было так плохо? Ах да, ты ведь был на олимпиаде в Бриджпорте. Поздравляю с победой, кстати.

23 октября 1992 года.
Кажется, Эн нашла решение, чтобы нас не посадили. Всё-таки в Эн проскакивает ее прежняя дружелюбность и детская радость. Жаль, что наркота в ней это убивает, я бы хотел, чтобы она тоже бросила, она ведь совсем не злая. Она быстро прощебетала в трубку, что наше спасение связано с научным институтом, где подрабатывает Джер. Говорит сегодня придет, чтобы всё объяснить.
Мы поговорили с Эн... Я в шоке от того, что нам предлагают. Если нас поймают - этот срок будет намного больше, чем за ограбление закусочной. Выкрасть реагенты из закрытой лаборатории научного института, который еще и под круглосуточной охраной. Да мы ведь даже допуска не имеем! Так, пару раз приходили в качестве ассистентов по предложению отца Джера. Только если... Нет, мне сначала нужно встретиться с этим Эрдриком. Эн сказала, что попытается организовать нам встречу.

25 октября 1992 года.
Встречался сегодня с Эрдриком Гномейном. Какой-то, мягко сказать, мутный тип. Но он рассказал, что требуется от меня и Энолы. Взамен на свободу он хочет, чтобы мы доставили ему несколько реагентов из лаборатории научного института Ландграаб инк. расположение лаборатории нам предоставят. Мне было тяжело слушать заумные речи о названии этих препаратов, я уже второй день не кололся, последние деньги я спустил 2 дня назад в баре. В какой-то момент я перебил Гномейна и попросил лечения... Кажется, он был удивлен, но сказал, что если я этого хочу, то меня определят в клинику на лечение сразу же, как реагенты будут у них. Я так устал, я хочу жить нормально, я не хочу причинять боль своим близким и друзьям... Джер, Лолли, я вас люблю, я исправлюсь, обещаю.

31 октября 1992 года.
Сегодня Хэллоуин. Встречался с Джером, просил у него денег... Сказал, что на обучение, что хочу поехать учиться в "Ле Мандраж". По факту я их, конечно же, потратил на другое – отдал долг Жилю за дозу и купил себе еще. Гномейн рассказал нам с Энолой план действия в научном институте. На камерах меня будет не узнать. Пропуск он нам достанет.

6 июня 1993 года.
Сегодня я проснулся новым человеком. Я прошел курс реабилитации. Скоро я смогу вернуться в Сансет Вэлли. Я ужасно соскучился по Лолите, моей милой и нежной Лолли. Надеюсь, когда я встану на ноги, Готы увидят во мне человека достойного Лолиты Гот. Но первым делом я обязательно встречусь с Джером. Эрдрик сдержал свое слово. После того как с нас сняли все подозрения по поводу ограбления закусочной меня отправили в пригород Твинбрука для лечения от наркотической зависимости.
Энола, кстати, тоже находится на лечении в наркологической клинике, сегодня узнал, что её неделю назад привезли. Она уже прошла программу детоксикации и теперь находится на реабилитации. Я верю, что у нее получится. Она сильная.
Без действия наркотиков мир стал менее красочным и приторным, но я чувствую, что он живой, и я живу вместе с ним.

10 июня 1993 года.
Сансет сильно изменился за эти полгода. Я не понимаю происходящего. Мистер Джонатан и миссис Матильда Дальмонт погибли при пожаре в научном институте 5 месяцев назад. Джереми нигде нет. Их дом заброшен... Я не понимаю что произошло.

20 июня 1993 года.
Я долго не писал в дневнике... Слишком много информации свалилось на мою голову. Рэнсом Клавель со своей женой Женни погибли. Зимой произошла автокатастрофа на мосту в Твинбруке, его машина съехала в реку, спасатели долго не могли достать автомобиль из промерзшей реки. Спустя 5 часов их обмороженные трупы всё-таки нашли. А ведь всего 2 года назад они стали счастливыми родителями, мне так жаль их сына, опёка забрала его в детский дом.
Готы тоже меня не обрадовали известиями. Лолита сбежала после пожара в научном институте, где погибли родители Джера. Она и раньше порывалась сбежать со мной, но я её останавливал, говорил, что нужно немного подождать, видимо, после всех этих происшествий она решила, что я ее бросил. Она знала, что я в клинике пригорода Твинбрука, возможно, она направилась туда. Получается я приехал в Сансет зря. Завтра куплю билет на поезд до Твинбрука.

23 июня 1993 года.
Сегодня встретился с Найдой Кхан. Конечно же она меня ничем не обрадовала. Лолли здесь не появлялась. Найда предложила мне работу в Симекроун Индастрис, это научная лаборатория. Похоже, именно для них мы с Энолой и крали у Ландграабского института. В Сансете мне больше делать нечего, но вдруг я смогу принести пользу. Я ведь тоже увлекался наукой, как и Джер, только потом решил отдать себя творчеству. Что ж видимо это был неправильный путь".

Кожа, покрытая слоем соли и пота, от дневных солнечных лучей покраснела и теперь невыносимо зудит. Легкий ветерок, подувший впервые за этот долгий день, заставил меня ненадолго оторваться.

Насладившись этим мгновением под треск горящего костра, я возвращаюсь к чтению чужой жизни.
Большая часть дневника исписана рабочими буднями и радостью от новых алхимических открытий. Записями о необычных сыворотках помогающих уснуть, похудеть, продлевающих молодость, вводящих подопытного в ужас – их так много, для некоторых написаны химические формулы.

Научная составляющая дневника затягивает, но всё-таки я слишком утомлен и хочу спать, а эту информацию нельзя назвать легким чтивом. Перевернув очередной лист, я обещаю себе, что это последняя запись на сегодня, но содержание заметки заставляет меня проснуться:

"??? сентября 1994 года.
Это будет моя последняя запись, наверное, даже мой последний день, я не знаю, что мне ожидать от этих людей. Я видел Джереми. Вернее то, что с ним сделали. Это был не он, это было что-то отдаленно напоминающее моего друга. Его глаза безжизненно смотрели на мир, движения были резкими, как у марионетки. Я не смог скрыть своего ужаса. Меня охватила паника, я схватил Джереми, я тряс его, что-то говорил ему. Потом появилась Гертруда с Найдой, они что-то мне говорили, я абсолютно не помню. Всё как в тумане

Вечером пришла Гертруда, сказала, что со мной хочет поговорить Мильтон. Я не знаю точно, сколько меня держали здесь, Гертруда говорит 2 дня, она хорошая женщина, но я ей не верю, мне кажется, прошло не меньше недели.

Мильтон был как всегда учтив и вежлив. Он сказал, что не хотел, чтобы я видел Джереми в таком состоянии. Этот человек внушает доверие: за 2 года, что я тут работаю, он единственный к кому я испытываю не боязнь, как к вышестоящему руководству, а только уважение. Он сказал, что Джереми после смерти родителей потерял рассудок, впал в глубочайшую депрессию, ему казалось, что даже близкий друг покинул его. Эти слова особенно больно кольнули сердце, я не бросал его! Не справившись с болью утраты, он пытался покончить с собой. Мне трудно верится в подобное, но зачем Мильтону врать? Джера взяли под присмотр твинбрукские врачи, от них его перевели в Симекроун Индастрис, как более квалифицированную клинику. Диагноз – шизофрения... Ему пытаются помочь, но пока всё тщетно".

Внутреннее чутьё будто кричит, что что-то здесь не так. Запись кажется мне... неестественной? Я перевернул лист, но он оказался последним с датой. Остальные, слегка мятые, с темными пятнами и неровными строчками наспех расписаны тупым карандашом:

"Здравствуй, Джер, теперь ты знаешь мою историю и почему я так поступил. Пожалуйста, насколько бы тяжело это ни было, постарайся меня понять. Твою историю я тебе сейчас расскажу насколько знаю сам. Её я узнал много позже последней даты моего дневника. Я боялся писать, потому что знал, что за мной наблюдают. Они знали, что я им не поверил. Вероятно, ты не помнишь, как здесь оказался, возможно, даже еще не вспомнил своего имени.

Что ж его я много раз упоминал на страницах своего дневника, ты - Джереми Дальмонт.

В рюкзаке ты найдёшь папку, в ней - твоё личное дело из клиники. Не верь написанному, это всё враньё. После встречи с Мильтоном я стал следить за всеми анализами и экспериментами, проводимыми в Симекроун Индастрис. Я просил пустить меня к тебе и наблюдать твое состояние – мне отказывали, ссылаясь на то, что мне будет тяжело. Я видел, что ты не шизофреник, с тобой явно было что-то другое. По анализам, которые держали в закрытом доступе, я узнал, что на тебе опробовали несколько изобретенных сывороток. Я понимал, что мне осталось недолго, они бы не отпустили меня после того что я узнал. Уверен, они следили за мной."

Кроме старых пожелтевших бумаг, в папке находится диплом на имя Джереми Дальмонта об окончании средней школы – а этот парень хорошо учился, отличные оценки тому доказательство. Отсутствие воспоминаний не дают мне принять своё имя и всю информацию вот так разом. От взгляда на фото молодого парня на титульном листе "личного дела" меня стали одолевать смутные чувства. С фотокарточки на меня смотрят умные карие глаза – это я, но другой, в белом выглаженном халате, с аккуратной стрижкой, чистой кожей. Этот человек похож на врача или научного сотрудника.
Заполненные бланки полны информации – дата рождения, город проживания, мать, отец, диагноз, стадия...

Для разъяснения появившихся вопросов я решил вернуться к письму.

*для просмотра личного дела кликните на картинку*

"Через 3 месяца я поехал в Сансет, где встретился с коллегой и другом твоего отца – Корнелием Нельсоном. Он уже давно подозревает, что смерть твоих родителей не случайна и пытается докопаться до правды. Он мне рассказал, что пожар в лаборатории был в результате поджога, и твои родители в тот день вообще не должны были быть в институте. Тебя подозревали в краже тех злосчастных реагентов, Гномейн обманул меня, он дал мне пропуск некоего Джека Крассе, но как оказалось с чипом от старого пропуска твоего отца. Как он у него оказался я не знаю, но чип был действующим. Твоих родителей кто-то позвал в лабораторию и запер их там. Джер, их убили. Клавель скорее всего догадался об этом и его тоже убрали. Прости меня, если сможешь, я не хотел чтобы всё так обернулось. Ты мне всегда был как брат, я идиот и очень сожалею о случившемся.

Предположительно, Симекроун Индастрис выставила тебя душевнобольным и вывезла из Сансет Вэлли, в дальнейшем, ты был объектом исследований действия на человека различных сывороток, проще говоря, ты был подопытным. В конечном итоге тебя бы убили.

После этой информации я решил, что вытащу тебя любой ценой. Полгода я, Корнелий, Энола и ещё несколько доверенных людей Нельсона, готовили твой побег. Эти люди помогли мне освободить тебя. Мы бежали и в Бриджпорте сели на корабль, Нельсон и Эн решили остаться, чтобы всё уладить. Всё было в порядке, но потом оказалось, что за нами пустили погоню, кто-то выдал нас... Нам удалось сбросить хвост, но потом мы попали в шторм. Я думаю, вся команда погибла, но я смог доплыть с тобой до острова. Всё, что уцелело – ты держишь в руках.

Прости меня, друг, я не могу остаться с тобой".

Внезапно пришло осознание, что пятна на странице – это засохшая кровь.

"Может и к лучшему, что всё так обернулось, я всё равно не смогу жить с постоянным чувством своего предательства. Я попытался отплатить тебе долг, и, уверен, ты сможешь выкарабкаться.

Навеки твой друг, Генри Макниколс.
Июнь 1995 года".

Давящая пустота в голове сфокусировалась на единственном вопросе "Что делать?" и, теперь, он надоедливой мухой жужжит в болезненной голове. Неужели смысл этих корявых строчек является моей жизнью? Мной? Я не верю в это, это какая-то глупая шутка. И всё же... я не знаю даже своего имени.

Джереми Дальмонт. Правда или ложь?

Усталость и нарастающее отчаяние поглощает меня как ночь этот день, отчего я беспомощно опускаюсь на теплый спальник, ставший враз твердым, и засыпаю беспокойным сном.

Далее...