[Influence]

от автора

Моя игра повадилась вылетать. Причем вылетать очень интересно: снимать можно, играть — уже не очень. Эту проблема уже неделю выедает мне мозг, поэтому в ближайшее время я буду перебирать закачки. Из чего следует, что отчет будет не скоро, но кое-чем я вас всё же порадую.

В этом безобразии прошу винить Яну Вебер и ее Фестиваль диких пейрингов. Первые два придумала она, остальные я (ведь кто может сообразить более дикий пейринг, чем сам автор, правда? ).
Все зарисовки, кроме второй, — канон о прошлом разной давности, вторая — AU из будущего. По счастливому совпадению, все они также подходят под кнут месяца, а первая — еще и под его тему (к-к-комбо!! ). У каждой зарисовки отдельное превью, кликайте на него, чтобы открыть.

Приятного чтения!

По заказу Яны. События происходят где-то между важными моментами 1.4.

Титановый протез (Кэтрин/Владимир)

Она снова роняет эту свою идиотскую гитару, и снова в лифте, где от нее не увернуться. И снова задевает Владимира — разумеется, совершенно случайно.

- Простите, - мямлит Кэтрин.
Перехватывая гитару, она на мгновение прикасается к Владимиру — разумеется, снова случайно. А смотрит-то, смотрит так, будто готова его съесть здесь и сейчас.
- Аккуратнее, - бурчит Владимир и отодвигается.
Эльвира едва заметно усмехается. Владимир ничего смешного не видит.

- Как же она достала, - скребок слишком резко счищает лед, хотя обычно Владимир аккуратен с машиной.
- Да расслабься, - Эльвира игриво улыбается, разглядывая себя в боковом зеркальце, и на секунду их глаза встречаются. - Скромным девочкам вроде нее нравятся мрачные загадочные парни вроде тебя, это классика жанра. Небось, спит и видит, как ты зажмешь ее в лифте и воплотишь все влажные фантазии.
- Боюсь, разочаруется, - проклятый скребок, не выдержав давления, выскальзывает из рук. - Мои фантазии о ней — исключительно гастрономические.
- Хм, - Эльвира забавно морщит лоб. - А знаешь, есть у меня одна идея.

***

Алкоголь творит с Кэтрин удивительные вещи. Не стесняясь Эльвиры, она нагло разглядывает Владимира и всё увереннее облокачивается на него.

- Я в магазин, - Эльвира подмигивает. - Не шалите тут без меня.

Владимир поворачивается к Кэтрин. Та прячет глаза — очевидно, ждет его хода.

- Ты пялишься на меня целый вечер. Влюбилась, что ли?
- Нет, - щеки Кэтрин вспыхивают, усиливая ее запах. - Просто Эльвира говорила, что у тебя... титановый протез.

Владимир беззастенчиво смеется. Кто бы ни придумал эту чушь, получилось забавно.

- Интересно, в каком месте?
- Не помню. Но еще она говорила, что определить можно только на ощупь.
- Ну что ж, - Владимир наклоняется к Кэтрин, с трудом сдерживая новый приступ смеха. - Щупай.

Кэтрин осторожно проводит пальцами по его руке.
- Нашла?
Кэтрин качает головой и лезет уже под свитер. Ее руки теплые, как у всех смертных. Как когда-то у Элен.

Владимир резко притягивает Кэтрин к себе, и та бесстыдно впивается в его губы. Не такая уж и скромная эта девочка.

Ее запах становится намного богаче. Владимир закрывает глаза и представляет, что волосы, накрывающие его лицо — не светлые, а каштановые. Что под рубашкой, которую он сейчас расстегивает — то самое гладкое черное белье, которое он как-то случайно увидел на Элен, а не этот дурацкий лифчик в горошек. Что она добровольно...

- Ай, - вскрикивает Кэтрин. - Ты мне шею прокусишь.
«Именно это я и собирался сделать».
- Прости. Кстати, тебя не смущает цвет моих глаз?
- Глаза как гла... ой...

Поздно. Гипноз уже запустился, и взгляд Кэтрин из страстного превращается в рассеянный.

Всё-таки есть между ними общее: этот треклятый страх сделать больно, который каждый раз выстреливает в голове Владимира. Поэтому он хоть как-то контролировал себя с Элен, поэтому гипнотизировал ее перед каждым укусом.

Наверно, тот спусковой крючок, каждый раз предостерегающий от насилия, и есть титановый протез, который искала Кэтрин. Но не найдет — уж слишком глубоко запрятан.

- И это всё? - когда только Эльвира успела вернуться. - Ты всего лишь укусил ее? Мы же договаривались...
- Прости. Я помню, что ты хотела посмотреть, но... не могу.
- Я думала, тебе нравятся блондинки.
- Нравились, - отвернувшись к окну, Владимир поправляет свитер. - Пока одна шатенка всё не испортила.

Снова по заказу Яны: альтернативная история второго поколения, которая могла бы стать каноном, если бы не одна маленькая деталь. Какая, узнаете со временем.

Атланты (Кармелла/Лино)

Кармелла забрасывает куртку на крючок. Та падает, а за ней все остальные.

- А руками повесить — никак? — слышится мамин голос. - Корону боишься уронить?
Как бы Кармелла хотела, чтобы он звучал не только в голове.

Шапка и шарф летят на тумбочку, венчая гору барахла. Когда-то там всё лежало аккуратно, стояли тарелочка для мелочи, корзинка для бумаг и разделители в ящиках, и попробуй только бросить что-то не на место, мама будет ругаться. Теперь всё валяется одной большой кучей, и никто не ругается.
Уже больше никогда.

Не разуваясь, Кармелла идет к бару, берет большой стакан и наливает туда содержимое первой попавшейся бутылки. Должно же в жизни быть место сюрпризам?

- Кто там?
Кармелла нехотя оборачивается на голос. Хорошо, если это папа, она хотя бы повеселится. Ведь разве может быть что-то забавнее, чем лекция о вреде алкоголя от того, кого видят трезвым в лучшем случае раз в неделю?

- Привет, Мелли.
- А, это ты, - вяло отзывается она, краем глаза увидев рыжие усы. - Присоединишься?

- Ну ты даешь, малая. Я тебе за такое должен уши оборвать.
- Попробуй, - так же вяло кивает Кармелла, поднося стакан к губам. - Только подожди, пока допью.
- Да ты вообще берегов не видишь, в натуре.

Не удостоив его ответом, Кармелла делает первый глоток. Неизвестное пойло запускает термоядерную реакцию во рту — да уж, согрелась так согрелась.

Он всё-таки подходит и тянет свою мохнатую граблю к стакану. Вот ведь упёртый.

- Лино, - Кармелла выставляет свободную руку. - Сходи на хрен. Могу я, к Хамбловой бабушке, расслабиться после работы?
- Большая работа — кнопочки на кассе нажимать. Еще и в ночную смену, когда покупателей полторы штуки.
- Да что ты, мать твою, понимаешь?! - рявкает Кармелла. - Ты хоть раз работал? Или всю жизнь у нас дома прохлаждаешься?
- Работал, - неожиданно резко отвечает Лино. - И махнулся бы с тобой не глядя, вот только тебе не понравится.
- Всё так плохо?
- Я не собираюсь жаловаться на работу, - Лино всё-таки выхватывает стакан и делает большой глоток. - И ты, по ходу, тоже. Тогда что?
- Ничего.
- Ага, я аж сто раз поверил. Зеленый?
Кармелла собирается с мыслями, но, не придумав убедительной лжи, кивает.

- Так и знал, - Лино подвигает к ней стакан. - Бросил?
- Почти. Уезжает в универ, эту свою Фиесту.
- А ты?
- Лино, ты совсем того? - Кармелла едва не давится напитком. - Какая мне, на хрен, Фиеста? Там пустыня, солнце жарит вовсю, я загнусь к Хамбловой матери.
- У тебя же лекарство есть.
- Да толку... А, забей.

В наступившей тишине слышен очередной глоток. Лино больше не пытается отнять стакан.

- Не хочешь уезжать?
- Хочу. Надоело всё это. Хочу уже куда-нибудь свалить от этой тупой работы и особенно от малых, бесят прямо. Задолбалась уже всё на себе тащить.
Последнюю фразу Кармелла произносит на выдохе, и на ее горле будто развязывается узел. Она не имеет права так говорить, даже думать, но насколько же легче стало.

- Тогда чего ж не уедешь?
В голосе Лино, вопреки ожиданиям, нет ни нотки осуждения. Неужели он на ее стороне? Неужели хоть кто-то задумался о ее интересах?

- Боюсь, - отвечает Кармелла после недолгого раздумья. - Боюсь их оставить, они же не выживут без меня.
- Да ладно, чего ты...
Кармелла уже не слышит. Слёзы застилают глаза, из рук выскальзывает стакан. Вслед за ним вот-вот упадет и она, но Лино не позволяет.

Кармелла рыдает в его грудь, и тот крепко обнимает в ответ. Как же давно ее никто не обнимал. Даже умница Дельта Маркус, которому нет равных во всем остальном, никогда не умел успокаивать.

Лино — умеет. Умеет успокаивать, умеет быть сильным, потому что у него нет выбора, как и у самой Кармеллы. Оба — атланты, на плечах которых держится всё это тяжелое подобие семьи. Вдвоем против всего мира. Один долг, одна судьба, одна боль на двоих.

Лино на секунду отстраняется, но лишь затем, чтобы достать платок. Осторожно промокает ее лицо, и в какой-то момент касается пальцами щеки. И не убирает руку.

Кармелла приподнимается на носочки, чтобы посмотреть в глаза Лино. Когда они оказываются на одном уровне, его пульс подскакивает.

Когда Кармелла перехватывает руку Лино, его сердцебиение заполняет ее уши. Какие же они громкие, эти теплокровные.

«Что ты будешь делать дальше, а, рыжий?»
Что она сама будет делать?

Никогда Кармелла не ощущала ничего подобного с мужчинами. Наверно, потому, что единственный, кого она могла бы назвать мужчиной, стоит сейчас перед ней.

А что, если..?

Не давая себе шанса передумать, Кармелла резко подается навстречу Лино и целует. Его губы отдают алкоголем и, кажется, сыром, а еще они очень мягкие и...
Плотно сжатые.

- Да чего ты как этот?
Кармелла снова тянется к Лино, но тот аккуратно отодвигает ее.
- Нет, Мелли. Ничего не будет.
- Но почему? - она всё еще не теряет надежды прорвать его оборону, и Лино приходится отвернуться. - Потому что мне семнадцать, а тебе за полтос? Потому что я аж целый год не дотягиваю до возраста согласия? Потому что боишься, что папа оторвет тебе что-нибудь важное?
- Потому что я люблю тебя.

Кармелла замирает. Чего-чего, а этого она не ожидала.

- И?
- И не хочу всё испортить из-за того, что у тебя зачесалось одно место.
- Можно подумать, у тебя не зачесалось.

Не отвечая и не глядя на нее, Лино идет к лестнице.

- Но ты же хочешь! - кричит ему вслед Кармелла. - Я чувствую, что хочешь.
- Нельзя делать всё, что захочется.

Кармелла ожесточенно бьет кулаком столешницу. Лино вздыхает и оборачивается.

- А теперь представь, что твоя мама видит всё это. Как думаешь, что бы она сказала?
- Не смей про нее даже заикаться.
Лино пожимает плечами и уходит.

Кармелла тянется за второй порцией напитка, но в последний момент передумывает. Выждав, пока шаги Лино затихнут, она возвращает бутылку на полку и идет к кладовке за совком и шваброй.

Наверно, мама сказала бы убрать осколки.

Марк Шнайдер — адвокат, помогавший Эльвире с наследством. Бетти, надеюсь, все помнят.

Хороший человек (Бетти Праттл/Марк Шнайдер)

В детстве Бетти Праттл мечтала стать феей. Не прошло и тридцати лет, как мечта сбылась — у ее младшей дочери. Забавно, что малявка даже не осознает своей сверхъестественности. Не осознают и прохожие, ведь в Бриджпорте, где на каждый квадратный метр приходится по десятку фриков, ребенок с крыльями феи — почти тривиальное зрелище.

- Серафина! - окликает ее Бетти. - Хватит бегать, иди спокойно.

Серафина, конечно, не слушается. Полная противоположность своего отца: если он делал жизнь Бетти лучше, то эта несносная девчонка целенаправленно ее ухудшает. Как, впрочем, и большинство людей.

Когда тот козел бросил Бетти, а делать аборт было поздно, она рыдала и убеждала себя, что не заслужила такого. Когда умерла мать, оставив наследство не ей, а козлу-отчиму, Бетти снова думала, что этого не заслужила. Теперь, вспоминая счастливейшие годы своей жизни, Бетти снова уверена, что не заслужила их.

Он носил фамилию Гудфеллоу, что означает «хороший человек», рубашки в цветочек, зеленые крылья за спиной, позже начал носить Бетти на руках. А вместе с ней и Марину, не имевшую никакого отношения к этому хорошему человеку. И та любила его в ответ — сильнее, чем саму Бетти, в муках рожавшую эту маленькую неблагодарную дрянь.

Взяв его фамилию, Бетти искренне верила, что тоже когда-нибудь станет хорошим человеком. Что их дочь станет хорошей — не зря же он так сюсюкался с животом, без понуканий поднимался ночью ее успокаивать, бесконечно любил ее. Да, любил — гораздо сильнее, чем саму Бетти. Она не выдержала конкуренции, не выдержала бремени хорошего человека. Бетти всегда была плохой — плохой дочерью, ставшей обузой для матери, плохой любовницей, посмевшей залететь, плохой женой, не желавшей делить мужа даже с детьми, плохой матерью, срывавшейся на этих детях. Наверно, именно поэтому она не только вернула девичью фамилию после развода, но и дала ее Серафине — глупо было надеяться, что хорошая фамилия исправит дурную кровь.

Слышится звук падения, а затем предупреждающее хныканье. Ну вот, так и знала, что этим закончится. Еще и в прохожего врезалась, неуклюжая.

- Больно? - участливо интересуется мужчина, с которым столкнулась Серафина.
Та хныкает громче. Вот сейчас закатит истерику и снова ее опозорит.

- Ну-ну, не плачь, - мужчина опускается на корточки перед Серафиной, заглядывая в ее лицо. - Как можно плакать, когда у тебя такие красивые крылышки?

Серафина от неожиданности замолкает. Бетти прекрасно ее понимает — не каждый день увидишь мужчину, умеющего успокаивать детей.

- Ваша дочь? - Бетти кивает. - Простите, если вмешиваюсь не в свое дело, но... ее крылья настоящие?

Бетти хочет сказать, что это действительно не его дело, да и вообще шутка идиотская, но ее внимание привлекает выпавшая визитка. «Адвокат», — отпечатывается крупными буквами в воображаемом списке важных контактов. «Марк Шнайдер», — записывается чуть мельче. Поколебавшись, Бетти ставит галочку напротив него и кивает. Пусть проявит остроумие, если хочет.

- Моя мать — один из учредителей школы для сверхъестественных детей, - как ни в чём не бывало отвечает Марк Очень-удачный-разиня Шнайдер. - Если наше начинание одобрят власти, ваша дочь сможет получить образование, соответствующее ее... способностям.

Все варианты ответа на шутку про крылья рассыпаются, оставив Бетти стоять с открытым ртом. Вот это куш она сорвала — адвокат, представитель школы для особенных детей и... хороший человек? Не может быть плохим тот, кто превратил детскую истерику в улыбку.

- Простите, если...
- Всё хорошо, Марк, - Бетти впервые за много лет искренне улыбается. - Может, продолжим разговор за чашечкой кофе?

Серафина обгоняет их на пути к кофейне. Бетти больше не останавливает ее.

Мартин — первая жертва Эльвиры (подробнее здесь). Как видите, он жив, здоров, теперь еще и совершеннолетний (последнее особенно важно, да ).
Название сценки — в честь песни ниже.

Грязная работа (Розмари/Мартин)

текст и перевод

Розмари Грант не любит прачечную на первом этаже. Если совсем честно, она не любит никакие места, где нужно взаимодействовать с людьми, а не с автоматом по приёму денег, но сегодня выбора нет. Та самая автоматическая прачечная закрылась, и теперь приходится ждать, пока эти два лося за стойкой всласть натреплются и заметят огромную очередь.

Лоси, в общем-то, симпатичные, особенно этот светленький. Тот смуглый тоже ничего, но теряется на фоне своего языкастого товарища.
А что, если..?

Розмари облокачивается на стойку — так, чтобы декольте увидели оба лося. Реакция не заставляет себя ждать.

- О, - выдает смуглый — думает, что шёпотом. - Глянь, какие титьки.
- Эй, полегче, - осаживает его светленький. - Жирное в таком количестве вредно.
- Не, ну а что? - смуглый неприкрыто косится на нее. - У женщины должны быть формы.
- Фо-ормы, - передразнивает его светленький. - Видал я вчера эти формы. Прикинь, снимает она платье, а там, ё-моё, утяжки. Ну, штуки такие, чтобы жир утягивать, понял, да? И целлюлит, мать его, или как эта фигня называется.
- И что?
- Как что, у меня всё грохнулось к Хамбловой бабушке. Так и сказал: не, я с такими не могу. Она, конечно, разнылась, ну и дура. Следить надо за собой, или не лезть к нормальным мужикам.
- Молодой человек, - не может удержаться Розмари. - Жаль разочаровывать, но в моё время нормальные мужики не хвастались своей импотенцией. Но, может, вы хоть что-то можете? Белье там принимать, с кассой обращаться...

Очередь хохочет, смуглый тоже улыбается. Скуксившийся языкастый лось что-то бурчит под нос и уползает в подсобку.

- Добрый день, - смуглый наконец смотрит в лицо Розмари — остальное, значит, уже рассмотрел. - Ваш номер заказа?
- Добрый день, - она улыбается и краем глаза читает имя на бейдже, - Мартин.

- Подождите! - кричит он вслед. - Вы сдачу забыли.
- Не забыла, - Розмари будто невзначай сжимает его ладонь, в которой лежат сдача и бумажка с номером ее телефона. - До встречи, Мартин.

Правду говорят, молчание — золото.

бонусы

Дорвалась



Дописала я сценку про Бетти и подумала: ну вот, хоть какое-то время у нее всё будет хорошо. А потом увидела, во что превратились их изначально нулевые отношения, пока я играла за Кэтрин. Да уж, Бетти, ты сама трындец своего счастья