– А помнишь, мы на дальний остров как-то ездили в детстве? Который за водопадом.
– Ну, что-то вспоминаю, тогда ещё отца только из больницы выписали, кажется.
– Да, именно! Жара ещё стояла невыносимая уже вторую неделю.
– Да, помню, ты ещё обделалась тогда, – кривая ухмылка появилась на губах Джона, но глаза остались добрыми.
– Нет! Ничего такого не было!
– Было-было, я помню, как отец в кустах закидывал твои...
– Не было! – перебила девушка и надула губы, а через пару мгновений пробурчала, – Я маленькая была...
– Да-да, и непоседливая. Постоянно хватала меня за штаны и стягивала их, а потом дергала за пальцы и волосы, а ещё, пыталась накормить меня песком и напоить морской...
– Ну хватит-хватит! Я поняла, что я была ужасной сестрой.
– Глупая, ты офигенная сестра была и есть.
Они какое-то время помолчали, смакуя воспоминание. Яркие солнечные дни возникли перед глазами как наяву, наполняя сердце теплом.
– Помню, как мы дурачились. Носились по пляжу вереща как ненормальные, – продолжила Адель.
– Это ты верещала, а я тебя поймать пытался.
– Не ври, ты тоже кричал!
– Конечно я кричал, когда звал тебя, ты ж из-за своего визга ничего и никого не слышала.
– В твоих рассказах я всегда предстаю каким-то чудищем крикливым, – сестра скривилась, недовольно глядя на брата.
– Ну что поделать, если ты такой и была. Хотя чудищем тебя кроме меня никто не считал, все обычно умилялись тому какая ты зайка. Эй, ты чего, обиделась что ли? Я ж шучу... Эй...
Джон с улыбкой потянулся к сестре, но та схватила подушку и с размаху шлёпнула ею брата. Комната наполнилась смехом.
– Да ты офигела что ли?! – ошеломленный взгляд был обращен к хохочущуей Адель. Девушка разве что за живот не держалась от смеха.
– Ты бы видел своё лицо! Мистер обалдайс!
– Ах ты кудрявая задница! – Джон принялся активно елозить пальцами по ребрам сестры.
От появившейся щекотки Адель изворачивалась и смеялась, переходя на визг.
– Ну хватит! Хватит! Ай! Нет! Ах! Щекотно же, прекрати! – отчаянно выкрикивала девушка, словно хотела прекратить экзекуцию.
Стирая слезы смеха взрослые дети уселись на кровати и посмотрели друг на друга. Их лица озарили искренние улыбки. Такими они могли быть только друг с другом.
– Тогда, кстати, на пляже, было также, только щекотала меня ты.
– Так значит ты решил мне отомстить? После стольких лет?
– Всегда.
Они пытались сдержаться, но новая волна хохота всё-таки накрыла ребят.
– Я что, правда такая крикливая?
– Я бы скорее сказал, что ты громкая, крикливая – это всё-таки наша соседка.
Сестра хмыкнула и положила свою руку на теплые пальцы брата.
– Спасибо, ты всегда меня поддерживал. Иногда даже не знаю, как ты меня до сих пор терпишь.
Джон не ответил, его улыбка стала печальной, но сейчас его сестра этого не заметила. Он давно научился прятать свои эмоции от посторонних, чтобы никто не узнал его истинного состояния. Но Адель с младенчества понимала его переживания и тянула к нему свои крохотные ручки, улыбаясь беззубым ртом. В какой-то момент парень стал ощущать, что должен быть всегда рядом с младшей.
Адель для него больше, чем сестра.
– А помнишь, мы тогда замок из песка построили? – Адель прервала размышления брата.
– Тот который ты разрушила с криком... А что ты там, кстати, кричала?
– Ой, я не помню уже. Наверное что-то важное.
– Ты не могла кричать что-то важное. Не может человек, назвавший песочный замок "Дом вурдалака", кричать что-то важное при его разрушении.
– Ты что помнишь как я назвала этот замок?
– Такое сложно забыть. Почему вообще "Дом вурдалака"?
– Не знаю. Возможно, мне это слово просто понравилось тогда. Не факт, что я могла знать его значение.
– Как это на тебя похоже.
– Ага, – девушка довольно улыбнулась, обнажая ровные зубы. – Я помню как ты меня заставлял ракушки собирать, якобы это лучники для крепостных стен. А сам расставил их вокруг замка.
– Просто на стенах они не держались и мне пришлось выставить войско за стены замка.
– Ну да, это многое объясняет, – скептически заметила Адель.
– Как же ты любишь возмущаться! Не помню я уже почему так сделал. Наверное, это было важно.
– Определенно. Слушай, я тут вспомнила мы же жука там закопали, типа он дворецкий в замке. Это же тогда было, да? Или я что-то путаю?
– Хм, не помню. Я вообще не помню, чтобы я жуков закапывал.
– Да было, ну не приснилось же мне это?
– Да кто ж тебя знает. Касаемо жуков я знаю только одно, однажды ты пила воду, а там оказался таракан, ты не заметила и...
– Фууу, не напоминай.
– Он был такой жирный...
– Ну Джонни!
– И эти его лапки...
– Да, да, это был прекрасный гарнир к его усикам, я поняла.
Адель скривилась и сымитировала тошноту, но, несмотря на противное воспоминание, ребята весело рассмеялись.
– Я бы хотела сейчас вернуться в тот день.
– Когда таракана съела? – с издевкой спросил Джон.
– Ну, твою ж овсянку, нет, конечно! Я про пляж. Было весело.
– Дурачиться всегда весело, а когда ты маленький это вдвойне весело и, главное, почти безнаказанно!
– Это точно, мы тогда, наверное, всех на пляже достали.
– Мы были счастливы и нам было всё равно кто и что подумает, – мудро заметил Джон.
Адель всегда считала брата очень умным. Ей нравилось, когда он говорил что-то, над чем можно было подумать. Благодаря ему она научилась чётко излагать свои мысли и, несмотря ни на что, отстаивать свое мнение. Наверное, только благодаря брату Адель не замкнулась в себе ещё в детстве.
– Родители тоже были счастливы. Я раньше маму никогда такой не видела. В тот день она будто светилась от счастья.
Джон вспомнил все трудности, что им пришлось пережить пока отец был в коме, но решил не говорить об этом сестре. Незачем ей было сейчас портить воспоминание своими унылыми россказнями.
Мама в тот день и во все последующие действительно была другой, она улыбалась, была нежной и не отходила от папы. Тогда Джон не понимал, что это и есть любовь и очень злился на отца, когда понял, что мама другая именно из-за него. Он даже хотел уйти из дома, в свои, каких-то, восемь лет. Лишь сейчас, когда Адель об этом напомнила, он почувствовал стыд за свои глупые детские мысли. Ведь тогда мама была просто счастлива, что теперь они все вместе.
– Да, и отец тоже... – лишь сказал он.
– Ох, как мне нравилось тогда, когда папа меня подбрасывал. Жаль, что этот возраст так быстро закончился, мне нравилось с ним играть.
– Да ты ж его замучила своими полетами. Ты, наверное, не помнишь, но после одного такого "самолетика" отцу поплохело так, что он чуть в обморок не грохнулся.
– Как же, не помню! Помню я всё! Я тогда не меньше испугалась.
– И как ревела белугой помнишь?
– Самое забавное, но да, это я лучше всего помню, потому что щёки щипало от папиной щетины после его поцелуев. Он меня успокаивал, говорил, что с ним всё в порядке, а я думала, что он сейчас умрет и не говорит мне, чтобы не пугать.
– Между прочим, вокруг тебя тогда полпляжа прыгало, пытаясь успокоить. Наш отдых был под угрозой срыва.
– Да? Ничего себе. Ничего кроме папиной щетины в тот момент не помню. И как же я успокоилась?
– Несмотря на сопротивления мамы, папа тебя снова поднял на руки и ты тут же замолкла.
Адель удивленно посмотрела на брата. Папа, можно сказать, рискнул своим здоровьем, чтобы дочь успокоилась и перестала плакать. Опрометчивый поступок, но, почему-то, узнав это, девушка почувствовала гордость за отца.
– Между прочим, отец меня тоже катал на себе. Я сидел у него на загривке и мы так ходили по морю. Я был впередсмотрящий и говорил куда идти, а отец штурманом. В итоге я сказал, что хочу плавать и мы, прям в одежде, зашли на глубину. Там отец меня подкинул. Я тогда ударился пузом, наглотался воды, но, в общем, было весело.
– А я помню этот момент, именно после того как я насмотрелась на тебя я тоже захотела так поплюхаться, но папа сказал: "Тебе ещё рано".
Последнюю фразу они сказали вдвоем. Они часто говорили фразы синхронно или договаривая друг за другом. И дело даже не в удивительной схожести брата и сестры, сколько в предсказуемости ответов их отца. Возможно, именно тогда эта фраза прозвучала впервые, но впоследствии она звучала всё чаще и чаще, заставляя маленькую Адель каждый раз думать когда же будет "не рано".
Джон одно время даже завидовал такой заботе, ведь ему, что бы он не делал, никогда не было "рано".
– Кстати! – Джон подскочил и с хитрой улыбкой взглянул на сестру, – именно тогда ты и обгадилась!
– Что? Какого хрена? О, Творец, ты даже помнишь когда это произошло? – Адель закатила глаза.
– Конечно! Как я на тебя злился, всё внимание на тебя переключилось и этот твой хныкающий ор с берега "пааа-пааа".
– Да не гони, – сестра засмеялась.
– Да-да, мама тут же прибежала, давай тебя спрашивать "что случилось?", а ты задницу рукой держишь и хнычешь.
– Ну хватит уже, не было такого!
– Да было, я тебе говорю! Тебя бегом в кусты понесли, а я стою такой, по колено в море, и ничего не понимаю. А потом тебя зареванную мама купать понесла.
– Меня купали, потому что жарко было! – возмутилась Адель, вытирая проступившие от смеха слезы.
– Ага, а море синее потому, что его красят каждое утро.
– Ну тогда правда жарко было, – безнадежно оправдывалась девушка, глядя на невозмутимого брата. – Никогда ещё так жарко не было, как в тот день.
– Ну... было действительно жарко, – согласился Джон откидываясь на подушки. – Помню мама нас постоянно мазала кремом, чтобы мы не сгорели, а тебе так это не нравилось и, пока мама не видела, ты в море его бегала смывать. А я хоть и не смывал, а всё равно обгорел. И где справедливость?
– Хорошие были деньки, жаль, что это осталось в прошлом, – грустно вздохнула Адель и её улыбка сделалась грустной.
– К сожалению, всё хорошее так или иначе остается в прошлом...
Джон и Адель, ещё совсем недавно искренне смеющиеся, казалось, вмиг погрузились в печаль. В тишине темной комнаты сестра легла на грудь брату, как раньше делала в детстве. Его близость успокаивала её и дарила умиротворение. Она помнила запах его туалетной воды, тепло его рук и, казалось, могла предсказать его мысли.
Ещё в детстве она поняла, что он ужасный сладкоежка и таскала ему конфеты, да шоколадки. Не потому, что ей самой не хотелось сладкого, а потому, что брат ей был дороже любой конфеты и не было ничего приятнее его улыбки. К тому же, он всё равно всегда делился.
"Не всё остается в прошлом" – подумала Адель и уткнулась в рубашку брата носом.
Так и лежали они, думая каждый о своём, но об одном и том же.
– А почему ты вспомнила о тех выходных? – первым нарушил молчание Джон.
– Да мы когда ехали на тот остров на катере, с нами ехал старикашка один. Белый весь, сухой, как старая пальма, а глаза большие и такие добрые. Он мне конфету дает и спрашивает "куда это мы едем?", а я возьми да и скажи новое словечко, которое где-то услышала "У нас уикенд". Так и сказала, деловая, блин. Он так улыбнулся и говорит: "Это хорошо, девочка, запомни этот день, ведь он больше никогда не повторится".
И ведь я запомнила.