|
unmuted
Сообщений: 553
|
Бонус. Верь мне
Выход из сессионного анабиоза на счёт раз, два...
Привет, мои дорогие! Вот наконец почти спустя год от момента возникновения задумки вы видите этот бонус. Оглядываясь назад на все муки написания, могу сказать, что такая задержка ему на пользу - даже полгода назад я бы не написала его так. Вообще могу сказать, что он дался мне сложнее всего в плане писательства и эмоций, так что простите, если что-то не так. Не знаю, каким получился этот бонус, надеюсь, что не слишком сумбурным, и что после него я наконец вернусь к какому-то подобию графика выхода записей. Следующим выйдет ещё один бонус, несколько больший, чем этот, и очень богатый на события и детали отчёт.
Дорогие читатели, на поздравления и комментарии я отвечу несколько позже, простите меня, может быть даже всего через несколько часов. А пока что я просто кидаю в вас бонусом и убегаю выкладываю этот бонус, которого мы с вами очень заждались.
Верь мне
… Великий парадокс заключается именно в том, что, отпуская, мы получаем. Мы обретаем безопасность в непредсказуемые моменты риска. Тот же, кто пытается избежать всякого риска, кто старается гарантированно оградить свое сердце от ран, в конце концов оказывается в собственноручно созданном аду.
Генри Нувен. "В радость обрати мой плач"
Lorenzo Masotto – A tree in the snow
Два года назад.
Что ты видишь, Мэй?
Мэй вздрагивает и открывает глаза. В затуманенном, едва ли не уснувшем разуме проскакивает мысль, что зря она всё-таки решила прикрыть их на какую-нибудь минуту-другую. Всё-таки сессионная усталость ещё действует на неё, и она может вот так вот глупо упустить свой поезд, уснув на вокзале. Она часто моргает, и сквозь легкую пелену на глазах видит перед собой информационную доску. «Точность прогнозов метеорологов Форготтн Холлоу составляет 21,3%» – гласит факт, высветившийся на табло в зале ожидания. Какой-то мужчина с соседнего ряда так громко издает лошадиноподобные звуки, что Мэй снова вздрагивает и невольно оглядывается на него. Мужчина продолжает смеяться, одной рукой вытирая выступившие на глазах слёзы, другой указывая на экран, который, будто бы смутившись, поспешил показать другой нетривиальный факт о таких разных городах необъятной Симландии.
– Марта, а я тебе что говорил? – успокаиваясь, обращается он к недовольной насупившейся женщине, сидящей рядом и толкающей его локтём в бок, – тёплые вещи нам сегодня не понадобятся! Ты зря так долго копошилась, мы могли бы приехать на вокзал раньше.
Марта съёживается ещё больше, сминая в своих маленьких ручках билеты, которые, судя по изображениям на них, были на автобус до соседней деревни после Форготтн Холлоу. Его отправление должно было состояться через полтора часа.
– Но, дорогой, – тихим голосом блеет она в ответ, – ведь синоптики сказали, что будет сильный ветер и снегопад…
– Женщина, – цокает её спутник, закатывая глаза, – скажи мне, ты помнишь, когда в последний раз их прогнозы совпадали с реальностью?
Лицо её приобретает задумчивый вид, а затем она качает головой.
– Вот-вот! А то нагнали жути – «Сильнейший за 15 лет снегопад», ба! По такой логике нужно было брать солнцезащитные крема и плавки. Да и вообще, рано ещё ждать в этих краях сейчас сильных метелей. Ну, посыплет немного снегом, и чего? Чего панику-то поднимать?
Кто-то из сидящих рядом с ними вслух поддакивает, другие кивают, а затем вся компания продолжает шутить и хохотать по поводу способностей ясновидения синоптиков.
 Мэй переводит взгляд с шумной компании и расфокусировано смотрит куда-то перед собой через экран. Она тоже должна была ехать домой этим автобусом, и тоже посмеялась бы вместе с этими людьми, если бы не…
Конечно, она никому никогда не рассказывала об этом, но ей всегда казалось, что у неё есть личный ангел-хранитель. Иногда, впрочем, в её голову всё же закрадывались мысли, что она не верит в это, а просто хочет думать, что хоть в чем-то она особенная, потому что её жизнь казалась ей такой серой, такой непримечательной. Подумаешь, у сестры и отца были свои особенности, но в основном-то всё вокруг было пресным, и ей просто хотелось какого-то чуда, хоть немного... Так она думала раньше. Теперь же она не просто верила, она точно знала, что кто-то незримо находится с ней рядом. Некоторые знаки «свыше» можно было принять за неожиданно забавное совпадение, однако бывало и такое, что эти неизвестные силы указывали ей на что-то слишком прямо. Как, например, и случилось прошлым вечером, когда она возвращалась в квартиру. Её почтовый ящик редко когда мог удивить чем-то кроме рекламных листовок и счетов, да и к тому же она буквально утром забирала содержимое ящика. Вот почему ей показалось странным, что вечером в нём снова что-то белело. Ещё более странным показалось то, что это был распечатанный прогноз погоды на завтрашний день. Под надписью «утро» красовалось схематичное солнце, зато под следующими пунктами темнели на бумаге огромные тучи со снежинками. Мэй никогда особо не верила прогнозам погоды, привыкнув одеваться, сверяясь со своей погодной интуицией. Но, кто бы ни был этот странный почтальон, он явно хотел о чём-то её предупредить. И потому, доверившись своему «ангелу», девушка поменяла автобусный билет на более ранний рейс поезда до Форготтн Холлоу.
Эти люди, ровно как и сама Мэй, ещё не знают, что, спустя полчаса после отправления, автобус развернется, а рейс будет отменён в связи с «неблагоприятными погодными условиями». Мэй повезёт добраться до пункта назначения поездом перед самым разгаром метели.
А пока она просто молча бродит по перрону, глядя на ясное голубое небо, и нежится под едва тёплыми лучами словно бы остывающего зимнего солнца.
Веришь ли ты тому, что видишь?
***
Что ты чувствуешь, Мэй?
 Негостеприимный Форготтн Холлоу встречает ледяным безмолвием. Впрочем, как и всегда. Обычно здесь редко можно встретить кого-либо на улице, и сегодня было особенно безлюдно – праздник, да и погода стала разыгрываться не на шутку. Как хорошо, что до дома добираться не так далеко. Островок тепла и безопасности был уже рядом, и Мэй не терпится поскорее оказаться там. Она представляет, как обрадуются её приезду родители, как будет голосить от восторга младшая сестра, и уже не может скрыть улыбки… Ей так не хватает их в Сан-Мишуно и в своей новой взрослой жизни.
Увидев знакомый двор, Мэй начинает чаще дышать и прибавляет шагу. От волнения и холода руки совсем её не слушаются, и стук о деревянную входную дверь звучит, наверное, уж очень слабым и неуверенным. Но и этого оказывается достаточно. Дверь с тяжелым оханьем распахивается, и седовласая женщина, стоящая на пороге, радостно восклицает:
– О, Всевидящий! Мэй! Моя девочка!
Маминых объятий ей не хватало больше всего. Пурга, зловещий город, навалившиеся проблемы... Всё, что её беспокоило, тут же тает в этих тёплых родных руках. Теперь Мэй наконец-то чувствует себя почти как дома.
 Женщина отступает назад, пропуская Мэй в прихожую, а затем, извинившись, бежит куда-то в сторону кухни. По одному лишь аромату, раздающемуся оттуда, становится ясно, что вот-вот будет готов праздничный ужин. Мэй оглядывается вокруг и едва не присвистывает (свистеть не культурно, обычно говорит папа) – вся комната убрана гирляндами, мишурой и новогодними игрушками, а возле лестницы, сверкая пестрыми украшениями, стоит настоящая живая ель. Мэй пытается вспомнить, всегда ли в семье с таким размахом провожали уходящий год, и понимает – нет, раньше их семейство никогда не заостряло особого внимания на этом празднике. Так что сейчас ей кажется, будто она оказалась в какой-то сказке и ей трудно поверить, что это действительно происходит наяву. Что ж, пусть хоть один день её обычной скучной жизни будет по-настоящему особенным.
В остальном же в доме ничего не изменилось за время её отсутствия – он всё так же полон уюта, несмотря на то, что сейчас почти пустовал. Странно, что ещё не прибежала Ариэль, чем же она там занята?..
Мэй поднимается на второй этаж, с радостью отмечая, что скучала по скрипу старой лестницы, и в лёгкой нерешительности останавливается перед дверью своей комнаты. А что, если там что-то изменилось? Что, если папа всё-таки снял чем-то не нравившиеся ему плакаты со стен? Что, если Мэй сейчас войдёт в свою старую комнату и почувствует там себя совершенно чужой и лишней?.. Этого она боится больше всего. Мэй набирается смелости, закрывает глаза и поворачивает ручку двери. Назад пути нет.
Окинув беглым взглядом комнату, она тут же бросается к стене, на которой со времен её далёкой средней школы, как раз, когда Мэй только прослушала последний альбом, висел плакат с Ней, не иначе, как богиней. Мэй едва не пританцовывает от радости, когда встречается взглядом со своей любимой певицей Зилль, пусть та и была всего лишь изображением на бумаге.
И теперь Мэй наконец-то полностью чувствует, что она снова в своём родном доме.
 ***
Вечером они садятся за большой праздничный стол, полностью укрытый такой ароматной едой, что Мэй тут же чувствует, будто не ела почти всю неделю. Хорошо готовить за все годы учёбы она так и не научилась, привыкнув питаться чем попало и почти всегда не дома. О таком ужине она могла только мечтать.
 – Ого, мама! Какая ты кудесница! Да тут же блюд на целый пир… У нас будет так много гостей?
– Нет, милая, только мы с тобой. Праздник же всё-таки, стол должен быть щедро накрыт. Мне так не хватает ощущения торжества, ты бы знала! Мы всегда так скромно отмечаем Новый год, никогда этот день не запоминается… Вот я и решила сделать его особенным! – Элинор смеётся, и Мэй подхватывает её смех. У неё тоже было ощущение, что сегодняшний день запомнится надолго. – Так что ты кушай, девочка моя. Совсем исхудала в своём университете… Папа мою стряпню не ест, да и Ариэль…
Ариэль, её любимая младшая сестра. Чем-то она и правда была похожа на знаменитую русалочку, и нет, не только копной огненных волос, которая, в отличии от Мэй, досталась ей от отца. У Ариэль, ко всему прочему, был врожденный нюх на приключения и непреодолимая тяга к ним.
– Кстати, а где она? Странно, что она меня не встретила…
– Как, она тебе разве не говорила? – сощуривает брови седовласая женщина.
– Нет… Что случилось? – Мэй тут же напрягается. Ариэль частенько выкидывала непредсказуемые фокусы, и девушка уже готова была услышать самую невероятную историю.
– Да ничего. Просто наша стрекоза поехала покорять Дель-Соль-Вэлли!
Любую историю, кроме этой.
– Мама… ты серьёзно? Как… Когда? И папа её отпустил?!
– Ох, я этому так удивилась, когда услышала, да и сама Ариэль, наверное, тоже. У неё были такие глаза... Наверное, он просто устал её отговаривать. Ты же знаешь, если она захочет...
–... Горы свернет, Левкоева призовёт, это да, – продолжила Мэй и они обе рассмеялись, – Просто она сама же мне говорила, что собирается или в Бриджпорт, или ко мне в Мишуно. А тут внезапно Дель-Соль-Вэлли...
– Насколько я поняла, в Мишуно ей не понравились отзывы, а в Бриджпорт папа бы точно её никогда не отпустил. Ну, она у нас умница. Со всем справится и своего добьется.
Зная, насколько строгим и непреклонным бывает отец, Мэй сложно было поверить, что он вот так просто отпустил родную дочь в "рассадник греха", как он частенько называл все крупные города Симландии. Перед поступлением ей самой пришлось едва ли не из кожи вон лезть, чтобы заслужить родительского благословения, а тут... Может, меняется не только сама Мэй, но и её семья тоже? Иначе как ещё объяснить такое поведение отца, приучавшего их жить вдали от шумихи и соблазнов человеческого мира?
– Папа же снова на дежурстве всю ночь? – спрашивает Мэй после недолгого молчания.
– Если бы папа не выбрал дежурство в дни, когда к ним поступает больше всего бедолаг, я бы очень удивилась и задумалась, а не подменили ли его, – Элинор вздыхает и грустно улыбается, – Ну что всё о нас да о нас, расскажи, а как там тот мальчик, как же его звали, такое имя интересное…
Мэй напрягается и чувствует, как её сердце учащает ритм. Откуда. мама. знает. про Хоакина? Если она знает, Мэй провалится прямо здесь от стыда. Ох, эти глупые девичьи мечты, ну и к чему они приводят? Ей всегда хотелось любви, большой и чистой, какую в сказках показывают, ну или какая была у папы с мамой. Несмотря на то, что Рэймонд выглядел намного моложе своей жены, папа всегда одним своим присутствием внушал чувство защищенности, свободы, уверенности в том, что всё под контролем. Он безоговорочно глава семьи, и, как и положено главе, всегда брал на себя все трудности и заботился о своих близких, и особенно о маме. Мама могла почувствовать себя слабой и по-настоящему женственной. И Мэй тоже так хочет… Но кони всё не скачут, избы не горят, и вот, дожив до своего 21 года, Мэй так и не познала, каково это – быть по-настоящему любимой, быть с кем-то в паре. Всё, что она могла – молча влюбляться и смотреть, смотреть, смотреть… Пока очередной переезд не ставил крест на так и не зародившихся отношениях.
Вот почему она наивно верила во все эти чувства, вот почему будто бы потеряла связь с реальностью, когда Хоакин внезапно ответил ей взаимностью, и настолько потеряла голову, что позволяла ему делать с собой почти всё что угодно. Глупая голова. Глупое сердце. Вот почему на протяжении трёх недель верила во всю ту чушь про вечную любовь, которая умерла на четвертой недели в объятиях её пышногрудой однокурсницы. Нет, если мама знает об этом позоре, а тем более папа, то проще умереть тут же на месте, чем говорить или молчать об этом с ними.
– Я вспомнила! Ланселот, – радостно улыбается женщина.
 "Нет, мама, лучше бы ты спросила про Хоакина" – думает Мэй и закатывает глаза. Каждый разговор с мамой неизбежно скатывается к этому человеку и Мэй не знает, что с этим делать. Что бы она ни говорила, Ланс (ну вот не поворачивается язык назвать этого... кренделя красивым полным именем Лан-се-лот) всегда был и остаётся для мамы идеальным кандидатом в женихи. По её мнению, он внимательный (Мэй же считает, что излишне назойливый), опрятный (излишне педантичный), интересный (занудный) молодой человек. Мэй никак не могла понять, кому он продал душу (да и не хотела, если честно), чтобы настолько покорить сердце её матери.
Ланс был таким непростым человеком, что терпеть его было сущей пыткой. Она не знает, общается ли он с кем-либо, кроме других студентов журфака, да и те, в общем-то, не сильно горели желанием постоянно слушать его хвастовство и бахвальство. И потому Мэй приходится быть той единственной, кто его терпит.
– Да как всегда, мам, живёт себе, делает что-то, я даже не знаю что, - "и не хочу знать!", добавляет она мысленно, – А я тут как раз хотела поговорить с тобой... про работу.
– О, это важно, конечно, милая, – кивает мама, и Мэй радуется, что неприятный разговор о Лансе откладывается на какое-то время.
– Я вот всё время спрашиваю себя, а на своём ли я месте? То есть, конечно, я осознанно выбирала специальность, как мне и говорил выбирать папа, но... Что дальше? Я никак не могу найти того, что могло бы меня заинтересовать. По-настоящему. Каких советов я только не читала, ничего не помогает.
– Милая! – вздыхает Элинор, – Не уподобляйся тем людям, которые без конца твердят молитву “Motherlode”, и наивно ждут, что на них сами собой обрушатся богатства! Всевидящий помогает лишь тому, кто не только словом, но и делом стремится исполнить свою мечту. Осмотрись вокруг и вспомни, о чём же ты мечтала.
Мэй ненадолго задумалась. И правда... Она ведь выбрала эту стезю, чтобы нести в мир правду и справедливость, чтобы открывать людям глаза и новые горизонты, а сама настолько уткнулась, погрязла в своей серости... Разве именно таким в её представлении был голос народа? Разве такими должны быть настоящие журналисты?
– Ты, наверное права, мам. Я ещё подумаю об этом...– говорит Мэй и, не успев прикрыть рот ладонью, сладко зевает. Разговор о таких непростых вещах немного вымотал девушку и её мозг срочно требует перезагрузки.
– Девочка моя, кажется, ты уже совсем устала! Мне жалко твои бедные глазки, может, пойдёшь поспишь?
– Да, мам, конечно...
Мэй благодарит маму за чудесный ужин, и уже собирается вставать из-за стола, но почему-то именно в этот момент ей вспоминается какая-то старая, почти забытая мелодия. Может быть, это из какой-то приставучей рекламы? Нет, не похоже... В голове рисуется странный образ - вот она, только маленькая, в окружении любимых мягких игрушек сидит на своей маленькой постели, по комнате разливается мягкий, точно лунный, свет от ночника, за окном стрекочут бабочки, а ещё с ней кто-то рядом... И теперь мелодия прошлого становится голосом этого человека, и она готова поклясться, что никогда не слышала голоса более теплого и родного, чем этот.
– Мам, мне тут вспомнилось… «Закрывай, малышка, глазки, Ночь расскажет свои сказки», – попробовала напеть Мэй, – Как там дальше? Что-то про маргаритки ещё было…
– О чём ты, милая?
Мэй даже не поверила, что мама не знает этой песенки.
– Ну, как же. Я помню, что ты, или... папа пел мне такую колыбельную.
– Не знаю, Мэй. Честно говоря, никогда не слышала, чтобы папа вообще когда-либо что-то пел.
 Веришь ли ты тому, что ты чувствуешь?
***
Что ты слышишь, Мэй?
Непривычно громкий звонок колокольчика заставляет Мэй снова вздрогнуть и вырваться из мягких лап дремоты. Ночь перевалила за середину и уже близится утро, но ей только сейчас удалось расслабиться и погрузиться в страну сновидений. Как оказалось – прямо так, не переодеваясь в спальную одежду. В наушниках. Вот почему сигнал был таким громким…
Не так давно по совету одногруппниц она зарегистрировалась в новой социальной сети, набиравшей обороты в Симландии – Симсим. Главной её особенностью было то, что там можно было общаться с кем угодно на какие угодно темы, и главное – абсолютно анонимно. Можно было даже выкладывать своё творчество, при условии, что на нём не стоит патента. Мэй сочла это хорошей возможностью начать демонстрировать миру свои произведения, а потому создала поэтическую тему, которую периодически пополняла новыми виршами. Последние как раз были посвящены Хоакину и жестокости любви.
Единственное, за всё то время никто так и не написал ей что-либо про её стихи. Ни одобрения, ни порицания, даже никакого спама не было. Вообще она не так уж часто заглядывала в это приложение в последнее время, потому что, несмотря на обилие собеседников, интересные беседы получались не так уж часто. Анонимность многим развязывала языки, но лишь для того, чтобы вынести на свет какие-то пошлости. Увидев новое сообщение, она думает о том, стоит ли оно того, чтобы на него отвечать.
Алая смерть: привет
Алая смерть? Как необычно… Возможно, ему всё же можно дать небольшой шанс.
Алая смерть: я тут прочитал стихи на твоей странице
И теперь шансы незнакомого собеседника значительно повышались.
Маргаритка: Привет, и как тебе?
Алая смерть: хорошо, что ты публикуешь их анонимно. Они омерзительны.
Сначала она чувствует шок. Ну просто прекрасно. Как так, хватило же наглости какому-то человеку так написать?! Ладони Мэй становятся влажными и она уже даже не думает, как бы погрубее ответить этому нахалу, а просто хочет добавить его в черный список… Но тут же отгоняет от себя эту мысль и ругает себя за то, что позволила себе так подумать. Папа же учил, что манеры всегда превыше всего, особенно в общении с незнакомыми людьми. Он объяснял это так – мы не знаем, что творится на душе у человека, почему он говорит то, что говорит, зачастую, именно внутренняя боль диктует ему стиль речи и саму речь. Отвечать на это грубостью – значит, увеличивать зло в этом мире. А ещё этот тип может стать хорошей проверкой нервов и средством к их укреплению, ведь если Мэй всерьёз собирается стать хорошей журналисткой, ей нужно быть готовой стойко выдержать любой шквал критики и спокойно на неё реагировать. «Хвалу и клевету приемли равнодушно».
Маргаритка: можешь ли ты обосновать своё мнение?
«…или только желчью брызгать умеешь?» – очень хочется добавить ей, но воспитание позволяет об этом намекнуть только между строк.
Алая смерть: Обосновать? Ну давай, графоманочка, раскидаю по полкам всю твою писанину. Во-первых, рифмы на глагол – это зло. Во-вторых, те же рифмы у тебя жуть какие простые, никак вы не научитесь, везде пихаете эти избитые «кровь-любовь»! В-третьих, ты совершенно не соблюдаешь стихотворный размер. Продолжать?
Мэй молчит, не зная, что на это ответить. С одной стороны, в чём-то он прав, а с другой, это же, жнец побери (прости, о, Творец), просто какой-то аноним из интернета! Откуда ему знать! Что он вообще понимает в стихах или её чувствах?
Алая смерть: Тебе должно быть лет одиннадцать, раз ты так пишешь?
Да как он!... И тут она перестаёт закипать. Сама же ответила на все свои невыраженные вопросы – это просто тип из интернета, для которого она такой же аноним. Он действительно пишет так не намеренно, он не желает ей зла лично.
Маргаритка: спасибо за такой развёрнутый ответ! Мне и правда есть к чему стремиться и я буду, благодаря вам. Вы, наверное, очень любите поэзию?
Вот и всё. Так сложно было успокоиться и нормально ответить человеку? Чего злиться? Чуть было не устроила настоящую проблему! Испортила бы настроение и себе, и ему. Мэй облегчённо выдыхает и думает о том, что папа за такой дипломатичный подход наверняка бы ей гордился.
Собеседник сам некоторое время молчит. А потом присылает следующее:
Алая смерть: Ну, даешь. Странная ты такая.
И добавляет:
Алая смерть: Мне это нравится.
Так незаметно в переписке пролетает почти весь остаток ночи, и Мэй пишет новому другу, что идёт спать, только тогда, когда внезапно падает на клавиатуру. К тому времени мысли в её голове уже сильно путаются, и начинает казаться, что она уже видит сны наяву. Ей кажется, что всё вокруг - один большой сон, и она готова уже в него погрузиться полностью, но тут, среди шума мыслей и грёз слышит приглушённый голос папы. И через силу всё-таки просыпается.
Она думает о том, как же он будет рад, когда увидит её, но останавливается, едва увидев с лестницы всхлипывающую маму.
 –... Это был он.
Мама охает, прижав ладонь ко рту, и что-то тихо шепчет в ответ. Рэймонд, медленно и размеренно шагающий по прихожей, растерянно качает головой.
– Я его ни с кем не спутаю. Он был таким же, как… в тот день.
– И что же?..
– Не знаю, он исчез слишком быстро, но мне точно не привиделось.
– Но ведь тот парень, тогда... Он ведь сказал...
– Я не думаю, что этому типу вообще можно было верить! – повышает голос мужчина, и женщина тут же отшатывается от него.
Рэймонд осторожно подходит к жене и обхватывает руками её чуть вздрагивающие плечи. Мэй помнит, что он всегда так делает, когда собирается сказать что-то важное, ему всегда в такие моменты нужно касаться собеседника. Пусть его лицо и остаётся как всегда спокойным, Мэй уже знает, что папа пытается на что-то решиться. Он окидывает взглядом лестницу за маминой спиной, так, между прочим, конечно, но Мэй чувствует, как всё внутри неё холодеет, и она делает осторожный шаг обратно во тьму. Она надеется, что ничем не выдала своего присутствия, и к её счастью, папа наконец перестаёт обыскивать пространство вокруг прицелами зрачков, и фокусирует их на мамином лице.
– Элли, – понижает он голос так, что Мэй его едва слышит, – послушай меня. Если ты всё-таки увидишь его в городе, или, не приведи Творец, недалеко от дома, пообещай мне, что бросишь всё и уедешь куда-нибудь. Сразу же. Хорошо? Не плачь, пожалуйста. Если до этого дойдёт, я не могу тебе гарантировать, что со мной к тому моменту будет всё в порядке. И с девочками. С Мэй.
– Я не могу, Рэй, как же я… – дрожащим голосом в ответ шепчет мама.
– Элинор! – распахиваются папины глаза, - Поверь мне. Только так ты сможешь хоть как-то спастись, если этот… если он посмеет заявиться сюда. Неизвестно, чего можно от него ожидать. Я думал, что знаю его, как никто другой. Я не верил в то, что про него говорили! Ну вот как, как он мог бы совершить всё то, что, как я считал, ему ложно приписывали?! И тут… он появляется спустя столько лет. Он мог бы дать хоть какой-то знак мне... Я бы всё понял.
Элинор всхлипывает…
– А теперь я скорее убью его, если снова увижу.
…и заходится в рыданиях, прижимаясь крепче к мужу.
Какое-то время они так и стоят молча, обнявшись. Мама выглядит такой беззащитной и кажется, будто её вот-вот может надломить это незримое что-то, повисшее над их семьёй. Рэймонд, напротив, кажется почти спокойным, аккуратными и уверенными движениями гладя маму по волосам. Мэй же остолбенело смотрит на родителей, не веря, что её отец, светило симландской медицины, спасший столько жизней, вообще способен кого-либо убить. Она никогда не видела его таким. Никогда.
– Знаешь, – неожиданно продолжает говорить он, – иногда я думаю, что всё это случилось по моей вине. Я ведь давно замечал, что с ним что-то не то. Всё стало хуже после того, как я привёл их к ним домой. Наверное, если бы не я, все были бы сейчас живы. У Мэй была бы семья…
– Но ведь мы тоже её семья, Рэй.
– Поверь мне, Элли. Я люблю Мэй как родную дочь, не меньше, чем Ариэль, но... О, жнец, мне так жаль.
– Ты кого-то подозреваешь? Ведь не сам же он…
– Столько лет прошло, милая. Пока я убивался горем, они давно уже замели все следы. Но Макгроу… Макгроу я ещё могу достать.
Макгроу? Музыкант Стайлс Макгроу, солист Bad Dead Boys? Ведь он же пропал без вести много лет назад… Значит, он всё-таки жив и папа… Рэймонд знает, где он находится? Странно… А вообще...
Так. Стоп. Мэй словно ударяют чем-то, и она чувствует, как холодеет всё внутри. Что только что сказал папа? Что у неё была бы семья? Но... Нет, этого не может быть. Нет-нет-нет. Вот есть же она, мама, папа, сестренка Ариэль. Так было и будет всегда. Или всё это... не по-настоящему? Всё это враньё? Мэй мотает головой, будто пытается прогнать остатки сна, или говорит решительное "нет" всему тому, что только что услышала. Она думает, что ей это снится, конечно. Просто дурной сон, просто дурной, жнец подери, сон! Она осторожно прокрадывается обратно в свою комнату, запирает дверь, ложится на кровать, и начинает беззвучно рыдать.
Это всё сон, конечно...
Конечно...
Папа снабдил её подсказками на все случаи жизни, чтобы она знала, как действовать в любом случае, хоть простом, хоть сложном. Но, как вести себя в ситуации, когда узнаёшь, что твоя семья – не твоя, и вся твоя жизнь – ложь, отец не рассказывал.
Веришь ли ты тому, что слышишь?
***
Что ты думаешь, Мэй?
Из наушников на полную громкость рычат песни Зилль, вперемешку с последними песнями группы Bad Dead Boys. Мэй делает звук ещё громче, пытаясь заглушить свои мысли, от которых ей становится только хуже. "Ну и пусть, к жнецу эти уши, к жнецу вообще всё" – думает девушка. К рассвету она перестаёт реветь и просто смотрит куда-то перед собой. Ей кажется, что ещё немного, и она полностью исчезнет и растворится. Может, её на самом деле вообще не существует?..
Алая смерть: что, красавица, спокойная ночь всё-таки не спокойная?
Явился не запылился... После того шквала, обрушившегося на неё, теперь этот тип не вызывает почти никаких чувств, никакого интереса. Лишь лёгкое раздражение, которое она не намеревается больше скрывать. В конце концов, они уже не настолько незнакомцы, да и если вся жизнь оборачивается каким-то абсурдом, есть ли смысл следовать советам её лжеотца? К жнецу его, к жнецу их всех.
Маргаритка: отвали.
На это сообщение он отвечает почти незамедлительно. В отличие от Мэй, этот персонаж похоже больше готов отвечать на гадости, чем на нормальные обращения.
Алая смерть: О, посмотрите, кошечка показывает зубки. У тебя что-то случилось, ма шери?
Мэй активирует строчку для ответа, но так ничего в ней и не пишет. Просто смотрит куда-то сквозь экран ноутбука. О, жнец, пошло оно всё. Ей может и нужна помощь, но Мэй не думает, что в ней есть какой-либо смысл. Ничего здесь не имеет смысла.
Начинает играть очередная песня BDB и Мэй становится забавно от возникающих мыслей. Солист группы был одной из тех медийных персон, бывших всегда на виду, на всех тусовках, но при этом почти ничего не было известно о его обычной жизни вдали от концертных площадок. Могла ли она предположить, что этот человек хоть как-либо может быть связан с ней и её настоящей семьёй? Вряд ли. К тому же, спустя столько лет после его таинственного исчезновения, волна его популярности всё же немного схлынула. Она наверное и не стала бы сейчас слушать эти песни, если бы не услышала имя, всколыхнувшее память и почти забытые юношеские интересы.
Точно, имя... Думая, что она сейчас находится на странице поиска, Мэй вбивает в активную строчку "Макгроу" и нажимает на кнопку "Отправить". Ответ приходит через три секунды и только тогда она понимает, что сделала что-то очень глупое.
Алая смерть: Э-э-э, чего?
Перепутать окно браузера и приложения переписки надо ещё умудриться... Похоже, пробивать дно было уж некуда, и Мэй всё-таки решается заговорить о личном. Ей кажется, что терять уже нечего
Маргаритка: Это случайно. Вот скажи, что бы ты сделал, если бы внезапно, будучи взрослым, узнал, что ты – приёмный?
Алая смерть: Обычная житейская история... Я бы не удивился.
Маргаритка: почему?
Алая смерть: а я итак рос как чужой в семье. Без меня им было бы только лучше.
Маргаритка: ну и... как мне теперь быть?
Алая смерть: Никак, сочувствую. Просто делай вид, будто ничего не произошло. Если ты узнала об этом достаточно поздно, не думаю, что всё так плохо.
Маргаритка: Может ты и прав, но мне кажется, что моя жизнь сломана. Всё ложь. Сижу вот, реву, слушаю Зилль.
Алая смерть: Серьёзно, тебе нравится это старьё?
Маргаритка: Сам ты старьё. Это классика! Или ты такое не любишь?
Алая смерть: Ну не прям. У меня было много возможностей сходить на её концерты.
Маргаритка: Серьёзно, и ты так и не побывал ни на одном??? Почему?
Алая смерть: Из-за родителей. Это долгая история, давай не сейчас.
Мэй пытается предположить, какого возраста её неизвестный собеседник. И понимает, что не может определить. Слишком уж противоречивые ответы он даёт.
Алая смерть: а Макгроу-то тут всё-таки при чём?
Точно, Мэй ведь едва не забыла, что собиралась что-нибудь поискать об этом человеке. Но почему этот "Алая смерть" спрашивает так, словно видит эту фамилию не впервые? Или ей это только кажется?
Маргаритка: Он может быть причастен ко всему. Ты что-то о нём знаешь?
Алая смерть: смотря, о каком ты спрашиваешь.
Маргаритка: О том, который не Стайлс.
Алая смерть: конкретнее, девочка.
Поиск выдаёт шестизначное количество ссылок. Так много, конечно, она не осилит, но может хотя бы на первых страницах есть то, что она ищет? Первые строки предлагают перейти на сайт с дискографиями или заказать что-либо с тематикой группы BDB, следующие ведут к различным интервью, которые давал Стайлс, и наконец она замечает строчку, не вписывающуюся в этот стройный ряд ссылок. "Макгроу индастриз". Мэй открывает её в новом окне.
картинка кликабельна
Маргаритка: Ты что-то знаешь о Майкле Макгроу?
Собеседник замолкает, наверное, минут на десять. Всё это время Мэй не может найти себе места, потому что чувствует, что наконец-нащупала что-то важное. Наконец нашла человека, у которого, возможно, есть ответы на её вопросы. Иронично будет, если он ответит "впервые слышу", или вообще... И тут она задумывается, а стоило ли так много задавать вопросов? Что, если этот странный человек появился неспроста?
Когда приходит уведомление о новом сообщении, Мэй становится страшно его открывать.
Алая смерть: Удивительно, но я знаю, кто это. Мерзостный тип. Он тебе что-то сделал?
"Нет, но..."
Алая смерть: Мне вот по-настоящему разрушил всю жизнь. И то, что ты так внезапно мне о нём пишешь... Ты веришь в судьбу?
Мэй становится так не по себе, что ей тут же хочется закрыть окно приложения. Нет, даже не так. Отправить этого непонятного "Алую смерть" в бан, а потом удалить свой аккаунт и приложение начисто. Слишком подозрительно, слишком...
Алая смерть: Ты можешь рассказать мне всё, что знаешь о нём сама? Что не так с твоей семьёй? Я никому тебя не выдам.
Мэй заносит курсор над строчкой "добавить в чёрный список" и не решается на неё нажать. Что-то её останавливает, и она не может понять, что.
Веришь ли ты в судьбу?
А вдруг... Это тоже недвусмысленный знак от Ангела-хранителя, и если она проигнорирует его, может случиться что-то непоправимое?
Веришь ли ты себе? Веришь ли?
Алая смерть: Я буду тебе хорошим союзником. Верь мне.
И это становится последней каплей.
Мэй резко сдвигает курсор с окна приложения и заходится истеричным смехом.
Подумать только, отбросив всякий здравый смысл и инстинкт самосохранения, она рассказывает незнакомцу свои самые глубокие тайны.
Paul Sorvino, Terrance Zdunich – Trust Me
|
|