Я хмыкнул, внутренне сожалея о потерянной детской непосредственности, которой в юности обладала Эшли. Сейчас передо мной стояла уже не девочка-подросток, а взрослая женщина, с устоявшимися взглядами и сложившимся характером, воздвигнувшая вокруг себя забор из колючей проволоки.
– И всё же, я рад тебя видеть.
На её губах мелькнула слабая улыбка, а взгляд из-под пушистых ресниц сделался чуть добрее.
– Знаешь, не при таких обстоятельствах я хотела бы к вам переехать.
Кивнув, скорее себе, чем Эшли, хватаю как можно больше чемоданов и удаляюсь, пока разговор не зашел слишком далеко. Никто не хотел, чтобы такие обстоятельства когда-либо наступили, а уж тем более я.
Спустя несколько месяцев наблюдений врачей, сдачи десятков анализов, проведения мучительной гормонотерапии, Лупите предложили провести операцию по удалению опухоли в Испании. Не бесплатно, конечно. Только в этот момент ко мне пришло осознание, что жизнь стоит очень дорого. Все отложенные деньги ушли на покупку билетов и первоначальный взнос на операцию. Вылет завтра и Эшли согласилась присмотреть за детьми, пока я с Лупитой буду в Испании. А уже после операции нас ждут колоссальные перемены. Сможем ли мы их принять?
Послеоперационная лучевая терапия, поддерживающие лечебные препараты, индивидуальная палата – всё это потребует ещё больших денег. Поэтому непростое решение о продаже дома приняли единогласно. Судьба сыграла интересную шутку: большую часть жизни на Исла я стремился узнать своё прошлое и поэтому рвался в Сансет Велли, но судьба распорядилась по-другому – теперь Сансет Велли оказался жизненно необходим Лупите. Из ближайших городов только в больнице Сансета есть возможность продолжить лечение. И, хотя, я понимаю, что переезд неизбежен, когда пришло время принимать решение – я оказался к этому не готов. Здесь прошла, казалось, вся моя жизнь, и мне тяжело прощаться с этим уютным городком.
Неприятным известием оказалась низкая стоимость недвижимости на Исла Парадисо. Жильё на материке значительно дороже и, на оставшиеся после операции деньги от продажи нашего дома, купить хоть что-то равноценное в Сансете просто невозможно. Всё, на что мы можем надеяться – это аренда дома. С трудом разогнав грустные мысли под маской душевного равновесия, я вошёл в столовую.
Лишь негромкое бормотание работающего телевизора и редкое позвякивание столовых приборов нарушали царившую тишину. Как же это непривычно – раньше здесь всегда творился хаос. В воздух вплелись тонкие струйки аромата свежей выпечки и запеченных овощей. Моя любимая кружка с горячим чаем исходилась паром, дожидаясь своего гостя – Лупита часто наливает чай заранее.
– Милый, заходи, у нас уже всё готово.
– Я позову мелких, – кинула Эшли, лишь мельком взглянув на меня.
Когда её шаги послышались на лестнице я, усаживаясь за стол, спросил жену:
– Эшли на меня за что-то обиделась?
– Нет, не думаю, она просто переживает, – Лу неопределенно пожала плечами, но под моим пристальным взглядом опустила глаза и устало выдохнула. – В общем, она опять поругалась с Джоелем.
"Вечный парень Эшли", как мы раньше с Лу в шутку называли Джоеля Видаля, всегда был учтив, вежлив, но, при этом, держался отстраненно. Он был на нашей с Лупитой свадьбе вместе с Эшли, я знал его мать, работавшую в местной редакции, знаю, где он живет и где работает, но никак не могу сказать, что я "знаю" самого парня. На протяжении моей семейной жизни я, с периодичностью в несколько месяцев, слышу сначала, что Эшли рассталась с Джо, затем, что Эшли помирилась с Джо. Слышу, какой Джо хороший, и какой Джо плохой от самой Эшли. Мне непонятна природа их отношений, они – то встречаются и выглядят счастливыми, то расстаются и уходят к другим, игнорируя друг друга. Но, как бы там ни было, потом, всё равно возвращаются обратно друг к другу.
Неспешно размешивая черничный сироп в ароматном зеленом чае, высказываю своё мнение:
– Как всегда помирятся, уже ведь не впервой.
Со стороны лестницы послышались приглушенные голоса и тихий скрип половиц.
– Ах, не в этот раз... Всё слишком сложно.
Густые черные ресницы Лупиты дрогнули и, в момент, когда в столовую вошли Джон и Эшли, она спешно отвернулась. Джон с восхищением посмотрел на сладость, украшавшую стол и не смог сдержать бурных эмоций:
– Это что лаймовый пирог?! Жареный конь, у нас же сто лет его не было. Спасибо, мам!
Как только рука Джона коснулась плеча Лупиты, она с улыбкой и ясным взглядом повернулась к нему и приняла объятие.
– Аделина! – громкий возглас Эшли резанул слух, но возымел действие – на лестнице послышались торопливые шаги дочери.
В общую комнату Адель вошла с растрепанной пушистой головой и в мятой домашней одежде с изображением кроликов. Смешные тапочки c жёлтыми утятами украшали голые ноги. Резко затормозив около стола она с характерным шлепком плюхнулась на стул. Скорчив недовольное лицо, Джон молча снял с блюда невидимый длинный волосок и переложил в пустую тарелку сестры. Наверное, одному лишь Творцу известно как дочь умудряется всюду раскидывать свои волосы.
– Тебе особое приглашение нужно? – грубо спросила Эшли, намазывая тост мягким сливочным маслом. В то же мгновение пристальный взгляд карих глаз Лупиты обратился к старшей дочери.
– Эшли, всё в порядке, не стоит.
Молчаливое пререкание закончилось поражением Эшли и она, фыркнув, недовольно отвела взгляд.
– Приятного аппетита, сестричка, – ехидно промурлыкала Адель и с удовольствием принялась за еду.
Чувствую, этим двоим несладко придётся в ближайший месяц.
***
Сладкий лаймовый пирог заполнил рот нежной массой и растёкся ярким цитрусовым вкусом со сливочной ноткой по рецепторам. Неудивительно, почему Джон так любит его. Даже Адель, не слишком любящая сладкое, налегает уже на второй кусочек этого лакомства.
– Как разрешились твои дела с родственниками? – спрашиваю Эшли, подразумевая её проблемы с недвижимостью отца после его смерти.
Когда Альфонсо Альто погиб Эшли по праву стала его наследницей, о чём сразу же и заявила в соответствующие органы. Но во время оформления документов выяснилось, что вся недвижимость Альфонсо является собственностью семьи Альто и, естественно, не передается по наследству без юридического согласия старших в роду.
Чувствую, зря я об этом спросил, но, взглянув на Лупиту, не замечаю на её лице каких-либо предупреждающих знаков. Девушка, услышав вопрос, недовольно сдвинула брови и злобно посмотрела на меня.
– Как-как, – передразнивает, – Каком... накрылось моё наследство. Эти скоты не признают меня. Говорят, Альфонсо не извещал их о моём рождении. Мало того, что этот гад...
– Эшли, следи за языком, – сделала замечание Лупита.
Девушка ещё более недовольно сдвинула брови, сжала кулак и нахохлилась, словно готова была разнести всё в пух и прах. Но, достигнув пика своего недовольства, громко выдохнула и подняла голову.
– Мой папочка, – начала она елейным голосом, – оказывается, открыл счет на имя, всем вам известной Флориты Эрнандес и её дочери. Точнее его дочери... Вы же не купились на то фуфло, что он втирал прессе?
Я покачал головой, глядя на Лупиту, которая, казалось, уменьшилась в размерах.
Флорита Эрнандес – скандальная особа, из-за которой я по молодости был осужден за невыполнение служебных обязанностей берегового спасателя. Как же давно это было... И, всё же, я до сих пор помню приговор, по которому мне пришлось выплачивать Флорите кругленькую сумму, в качестве компенсации за причинение морального вреда.
Хуже того, она являлась любовницей Альфонсо и была беременна от него. Однако когда дело дошло до развода Лупиты и Альфонсо, он подготовил все бумаги, подтверждающие, что информация о его внебрачной связи является не чем иным, как клеветой по отношению к нему. В противном случае он лишился бы всего своего имущества – так гласил брачный договор. И теперь, когда прошло столько лет, и дочь Флориты является ровесницей моего сына, они получили больше, чем его законная дочь. Естественно, что Эшли обидно, любому было бы обидно...
– Так вот, хоть он и не женился на этой шлю... – она осеклась, – дамочке, но озаботился о том, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. На остальное имущество они не претендуют, я узнавала, ведь если раскроется его афера с отцовством им всё равно ничего не видать, да и мне, я думаю, тоже. Им выгоды никакой. Родственнички, оказалось, были шокированы тем, что батя заключил брачный договор, да ещё и с такими условиями. Блефуют, скорее всего, кто же, как не они надоумили его подделать результаты отцовства? Так что если понадобится – они всё аннулируют, типа "сделка проводилась без согласия собственников" и окажутся чистенькими, а я так и останусь с генами кретина.
– Так, а что ты тогда собираешься делать?
– Оттяпать половину стоимости дома, мне хватит, я думаю, – протянула она.
– Но как? Ты же сама говоришь это невозможно!
– Есть у меня одна идейка, но для этого нужно кататься туда-сюда, нанимать хорошего адвоката, искать всякие нужные бумажки... Короче, не буду тянуть кота за яйки, давно хотела вам это сообщить – дабы не городить сложности, я решила, что перееду в Сансет вместе с вами.
От этого заявления все вмиг оторвались от своих тарелок и ошеломленно уставились на ухмыляющуюся Эшли. Первой, роняя крошки изо рта, взвизгнула Адель:
– В смысле "с нами"?
– Да ладно? Отличная новость! – Джон потянулся стукаться кулачками с Эшли, победоносно смотрящую на, всё ещё, ошеломленную Адель.
– Ты не можешь ехать с нами! – вышла из ступора дочь, но Лупита остановила её одним движением руки и, тем самым, прекратила любые пререкания за столом.
Похоже, в этом раунде победила Эшли.
Дочь хоть и надулась, но послушалась и, бубня что-то себе под нос, уткнулась взглядом в тарелку.
– Ты уверена, что хочешь этого? – спокойно спросила Лупита.
– Абсолютно. Я не могу устроить всё, что запланировала, проживая в другом городе. Нет, технически, конечно, могу, но тогда вся моя благородная родня как-нибудь снова извернется и тогда, уж точно, плакало моё наследство, – бойко отрапортовала Эшли, запивая остатки сладкого пирога чаем. – Кстати, что там с домом, уже присмотрели варианты?
– Есть несколько, – рассеянно отвечаю, не удосужившись сделать лицо попроще.
– Замечательно.
Остаток ужина прошёл в относительном молчании, больше никто особо разговаривать не хотел: Адель, нахмурив брови, лениво мешала ложкой остатки чая, Джон усердно облизывал десертную вилку и, с грустью, смотрел на половину оставшегося пирога, Эшли медленно допивала чай, то и дело, поглядывая в экран смартфона, а Лупита задумчиво смотрела в телевизор, не вникая в происходящее на экране. Что же касается меня, то я пребывал в состоянии неопределенности. Уже завтра наступит новый день, который необратимо запустит механизм другой, пока ещё неизвестной, жизни.
***
Небольшой международный аэропорт Исла Парадисо являл собой зрелище простое и, до безумия, убогое – деревянные лавки и пыльные панорамные окна. Сочной вишенкой образ единственного аэропорта в городе дополняло практически полное отсутствие системы защиты. Появившийся в холле охранник с завидной быстротой исчез за ближайшим поворотом. Я подхватил чемоданы и направился к окошку регистрации, следом за мной засеменила вся семья.
Пока Лупита с Эшли о чем-то секретничали я повернулся к детям. Хочется сказать, что никогда не летал на самолетах и поэтому переживаю, но это будет ложь. Я переживаю не об этом, да и на самолетах я летал и не раз. Стоит ли вообще об этом говорить? Нет, не стоит, они не должны знать, как сильно я боюсь уезжать. Как боюсь снова не увидеть свою семью. А с чего я вообще взял, что не увижу их? Какое же это мерзкое чувство – страх. Он липкими пальцами хватает за горло и не дает свободно дышать, будь он неладен, ведь всё в полном порядке!
– Так, паспорта взяли, билеты взяли... Так, а вы ключи взяли?
– Пап, да успокойся, мы всё взяли. И мы, и вы сто раз всё проверили, не переживай, – мило улыбнулась Адель и заключила меня в мягкие, девичьи объятия.
Её непослушные волосы мелкими антенками высились над макушкой, образуя своеобразный ореол. Парочка из них щекотала нос и лезла в глаза. Что ж, это будет неплохая причина оправдать резь в глазах.
– Пап, мы тут с Джонни подумали...
Дети переглянулись, отчего я заподозрил что-то неладное. Что ещё эти двое удумали?
– Ну что замолчала? Может мне сказать? – обратился Джон к сестре.
– Нет, я сама.
Дочь, боясь смотреть мне в глаза, нервно теребила прядку непослушных волос. Нет, это уже выше моих сил. Если это что-то серьезное, то вы, ребята, выбрали не лучшее время.
– Ну? – нетерпеливо поторапливаю.
– Пап, – собралась с духом Адель, – я хочу остаться в Исла. Здесь все мои друзья, школа, я буду жить у дяди Мэттью и тёти Габриэллы до выпуска, но потом я обязательно приеду к вам в Санет.
– Адель, ты сума сошла? Тебе ещё два года учиться!
– Но они не против, чтобы я у них жила! Я сказала, что буду помогать с маленькой.
– Значит Мэт ещё и знает об этом?! Вот он у меня получит...
– Пап, я не...
– Отец, Адель будет лучше на Исла, – включился в разговор сын. – Она здесь всех знает, у неё хорошие отношения с одноклассниками, преподавателями, а что будет на материке? В выпускных классах часто не любят новичков.
– У неё ещё не выпускной класс, в отличие от тебя, – парировал я. – Ты тоже хочешь остаться?
– Нет, я перееду с вами. Я справлюсь, но ей как девочке будет сложнее.
Как бы мне не хотелось этого признавать, но Джон прав. Успеваемость у Джона лучше и в новом классе он, как минимум, сможет дать отпор обидчикам, если таковые заведутся, что же касается Адель...
– Ладно, если ты в этом уверена, – дочь активно закивала, – пусть будет так, матери я, как-нибудь, сам сообщу.
Аделина бросилась на шею, едва не сбив меня с ног, а я, тем временем, обдумывал, что скажу Лупите.
Успешно зарегистрировавшись на рейс и сдав багаж, я взял Лупиту за руку. Её усталый и встревоженный взгляд из-под густых ресниц заставил желудок сжаться в комок. Всё, начало положено, уже через несколько часов мы будем в Испании, а уже через пару дней пройдёт операция. Жнец подери, не думал, что будет так страшно.
Так называемое кафе в аэропорту оказалось под стать всему зданию. Тусклая плитка на полу, скучные стены и пыльные окна украшали пустое помещении с унылой мебелью. Отличало это место от всего остального, лишь наличие кондиционера и новый плазменный телевизор на бледной стене, транслирующий федеральный канал.
Грузная женщина, с выжженными перекисью волосами, сурово посмотрела на новоприбывших гостей и, ковыляя на коротких ногах, вынесла меню. Записав заказ, состоящий из двух капучино для Лупиты и Эшли, женщина удалилась, что-то невнятно бормоча себе под нос.
– Скоро посадку объявят на ваш рейс, – напомнил сын, усаживаясь поудобнее.
Дочь, улыбнувшись одними уголками губ, ушла на прогулку в глубины интернета, а Джон безразлично устремил взор в телевизор.
Размышляя о прожитой на Исла жизни, поглаживаю изящную руку любимой. Её кожа, словно тонкий шёлк, ласкает огрубевшие пальцы. Тихое бормотание телевизора монотонно разливается по залу бессмысленным гудением. Редкое позвякивание доносится со стороны барной стойки, где всё та же женщина натирает бокалы полотенцем. Отполировав один бокал она дышит ярко-красным ртом на следующий и снова принимается за дело.
– Это уже второе убийство за неделю, – слышу голос Эшли, вырывающий меня из дум.
Её взгляд устремлён в экран телевизора, брови нахмурены. Адель отрывается от телефона и тоже смотрит в телевизор. Я, поддавшись стадному инстинкту, следую их примеру. С голубоватого экрана на меня смотрит женщина с серыми потухшими глазами, её тусклые волосы усыпаны седыми прожилками. Закадровый голос диктора непрерывно рассказывает подробности:
"Тело женщины было обнаружено ранним утром в воскресенье, 6 июня, случайным прохожим вблизи городского кладбища. По предварительным данным, полученным от следователя выехавшим на место преступления, женщина погибла от полученной травмы головы. Также удалось установить личность погибшей, ей оказалась 45-летняя Энола Грин, приехавшая несколько дней назад на отдых и проживающая в отеле неподалеку. По сведениям правоохранителей женщина проживала в Бриджпорте и страдала от алкогольной зависимости, а ранее наблюдалась в наркологической клинике. Накануне смерти женщина ушла из отеля и не вернулась. Для установления точной причины гибели назначена судебно-медицинская экспертиза. Проводится проверка".
Энола Грин. Похоже это та самая Энола Грин. Или нет? Может просто тёзка? А если нет, что она делала на Исла? Её убили? Но кто? Почему она оказалась на кладбище? Но какой бы вопрос я сам себе не задавал, подсознание только дополняло его словом – "мертва".
– Пап, папа! – будто эхом послышался знакомый голос. – Вам пора, уже посадку объявили.
Адель. Её расплывчатое лицо смотрит на меня большими карими глазами, а рот беззвучно открывается. Звуки, которые я слышу, доносятся, словно из длинной бетонной трубы, ударяются о стенки и искажают звучание родного голоса. Их смысл доходит до меня не сразу.
– Да... – шепчу. – Да, идём.
Крепкие объятия детей на прощание возвращают на землю, но мысли о смерти Энолы Грин и не думают отпускать. Эта женщина была одной из тех, кто спас меня из той злополучной клиники. Но она и та, кто был причастен к убийству моих родителей и пленению меня. Другом она была или всё-таки врагом?
Ноги словно на шарнирах ведут меня по коридорам аэропорта. Пыльный воздух с запахом раскаленного асфальта врывается в легкие. Духота самолета затягивает в свой бездушный мир. Уши заложило, и я остался наедине со своими домыслами. Самолет набрал высоту.
Почему пассажиры хлопают, когда самолет приземляется? Я много читал о том, что пилоты не слышат этого и, что посадка прошла под аплодисменты, пилотам могут сообщить лишь стюардессы. Может кому-то это и приятно, но если бы я был пилотом, для меня были бы оскорбительны эти овации. Это может значить только одно – пассажиры считают, что приземление было удачным. Удачным! Ха! По их мнению всё зависит от удачи. Пилот для них не профессионал высшей категории, а таксист-самоучка, зависящий от мифических обстоятельств. Они всерьез считают, что полёт на самолёте – это как игра в рулетку. Нет, ребята, приземление – это не что-то из ряда вон выходящее, а обычная работа, которую пилоты всегда стараются делать безупречно.
Покидая прохладный салон самолета, я думаю о том, что прощание с семьёй прошло, будто сквозь меня. Я почти не помню, о чем говорили дети, как себя вели, какие эмоции были на их лицах. От этого становится горько. Отец Лупиты – Олин Охейда однажды сказал, что нужно запоминать каждый момент своей жизни, ведь никогда не знаешь, когда она – эта жизнь оборвется. Только он не уточнил, какой смысл в этой памяти, если тебя не станет?
Миловидные стюардессы прилежно нацепили фальшивые улыбки и, думая о домашних тапочках и любимом сериальчике, провожают порядком опостылевших пассажиров. Чувствую как тёплый ветерок, будто смущаясь, омывает моё лицо. Вижу, как он играет с блестящими под палящим солнцем волосами Лупиты. Слышу, как шумит погрузочный транспорт, стремясь забрать порцию одичалых туристов. Здесь всё напоминает, ставший родным Исла Парадисо. Всё, кроме одного. Воздух этого города абсолютно другой. Густой и пряный он сдобрен пылью дорог и, сладким, немного дурманящим, знакомым и незнакомым одновременно, ароматом мандариновых плантаций. В вихрь запахов вплетен и освежающий запах моря, но его так мало, что будто и нет вовсе. Так пахнет Испания.
Когда с заселением было покончено, Лупита предложила прогуляться по городу. На горизонте уже забрезжил оранжевый закат, превращая море в расплавленное золото. На востоке распростерлись чистые луга и нескончаемые мандариновые плантации, источающие тот самый цитрусовый дух. Монте Виста щедра на красивые пейзажи.
– Красиво здесь.
– Красиво, – соглашаюсь.
– Я иногда думаю, что было бы, если бы моя прабабушка всё-таки осталась в Испании. Как бы тогда повернулась наша жизнь?
– Наверное она вышла бы замуж за какого-нибудь плотника, родила бы ему кучу детишек и... – я замялся.
– И всю жизнь прожила в нищете. Это ты хотел сказать? – подсказала Лупита и посмотрела на меня искрящимися золотом глазами.
Я усмехнулся. Давно в голосе моей жены не сквозила ирония.
– Нет, я хотел сказать, что, скорее всего, мы бы тогда никогда не встретились.
Её длинные реснички прикрыли такие родные глаза, а на губах появилась печальная улыбка.
– Да, наверное, ты прав, – она замолчала и отвернулась к уходящему солнцу.
– Лу, тебя что-то беспокоит? – спрашиваю я, но уже знаю ответ на этот вопрос.
– Я... – она нехотя оторвалась от созерцания пейзажа, – боюсь. Боюсь, что больше никогда...
В её дрогнувшем голосе появилась несвойственная хрипота. Я уже знаю, что стоит ожидать дальше, ведь я сам этого боюсь. Подхожу и приобнимаю жену за плечи. Я рядом и сейчас она успокоится.
– Не говори глупостей. Это хорошая клиника, вероятность положительного исхода высока.
Это не совсем правда и Лупита это знает. С третьей степенью рака груди шансы на рецидив очень велики, но и среди них есть женщины, победившие это заболевание. Её нос утыкается в мою грудь, а тонкие руки обвиваются вокруг тела. Так бы и стоял вот так, обнявшись с любимой женщиной, вечность или чуть больше. Под ладонями я ощущаю, как глубоко она дышит. Проходят минуты, прежде чем она решает снова заговорить.
– Врачи говорят, это произошло из-за поздних родов. Но, знаешь, даже если бы всё можно было изменить, я бы всё равно выбрала этот путь. Меня страшит не сама смерть, а то что я могу оставить тебя и наших детей. Боюсь, что если я умру, то Джон, Эшли, Адель да и ты сильно изменитесь.
Не могу это слушать. Резко отстраняю Лупиту и, нагнувшись, заглядываю в испуганные глаза:
– Никто не умрет, слышишь? Даже не смей об этом думать. Я с тобой, и дети тоже. Уже через два дня у тебя операция, всё будет хорошо, ты вылечишься, понимаешь? Я тебе обещаю, мы вернёмся домой, и всё будет как раньше!
Она смотрит на меня – её широко раскрытые глаза сверкают в свете уходящего солнца, а алые губы подрагивают, желая что-то сказать в ответ. Её по-детски невинный образ внушает в меня ещё большую уверенность в свои слова. Она поверит мне, я знаю. Наверное, в её глазах я выгляжу как безумец. Пусть так. Пусть я безумен, но я не позволю ей умереть. Что бы ни случилось – я буду рядом и заставлю её жить.
– Я...
– Мы никогда больше не расстанемся, поняла? Ты веришь мне?
Мгновение она колеблется, её губы дрожат, а взгляд обеспокоенно бегает по моему лицу, будто она сомневается, в правильности того, что услышала. Не сомневайся, дорогая. Лупита находит в себе силы и твёрдо кивает, её тело прижимается к моему со всей силой, на которую способно. Она мне верит. И теперь я всегда буду с ней, что бы ни случилось.
***
*кликните для просмотра информации на компьютере*
Отодвигаюсь от уже ставшего ненавистным ноутбука. Глаза слезятся и мелкие строчки беспорядочно скачут в размытом экране. Более двух недель прошло с тех пор, как прошла операция, Лупиту готовят к выписке.
На самом деле, она говорит, что ей здесь нравится, чего не скажешь обо мне. Я до сих пор чувствую себя чужим в этом городе. Несмотря на дождливую погоду в последние дни, Монте Виста, со всей своей приторной до тошноты сладостью в воздухе, давит на меня, заключая в тиски несуществующей радости. Как же хочется окунуться в соленые воды Исла – ощутить кожей свежий морской ветер, уносящий печали и невзгоды; подняться на самую высокую точку архипелага и вдохнуть ароматы диких горных цветов, смешанных с влажной землей; пройтись по уютным улочкам, где местные жители продают мягкие банановые булочки и освежающий лаймово-кокосовый коктейль с причудливыми зонтиками. Но, главное, вернуться в прошлое и взять за руку мою Лупиту в легком белоснежном платье, поднять, услышав восторженный возглас, маленькую Адель на руки и, конечно, растрепать каштановые волосы Джона, увидев его радостную улыбку. Будет ли когда-нибудь всё как раньше? К сожалению, я сам знаю ответ – вряд ли.
Телефон с мерным гудением медленно пополз по столу, на экране появилось улыбчивое лицо Мэта.
– С каких пор тебе не страшен роуминг? – ехидно спрашиваю друга, ёрзая на твёрдом кресле в попытке принять более удобную позу.
– Джер, привет, ты уже слышал о смерти Найды Кхан? – проигнорировал шутку Мэт.
Найда Кхан умерла? Это имя тоже было в дневнике Генри.
Проматываю в голове всю информация которую знаю о Найде. Эта женщина работала в клинике Симекроун Индастрис вместе с Генри, а муж моей знакомой Персефны Хэн – Девин Хэн выяснил, что Найда живет на пособие по инвалидности в Сансете совершенно одна. Ей должно быть уже больше семидесяти лет и её смерть сама по себе не является чем-то странным, скорее закономерным.
– Нет, а что такое? Она не молода, одинока, её смерть вполне нормальное явление.
– Возможно, если умираешь от старости. Но её нашли повешенной в собственном доме вместе с трупом деда из другого района. В новостях сейчас об этом говорили. Кстати, об этом дедуле... Кажется, он тоже был в твоей тетрадке. Имя не вспомню, найди репортаж в TrueTube.
– Повешенной? – я удивленно замер с занесенным карандашом в руке.
– Вроде говорят, она зарезала этого деда, а сама повесилась. Жуткая история, на самом деле, – Мэт прокашлялся. – Их полуразложившиеся тела нашли спустя неделю, когда мальчишка-газетчик заметил, что старые газеты не убирают.
– Неужели пьяная потасовка? – предполагаю с сомнением, параллельно ища информацию в интернете.
– На счет этого не знаю. Ладно, давай, у меня тут вторая линия, напиши, когда возвращаться будете. Лупите привет.
Я положил трубку и погрузился в просмотр видео. Второй жертвой, о которой говорил Мэт, оказался ни кто иной, как Эрдрик Гномейн. Ещё один причастный к смерти моих родителей. Именно он предложил Генри и Эноле Грин выкрасть из лаборатории моего отца какие-то реагенты взамен на защиту от полиции. Мужик оказался долгожителем – на момент смерти ему был девяносто один год и кто знает сколько бы он ещё прожил, если бы не получил нож в сердце.
Уже трое из дневника Генри, не считая его самого, были мертвы. Совпадение... или карма? Это было бы мило, но я не верю во всю эту мистическую ерунду. Энола была алкоголичкой, что не удивительно с её наркозависимым прошлым. Её смерть вполне закономерна – кому-то нахамила, её и научили хорошим манерам с помощью камня по голове. Гномейн имел дурное прошлое и, скорее всего, достаточно вспыльчивый характер. Он мог разозлить Найду и за это поплатиться. Что же касается самой Найды... Женщина почти всю жизнь прожившая одна, с плохим здоровьем после пережитого отравления, вряд ли могла иметь устойчивую психику. Вполне возможно, после осознания того, что натворила, она решила покончить с собой. И, всё-таки, такое совпадение меня неприятно удивляет.
Мои рассуждения снова прерывает противное гудение телефона.
На этот раз на экране высвечивается номер Эшли. Рефлективно съеживаюсь, представляя её ворчание, и даже подумываю не брать трубку, но руки решают всё за меня и жмут кнопку ответа.
Начинать разговор с вопроса о состоянии Лупиты уже вошло в привычку. Дети каждый раз передают приветы и повторяют, что ждут нашего возвращения. На удивление, этот разговор Эшли начала с новостей. Она нашла покупателей на наш дом. Сколько же ещё меня ждёт потрясений сегодня? Вроде и радоваться нужно – всё идет по плану, но это значит и то, что привычная жизнь закончилась теперь окончательно.
Когда солнце садится за горизонт, тьма наступает не сразу. Редкие кровавые лучи ещё несколько минут кричат о своём уходе, как бы предупреждая, что дальше ничего хорошего ждать не приходится. Но заката боятся только глупцы, ведь ночь – это рождение яркой, чистой луны, серебряным светом освещающей дорогу заблудшим путникам.
За день город наполняется людской суматохой, серая пыль поднимается в воздух и оседает на листьях зеленых деревьев, а гул автомобилей заполняет каждую клеточку этого громкого мира. Но только в ночи его улицы свободно дышат: тощая кошка выходит из своего тёмного закоулка в надежде найти лакомый кусочек раньше своих сородичей, юная девушка впервые убегает из дома, чтобы встретиться со своим возлюбленным под звездным небом, а осторожный блюститель закона под покровом ночи прокалывает шины своему неприятелю. Я люблю ночь. Только ночью можно стать собой.
Нежное касание руки любимой заставляет меня улыбнуться. Сейчас для меня нет ничего приятнее, чем видеть её улыбку и добрые глаза, обращенные ко мне. Повернувшись ко мне всем корпусом, она ласково произносит:
– Скоро мы будем все вместе.
– Да, скоро, – лучше думать об этом в таком ключе, чем вспоминать, что наш дом скоро будет принадлежать другим людям.
– Надеюсь, новый город понравится детям.
– Конечно, понравится, – даже я заметил, что мой голос дрогнул при этих словах. Я самый худший лгун всех времен – новый город никому не нравится.
– Ты сомневаешься.
– Я... – нельзя больше тянуть, нужно сказать, – Адель... Она хочет окончить школу на Исла.
– Я так и думала, – мои слова её как будто не удивили. – Она очень любит Исла Парадисо, я ожидала, что она захочет остаться.
– Она говорит, что это только до конца школы.
– Возможно... Ты тоже не хочешь переезжать, – она не спрашивает.
Её догадка застала меня врасплох.
– Моё место рядом с тобой, неважно где.
– Мы можем вернуться после того как моё лечение...
– Нет. Не можем, – перебиваю. – Мы начнем новую жизнь. Со временем сможем купить новый дом, сейчас главное, чтобы ты вылечилась, а с тем, что я хочу или не хочу я разберусь.
– Джереми, я доверяю тебе как себе, но не нужно себя изводить, ты ведь знаешь – я всё пойму.
Я вздохнул и посмотрел в её доверчивые глаза.
– Просто поверь, что так нужно. Я так решил.
Лупита испытующе смотрит на меня и, чтобы она не нашла сомнения в моих глазах, я притягиваю её и целую. Сладкий вкус её губ на время дает забыться, но только на время.
Всё-таки иногда ночь такая же лживая, как и день.
***
Женщина, заменившая ей мать, движется медленно, словно хочет, чтобы Эшли следовала за ней. Она не улыбается, как обычно, но смотрит так, будто о чем-то сожалеет, но о чём, для самой Эшли – загадка. Неосознанно девушка делает шаг навстречу матери. Матери не по крови, но по существу.
"Где я?" – шепчет девушка, и слова шуршанием распространяются по огромному пустому залу.
"Где я? Де-я? ...Де-а? ...А?...А? ...А?" – отскакивают звуки с металлическим вкусом.
Смутившись этим ощущением, Эшли замечает себя в центре огромного зала с металлической куполообразной крышей, уходящей так далеко, что глазам становится больно. Десятки, нет, сотни светящихся порталов загораются и гаснут, едва девушка обращает на них свой взор. Стены этой железной коробки капканом окружают любого, кто сюда попал.
"Мама?" – растерянно шепчет Эшли, смотря в спину женщине.
"Ма...Ма...А...А...а...а" – повторяет пустота тысячами разных голосов.
Эшли делает шаг, ещё один, ещё, ещё... Лязг железа жуткой музыкой заполняет пространство зала. Шаг за шагом она пытается догнать свою мать, но та так и остается недосягаемой. Девушка переходит на бег, и звуки вокруг усиливают свой вой. Эшли мельком бросает взгляд вверх и видит себя, стоящей в центре огромного зала. Сквозь пелену слез она продолжает бежать, но ноги наполняются свинцом, а с каждым мучительным шагом звуков становится всё больше. Они злыми птицами каркают где-то высоко и больно щиплют слух.
Пол превращается в диск проигрывателя, он начинает вращаться и Эшли бежит, боясь остановиться. Она кричит, зовет мать, просит её остановиться. Температура и зависшая в воздухе пульсация плавит пол, отчего ноги девушки тонут в жидком, горячем серебре. Звон металла о металл, крики – всё сливается в невыносимый единый шум. Эшли надрывно зовёт мать и та, наконец, оборачивается.
Когда Эшли тянет к ней руку – женщина распадается на осколки раскаленного добела железа. Куски обжигающего металла причудливо вращаются в пространстве, приближаясь всё ближе и ближе, а, достигнув цели, впиваются в живот и грудь бегущей, словно миллионы ядовитых жал.
Стены сужаются, из них вырастают тяжелые шипы, они болезненно пронзают ноги, руки, шею, глаза, глубоко разрезая ржавыми остриями плоть. Боль и страх пронизывают каждую клеточку молодого тела.
Вскочив на кровати с бьющимся сердцем, Эшли первым делом вырывает из ушей наушники.
– Дурацкая музыка.
"Туц-туц-туц" – возмущаются маленькие динамики в тишине душной комнаты.
Глубоко и часто вдыхая спёртый воздух, она смотрит на свои дрожащие руки. Её ноги затекли от неудобной позы и, теперь, болезненными иголочками пронизана каждая мышца. Она не сразу замечает, что плачет. Только когда крупные капли падают на ладони, она с удивлением отмечает, что её лицо стало мокрым и липким от слёз. Нервно и, наверное, слишком усиленно стирая их тыльной стороной ладони, она думает о том, что утром глаза будут опухшими.
"Это просто сон" – говорит себе Эшли под мерное, убаюкивающее сопение собаки.
"Мама будет ругаться, если узнает, что Майк спал в кровати".
Мама.
Прерывисто дыша, она невольно возвращается в свой сон и видит расколотое лицо Лупиты. Лицо её мамы. Любимой, родной и самой близкой в этом жестоком мире. Слёзы душат Эшли и, не пытаясь сдерживаться, она заходится в рыданиях.