… продолжение
В палатке стало тихо. Я закончил свой рассказ, бросил нервно теребить край подвернувшегося под руку одеяла и неловко сел, снова скрестив перед собой ноги и оперевшись одной рукой. Заново пережитые эмоции все еще болезненно врезались в сердце, но я казался сам себе намного более опустошенным, чем было до этого. Собственный голос я слышал будто-бы со стороны. Бесцветный, лишенный тех эмоций, которые я испытывал в тот момент. Чужой голос. Я громко вздохнул и услышал, как Рут, потрясенно выдохнув, проговорила:
- С ума сойти! Извини меня Эмиль, я не должна была, наверное… Я и представить себе не могла, что с тобой могло такое случиться. Я очень сочувствую тебе. – громко выдохнула Рут. Она выглядела потрясенной и растерянной. Не знала, что лучше сказать.
Все то время, пока я говорил, Рут слушала меня с живым, не ослабевающим вниманием. Она не перебивала меня, не задавала вопросов, но каждый раз, когда я находил в себе смелость взглянуть ей в глаза, меня встречал прямой, открытый взгляд. Девушка не пыталась спрятать его от меня ни в ладонях, ни за опущенными ресницами. Этот взгляд помогал мне говорить дальше, не сбиваясь, придавал сил. Я чувствовал, что девушка понимает меня
- Нет, не извиняйся, Рут. Ты – моя будущая жена и имеешь право знать то, что случилось со мной и моей семьей. Рано или поздно мне все равно пришлось бы рассказать все это. Не буду врать, что этот рассказ дался мне легко. Но мне, наверное, необходимо было разделить свою беду с кем-нибудь… С тобой, разумеется.
– Это все очень грустно Эмиль. И я, наверное могу представить себе, как это больно, но… Ты зря боялся того, что я стану тебя жалеть.
Я резко поднял, встретился с ней глазами и понял, что она не шутит и не врет. Но все равно, в ее глазах было что-то такое что испугало меня нисколько не меньше.
- Я не бесчувственная. Я все понимаю. Очень сочувствую и тебе и твоим потярям и все же… Мне совсем не хочется тебя жалеть. Даже учитывая все, что ты мне рассказал, ты получил в этой жизни гораздо больше, чем когда-либо было у меня.
- Что это значит? – я медленно растянулся на одеяле и теперь смотрел в ее глаза снизу-вверх. Серебристые, но в темноте казавшиеся почти черными глаза оказальсь почти точно напротив моих. И мне не нравилось то, что я в них видел, хотя не мог до конца осознать что именно. – Ты что, выросла без родителей?..
Я осекся. В глазах Рут сверкнула такая боль, что мне захотелось, чтобы эти слова на самом деле никогда не срывались с моего языка. Но слово – не воробей. Девушка сразу же спрятала от меня свой взгляд и постаралась сдержать себя от выражения эмоций, но ей это удалось не настолько хорошо, как ей, наверное, того хотелось.
- Нет Эмиль… Все это не так. В моей жизни с самого начала, еще до моего рождения было не все так просто. Я и сама очень хочу забыть многие моменты из нее и не уверена, что ты действительно хочешь знать некоторые из них.
Она вздохнула, опустилась рядом на одеяло и молчаливо приняла приглашение положить свою голову мне на грудь. Я бережно коснулся шелковистых прядей, стараясь сгладить этим касанием те чувства, которые вызвал неуместным, неосторожным словом. А девушка доверчиво и трогательно прижалась ко мне всем телом.
- Не рассказывай, если не хочешь, - прошептал я.
Какое-то время девушка лежала и молчала, судорожно сжимая лежащий на моей груди кулачок. Скосив глаза, я видел встревоженный взгляд широко распахнутых глаз… Напряжонная, она вся показалась мне одним сплошным нервом. Очевидно, я невольно заставил ее вспомнить что-то из прошлого и это взволновало ее так сильно.Чувствуя это, я почти сразу забыл о своих собственных бедах. В конце концов все это случилось со мной уже давно. Пусть невозможно забыть, пусть после рассказа у меня все еще слегка дрожат руки и глаза застилают непрошенные, нежеланные слезы, но я чувствую, насколько легче мне стало дышать. А Рут… мне так захотелось помочь ей хоть как-нибудь, утешить. Увы, все, что я смог в этот момент, так это только провести рукой по ее плечу.
Почувствовав мое прикосновение, Рут глубоко и резко вздохнула и, призывая к порядку свои расхлябанные чувства, медленно выдохнула. Затем последовали еще несколько мгновений тишины, но я уже понял, почувствовал, что девушка собирается с духом, чтобы начать свой рассказ.
- Я… понимаешь… Это все случилось еще задолго до того, как я появилась на свет. – первые слова дались ей с большим трудом. Я чувствовал, как ее голос сильно дрожит, но Рут не плакала, постоянно сглатывая противный комок в горле. – Мою мать звали Бринн Уорен. Это, конечно, ее фамилия в замужестве, а о девичьей я никогда ее не спрашивала. Николас Уорен, мой отец, был семейным врачом. Так вот… Моя мать, она… Она изменяла моему отцу с довольно состоятельным соседом по имени Питер Уэйн. – Рут снова вздохнула, но почти сразу продолжила, - долгое время эта связь оставалась в тайне от всех, не смотря даже на то, что они жили в не очень большом городке, где скрыть такие вещи не так уж просто.
Я не знаю, любила ли когда-нибудь мама моего отца. Почему у них все так получилось, ведь судя по рассказам, отец был хорошим, добрым человеком. Очень мягким. У них уже подрастал сын, мой старший брат Брендон. Почему же мама так поступила с ним, с моим папой? Роман с Уэйном очень сильно вскружил ей голову, хотя она долгое время не находила решимости признаться во всем отцу. Но однажды мама узнала о том, что снова беременна. Она сочла, что отцом ребенка, которого она носила под сердцем является Питер Уэйн и в тот же день, когда узнала о беременности, приняла решение уйти от моего отца и выйти за муж за того, с кем столько времени ему изменяла.
Могу только представить, что испытал мой великодушный и добрый отец, узнав правду. Никто не знает об этом. Известно только, что после разговора с моей мамой его уже никто никогда не видел живым. Достоверно никто не знает, что же на самом деле произошло с ним. Они разговаривали на обрывистом берегу реки, рассказав все, как есть, мама ушла, оставив его одного. Но люди, которые знали моего папу уверены в том, что он никак не мог покончить с собой даже в таком состоянии. Все, даже эксперты, сошлись на мнении что, видимо, находясь в расстроенных чувствах, он некоторое время брел по берегу реки и, скорее всего, где-то оступился и упал с обрыва. Несчастный случай… - Рут подняла на меня глаза, полные страдания, я поспешил снова погладить ее по плечу. Я очень надеялся, что это хоть как-то поддержит ее в такую непростую минуту.
- Формально в смерти Николаса Уорена никто не был виноват. Но конечно, мою маму все, кто знал эту семью, посчитали виноватой в том, что произошло. Только это случилось немного позднее. А тогда, взволнованная, но счастливая Бринн Уорен пришла к Питеру Уэйну и заявила, что беременна от него. Она была уверена, что любимый мужчина будет в восторге от этой новости, как и от того, что она пожелала быть с ним. Но получилось все совсем не так, как хотела моя мама. Вопреки ее ожиданиям, Питер Уэйн вовсе не обрадовался. Он просто хотел позабавиться, развлечься с чужой женой, а как жена Бринн была ему не нужна, а уж тем более брат Брендон в качестве пасынка. И кроме того, он очень скоро узнал, что произошло с Николасом Уореном, с которым Питер был знаком и даже в приятельских отношениях. Он женился на моей маме только потому, что посчитал себя отцом ребенка, которого она носила. А через семь с половиной месяцев родилась я… - я услышал еще один тяжолый вздох. – Никто никогда на моей памяти не высказал ни единого сомнения в том, что я – дочь погибшего Николаса Уорена, ирландца. Потому что только у него были такие ярко-рыжие волосы, как у меня, да и серые глаза мне достались тоже от него. Питер Уэйн, человек неслишком порядочный, дураком, тем не менее, не был – он все понял с первого взгляда и пришел в ярость. В какой-то мере я даже могу его понять. Ему досталась в жены легкомысленная, ветренная женщина, которую он не желал и на которой женился не по своей воле и двое совсем уж не нужных ему, чужих детей. Уэйн не признал меня своей дочерью и не захотел, чтобы я носила его фамилию.
Я знаю все это только по рассказам других людей, разумеется. Но, судя по всему, большая часть того, что я сейчас тебе рассказала – это правда.
Поступок моей мамы никому не принес счастья в итоге. Питер Уэйн, до того, как случилась вся эта история, был успешным фермером. Мелочный, грубый, циничный, судя по рассказам моей бабушки, он никогда не был особенно приятным человеком. Зато он хорошо знал дело, которым занимался, обладал цепким умом, был хватким, трудолюбивым, деловым человеком, которого хоть и не любили, зато уважали.
Но к тому моменту, когда я немного подросла и начала более менее осознавать то, что происходит вокруг меня, он стал мерзким, опустившимся пьяницей. Агрессивным, неадыкватным чудовищем. Каждый раз, когда я о нем вспоминаю, меня передергивает от страха и отвращения.
Мы жили в довольно просторном, но сильно обветшалом, убогом домике на окраине Сент-Дейвидса в ужасной нищете. Питер Уэйн из-за беспробудного пьянства не заботился о своем хозяйстве и оно быстро пришло в упадок. Бывали времена, когда нам толком нечего было есть.
Серые, выцветшие или пожелтевшие обои слезали со стен, в доме всегда пахло сыростью и гниющими досками. У меня в детстве совсем не было игрушек. Только розовый плюшевый заяц, которого где-то раздобыл для меня Брендон.
Отчим изводил и держал в ужасе всю семью. Он никогда не стеснялся поднимать руку на маму, бил моего брата Брендона, когда тот пытался вставать на ее защиту.
Меня он никогда даже пальцем не трогал, а большую часть времени и вовсе не замечал, что я существую. Да и мама почти никогда не обращала на меня внимания. Ей всегда было не до меня.
Я была небезразлична только брату и бабушке, матери покойного Николаса Уорена. Она сразу признала меня своей внучкой и всегда относилась ко мне очень тепло. Но она была уже старенькой, да и смерть сына очень сильно ее подкосила. Я была желанной гостью в ее доме, но она мало чем могла помочь нам с братом.
Брендон хорошо ко мне относился. Помимо бабушки, только он заботился обо мне, когда я была маленькой. Как мог… И пока мог…
В неполных шестнадцать лет он очень сильно повздорил с отчимом. Тот пришел в ярость как никогда, очень сильно ударил моего брата и сказал, чтобы он убирался из его дома.И мама не осмелилась что-нибудь сказать в защиту своего сына. Брендон вынужден был уйти, он даже вещи не собрал, а просто ушел. На какое-то время его приютила бабушка, а потом он как-то сумел заработать немного денег и уехал в какой-то университет учиться. Мне тогда было только шесть лет. Я так горько плакала о нем… А через некоторое, короткое время, умерла бабушка. Я осталась совсем одна. Мне было так одиноко…
- Рут сделала паузу в рассказе. Я почувствовал, что она очень близка к тому, чтобы заплакать. Слезы давно стояли в ее глазах, но девушка держалась, старалась быть сильной. Мне хотелось сказать ей, что быть сильной совсем не обязательно рядом со мной. Но промолчал, не желая задевать ее гордость. Рут снова судорожно сглотнула, сделала несколько глубоких вдохов и продолжила:
- Знаешь… я часто мечтала, сидя в своей комнате.
Я, наивная, мечтала, что когда-нибудь Питер перестанет пить. И окажется, что он совсем не такой – он добрый и чуткий, когда не пьян. Мне так хотелось назвать его папой. Чтобы они больше никогда не ругались с мамой и брат снова вернулся домой.
Ну он и вернулся… на недолгое время. Когда мне было восемь, он приехал на каникулы домой. Я была в таком восторге!
Так рада его видеть! А он… Я не знаю как ему удалось найти столько денег, но… Он как-то уговорил мою маму отправить меня учиться в закрытый пансион для девочек. Довольно престижное, уважаемое заведение. Очень хорошее образование. Только вот когда он скзал мне об этом, улыбаясь, в саду за нашим домом… В общем я тогда, мягко говоря, не оценила его стараний и заботы обо мне. Понимаешь…
- в этот момент голос Рут дрогнул особенно сильно, она всхлипнула. Я увидел, как из ее глаз брызнули слезы. Они стекали по щекам. Видимо, Рут была уже не в силах сдержать их. Это к лучшему, путь она поплачет. Это нам, мужчинам, никогда ни в какой ситуации нельзя допустить такую слабость. А ей можно. Я покрепче обнял свою невесту, нежно коснулся губами ее виска. – Я глупая, конечно… Но эта новость, о том, что мне придется уехать из родного дома… Она просто убила меня. Брат сердился и не понимал, отчего я так горько плачу. А я не могла ему объяснить. Меня душили слезы.
Мне казалось тогда, что брат отнял у меня дом. Конечно, по-настоящему у меня никогда не было ни дома, ни семьи, но… Но я была маленькой, очень одинокой девочкой и мне так не хотелось терять хотя бы те крохи… хотя бы то, что у меня было. Я просила Брата не отправлять меня в пансион, но он почему-то оказался непреклонен.
Он не стал ничего слушать и прохладно отнесся к моим слезам. Как же я была на него зла тогда! Мне казалось, что я его ненавижу…
На последнем слове голос Рут сорвался. Она снова громко всхлипнула, уткнулась носом в мою грудь и на этот раз расплакалась гораздо сильнее. Ее плечо вздрагивало под моей рукой. Я рассеянно гладил его, тупо уставившись в синий матерчатый потолок, позволяя Рут топить ее боль в слезах. Мне и самому хотелось в голос завыть от муки, которую я испытывал, разделяя с Рут ее страдания. Мне было так невыносимо жаль ее. Хотелось приподнести ей в подарок весь мир, лишь бы она не чувствовала боли и не плакала. Вот только мира у меня не было…
Мне казалось, что жизнь была очень несправедлива, жестока со мной, отняв у меня таких дорогих и любимых мною людей. Но оказывается, я и понятия не имел о настоящей жестокости, на которую жизнь способна.
Рут потребовалось много времени для того, чтобы хоть как-то прийти в себя. Она плакала тихо, очень горько, судорожно цепляясь за мою руку. Я прижимал ее к себе, баюкал как ребенка, шептал ласковые слова, о том, как сильно я люблю ее, старался утешить, как только мог. Через какое-то время она затихла, постаралась взять себя в руки, перестала дрожать. Я одним движением подмял ее под себя, порывисто, обжигающе поцеловал, стараясь заставить Рут забыть обо всем том, что ей пришлось пережить сейчас заново, рассказывая мне. И придать ей этим поцелуем как можно больше сил. А потом так же стремительно я отпрянул и снова прижал девушку к своей груди. Я не думал, что у нее еще хватит внутренних сил для того, чтобы закончить рассказ. Я ошибся. Девушка долго вздыхала, а затем продолжила говорить очень грустным, но уверенным голосом:
- Позднее Брендон признался мне в письме о том, что он просто очень боялся за меня. Брат боялся, что не имеющий сердца и совести отчим может… может попытаться изнасиловать меня, а мама вряд ли сможет как-то ему помешать. Он был прав, конечно. Я очень благодарна ему за все, но… это сейчас… А тогда я до самого отъезда почти не выходила из своей комнаты.
Слезы, конечно, закончились быстрее. За ними пришло отчаяние, а потом… Потом смирение. Что я могла поделать? Никто меня и не спрашивал, чего я хочу.
Первые два года, когда я училась в пансионе, брат приезжал забрать меня домой на каникулы.
А потом он закончил университет и уехал жить на другой конец земного шара. И больше никто никогда не приезжал забирать меня оттуда домой. Даже навещать было не кому. Маме по-прежнему было не до меня. Брат уже не мог позволить себе этого. Поэтому до шестнадцати лет я жила в пансионе круглый год. И считала, что дома у меня больше нет.
На самом деле оказалось, что в пансионе не так уж и плохо. Первое время, конечно, я очень грустила, тосковала по дому, была замкнутая.
Но через какое-то время я подружилась с Симоной Баттон, а еще немного позднее к нам пресоединилась Дениза Аль-Ахмед. Симона была очень живой, веселой, непосредственной, немного озорной и очень уверенной в себе девочкой. Я никому не рассказывала ничего о своей семье и Симми не задавала мне вопросов. Но она просто всегда поддерживала меня, не позволяла мне грустить, опускать нос.
Заставляла расправлять плечи, смотреть веред, а не себе под ноги. А Дениза… знаешь, она такая красивая!
Ее семья переехала из другой страны, видимо откуда-то с востока. Очень темные, но не черные волосы, стройная, но не лишенная приятных форм фигура, золотисто-бронзовый оттенок кожи и кошачьи темно-карие глаза. Красивая, грациозная, очень воспитанная, всегда невозмутимо-спокойная. Я и Симона не были популярными девочками в классе и я не ожидала, что Дениза выберет нашу кампанию.
С такими хорошими подругами у меня не осталось времени для того, чтобы грустить. Но хотя я была счастлива, когда училась в пансионе, он так никогда и не стал для меня домом. В редкие минуты, когда я оставалась одна, я все равно себя чувствовала одинокой, брошенной, никому не нужной девочкой. Потом, закончив пансион, я приехала учиться в университет.
Вот такая история, Эмиль. Не думала я, что у меня когда-нибудь хватит смелости рассказать тебе об этом всем. Все-таки мне нечем гордиться. Мне очень жать, что твои родители, бабушка и маленькая сестренка погибли. Я сочувствую твоему горю, понимаю тебя. И все-таки… у тебя было гораздо больше, чем у меня.
Я вздохнул. В свете того, что мне пришлось выслушать от своей невесты несколько минут назад, я почувствовал еще большую любовь к людям, которых, к сожалению нет и уже никогда не будет рядом со мной. Оказывается я и сам себя в большой мере все это время жалел, не переставая оплакивать их глубоко в душе. А Рут ведь права. Мне в жизни досталось огромное счастье родиться и вырасти в любящей, понимающей семье, которая сделала для меня столько, сколько могла сделать. Ну конечно, очень грустно было потерять их всех и я никогда не смогу перестать грустить о них. И не нужно забывать. Наоборот, нужно помнить и, как учила меня бабушка в самые трудные для меня времена, отвечать теперь всю жизнь перед ними за свои поступки, за свою семью. А теперь я несу еще ответственность за Рут. За то, чтобы она больше никогда не чувствовала себя одинокой, ненужной, нелюбимой. Окружить ее теплом и любовью, которого ей так не хватало.
Глупенькая. Она лежит сейчас у меня на плече – задумчивая и притихшая. Могу поспорить, что ждет моего вердикта на рассказанную ею историю. Напряжена. Боится, что я, такой «прекрасный принц» (О, небо!), каким она меня считает, может подумать о ней… что-то плохое? Как-то осудить? Видимо так. Глупенькая девочка. Но пауза затянулась. Нужно обязательно сказать ей то, что для меня очевидно и не требует произнесения вслух:
- Даже представить не могу, почему ты боялась мне рассказывать. Тут нечего стыдиться. – я сразу ощутил, как Рут расслабилась в моих объятиях и почувствовала себя немного увереннее. Но, конечно, сомнения внутри себя победить не так просто. Будем стараться. А пока, пожалуй, хватит говорить об этом. – Жаль только, что испытания в твоей жизни на этом не заканчиваются.
- Да? Почему? – Девушка привстала на локте, чтобы заглянуть мне в глаза. Я послушно повернул голову, помогая нашим взглядам встретиться.
- Потому что ты ошибочно считаешь меня прекрасным принцем. Но вся сказка, на которую я способен заканчивается здесь, в этой самой палатке. Очень скоро я закончу институт. Я стану офицером, а это не самая сладкая жизнь, о какой ты могла бы мечтать. Жить придется в общежитии, потому что я не взял наследство, которое мне оставила бабушка. Да если бы и взял, то пришлось бы продать дом – единственное, что осталось, чтобы вернуть долги. И вряд ли я когда-нибудь буду хорошо обеспеченным человеком. Жизнь военного – это совсем не сахар и тебе, как моей жене, придется разделить ее со мной. Возможно, ты еще пожалеешь, что не выбрала в мужья кого-нибудь другого, эмм… кто выбрал не настолько проблемную профессию.
Пока я говорил, выражение лица девушки менялось. Сначала укоризна и сомнения, потом к ним добавилась еще и откровенная насмешка. А в конце в глазах Рут полыхнул такой гнев, что я даже запнулся на полуслове, но нашел в себе силы договорить.
- Эмиль, вот… - она едва дотерпела, чтобы не перебить меня и теперь аж задохнулась от переполняющих ее чувств. Ну и хорошо. Гнев это гораздо лучше, чем жалость к себе, стыд или самоуничижение. – Как ты можешь такое говорить? Мне не нужен никто, ну как ты не понимаешь?! Я тебя люблю! Мне нужен ты! И если нужно будет, я пройду вместе с тобой все трудности. Впрочем, ничего такого уж страшного я пока не вижу в том, чем ты только что пытался меня пугать. Я боюсь только, что когда-нибудь тебя рядом со мной не будет.
От возмущения она раскраснелась. В глазах полыхал живой огонь. Я никогда еще не видел ее такой и сейчас залюбовался, хотя через «окно» проникало не так уж много света. Рут говорила так горячо и так искренне, что я почувствовал смущение и восхищение. Нет, я не ошибся, выбирая себе невесту. Очень страшно, если она ошиблась, выбрав меня. Ощутив сухость во рту, я с трудом сглотнул и несвоим голосом пробормотал:
- Я бесконечно люблю тебя. И до последнего вздоха буду любить. И я буду стараться изо всех сил, чтобы ты никогда не пожалела о том, что выбрала меня…
Я почувствовал, как во мне кровь закипает от страсти. И испугался, что остановиться в этот раз я не сумею. Желание было слишком велико, а разум уже был не властен с ним справиться. Обезумевший от переполняющих меня чувств, я подмял под себя свою невесту, давая волю рукам, но все еще стараясь не заходить слишком далеко. Так ведь нельзя. Ей будет очень больно, если я возьму ее снова в эту ночь. Я видел как серые глаза Рут в ответ на мой порыв медленно застилает тот же огонь, что полыхает во мне. И восторг.
- Это ты меня выбрал, - почти беззвучно возразила мне Рут, ослепительно улыбнувшись. Радостной, очень довольной улыбкой. Поспешно облизала губы и прошептала взволнованно, окончательно сводя меня с ума – Давай!