Мороз сковал город наледью, и все улицы замело снегом. Сумерки опустились на Сансет Велли, приглушив все цвета. В это время в "Знайку" заглядывали редко. Рождество только через месяц и ажиотаж начнётся тогда, когда все подарки в округе раскупят. Тогда мысль, что книга – лучший подарок, снова приведет в магазин покупателей.
Смена Джона закончилась несколько часов назад. Он хотел отдохнуть за кружечкой чая, читая "Станцию Кронор", но книга захватила его. Развалившись в кресле, он совсем забыл о времени. Кроме того, текст в голове звучал голосом мамы.
Джон допивал чай, когда над дверью звякнул колокольчик. Посетитель прошел к кассе, и Джон услышал, как с ним поздоровался Коннор. Зашуршала одежда, скрипнула молния и на столешницу опустилась книга.
— О, уже всё? А я медленно читаю. Хорошо, что я здесь работаю, а то пришлось бы всё покупать. Как дела? Купила уже подарки?
— Спасибо, хорошо. Рано ещё для подарков, — она хихикнула.
Джон поднял взгляд и на секунду вернулся в детство. Снежинки в её волосах мерцали в свете ламп. Прям как тогда, подумал он. Вот она – картина из прошлого с оттенком боли. Однажды в детстве, он с мамой попал под дождь. Дома мама улыбалась, вытирая ему волосы, а капли дождя на её волосах сверкали сотнями искорок. Только на маминых волосах это были звезды, а у девушки – пузырьки шампанского.
Он тряхнул головой, прогоняя иллюзию. Мама умерла, запомни это, дурак. Он посмотрел на время, отложил телефон и взял кружку с чаем. Остаток "Цветущего лотоса" Джон допил сморщившись. По телу побежали мурашки. Не чай, а вчерашняя моча, сказала бы Эшли, и на этот раз Джон не спорил бы с ней. В такую погоду нужен кипяток, такой, чтобы горло стерилизовалось.
Пока Джон застегивал куртку, девушка под звук колокольчика убежала обратно в объятия мороза. От Джона не ускользнуло и то, что Коннор, подперев подбородок рукой, так и продолжал пялиться на дверь.
— Кто это? — спросил Джон.
Коннор не отреагировал, и Джон потряс его за плечо.
— А?
— Чего лыбишься? Кто это, спрашиваю?
— Холли, — вздохнул тот, поглаживая столешницу, — она у нас книги берет.
— Книги? Ты уверен? Не носки?
— Какие носки? — не понял Коннор и повернулся к Джону. — А, ну да. Да Холли Альто это, дочь одного важного дядьки. Хорошо быть важным. Если бы я был важным, я бы здесь не работал, уж я-то себя знаю. Но брат говорит, Холли мне не светит. Мне вообще редко что светит. В последнее время только прохожие своими фонариками, когда домой иду.
— Так она тебе нравится, — Джон не спрашивал, за время работы в "Знайке" он уже научился фильтровать его речь.
— Это Холли, она не может не нравиться.
А с этим можно и поспорить. Девчонка, как успел заметить Джон, была высокая и слишком худая на его вкус.
— Ну, так действуй, пригласи её в кафе, кино, проводи до дома. В чем проблема?
Коннор помрачнел.
— До дома! Я такие дома только на картинках видел. Сдается мне, и кафе и кино там тоже есть. Хорошо, когда всё под рукой: кексики на ночь и фильмец пострашнее. "Портлендский женоубийца" как нельзя кстати подойдёт для ускорения пищеварения. Таких домов вообще остерегаться нужно, там что угодно может быть.
— Ты бы хоть попытался, — Джон скривил губы.
— Я однажды так попытался, что волосы поседели. "Пытаться" от слова "Пытка", а пытки ничего хорошего не приносят.
Джон закатил глаза:
— Ну, как знаешь, — он попрощался, и, натянув шапку, вышел из магазина под звяканье колокольчика.
***
Пахло едой и сигаретами. Джон оглядел помещение: на весь бар не набралось бы и десяти человек. Одни беседовали, закидывая в рот гренки и запивая их литрами пива, другие возмущались несправедливостью жизни, размахивали руками и стучали кулаками по столу, ну а третьим был Джон. На него никто не обращал внимания. Кто-то громко засмеялся, и он услышал, как стукнулись кружки. Барная стойка пустовала. Когда-то Дэйв приглашал его играть здесь, чтобы развлекать публику и Джон надеялся, что ещё не опоздал с ответом.
Он стянул шапку, взъерошил волосы и растер руки. Здесь, уже в тепле, нос потек, пальцы оттаяли и стали покалывать. Джон скуксился. Проклинать Сансет за холод уже вошло у него в привычку. На Исла он привык к зимам с дождями, а не снегом.
За стойкой бара Дэйв разглядывал журнал. Одну ногу он закинул на другую, в руке бокал с пивом, за ухо заткнута сигарета. Вся его поза говорила о том, что этот человек здесь хозяин. Когда Джон перегнулся через стойку, чтобы окликнуть его, Дэйв перевернул страницу журнала, запустил руку в волосы и воскликнул:
— Да ладно?!
— Дэйв!
Дэйв дернулся. Пиво в бокале повторило движение, вспенилось и выплеснулось за край. В последний момент он успел одёрнуть журнал, и весь удар принял на себя фартук. Выругавшись, Дэйв отложил своё чтиво и только сейчас заметил Джона.
— Ты чё пугаешь так? Я ж чуть это, журнал не испортил!
Джон не смог сдержать улыбки.
— Извини, я по делу, — он шмыгнул. — Ты предлагал мне играть здесь вечерами. Народ расшевелить, движ создать, ну, ты и сам знаешь. Я так понимаю предложение ещё в силе? — Джон кивнул в сторону посетителей, намекая на их количество. — Что платишь?
— Эээ, чувак, ты это, попридержи коняг, — ответил Дэйв, вдавливая полотенце в фартук. — Ты вообще кто?
Джон ожидал этого вопроса, хотя и не хотел бы его слышать. Он сжал и разжал кулак, облокотился на стойку, улыбнулся, и, как ни в чем не бывало, ответил:
— Джон. Я играл как-то здесь на гитаре, — он решил не уточнять, что это было полгода назад.— С сестрой был. Младшей. Кудрявая такая, кареглазая, улыбчивая. Мы, кстати, даже похожи.
— Да ты шутник, типа. Половина города так выглядит. А другая половина как я, — он заржал. — Было б что посущественней: ну, ноги там нет, или, типа, родимое пятно на полхари.
Джон побарабанил пальцами по столешнице.
— Забей, не важно. Тебе музыкант в бар нужен или нет?
— А, это... Ну, опоздал ты. Я уже, типа, нашёл. Сегодня, кстати, выступать будут. Хорошие чуваки, бренчат как надо, народу нравится.
Джон поджал губы, пристукнул кулаком и выдохнул. Опоздал. Конечно, никто не будет ждать полгода. Он оглянулся на зал, туда, где пустовала сцена. Там он мог бы решить все проблемы с деньгами, если бы не медлил. И почему Джон не вспомнил о предложении Дэйва ещё осенью?
— А чё, проблемы какие? — спросил Дэйв. — Или ты, типа, прославиться хотел? Так у меня тут все свои тусят, славы хрен допросишься.
Джон фыркнул:
— Славы... Да в жопу её. Мне бабки нужны. Не знаешь, а в других барах требуются? Или разгрузить может что нужно?
Дэйв не успел ответить. Рядом с Джоном появился блондин. Он забрался на стул, смахнул крошки со стола и, хрустнув шеей, бросил:
— Дэйв, налей что-нибудь. Нет-нет, только не тёмное, — он повернулся к Джону. — А ты что грузить собрался?
Свой мозг.
На вид он казался ровесником Джона, а при взгляде на причёску создавалось впечатление, что он истратил половину флакона с гелем, чтобы заставить волосы торчать. Подбородок обрамляла бородка, и Джон решил, что за ней ухаживают с тем же усердием.
— Это Джон, — влез Дэйв, наполняя кружку. — О работе спрашивал, ну, о том, чтобы типа играть здесь, а я-то уже вас взял. Вот кумекаем, что теперь делать, — он сказал это таким голосом, словно знает Джона с детства, мол, один горшок делили, и безработный Джон теперь его личная трагедия.
— Ясно, ясно. А на чём играешь?
— На гитаре, — Джон подумал и добавил, — и на клавишах.
— Давно?
— Да с детства, — ему нужна конкретика, понял Джон, увидев во взгляде заинтересованность. Так ему, во всяком случае, показалось. — На клавишах с пяти лет – в музыкальную школу ходил, а на гитаре с десяти. Иногда сам песни сочиняю.
Блондин сощурился, оглядел Джона и почесал подбородок.
— Группу "Панки и принцесса" знаешь?
— Почти все песни сыграть могу.
— Отлично, пошли, дело есть, — он спрыгнул со стула, забрал кружку с пивом и двинулся в сторону сцены. Джон последовал за ним. — Меня Стейн зовут, для друзей Дольф. Мы обычно каверами занимаемся, в барах выступаем, три концерта в неделю, "репы" каждый день. Группа называется "Антиминор". Ты вовремя, нам как раз нужен толковый гитарист.
— А что с прошлым случилось?
— Женился. Дети, пеленки, полочки по выходным, в общем, уже неделю обходимся "минусом".
Они прошли за сцену, Стейн-Дольф распахнул дверь, впуская внутрь Джона. Внутри пахло пластиком, кожей, пивом, но перебивал всё запах гренок с чесноком. Джон услышал отрывок партии "Панков" на бас-гитаре.
— Так, все сюда! Я привёл нам гитару, — Стейн-Дольф поднял руку, привлекая внимание группы, и повернулся к Джону. — Сыграешь хорошо сегодня – добро пожаловать.
Что будет, если Джон сыграет плохо, Стейн-Дольф не сказал, но Джон и не собирался это узнавать. Первой подошла девушка в очках. Она наклонила голову, разглядывая Джона, и желтые кончики её волос коснулись плеча.
— Я Нота, клавиши.
— Джон Дальмонт, — представился Джон и тут же пожалел об этом. Девушка фыркнула, Стейн-Дольф усмехнулся, а гитара замолчала.
— У, серьезный какой. В семье культ буквы "Д"? Впрочем, это не важно, по фамилии тебя здесь никто не собирается называть. Это Йон, бас, — она махнула рукой куда-то назад, и Джон увидел парня с бородой. Йон кивнул в знак приветствия и, откинув за спину длинные волосы, вернулся к "Панкам", — Дольфа ты знаешь, — она взяла из рук Стейна-Дольфа кружку с пивом и сделала глоток. — Ещё есть...
— Чип! Барабаны, — из-за спины Ноты появился парнишка, на вид – ровесник Белки. Его щёки раскраснелись, и кто-то взъерошил ему волосы, но сам он улыбался. Он был единственным, кто протянул Джону руку.
— Чип?
— В честь бурундука, — пояснила Нота. — Не спрашивай, сам всё поймёшь.
— Если останешься с нами, — вставил Дольф.
И Джон остался. На самом деле, у него не было выбора, да он его и не искал. И пусть при выходе на сцену он трясся, потел, как портовый грузчик, но это был шанс, который он, сжав зубы, должен был ухватить. В тот же вечер, отыграв свою партию, Джон получил триста баксов за выступление. Дольф заверил, что это только начало.
— Короче, следующее выступление в "Гитаре", это рядом с горным шоссе. О "репе" в чате напишу, — Дольф смотрел на Джона почёсывая бородку. — И нужно что-то сделать с твоим внешним видом.
— А что с ним не так? — Джон запустил руку в волосы, думая, что они опять растрепались.
— Ты выглядишь так, будто у тебя в кармане учебник по тригонометрии. Нота, займёшься им?
Нота отцепилась от бутылки с водой и выдохнула.
— Я уж думала, ты этого никогда не предложишь.
***
Джон сложил учебники и захлопнул дверцу шкафчика. Запустив руку в волосы, он тут же её одернул. Подруга Ноты с таким энтузиазмом состригала волосы Джона, что он боялся, как бы она не обкромсала ему уши. Уши остались на месте, а вот волосы поредели.
— Привыкай, Джода, — сказала тогда Нота, хрустя чипсами.
— "Джон", меня зовут "Джон", — поправлял он её.
На что Нота хрустела:
— Да, да, я помню "Джон Дальмонт".
Бесило? Не то слово. Ему хотелось отхлестать её. Паспортом. По щекам, конечно же.
— Как тебя зовут на самом деле? — спросил он однажды.
— Моё имя поэтичное, слишком жизнерадостное и от него хочется ссать. Тебе его лучше не знать.
Джемпер, который Джон прозвал "Железной девой" кололся даже через рубашку. Не то чтобы Джон привык к этому ощущению, но лучше так, чем дрожать от холода. Он растер руки, пытаясь согреть их. Не вышло. Уши тоже замерзли. Раньше их прикрывали волосы, но... Нота.
Из-за спины вынырнула Белка. Она сложила руки на груди, скорчила гримасу, глядя на его волосы, и цокнула языком.
— Едридки-маргаритки, и как тебя только угораздило? Нормально же всё было.
Джон пожал плечами. Парировать было нечем. Белка вздохнула, покачала головой и, смягчившись, продолжила:
— А ёлку сегодня наряжать останешься? Или у тебя опять репетиция?
— Нет, сегодня отменили.
— Не нравится мне эта твоя группа. И чего ты вообще туда полез? Ладно Книжный, но бар? — она понизила голос. — Ты несовершеннолетний. После драки на тебя итак косятся, а если ещё поймают во время комендантского часа...
— Да знаю я, — отмахнулся Джон и отвернулся. — Это ещё что за чудо?
Она сидела посреди коридора и собирала учебники. Нет, не так: она елозила по полу длинными, тонкими ручонками, сгребая всё в кучу. Но даже это у неё выходило хреново. Такой себе веник из двух прутиков.
Белка прыснула.
— Малахольная как всегда в своём репертуаре.
— Кто?
— Малахольная Холли. Ты что не знаешь? В параллельном с тобой классе учится. Тронутая звезда школы.
Девушка со снежинками на волосах. Вот почему Джону показалось, что он её уже видел. Холли Альто. Он уже хотел отвернуться, но увидел Этана в компании Усача и блондинки – женской копии Этана. Сестра, решил он. Девчонка прикрывала улыбку рукой, Усач согнулся пополам и хохотал, хрюкая и размазывая слёзы, Этан ухмылялся. Ну, конечно, иначе и быть не может.
Джон потёр костяшки пальцев.
— Кто придумал ей такую кликуху? — спросил он, не отрывая взгляда от компании.
— Да не знаю, её все так называют. Мне девчонки рассказывали, что даже химичка как-то оговорилась и назвала её "малахолли", — она хихикнула. — Представляешь?
— Животики от смеха не надорвали?
— Ой, да ладно тебе, весело же.
Он нахмурился. И это сказала Белка? Поиграв желваками, он выдохнул:
— Я был о тебе лучшего мнения, — и отвернулся.
Когда он подошёл, Холли так и елозила своими прутиками по полу. Она что, слепая? Вся школа пялится. Он набрал в лёгкие воздуха и, закатив глаза, опустился рядом.
— Давай помогу.
Она не ответила. Она вообще перестала шевелиться. Дура дурой. И зачем мне это? – спрашивал он себя, собирая учебники, листочки и карандаши. Взгляд выхватил знакомую обложку.
— О, "Тень Башни", — он взял в руки книгу и с улыбкой погладил торец. — Классная книга, ты читаешь Мари Шук?
Холли не ответила. Её глаза забегали, а прутики затряслись. О, нет, только этого не хватало. Джон ещё несколько секунд наблюдал за развитием паники, но развязка всё не наступала. Тряхнув головой, он поднял последний листик и сунул всю пачку ей в руки. Он не ждал благодарности, но заметил её отсутствие. Ну, точно малахольная.
За углом он столкнулся с Усачом. Тот смотрел на Джона с вызовом, снизу вверх, с отвагой хомячка.
— Чё, ракушник нашёл себе пару? Ущербные тянутся к себе подобным? — он скривил губы в подобии ухмылки. Изящностью Этана он не обладал. Всё-таки этот навык вырабатывается годами.
— Исчезни.
— А не то что? Ты мне ничего не сделаешь, — он очень старался быть грозным, но эти его нелепые усики портили всё дело...
Джон наклонил голову набок и улыбнулся:
— Смени штаны, от тебя воняет трусостью.
Он обогнул его, не дожидаясь ответа. Да и что он мог ответить? Проблеять что-нибудь обидное? Нет, обидеть может только друг, а друзей Джон оставил в Исла.
***
Шёл снег. Щёки и нос Джона зарумянились и покалывали. Даже в шапке уши улавливали каждое дуновение ветра. Как бы сейчас хотелось усесться в кресло с книжкой, погреть руки о кружку с горячим шоколадом под треск дров в камине... Но Джон, взглянув на небо, съёжился, сунул руки в карманы и потопал вдоль дороги. Шаги сопровождались хрустом снега. Хрусь-хрусь. При снегопаде тепло-о-о, ворчал он, глядя исподлобья на снежинки. Ага.
Проклятый снег. Проклятый холод. Хрусь-хрусь.
Ребенок в красной шапке сидел в сугробе, в то время как его мама сплетничала с подружкой. Гирлянды мигали разноцветными огоньками, машины взрыхляли снежный ковер, освещая его светом фар. Город готовился к Рождеству.
Джон пинал перед собой кусок снега, когда ощутил сильный толчок справа.
— Аккуратнее, парень! — пробасила гора из коробок, перевязанных ленточками. — Ну, и молодежь пошла, совсем не смотрят по сторонам.
Через мгновение за коробками появился мужчина. Он прошёл мимо, даже не взглянув на Джона. За ним семенила женщина, увешанная пакетами. Возле её ног тявкала собачка размером с ботинок.
— Ой, не говори, и чему их только в школах учат? Смотрят в свои телефоны, ничего не видят! Под машину так когда-нибудь попадёшь! — пропищали пакеты.
Собачка тявкнула. Джон нахохлился, стиснул кулаки в карманах и открыл рот, чтобы возразить, но тут же захлопнул его – компания уже обсуждала состояние дорог. Он отвернулся и посмотрел на магазин, откуда они пришли. "Безделушки от дедушки" гласила вывеска. Пальцы в кармане нащупали купюру и несколько монет.
Джон бы ни за что не объяснил как оказался рядом с входом. Он сжал деньги в руке, ещё раз взглянул на вывеску и вошёл внутрь. Лицо окатило волной тепла с запахом сосны, мандаринов и пластика. Так пахнет Рождество Сансета. Люди суетились в зале, пытаясь урвать подарки "поинтереснее", дети клянчили всё, что видели, а на кассе столпилась очередь. Осмотревшись, Джон решил не толкаться с другими и отошёл к витрине, где стояла лишь пара человек.
Статуэтки, рамки, подсвечники, словом, безделушки. Всё то, что оказалось слишком дешёвым для Рождественских подарков. Джон нашёл небольшую плюшевую белку с шишкой в лапах и представил лицо Белки, когда она откроет коробку. Для Эшли он выбрал кружку в форме лягушки, но вспомнив, как её стошнило от жабы в огороде, передумал и поменял на визитницу с изображением виселицы. С подарком для отца оказалось ещё проще – он не хотел ему ничего дарить. Но, уже стоя в очереди, посмотрел на белку в своих руках и вернулся в зал.
Джон разглядывал картинки, крутил в руках фигурки, но всё было не то. Что ему можно подарить? Что ему вообще нравится? Он взял статуэтку кораблика на подножке из волн и нажал на кнопку. Волны задвигались и, если не присматриваться, казалось, что кораблик плывёт.
— Не стоит его брать, — сказал женский голос справа.
Джон повернул голову на звук и поднял брови. Её волосы покрывали бусинки растаявших снежинок.
— Он... он бракованный, — заикаясь продолжила Холли.
— Значит, ты умеешь разговаривать? — хмыкнул Джон, поставив кораблик на место.
Холли покраснела, опустила глаза и, казалось, стала на полметра ниже.
— Прости, я не хотел тебя обидеть. Если не кораблик, то что тогда?
— Я не... Можно шар. С маяком. Вот этот, — она схватила с полки снежный шар. И, то ли он оказался для неё тяжелым, то ли слишком круглым, то ли ещё что, но пискнув, она выронила его.
Джон поймал его у самой витрины. Несколько людей обернулись в их сторону, качая головами.
— Я бы и сам справился. Не хватало ещё разбить что-нибудь, — скривился он, разглядывая сувенир. В шаре кроме маяка был маленький парусник. — Ты что, всегда всё роняешь?
От этих слов она стала красной полностью. Даже руки покрылись пятнами. Джон закатил глаза.
— Ладно, забей. В принципе, сойдёт, — он двинулся к кассе, но через секунду остановился и бросил через плечо. — Спасибо.
— Тебе тоже, — выпалила она. — За тот раз. В школе.
Джон развернулся и посмотрел на неё. Высокая, худая, светлые волосы заплетены в косичку, глаза смотрят в пол. Одна из тех, над кем ежедневно измывается Этан со своими дружками. Но у неё нет смелости дать отпор. И она одна из многих.
Он пожал плечами и улыбнулся:
— Мне не сложно.
— Джонни, давай быстрее!
— Да иду я! — крикнул Джон натягивая свитер.
Он одернул рукава, свернул аккуратную кучу из джинсов и толстовки и, схватив коробочки с подарками, вышел из комнаты. Внизу поскуливал Майк, бренчали тарелки, а руководил процессом голос Эшли: "Кружки не эти. Вазу вон ту поставь сюда. Уйди, Майк! Убери отсюда мандарины. Фу, я сказала!". Джон спустился с лестницы и прошёл в гостиную. В полумраке комнаты звучала тихая музыка, в окнах десятками светлячков отражалась гирлянда, а в камине потрескивали дрова. Нос уловил сосновый запах, смешанный с ароматом индейки и цитрусов.
Возле ёлки суетился отец. Дерево шаталась из стороны в сторону, игрушки позвякивали: "динь-динь". Джон переминался с ноги на ногу. "Квинни" – так сказал отец. Несколько раз, Джон помнил. Квин-ни. Слышал ли Джон когда-нибудь это имя? Он стиснул в руках коробочки, вспоминая приторный запах алкоголя в доме. В ушах звучали рыдания Белки. Квин-ни.
Костяшки пальцев побелели, глаза жгло. Комната поплыла как в кривом зеркале. Тени от камина плясали на стенах, искажая действительность. Огоньки гирлянд стали раскаленными угольками. Квин-ни. Джону казалось, что он видит в тенях уродливые лица. "Папа не проснётся, так сказали врачи" — с надрывом шептала мама. Прерывистый вздох, карие глаза и безмолвный плачь.
Квин-ни.
В пятку уткнулся мокрый нос Майка. Джон вздрогнул и отвёл взгляд: пёс, высунув язык, сидел рядом. Он посмотрел на Джона и наклонил голову, как бы спрашивая "В чём дело?". Тряхнув головой, Джон повернулся обратно: лица исчезли, шёпот прекратился, а отец сидел у основания елки и копошился с проводами.
Он подошёл тихо, даже слишком, потому что отец вздрогнул, увидев его.
— О, Джон. Я сейчас, уже заканчиваю.
— Да мне только подарки положить.
Отец посмотрел на три коробки в его руках, и Джону показалось, что он улыбнулся. Отвернувшись, отец прокряхтел, куда-то надавил, и ёлка засветилась синими, красными, жёлтыми и зелеными огоньками. Джон засмотрелся на эту палитру цветов.
— Удивительно, как обычная гирлянда может преобразить дом. В детстве мой отец запрещал включать их.
— Почему? — неожиданно для себя спросил Джон.
— Боялся, что загорятся, — улыбка пропала с его лица, а брови нахмурились. Но словно вспомнив что-то, он вернул улыбку обратно. — Твоя мама, когда узнала это, нацепила в наше первое Рождество гирлянды по всему дому и участку, — он тихо рассмеялся. Свет лампочек ложился на его лицо яркими красками: то синими, то красными, то зелеными.
Джон помнил коробки на чердаке в доме на Исла. В одной лежали елочные украшения, ленточки и колокольчики, а в другой витки длинных гирлянд. Когда отец был в коме, мама украшала дом каждое рождество, а потом сидела и смотрела на мигание лампочек.
— Ну, долго вас ещё ждать? — в проходе, уткнув руки в бока, в свитере и джинсах стояла Эшли.
— Уже идём, — ответил отец и, поправив провода, пошёл за ней.
Джон сложил подарки под ёлку и отправился следом.
На столе стояла намасленная индейка с апельсинами и клюквой, жареные колбаски, картофельный пирог, чернослив, зеленый горошек и хлеб с хрустящей корочкой. Столовые приборы отражали свет гирлянд, а отец разливал по бокалам вино. Джон отметил, что себе отец налил меньше чем остальным. Он чувствует за собой вину? Едва эта мысль появилась, как в животе заурчало.
Он взял в руки вилку, облизнул губы и наколол колбаску. Уже поднеся её ко рту, Джон заметил, что все смотрят на него. Проклятье. Молитва.
— Жнец попутал, — сказал он, стряхивая еду с вилки. Краем глаза он заметил улыбку Белки.
"Творец Всевидящий, благодарим тебя за..." и так далее и тому подобное. Джон бормотал со всеми, не заботясь в правильности слов. Молитвы... Пустая трата слов. В детстве бабушка часто читала ему молитву на ночь, она же подсказывала, что говорить за столом перед едой. Она повторяла, что Творец любит нас, слышит наши желания и исполняет их, поэтому мы должны его благодарить. Дедушка всё подтверждал, а в его словах Джон не сомневался. Поэтому каждую ночь, когда свет в комнате гас, и скрип половиц за дверью стихал, Джон просил Творца вернуть ему маму и папу. Но Творец не отвечал. Он, как заметил Джон, вообще редко отвечал, а чтобы еще и сразу – никогда. Так что, даже если Творец существует и внимает молитвам, то он – чудовище, мучающее нас для забавы.
Когда все взяли в руки вилки, на тарелке Джона лежала уже половина колбаски и немного горошка.
— Я решила на кого пойду учиться! — заявила Белка, набивая рот индейкой. — Хочу стать генетиком.
Вилка Эшли остановилась в десяти сантиметрах ото рта, отец поднял брови и перестал жевать, Джон, прищурившись, тянул вино. Он ставил на то, что первой заговорит Эшли. Ещё несколько дней назад, застав Белку с учебником по биологии, он и сам выглядел также. А когда узнал о её решении, то захотел отговорить. Криком. Натыкать носом в дневник, где тройки прошлых лет по химии и биологии, стройным рядом шли друг за другом. Но Белка посмотрела на него так... Как умеет: широко раскрыв глаза, и запищала своим голоском про селекцию и опыты с горохом. С таким талантом она могла бы иметь оценки и повыше.
Джон ошибся. Эшли не успела заговорить – её отвлёк звонок в дверь.
— Я открою! — вскрикнула Белка, бросила вилку и убежала. Майк гавкнул и последовал за ней.
Несколько секунд все трое смотрели в пустой проход. Джон не выдержал первым.
— Соседи?
— Я откуда знаю? — огрызнулась Эшли и отодвинулась от стола, но Белка уже вернулась.
Сцепив руки за спиной, она улыбалась и то и дело поднималась на носочки.
— У меня есть для вас подарок!
Джон переглянулся с Эшли, но её сдвинутые брови ничего не ответили. А вот лицо отца оказалось красноречивее слов – он выронил вилку и открыл рот.
Снежинки на их плечах и шапках отражали синие, красные, жёлтые и зеленые огоньки гирлянд. Щёки и носы зарумянились, под ногами появилась лужа растаявшего снега.
— Ну и холодина у вас тут, я вам скажу!
В проходе стоял дядя Мэттью. С женой и дочерью.