Ольга Арефьева - Оборотень
Запястья у птиц тоньше страниц,
Жаль, что хожу без сердца,
Я обнял бы твою тень.
Ночь вывернулась наружу,
Я выблевал души и лица,
Я больше не оборотень.
(с)
Генрих Пельц-Шмидт служил в полиции двадцать лет, и повидал всякое. Ему случалось беседовать здесь с жёнами, что стреляли в мужей, а затем добивали их кухонной утварью; с матерями, что морили голодом и топили в ванной собственных детей; с внуками, что опустошали дедовы сейфы и поджигали дом; разное бывало. Коллеги поговаривали, у него следовательский радар: ему, мол, взглянуть на человека достаточно, чтобы перечислить все статьи уголовного кодекса, которые тому не посчастливилось нарушить.
Сам Генрих списывал свою проницательность на опыт. Уж где-где, а в риверхилльском отделении быстро свыкаешься с мыслью, что тварью может оказаться самый приличный с виду человек. Но не отрицал, нет. Посмеивался в усы, и соглашался. Вот только сейчас, глядя на легендарного Джокера Мортемианского университета, он ловил себя на мысли, что ровным счётом ничего о преступниках не знает.
В пацанёнке, что сидел напротив, едва ли можно было заподозрить хайристского террориста. Наверное, Генрих и раньше его видел. Вероятно, допрашивал после очередного убийства вблизи университета. Не исключено, что даже задумывался, мол, если и быть кому Джокером, то пареньку вроде этого. И всё же, каким бы наивным это ни казалось, он был поразительно...
- Не похож? - спросил Джокер. - Я знаю. Всё из-за этой ерунды.
Он оттянул цепочку на шее, демонстрируя тяжёлый мортимеров камень. Религиозный символ на чёрной цепи смотрелся немного дико.
- Из-за этой ерунды тебя и взяли, - сказал Генрих. - Студентка опознала найденый на месте взрыва камень как твой, да и отпечатки версию подтвердили.
- Это ничего, - ответил тот и прокрутил камень между пальцами. - У меня ещё много таких.
Он не боится, понял Генрих. Вот что было не так. По всем признакам - как-то юный возраст, тонкие ножки-спичечки, острые коленки - он должен был бояться. Такие всегда боялись. Ему ведь было чего. Генрих решил бы, что тот ещё не осознал - но осознание в его глазах как раз-таки было. Это оно делало его хрупкую фигурку словно в два раза тяжелее.
- Мы вот как сделаем, - Генрих придвинул протокол поближе. - Ты расскажешь мне всё прямо сейчас, а я окажу тебе небольшую услугу. Побудем, как говорится, полезны друг другу.
Джокер смотрел, не мигая, как больной-кататоник.
- Ты давай не глупи. Мы взяли Эшли Уокера, и он подтвердил, что приказ об убийстве Теофила Грейси отдал именно ты. Против тебя все улики. Не делай своё положение ещё более тяжёлым, чем оно есть сейчас.
Джокер заторможенно кивнул.
- Что вы хотите узнать?
Смотрел он всё ещё как-то расфокусированно. Наверное, под веществами, решил Генрих. Потому и бесстрашный такой.
- Давай начнём с имён всех твоих сообщников.
Тот заговорил. Его голос разбивал тишину комнаты так же резко, как хор девушек - тишину церкви.
****
- Ты что это делаешь? - спрашивает Бесс, перевернувшись на спину.
Так её голос звучит громче, и из-за этого дёргается рука. Крест получается неровным, а капля крови растекается по шву университетской рубашки. А ведь она только из химчистки.
- Вот посмотри, что ты сделала.
Бесс смотрит. Но виноватой себя, конечно, не чувствует.
- Да ерунда, отстирается. Ты завязывай кресты рисовать.
- Этот символ на запястье вырезали древние дергийские воины, когда в бой шли. Они считали, что если отдадут богам немного крови сейчас, то они сберегут их потом.
Бесс зевает.
- Ну и что. Ты же в это не веришь?
- Нет. Просто мне нравятся традиции.
Сейчас где-то четыре, наверное. Лучшее время для общежития. Внутри тихо, снаружи ещё тише. И нет никого.
- Тебя вычислят, - говорит Бесс.
Рука тянется снять её дурацкую повязку, но она перехватывает пальцы и сжимает.
- Не смей.
- Почему?
- Не хочу, чтобы ты видел меня такой.
Дурочка.
- Если вычислят, то только когда всё будет сделано. Я всё просчитал, мы успеем.
- Да я не об этом. Я о тебе. Ты что, совсем не боишься, что тебя поймают?
Её единственный глаз горит, как неоновый луч. Наверное, второй ей кто-то вырезал, чтобы использовать вместо фонаря.
- Нет. Собери всех вечером в сторожке. Знаешь, что сказать?
Бесс кивает.
- Тебя опять не будет?
- У меня дела.
Придётся надеть окровавленную рубашку. Пятно не очень заметно, но отговорку на всякий случай придётся сочинить. Можно идиотскую. Скажем, лез через забор и порезался. Или ел брусничное мороженное и испачкался. Все поверят.
- Подожди! - кричит Бесс.
Вот никогда не даст уйти спокойно. Едва приоткрытую дверь приходится захлопнуть обратно.
- Я вот очень боюсь, что поймают, - признаётся вдруг она. - Не хочу опять в тюрьму.
- Тогда не попадайся.
Бесс кивает снова. Кажется, поняла.
****
Первое, что приходится усвоить о Главной Больнице Плезантвью - в неё так просто не попадёшь. У каждого входа стоят охранники, и если даже удастся пройти мимо них, обязательно остановит кто-нибудь из врачей, и поинтересуется, кто ты, и кем приходишься больному.
К счастью, палата Кэти находится рядом с пожарной лестницей. А на лестницу получается влезть по водосточной трубе. Обход сестра начнёт только через час, поэтому пока есть время.
Палата одиночная. Кэти лежит в коконе трубок и капельниц, а рядом попискивает какой-то медицинский прибор. Выглядит она, конечно, дерьмово. Нужно было прикончить её ещё тогда, а не бежать в кусты, едва услышав шаги стражников. Всё равно не их территория. Может, прошли бы мимо, если бы не услышали, как она скулит. Нужно было прикончить её ещё тогда.
Кэти выглядит так, словно уже умерла, но каким-то образом ей удаётся открыть глаза. Она смотрит ими тупо и бессмысленно. Не сравнить с колким одноглазым взглядом Бесс. Наверное, не видит ничего.
- Здравствуй, Кэти. Помнишь меня?
На голос её глаза реагируют лучше, чем на изображение - тут же расширяются. Она пытается снова заскулить, как тогда, но получается только хрип. Сестра не услышит, конечно, но надо заканчивать.
- Тише-тише. Не надо кричать, тебе же тяжело.
Грудная клетка Кэти ходит вверх-вниз. Можно просто освободить её от этих спасительных трубочек, но тогда всё станет слишком очевидно. Лучше по старинке. Оттянуть кислородную маску, прижать к лицу подушку, надавить. Её руки конвульсивно дёргаются, но спустя одну-две-три-четыре секунды расслабляются и падают обратно на койку. Всё, Кэти.
Стоило бы вернуться по пожарной лестнице, но не хочется. Утреннее предрассветное время расслабляет. К тому же, это больница. На обратном пути можно поискать пластырь и заклеить крест на запястье.
****
Самое увлекательное - это ждать, пока она заметит. По ней сразу видно, когда ей надо пораньше уйти - замирает после звонка с вещами на руках и жадно смотрит, как студенты один за другим вылетают из аудитории. И вот тут важно не дёргаться. Сидеть как ни в чём не бывало. Рано или поздно она обратит внимание, и занервничает.
- Ты что-то хотел? - спрашивает Линдон, и всё же садится обратно. - У меня совещание, поэтому если у тебя что-то не очень срочное, приходи ко мне на консультацию. На кафедре висит расписание.
- У меня очень срочное. Вы позволите?
Она вздыхает, но позволяет сесть напротив. А теперь - самое интересное. Нужно только наклониться к портфелю, пошарить там рукой, и кое-что для неё достать.
- Что это? - спрашивает Линдон.
- Взгляните.
Линдон берёт снимки и принимается смотреть. Взгляд её меняется сразу.
- Откуда это у тебя?
- С камер видеонаблюдения. В том кабинете, где вы с господином Фарбером обычно встречаетесь, университетских камер нет, но я установил свою. Кассета лежит в надёжном месте, так что эти кадры вы можете оставить.
Линдон как по команде прячет их в сумку, и только потом, кажется, соображает, что сейчас услышала.
- Что ты собираешься делать? Пойдёшь к Пруденс? Она и так всё знает.
- Зато не знает ваш муж. Уверен, ему будет любопытно взглянуть, поэтому прямо сейчас я собираюсь съездить к нему в офис и показать.
- Постой! - за руку схватила. - Что тебе нужно? Денег? Скажи сколько, я достану.
Здесь нужно пожать плечами.
- Нет, деньги мне не нужны. Нужна справедливость. Я сказал вам только для того, чтобы вы успели собрать вещи и уехать из города. Слышал, у вашего мужа непростой характер.
Линдон сжимает руку сильнее. Её острые ноготки царапают край полуотклеенного пластыря.
- Моя дочь от первого брака больна муковисцидозом, - говорит и вздыхает, вздыхает и говорит, как будто после марафона. - Ей нужно дорогое лечение, и я вышла замуж только для того, чтобы дать ей возможность выжить. Если муж уйдёт от меня, она умрёт. Какую справедливость ты в этом видишь?
Нужно тоже вздохнуть. Посмотреть ей в глаза. Она должна почувствовать, что её понимают. Или пиши пропало.
- Да, это будет нечестно. Но мы что-нибудь придумаем.
Руку приходится вырвать из её цепких пальцев, чтобы сунуть её в портфель. Где-то здесь было мыло и хорошая длинная верёвка.
****
В это время за бассейном никого нет. Кто сдал - разъехались по домам, кто не сдал - сидят в библиотеке и готовятся. И тем не менее, при первом же шорохе тело предательски дёргается и заставляет голову обернуться к источнику шума. Там ничего нет, просто ветка упала. Но от взгляда Присси это, конечно, не укрывается.
- Ты что, стесняешься меня? - спрашивает.
- Нет. С чего ты взяла?
- С чего, с чего, - глаза закатывает. - Мне даже в обед с тобой сесть нельзя. Почему ты не хочешь всем рассказать? У нас многие девочки с колечками ходят. Я тоже хочу.
Присси подтягивает книги к груди. Нужно что-то сказать, но в голову ничего не приходит. Она ведь отметает все хотя бы минимально разумные аргументы.
- Вы всё ещё вместе, - заключает. - Я так и знала, что между вами не всё конечно.
Смотрит влажными коровьими глазами, едва не всхлипывает. Вот дерьмо.
- Мы расстались. Присси, я люблю только тебя. Но я не могу сейчас ей об этом сказать, потому что она с ума сойдёт. Давай подождём до конца года? Мы же договорились. На выпускной вечеринке я расскажу всем сам.
- У меня такое чувство, будто ты на двух стульях хочешь усидеть, - цедит сквозь зубы. - Поэтому если собираешься морочить мне голову, то лучше оставь эту мысль. Я не из таких девушек.
- Я знаю, Присси. Поэтому я и с тобой. Просто мне не хочется делать ей больно. У нас всех сейчас выпускной год, и если она не сдаст экзамены из-за меня, я себе не прощу.
Присси вздыхает.
- Ты слишком добрый, - говорит. - Поэтому я и с тобой.
Она делает глоток из стакана и морщится. Кофе не успел остыть. А она не любит ждать.
- Давай ночью здесь погуляем? Я возьму корзинку для пикника.
- Комендантский час, - качает головой. - Если поймают - исключат.
- Не поймают. Ты только девочкам не говори, куда идёшь. Я возьму вина.
Присси улыбается.
- Ладно. Я приду к часу, когда все уснут.
Сзади падает ещё одна ветка. На этот раз получается не обернуться.
****
Отец Петер поднимает глаза и кивает в знак приветствия.
- Ты поздно сегодня. На это есть какая-то особая причина?
- Да. Я согрешил.
Тот изгибает бровь. Разумеется, он слышит эту фразу по десять раз на дню, но не от всякого прихожанина.
- Можем поговорить об этом, если хочешь.
- Нет, спасибо. Мне хотелось бы поговорить об этом с Беллой.
Отец Петер смотрит на воск, капающий с красной свечки, и кивает.
- Я собирался закрыть церковь, но если ты останешься, я мог бы оставить тебе ключи. Сможешь закрыть сам?
Он без лишних слов протягивает связку. Доверяет.
- Разумеется. Вы можете на меня положиться.
Отец Петер смотрит ещё немного в спину, а затем выходит. Становится тихо. Так можно посидеть ещё несколько минут. Потом придётся пойти в подсобку, открыть люк и спуститься вниз, в комнату для охраны. Сегодня дежурит Винстон. Если его задушить, он даже проснуться не успеет. Тогда нужно будет отключить камеры, чтобы Элвин смог пронести взрвычатку из своей комнаты. Он поможет её здесь установить. А завтра это место взлетит на воздух.
Красный воск капает на пальцы, поэтому идти нужно прямо сейчас - нет смысла проигрывать план в голове ещё раз, как проклятую киноленту. Тем более что после взрыва кинолента всегда обрывается. Дальше всегда идёт пустота.
****
Джокер перечитал протокол, наверное, дважды. Генрих почти подумал было, что не подпишет, но он в конце концов поставил в самом низу размашистую подпись. А затем отложил ручку и уставился на Генриха.
- Это всё? - спросил он.
- Да.
Генрих сунул руку в карман, чтобы в следующую секунду достать оттуда лезвие и положить перед Джокером на стол.
- Что это?
- Услуга, - сказал Генрих. - Как я и обещал. Завтра тебя повезут в Плезантвью для суда, но сегодняшнюю ночь ты проведёшь здесь.
Джокер лезвие взял.
- Сержант Бивер, - Генрих ударил кулаком в дверь. - Отведите господина Майерса в камеру.
Бивер завёл руки Джокера за спину и, щёлкнув наручниками, пнул его к выходу.
- Иди давай.
Генрих захлопнул за ними дверь. Он служил в полиции двадцать лет, и коллеги поговаривали, его знаний о преступности хватит ещё на двадцать. Сам Генрих это утверждение не оспаривал, но сейчас, после беседы с легендарным Джокером Мортемианского университета, знал только одно - сегодня вечером он надерётся вдрызг.
