Бонус. Ай лов ю
Любовь – это время от ласки до неги,
Любовь – это Солнце на пасмурном Небе.
Любовь наповал убивает без флирта,
Любовь сигареты сжигает до фильтра,
Любовь ненавидит любые границы.
(с)
Стемнело, а он все прятался в кустах. Питер чувствовал, как осенний холод забирается даже под кожаную куртку, но все равно упрямо продолжал таиться под кустом отцветающей розы. Ноги, казалось, совсем отмерзли и затекли. Наконец, дверь дома открылась с желтым прямоугольником света, который тут же заслонила мужская фигура в длинном пальто.
- Хорошего полета, дорогой! – почти пропел женский голос.
- Конференция будет до послезавтра, вернусь к вечеру четверга, - тень мужчины зашевелилась и клюнула женскую в щеку, ботинки простучали по ступеням и зашуршали по гравию. Питер инстинктивно пригнулся, хотя густые заросли кустов надежно скрывали его от случайных взглядов, и начал медленно продвигаться к углу дома – там, он точно знал, было открыто окно. Открыто для него.
Она не обернулась на звук, когда он вошел, продолжала молча смотреть в окно. Он тоже ничего не сказал, пересек спальню быстрыми шагами и заключил ее в свои объятия. Питер целовал ей шею, пока там, снаружи, такси увозило ее мужа в аэропорт. Запах ее духов, выполненных на заказ, наполнял всю комнату густым ароматом шиповника и лотоса.
- Рискуешь! - выдохнула она, покорно позволив прижать себя к стеклу. Тонкая бретелька платья скользнула вниз по плечу, обнажив грудь – Эва белья не признавала. Она изогнулась, ощутив его руки на груди, Питер ласкал ее где-то на грани с грубостью, словно вымещая все долгие часы ожидания. Эва сводила его с ума. У него теперь голова мутнела, стоило пройти мимо кустов шиповника, напоминающих запах Эвы. От звуков ее голоса, низкого от курения, он мгновенно начинал пылать, желать ее каждый миг его жизни. И Питер подчинялся этому. Эва удовлетворенно мурлыкала в его руках, задравших юбку, стонала от его пальцев…
А потом, после соития, когда разум возвращался к Питеру, Эва держала его голову на коленях и ворошила волосы покровительственным жестом:
- Ты, как всегда, хорош, мой мальчик, - грудь ее вздымалась, приковывала к себе взгляд, - не то, что это недоразумение – мой муж.
Сравнение покоробило Питера, он поморщился, но промолчал. Предпочел просто любоваться ей. Эва выглядела как мечта: блестящие волосы густым каскадом спускались ниже лопаток, темные глаза с пушистыми ресницами, загорелая кожа. Ее не портили даже едва заметные морщинки у глаз, которые она так ненавидела и так тщательно скрывала. Эва обожала красное сухое и курила сигареты с мундштуком, привлекая внимание к своим полным губам с помадой цвета спелой вишни. Стоило ему увидеть, как она подносит ко рту бокал, как тут же хотелось ощутить ее губы на себе. Особенно в некоторых местах. И обычно она не была против - Эва трахалась как богиня и была на двадцать один год старше Питера.
Питер вспомнил, как они встретились, полтора года назад в торговом центре. Он в тот день пришел туда на свидание с Китти Маккин, которого добивался почти месяц. В кафе она сидела напротив, многообещающе обводила языком верхний шарик мороженого в рожке, лимонный сорбет таял от тепла, сладким сиропом стекал по ее губам. Питер смотрел на это и мысленно прикидывал сколько свиданий понадобится, чтобы этот язычок приложить к более интересной конфетке. И тоскливо подсчитывал сколько денег из скромного заработка на заправке придется на это выкинуть. Китти обхватила похудевший шарик губами, поперхнулась и закашлялась. Он приложил все усилия, чтобы не рассмеяться, не заулыбаться, а добавить побольше сочувствия в голос и предложить помощь. По спине там похлопать или еще что…
Эву он сначала почувствовал, тот самый яркий аромат шиповника защекотал нос, ворвался в легкие, перебив запахи кофе и выпечки.
- Глупышка, - протянула она своим чуть низковатым от курения голосом, - не обещай того, чего не умеешь.
Тонкий золотой браслет сверкнул на загорелой руке, Эва похлопала Китти по спине. Рожок выскользнул у той из руки и со шлепком осел на коленках. Хорошо, что не кофе, стакан с которым Китти держала в другой ладони. Питер медленно провел взглядом от запястья к плечу, обнаженному фасоном платья без бретелей, все выше и выше, к шее с крошечной родинкой и, наконец, к губам.
- Хочешь, - спрашивали эти губы, обращаясь к нему, - я покажу, как это делается по-настоящему?
Он даже не понял, когда кивнул. Совсем забыл про Китти и свидание. Питер мог смотреть только на Эву, а она с улыбкой провела его мимо витрин и втолкнула в примерочную кабинку. Так, словно делала это уже не раз.
Внутри, в тесноте за плотными шторками, она прижалась к нему, вдавила спиной в одну из зеркальных стенок. В отражении на второй Питер увидел, как его руки сомкнулись на ее талии. Через мгновение их языки сплелись во влажном поцелуе, через два мгновения она усмехнулась, нырнула вниз и исполнила свое обещание. Пятнадцать минут спустя, он вдыхал аромат шиповника и слабый запах пота, от ее покрытой испариной спины. Платье невнятным комком болталось на талии, Питер как зачарованный следил за отражением, повторяющим движения их бедер.
- Я – Эва, - мурлыкнула она, запечатлев поцелуй возле его уха. – Ты мне нравишься.
Она повернулась, и Питер на автомате застегнул молнию на ее платье. Голова была как мешок цемента, причем дырявый, в мозгах никак не укладывалось все только что произошедшее.
- П-питер…
Да он в жизни не заикался!
- Приходи ко мне завтра, П-питер, - Эва со смешком повторила заикание, - повторим.
Мальчишка и взрослая замужняя женщина (он заметил кольцо на ее пальце), скандальнее только если бы она ему приходилась родственницей, ну или хотя бы учительницей музыки. За все свои шестнадцать дет Питер не испытывал ничего подобного, ни физически, ни эмоционально. Адреналин все еще тек по венам, заставлял колотиться сердце от ужаса, что их могли застать… Но не застали. Ни в тот раз, ни в другие.
По всем нормам и правилам их отношения не вписывались ни в какие рамки, Эва годилась ему в матери, с натяжкой в старшие сестры. Они никак не должны были оказаться в одной постели. Он никак не должен был влюбляться в нее, мечтать о ней на школьных уроках, сбегать по ночам через крышу и пробираться в ее постель. Он не собирался никогда задавать этот вопрос вслух, только фантазировал как бы это могло быть… И не сумел вовремя покинуть собственные грезы, язык будто действовал отдельно о мозга:
- Давай уедем отсюда?
Руки в его волосах застыли на мгновение, Питер открыл глаза и встретился с ее взглядом. Удовлетворение пульсировало в темных омутах. Он хотел ее, он любил ее, он не мог больше делить ее с кем-то еще. Эва нужна была ему целиком. Она видела, чуяла это, как львица свою добычу, которая загнана, ранена и уже едва дышит.
- Ты не любишь его, а он не любит тебя, - продолжил он торопливо, - А я люблю. Давай сбежим, Эва? Мне будет восемнадцать через несколько недель, и тогда…
- Тогда что? – она протянула руку к мундштуку на тумбочке. Уголек сигареты красной точкой мелькнул в полумраке. Поплыл удушливый запах вишневого табака, - я брошу мужа ради тебя?
Эва рассмеялась, Питер умер. Сердце его точно остановилось.
- Что ты можешь мне дать? – выразительным взглядом обвела она комнату. Большую, шикарно обставленную. – Кроме отличного секса, конечно.
Питер молчал. Эва погладила его по щеке, впервые за два года их связи, он отстранился.
- Если бы я хотела уйти от мужа, то ушла бы давно, мой мальчик. Но зачем? Он вполне неплох во всем, кроме постели, а это... Для этого и есть ты. Или кто-нибудь еще.
Она затянулась и выпустила облачко дыма. Наклонилась и поцеловала его за ухом, прошептала:
- Запомни, мой мальчик: отличный секс найти гораздо, гораздо проще, чем оплачивать счета с пустой кредитки.
- А любовь? – язык снова его не слушался, - разве ее тоже найти так просто?
Ногти царапнули кожу головы, когда Эва сжала его волосы в кулак, колени ее тоже напряглись, но голос остался ровным:
- Любовь – сказка для наивных деток. И ты, мой мальчик, уже вышел из возраста, в котором уместно в них верить.
- Но я тебя люблю, - сказал он, ощутив пропущенный сердцем удар. Уже второй раз за вечер он признался ей в своих чувствах.
Эва спихнула его голову с колен и отодвинулась.
- Ну, разумеется. И, по-твоему, это должно меня радовать?
- Н-не знаю, - Питер поднялся и сел, пытался поймать ее взгляд. Она его и не прятала. Смотрела прямо, без тени смущения или сожаления, без радости, вообще без всего.
- Любовь не согреет тебя в холодную зиму, не накормит в голодный день, не оплатит счет за электричество. Любовь – бесполезное жалкое чувство.
«Как и ты»
Она этого не говорила, но и не все нужно произносить вслух. Он не был так наивен, чтобы верить в большую любовь между ними, и все же где-то очень глубоко внутри позволял себе мечтать о капле чего-то настоящего. Питеру, конечно, не стоило в нее влюбляться, это было понятно с самого начала. Как и то, что у него не будет ни единого шанса этого избежать. Только не с Эвой.
Он обернулся на пороге, Эва не шелохнулась. Оба знали – больше его здесь не ждут.
Эва показала ему такие вещи, которые он и представить не мог. Пара его бывших девчонок были способны максимум на секс пока-мамы-нет-дома: быстрый, незамысловатый и едва ли приносивший удовольствие хоть кому-то из участников. Питер искренне считал, что иначе бывает только в порно, пока не встретил Эву. Она учила его, дарила неиспытанные ранее ощущения, и никогда не требовала взамен ничего, кроме нескольких часов в ее постели. Ему большего и не было нужно… Какое-то время.
А потом, Эва стала его всем. Въелась под кожу, внедрилась в легкие, связала сердце крепкими узами. Без нее было душно, больно, и хотелось то умереть, то бросить все и бежать к ней.
Любимые барабаны в гараже покрылись пылью, а гитара так и валялась без одной струны – увлечения такие важные раньше, без Эвы не давали ничего. Питер часами лежал у себя в комнате на кровати, перебирая лучшие моменты в памяти, и ругал себя за глупость и слабость. Он хотел бы остаться равнодушным, не выходить за рамки взаимовыгодного обмена, не испытывать всех этих чувств. Он не только разумом понимал – ничего иного им не светит, Питер ощущал это буквально в воздухе. Нужно быть совсем идиотом, чтобы надеяться хоть на что-то. И он был.
Он приходил и смотрел на окна ее дома. Все они были темными, кроме окна в ее спальне, освещенного мягким светом от ночника. Питер мог часами сидеть и смотреть, как тень Эвы вдруг мелькает где-то на мгновение, он даже не замечал, как промерзал до костей. Замерзшие обветренные руки едва двигались, но так и тянулись к знакомой оконной раме, незапертой, как и всегда. Внутри у него все горело огнем, ощущая близость Эвы, во рту было сухо, как в Великой Пустыне Сахо. Он даже не помнил, сколько это продолжалось. Зато помнил, как оборвалось.
Мальчишка, пожалуй, даже моложе, чем он сам, зашуганно оглядывался по сторонам. Питер привстал со своего наблюдательного пункта – скамейка за рослой туей, двумя домами выше по улице. Мальчишка юркнул сначала в кусты роз, потом мелькнул в разрыве живой изгороди у дома и, наконец, поднял раму и легко влез внутрь. Питер знал, что будет дальше. Эва выбросила его из жизни легко, будто использованную спичку, и так же легко достала новую из коробка. Наверняка через год, она даже и не вспомнит о его существовании. А вот он так не сможет. Нет, Питер будет помнить ее всю жизнь.
Он не забудет Эву через полгода, когда соберет вещи и уедет к дяде Колину в Долину Желаний, заканчивать школу и готовиться поступать в ГСУ. Станет вспоминать ее в универе, когда десятая за неделю девчонка будет судорожно впиваться ногтями в его плечи, а потом спрашивать драматичным шепотом «где ты этому научился?». Образ Эвы не померкнет даже десять лет спустя, когда фанатки будут просить расписаться на их обнаженной груди, а он будет выбирать самую хорошенькую на эту ночь.
Питер будет помнить Эву всегда. И больше никогда не станет верить в сказки.