Prosims: новости, обзоры, дополнения, файлы, коды, объекты, скины и скриншоты The Sims 3 и The Sims 2 — Симы форева ;) - Показать сообщение отдельно - Династия Хагенштрем: расцвет одного семейства

Jana Weber · 11.08.2020, 00:00

По-моему, я просто пытаюсь доказать себе, что могу писать не только порно.

Ниже - текст про теневую сторону личности Керана фон Вальде (ещё более теневую, чем закапывание в землю плохих людей).

Фланнери Гаусс, упоминаемый в тексте ниже, уже мелькал в конкурсной работе про Вдовью Долину. Там же были кое-какие детали про зарождающуюся магическую матчасть четвёртой параллели.

Здесь тоже будет одна деталь, на сей раз про бессмертие. У де Лоранов эта тема в первом поколении мелькала - бессмертная ведьма Анита Син предпочла смертную жизнь ради любви Артемиса де Лорана. У меня есть похожий момент в матчасти, но немного иначе реализован.

Рейтинг записи - 13+

****

Би-2 - Компромисс

auгеа mediocritas *

Керан с бокалом коньяка похож на фарфоровую фигуру. Бокал в руке кажется частью художественного замысла скульптора – и когда фарфоровая рука вдруг поднимается и подносит бокал к губам, Фланнери невольно дёргается.
- Никак не пойму, зачем вы, тёмные, пьёте, - бормочет он, пока его пальцы аккуратно скручивают косяк. – У вас же в крови всё равно всё веселье пережигается. Сколько не пей, никакого результата.
Керан пожимает фарфоровыми плечами.
- Я пью ради процесса.
- А я думаю, тебе просто нравится пафосно с бокалом сидеть.
Фланнери чуть оборачивается через плечо, и смотрит, как фарфоровые губы Керана искривляются в ухмылке. Уже что-то. Но этого всё ещё мало, чтобы видеть в нём живого человека.
Фланнери снова возвращается к косяку. Сорок дней назад Юльхен умерла. Он был здесь, когда Керан сжигал её тело. Держал руку на его плече, пока он формировал воздушный поток между ладонями, собирая её прах в сосуд. Смотрел в его лицо – не фарфоровое даже, восковое – и думал: он тоже умер. Просто случилось это немного раньше, чем он предполагал.
Керан отстаивал своё право на смертную жизнь с остервенелостью клюющего падаль стервятника. Когда весь Бастион стоял над ним, мол, прими, дурень, бессмертие, стань одним из нас, ты нам слишком полезен, чтобы ограничиться короткими восьмидесятью (или сколько там?) годами смертной жизни, тот отмахивался. Он, дескать, выбрал уже. Короткие смертные годы, хрупкое смертное тело и такую же хрупкую смертную женщину.
И вот где мы теперь оказались.
- И как оно? – спрашивает вдруг Керан, когда Фланнери уже готовится затянуться.
- Что?
- Быть бессмертным.
Тот качает головой и затягивается. По лицу что ли, читает?

- Мне триста пятнадцать, - отвечает Фланнери. – Я ещё не пробовал умирать, но могу голову на отсечение дать, что лежать в земле гораздо более грустно, чем сидеть тут и коньяк с тобой глушить. Ненамного, правда. Совсем чуть-чуть.
Керан усмехается снова и делает глоток из бокала. Фланнери думает несколько секунд, стоит ли снова начинать этот разговор, но две затяжки дурмана, похоже, расслабили его мозг до состояния картофельного пюре.
- Ты это… - начинает Фланнери и снова замолкает.
Они говорили об этом раз сто, и ему нечеловечески сложно найти нужные слова в сто первый.
- …я знаю, что ты про нас думаешь, - он затягивается в третий раз. – Что мы, мол, твари бесчувственные, ничего в нас человеческого нет, и любить мы не умеем. Но это же чушь собачья. Я люблю свою жену.
- Какую по счёту? – отзывается Керан. – Пятнадцатую?
Фланнери вздыхает.
- Вот так и знал, что ты к этому всё сведёшь. Ты пойми, «блокировка глубоких чувств» при становлении на путь бессмертия не значит, что совсем уж бревном становишься. Просто бессмертие всё…заглушает. Страсти как за ледяной стеной. Вроде есть, а вроде и башку не разрывает. Понял?
- Понял.
- Ни черта ты не понял. Сам подумай, если бессмертному никакой блок на глубину чувств не ставить, что с ним будет? Лет за сто, хотя бы? Когда раз за разом теряет всех, кого любит, одного за другим? Он сам на себя руки наложит.
- Я понял, зачем это бессмертным, - кивает Керан, лениво прокручивая ножку бокала между пальцами. – Но пока не понял, зачем это мне.
- Чтобы стало легче, Керан, - неожиданно для себя рычит Фланнери. – Ты себя как будто наказать хочешь, что она умерла. Думаешь, она хотела, чтобы ты сидел тут и сопли на кулак наматывал?
- Не знаю.
- Я знаю. Она хотела, чтобы ты продолжал жить дальше. Долго жить. И если бессмертие может помочь тебе вылезти из ямы, в которую ты сам себя закопал, то почему бы и нет, Моргана тебя дери?
Фланнери отворачивается к стене, и думает, что он, наверное, тварь та ещё. Потому что плевать он хотел на то, сколько полезного бессмертный Керан может сделать Сообществу Магов. И на то, чего хотела Юльхен, ему тоже плевать. По большому счёту ему плевать даже на то, станет ли легче Керану – не сахарный, переживёт.
Просто от мысли, что через каких-нибудь сорок-пятьдесят лет Керан тоже умрёт, как она, пусть не от болезни, а от старости, сжимается желудок. Эта мысль и толкает его каждый раз на эти бессмысленные беседы.
Фланнери размышляет ещё немного о том, догадался ли об этом сам Керан, но дурман в конце концов делает своё дело и перед глазами начинают плясать знакомые фиолетовые пятна. Он переводит взгляд на стену и ждёт, пока галлюциногены в его крови не начнут расписывать её экзотическими цветами.

****

Амриты у него полбокала.
Издалека она кажется жемчужно-белой, но когда Керан набирает жидкость в шприц, оказывается, что цвета у неё нет. Будь ему нужно бессмертие – настоящее, а не тот суррогат, на который он нацелен – пришлось бы цедить на целую ванну. А затем окунаться в неё целиком и погружаться в состояние анабиоза. Спустя неделю он очнулся бы на сухом дне – амрита впиталась бы в его тело без остатка – и заморозила бы его в текущем возрасте навечно. Фланнери говорит, дышать стало бы легче. Керан ему верит.
Сорок дней назад ему казалось, дышать он не сможет в принципе. Когда грудь Юльхен перестала вздыматься под его ладонью, у него тоже дыхание перехватило. Думал, он умер тоже – мозг слишком верил в идею смерти в один день, поэтому поспешил реализовать её без достаточных на то оснований со стороны организма.
Потом только дошло, спустя минуту или две – он живой. Жизнь – это теперь вот так. Это теперь всегда будет так, каждый день, каждую секунду из двадцати часов, что он отводит себе на бодрствование. Тогда, под бормотание священника и слёзы дочерей, он и подумал впервые – можно оставить всё так, а можно пройти обряд и стать бессмертным. Успокоиться. Оглушить любовь и оглушить боль. Служить Сообществу, наставлять на путь истинный магов-недоучек, наблюдать поколение за поколением и никогда – даже когда его собственные дети окажутся в могиле – не чувствовать того, что он чувствует сейчас. Керан спрашивал себя об этом тогда, спрашивает и сейчас, занеся над веной иглу.

Когда он связал Юльхен впервые, она тоже себя, наверное, спрашивала. Не сказала ему ни нет, ни да, пока он стягивал верёвками её ноги и руки. А потом, закончив сложное плетение, взял её за подбородок и заставил посмотреть на себя.
- Тебе, наверное, неудобно, - сказал он. – Хочешь, развяжу?
Она чуть тряхнула головой, чтобы смахнуть со лба выступившие бисеринки пота.
- Не хочу.

Керан её понимает. Сейчас, глядя на чуть переливающуюся в шприце амриту, он думает, что тоже не хочет. И засаживает иглу себе под кожу. Безобидная прозрачная жидкость тут же льдом разливается по всему телу – кровь разносит её по клеткам, заставляя Керана прикусить губу, чтобы не закричать.

Он не знает, убьёт его эта дрянь, или нет – но если он рассчитал всё правильно, одна такая инъекция в год замедлит старение в двадцать раз. Если прожить одну короткую, но счастливую жизнь ему не суждено – он проживёт долгую и несчастливую. Положит себя на алтарь человечества и будет служить ему, пока хватит сил. Того количества амриты, что он влил в себя, не хватит, чтобы заглушить его агонию, но хватит на то, чтобы продлить агонию ещё лет на двадцать. Он будет нести свою боль, как последний человеческий атавизм, балансируя на грани между бессмертными полубогами, отринувшими людские печали, и простыми смертными, горящими ярко, но недолго. Он будет гореть тускло. Веками. Засыпая с ненавистью и просыпаясь с ней. Дьявольский компромисс.
Когда амрита разносится внутри него до самых кончиков пальцев, Керан не выдерживает и валится с ног – касается щекой холодного пола и проваливается в забытие. К утру он очнётся от дрожи, что станет бить его тело, и поймёт, что вместо ледяной стены Фланнери у него есть только слабая ледяная корка. Он будет зло смеяться, глядя на тонкий слой инея в отражении своих глаз, но, в итоге, и эту слабую защиту примет с благодарностью. В конце концов, если в тебе горит пожар, даже стакан холодной воды – это лучше, чем ничего.
А затем поднимется с пола и на нетвёрдых ногах отправится в свой новый мир – тот, в котором время идёт чудовищно медленно, а Юльхен горсткой пепла лежит в его фамильном склепе. Дверь скрипнет, когда он шагнёт за порог, и слабое утреннее солнце осветит такие же слабые следы ногтей на деревянном полу.

Амрита (санскр. अमृत, amṛta IAST, «бессмертный») — в индуистской мифологии — напиток богов, делающий их бессмертными. Предание гласит, что амриту получали путём пахтания Молочного океана (кширодаматхана). Богам амриту доставляла Мохини.
(с)

Обновления в ЖЖ