Crooked Beak - Lunar Eclipse
Я молча следил за тем, как его руки монотонно выкладывали передо мной фотографии, и понимал, что совсем ничего, ни капли не помню из того, что было запечатлено на снимках.
— Мы ведь когда-то очень неплохо ладили, Хьюго, — Макгроу (Назвать его отцом? Как?) смотрел не столько на меня, сколько на снимки в своих руках. Чуть улыбался уголками губ, слегка прищурив глаза, когда касался фотографий взглядом, — Здесь тебе примерно три-четыре года.
Я смотрел на ребенка на фотографии, никак не находил с ним общих черт. Да, цвет кожи похож. Да, волосы. Может, ещё глаза. Но ведь вся эта схожесть могла быть простым совпадением или дефектом пленки.
Я украдкой рассматривал Макгроу и никак не находил с ним общих черт. Мы были жнецовски разными, он и я, — и по характеру, и по внешности. Со стороны невозможно было предположить, что нас связывало хоть что-то… Вернее, не нас, а его и…
Хьюго.
Хьюго Макгроу.
Так звали этого ребенка. Таким было моё имя раньше, видимо, если верить его словам. Я все эти годы искал его, и оно ускользало от меня во снах и обрывках воспоминаний. А оказалось, что вот оно. Прямо под носом. Все это время оно было здесь. Всё это время вся моя прошлая жизнь хранилась в этом кабинете, за переплетом альбома…
В это было сложно поверить.
Я расхохотался.
Макгроу нахмурился, и я почувствовал себя совсем неловко (куда уж сильнее?).
— Почему смеешься?
Хотелось раствориться. Просто исчезнуть. Проснуться? Но… Нет, во сне нельзя чувствовать, как болит голова от нехватки воздуха и как покрываются липким потом руки. Настолько по-настоящему — никак нельзя. Я тут же закашлялся, чтобы хоть как-то сгладить свою неуместную реакцию. Да, все это было похоже на бред, но не мог же я вот так…
— Ничего, всё… В порядке.
— Ты мне не веришь, — сказал он.
Ровным голосом, в котором нельзя было различить хоть какую-то эмоцию, но мне почему-то становилось от этой нейтральности страшно.
— И я тебя хорошо понимаю. Будь я на твоем месте, меня бы тоже не убедили простые слова, но… — Он поднял передо мной одну из фотографий, — Ты же видишь, что всё здесь. Лучшее доказательство того, что всё это действительно было.
Пришлось сжать руки перед собой в замке, чтобы хоть как-то сосредоточиться, но всё уплывало. Всё, жнец подери, уплывало из них, из-под ног, и голову начинало кружить, будто я и сам падал. Я впивался взглядом в черты Макгроу, чтобы найти хоть какую-то опору. Доказать и ему, и себе тоже, что реальность не может быть такой. Что не может картина мира, которую я столь упорно строил на своей амнезии, так вот разрушиться. За один разговор.
Его морщины позволили мне ухватиться за некоторые мысли.
— Когда были сделаны эти снимки?
Давно следовало бороться с привычкой молчать. Был ли смысл бояться вопросов, когда всё летит к жнецу?
Что я терял, если вдруг сделаю что-то не так? Работу, репутацию?
Жнец побери, я уже вроде как терял себя самого, как остальное могло пугать?
— Сказал же, что тебе тут чуть больше трёх.
— Как давно мне было чуть больше трёх?
Судя по тому, что морщин у него на лбу стало больше, вопрос был не совсем ожиданным. Он выдохнул:
— По правде говоря, минимум лет сорок назад.
Я был готов закричать.
— Больше сорока лет назад… Посмотрите на меня! — в тот момент мне показалось, что я уже до неприличия повысил голос, поэтому, остановив себя, дальше заговорил почти шёпотом, — Я... выгляжу на этот возраст? На сорок?.. Может, на пятьдесят?.. Да?
Меня трясло.
— Есть один нюанс.
— Вы... меня разыгрываете. Простите, но я лучше вернусь к работе.
Хотелось обернуться к двери, но Макгроу поднял руки. Я почему-то тут же замер, засмотрелся на них...
— С какой стати ты решил, что я шучу? — он кашлянул, — Разве стал бы я тебе всё это рассказывать, будь это... не знаю... Моей выдумкой? А?
Я отвел взгляд. Не мог смотреть на него, не знал, почему. Голова начинала болеть сильнее.
— С той, что вы говорите мне всё это только сейчас. Это... как минимум, странно.
— Сядь.
— Я провел здесь больше пяти лет, а вы ни разу...
— Присядь, пожалуйста.
Как же меня трясло.
— Так... Хьюго, так сложились обстоятельства. В нашу последнюю встречу мы не очень полюбовно с тобой расстались. Сядь, я же попросил.
— Я не хочу, вы...
— Хьюго, — он положил руку мне на плечо, — Перестань выкать... Уже сыт твоим выканьем по горло за столько лет. Знаешь, — усмехнулся, — раньше от тебя такой вежливости было жнец как трудно дождаться.
Как же мне, жнец (жнецжнецжнец) побери, хотелось отсюда сбежать, и чтобы ничего этого не было. Не со мной, пожалуйста, почему именно со мной?
— Мы... Наговорили друг другу всякого. Потом ты исчез. И вот, когда ты внезапно вернулся... Я просто не знал, как быть. Понимаешь меня? Я и сам думал, что ты меня так разыгрываешь... Ещё и имя такое выбрал...
Он хмыкнул. Снова вернулся к столу, на котором были раскиданы фотографии. Бросил на меня взгляд. Закурил. Я не двигался с места. Молчал.
— А когда я наконец удостоверился, что ты действительно ничего не помнишь, я уже не знал, как сказать тебе правду. Думал, что посмеешься, не поверишь. Ну, как и получилось. Вот и дотянул... — Он выдохнул дым, — Переживаешь, насколько много я знаю о тебе, да?
— Нет, — я мотнул головой. Макгроу усмехнулся.
— Обычно, когда ты волновался, ты вот так чуть склонял голову и потирал лоб указательным и средним пальцами...— он повторил всё это жестами, — Как и сейчас.
Я убрал руку ото лба.
— Ещё ты любишь оборачиваться. Даже если боишься, скорее всего обернешься. Я прав?
— Не замечал...
Он снова усмехнулся, затушил сигарету и подошел ко мне ближе.
— Ну, возможно я не так наблюдателен... Я ведь теперь вижу тебя не так часто.
Дышать было нечем...
— Что не так с моим именем?
Дверь была так близко, и я думал, что, если незаметно отойти от Макгроу, попытаться его отвлечь, у меня получится смыться куда-то из его кабинета. Почему я не замечал раньше, что с моим начальником что-то не так? О, Творец, тогда мне казалось, что он просто неожиданно сошел с ума.
— Хм, Хьюберт... Так тебя всегда называла одна наша... Знакомая. Родственница. Не припоминаешь, нет? Сейчас, подожди...
Макгроу вернулся к альбому на столе, и пока он листал его, я сделал пару небольших шагов назад.
— Нашел... Вот, посмотри на эту женщину. Ты разве её не видел? Сейчас ты носишь ту же фамилию, что и она.
Сколько там оставалось до двери? Ещё три-четыре шага?..
Я не хотел смотреть на фотографию, думал, просто бросить на нее взгляд ради приличия, но...
—...Бесизиль Брокенстоун. Так её звали на самом деле, но мало кто об этом знал. Миру она была известна просто как Зилль.
Это была та женщина с волшебным голосом и мягкой улыбкой. Она... будто смотрела на меня даже с изображения. Всё так же, как и в... воспоминаниях?
— Она... певица?
Макгроу кивнул.
— Странно, что ты не помнишь даже классики. И это ведь... Она учила тебя всякой этой музыке.
Жнец побери, почему я не догадался... Ведь даже Мэй слушала или её песни, или другой исполнительницы с похожим именем...
Никогда бы не подумал, что могу быть связан с такой женщиной.
Но ведь... это могло оказаться простым совпадением. Если она так известна — я мог видеть ее и раньше где-то (на плакатах? на других фотографиях?), не обязательно, что мы с ней были даже знакомы...
Я решил подыграть ему. Так у меня было больше шансов раньше покинуть этот кабинет, а дальше... Я собирался подумать об этом уже потом. Дома меня ждала Мэй, и я не хотел задерживаться слишком долго.
— Это... Моя мать?
— Нет. Твоя — Кейси.
Я впервые посмотрел на него как-то иначе. Сколько же ему было на самом деле лет, если мне... так много? Сколько было лет этой женщине? Что с ней случилось? Что, жнец, вообще произошло, и почему, если всё это действительно было, я ничего об этом не помню?
— Зилль — твоя бабушка, всё верно. Мы все любили её, и она — всех... Особенно тебя.
Он будто бы чуть тише добавил в конце фразы "почему-то", но я решил не переспрашивать.
— Я помню её, она была в тех снах. Она и... Ещё один мужчина. Мой...
— Да-да, конечно, — Макгроу выдохнул, — я знал, что ты упомянешь и его. Великий рок-музыкант всех времен Стайлс Макгроу... Гляди-ка, может, что-то всё-таки вспоминается? Но давай договоримся. О нём ты не задаешь мне никаких вопросов. Потому что я всё равно не отвечу. Он... не стоит того.
Я кивнул и решил сменить фокус на другого человека. Наверное, о ней он рассказал бы больше...
— Как выглядит... Кейси?
— Увы, но... выглядела, — он отвел взгляд, — Я покажу. А вообще... У нас с тобой непростой разговор, а я так и не предложил тебе выпить. Будешь?
Макгроу вернулся к своему столу, открыл нижний ящик и достал еще какой-то альбом, два бокала и бутылку бренди. Я замотал головой. Не хватало ещё потерять её из-за алкоголя, хотя для этого и требовалось влить в себя приличный объем. Макгроу развел руками, мол, да пожалуйста, и наполнил свой бокал.
— Знаешь, я о многом сожалею в своей жизни. Многое из этого многого связано с ней... Я... — он сделал глоток и выдохнул, — любил её, Хьюго. Жнец как любил. Прекрасная женщина.
Он перебирал фотографии с "мамой", рассказывал о какой-то жизни, которую я никак не мог соотнести со своей нынешней.
— Кейси сама с Исла Парадисо, хотя большую часть жизни провела в Сансете...
— Сансет?
— Да... Сансет Вэлли. Наша с тобой малая родина... Кто бы знал, что судьба потом занесет нас вообще на другой конец страны, да? Вот как бывает... Наконец-то нашел. Очень люблю эту серию с ней.
Эту женщину на снимках я тоже не узнавал. Кейси?.. Ну, на нее я был похож хотя бы больше, чем на Макгроу... Раньше никогда бы не подумал, что у меня имелись островные корни. Хотя это было логично — у коренных симландцев редко можно встретить кожу, отличную от бледной.
— Она страсть как любила готовить. У неё даже был свой небольшой ресторанчик, и...
— Подожди...те.
Одна фотография привлекла моё внимание. На ней была изображена Кейси в летнем платьице, голову её украшал венок из цветов, и стояла она рядом с каким-то темноволосым мужчиной. К сожалению, лица его не было видно, так как он стоял спиной, но на мгновение мне показалось, что он был похож на меня. Плечи, шея...
— Кто это?
— Твою-то мать, как это здесь оказалось, — тихо выругался Макгроу, свернул фотографию и спрятал в карман, — Никто... То есть, брат мой, но... Это всё сложно, Хьюго. Очень сложно объяснить.
Как стремительно расширялся список моих родственников...
— А... У вас с мамой нет совместных фотографий?
— Она их не хранила.
— Почему?
— В общем... Подожди, — он снова закурил, а затем продолжил, — Мы не были вместе, как это принято понимать. Когда-то у неё был выбор — я или... Мой брат. Но она... Она связала душу с монетой. Не выбрала даже его. Она выбрала его деньги.
Я не знал, что ответить, и какое-то время мы просто молчали. Запутанный любовный треугольник... Это объясняло, почему он не рассказывал полностью мне о семье. Однако вопреки моим догадкам казалось, что я стал запутываться лишь еще сильнее... Я наблюдал за Макгроу, за тем, как он нервно сбивал пепел с сигареты, как крупными глотками отпивал бренди и морщился.
— Самое обидное, с чем я крупно просчитался, Хьюго, это любовь. Вся эта брехня для юных мальчиков и девочек про розовые сопли... Потом с опытом понимаешь, что всё не так, что реальность совсем другая, правда цвет у этой любви действительно такой, поросяче-розовый — когда эта любовь ломает тебе нос с размаху кулаком всмятку... Вот тебе же это знакомо, да? Тебя тоже обманывали женщины?
— Нет... — Я напрягся, — Я не имел проблем с ними...
Макгроу усмехнулся и потушил сигарету.
— Ой ли? Разве у тебя всё так гладко с Мэй? То есть, — он замялся, — с той журналисткой, если её так зовут...
Неужели он знал о ней?..
— У нас всё хорошо. Я собираюсь на ней жениться...
— Надо оно тебе... Ну, совет да любовь, это ваше дело... И, даже несмотря на такое счастье, не натерпелся до этого?
Неужели он всё-таки знал о Белинде?..
— Н-нет... В моей жизни ничего такого не было.
Он цокнул и махнул рукой. Я успокаивал себя тем, что просто зря накручиваюсь.
— У меня есть еще один интересный секрет о тебе прошлом... Интересно?
— Возможно... — осторожно ответил я, и тогда Макгроу, кивнув, вернулся к предыдущему альбому.
— Надеюсь, ты будешь не сильно шокирован. Это... Серьезные вещи и они могут повлиять на то, как ты будешь жить дальше.
Я думал, что и так уже был удивлен достаточно, и даже не знал, к чему готовиться. Что там такое, в этом моем прошлом, что могло изменить моё настоящее?
— У меня есть две маленькие стопочки фотографий. Я считаю, что тебе нужно увидеть обе, но начать лучше с чего-то одного. Выбирай.
Правая — узнаешь кое-что важное о себе. Левая — выяснишь кое-что про близкого тебе человека.
Я ткнул во вторую. Не потому, что мне не хотелось узнать, что в первой, но потому, что боялся того, что там от меня было спрятано.
— Мудро, — Макгроу кивнул, — Я тоже считаю, что лучше будет идти по-нарастающей.
Прозвучало это как-то жутко, но, когда я увидел снимки из выбранной стопки, я действительно обомлел.
— Это... кто? — только и смог выдавить из себя. Голова заболела еще сильнее.
Жнец побери, это ведь была та самая... Та самая девушка, которая приходила в мои сны, та, к которой в другом видении мы ходили на могилу.
— Неужели не узнал себя?
— Нет, я о...
— О, Лолита... Это твоя жена. Вот — день вашей свадьбы. Хоть убей, точно не скажу, когда это было... Помню только, что в воскресенье. Ты часто говорил, что воскресенье — это любимый день Ло.
Меня затрясло. Если бы я всё-таки не сел, мне казалось, что я мог бы и упасть.
— Мне... жарко. Можно открыть окно?
— Нет. — Макгроу поправил пиджак и снова затянулся сигаретой, — Прости, но нет.
— Как это всё... понимать?
— Ну, понимай, как тебе удобно. Лолита... Интересная девушка. Но мы о ней... Мало что знали. Ты как будто привел её из ниоткуда. О прошлом она ничего не рассказывала, о настоящем тоже помалкивала... Готы бурчали на расспросы что-то невразумительное, а ещё, кстати, ты как познакомил нас со своей невестой, так эта, с косичками, Кассандра, обиделась на тебя за что-то... Мы считали, что это её двоюродная сестра, вы ж секретничали оба, ничего не рассказывали...
Но... вдруг это всё-таки был не я? Не мог же я быть женат?.. Где тогда она? Где... И почему... Как-то это всё не складывалось в голове.
Она готова была треснуть от обилия таких странных противоречивых новостей. Я радовался, что не выпил, потому что меня бы смыло этим потоком мыслей сильнее, а с другой стороны наоборот, жалел, потому что всё это можно было бы списать просто на причуды расслабленного мозга.
— Я всегда желал тебе только добра, мальчик мой. Жаль, что я не смог уберечь тебя... От всего этого. От любопытства твоего... Тебе может показаться странным, что я храню все эти снимки здесь. Знаешь, это дает мне поддержку, и мне так кажется, что семья всё ещё рядом. Это помогает мне помнить о том, о чем забывать нельзя — о своих ошибках. О том, с чем я не справился. Что я потерял.
Мне снова казалось, что я теряю связь с реальностью.
— Я ни жнеца не понимаю...
— Я не смог сделать для тебя всё... Как отец. Как старший друг. А ты сам... Задумывался ли ты когда-нибудь о детях?
— То есть? О чем… ты?
— Об отцовстве.
— Я не знаю. Я ничего не знаю и... не понимаю.
— Похоже, всё-таки что-то подсознательно помнишь.
— Что?..
— Эта самоотверженность, с которой ты кинулся помогать Дриммеру и его дочери... Да-да, всё-таки где-то там глубоко ты за всё раскаиваешься. Что ты думаешь о себе, о том, настоящем? Тебе ведь всегда хотелось узнать, что было там, до того, как ты потерял память?
— Я... уже ничего...
— Тише, спокойнее... Ты наверняка помнишь "Сад наслаждений"
*? Какие там были растения?
— Но ведь... Они ведь вымышленные...
— Да, но с этим можно поспорить... Ты доказал, что можно... Тебе всегда нравилась эта книга. Я купил тебе её, когда тебе было десять. Ты тогда постоянно носился с этой книжонкой, показывал на все сорняки вокруг и называл их этими странными названиями из нее, пытался сам даже рисовать что-то... Ну, к чему и привело... Твои селекционные опыты однажды обернулись большим успехом, вот к чему. К сожалению. Или к счастью...
Он говорил очень быстро, дышал очень громко и смотрел на меня пристально. Я не сразу заметил, что он протягивает мне оставшуюся стопку с фотографиями. Было страшно их брать. Меня бросало то в жар, то в холод. И, жнец побери, я не то что не воспринимал всё происходящее реальностью, я даже не мог назвать это сном.
Я сам будто сходил с ума. Я сам будто видел на снимках, которые всё-таки взял из рук Макгроу, просто какие-то кошмары, галлюцинации, которые подкидывал мой уставший разум.
Время, ускорявшееся до опасных и неприличных скоростей, внезапно остановилось.
— Что. это...
— Это ты, Хьюго... И то чудовище, которое ты создал.
Вдох.
Выдох.
— Оно называется Проглотис Людоедия.
Вдох...
— И это не самое ужасное, что ты сотворил.
Выдох...
Tamino - Cigar
Потом он говорил что-то ещё. Он говорил много, но все слова сбивались в тугой ком, я не мог их понять, связать между собой...
Я видел всё будто со стороны, будто мне показывали дурацкий фильм с белым шумом на фоне, я не мог сказать "хватит! выключите это!", меня заставляли смотреть, сдабривая весь этот сюр обрывками случайно ухваченных фраз:
"Любопытство бывает опасно не только для самого любопытствующего, но и для окружающих его..."
"Твое открытие помогло нам с Белиндой и сотне других людей с той же болезнью"
"Хороший сегодня день, правда, Хьюго? Как говорил один классик, хочется то ли выпить чаю, то ли повеситься"
"Зилль очень тебя любила. Наверное, даже слишком"
"А еще тебя называли Творцом... Были люди, которые действительно думали, что ты — Тот Самый Всевидящий..."
"Некоторые коллеги слишком верили тебе, они погибли за тебя и твои разработки. Может, ты помнишь некоторых из них? Дарлинг Дриммер, например, или вот еще жена Мортимера Гота..."
"Эта змея, Линда, догадалась, через кого меня можно достать... Конечно, она никогда не видела, что Творец — это ты, она не могла знать... но у неё ничего и не вышло. А знаешь, кто ещё пытался дотянуться до меня с твоей помощью? Ты не поверишь, но... эта Мэй. Я узнал от... Некоторых своих людей, что она несколько лет под меня копала. Вот так вот случается в жизни..."
"Боль порождает боль, Хьюго. Зло — ещё большее зло. Увы, этот круг разорвать сложно. Потому что это всё катится, как ком... И даже если ты встанешь у него на пути, попробуешь остановить собой — он не остановится, просто потащит тебя следом"
"Я всегда желал тебе только добра. Жаль, что я не смог тебя уберечь"
Я не знал, сколько прошло времени. Будто бы даже не один час. Не один день. Будто бы целая вечность прошла, прежде чем мне удалось вынырнуть. Это всё было реальностью? Или бредом?.. Шум исчез, и тогда я услышал четко, рядом с собой:
— Это ты, Хьюго. Это сделал ты...
— Остановись... Остановись, пожалуйста, — сказал я ему.
Нужно было успокоиться, продышаться, собрать себя хоть во что-то оформленное. У меня получалось плохо, но пока ещё получалось.
— Что... Я сделал... Что?..
— Ты в порядке? — казалось, что Макгроу даже был обеспокоен.
Я хотел ответить, но мог лишь хватать ртом воздух. Перед глазами всё плыло, будто бы... Будто бы я мог грохнуться в обморок. И голова трещала...
Он подошел ко мне. Положил руку на плечо. Сжал ладонь, но я этого почти не почувствовал. Я вообще еле чувствовал себя...
— Если ты хочешь, я могу не продолжать. Мне рассказывать, что случилось?
Все во мне протестовало, кричало "нет", я пытался замотать головой, хотя бы промычать, что не хочу этого, но...
— Да...
Кого я обманывал. Я так долго шел к этому, что не мог этого не услышать. Даже если мне и не хотелось во всё это верить.
— У этого растения есть интересная особенность. Его сок залечивает любые раны, убирает морщины, в целом делает человека бодрее, здоровее и будто бы... Моложе. В твоем случае произошло кое-что странное. Ты принял этот сок, и... может, догадываешься, что ты приобрел?
Неужели...
— Бессмертие, Хьюго. Бессмертие. Как мы думали до недавнего времени — абсолютное... Но... Благодаря твоему эксперименту, кажется, теперь нашлось лекарство от этого.
— Разве... Кто-либо будет пытаться... избавиться от..?
Я тогда так и не смог сопоставить одно с другим. Что он говорит, жнец побери, про меня.
— Это бессмертие ты получил жуткой ценой... Не все выдерживают такое бремя. Мне тоже, знаешь ли, тяжко знать об этом, но я тебя никому не выдавал... Можешь не переживать.
— Что я сделал?..
— Растение выдает сок только когда получает питание... Жертву. Тебе, наверное интересно, а где же все? Почему никто тебя не искал все эти годы, почему я говорю о наших близких так, будто их давно нет? Ты, наверное, тоже уже понял... Жертвой ты выбрал нашу семью.
У меня перехватило дыхание.
— Я не верю...
— Много кто не верил, что вся семья разом взяла и пропала... Было много шума, но... Из любви к тебе, я всё решил. Всё утихло. Никто не подумал на тебя ещё и потому, что... Ну, скажем, однажды ты здорово… Заставил меня поволноваться. На фоне всего происходящего... Чуть не доставил столько проблем, когда впервые решил испытать своё бессмертие.
— Я не верю в это...
— Ты можешь не верить, но... На реальность твое отношение к этому никак не повлияет. Тебя не взял довольно-таки серьезный яд, но тебя чуть не убили пылинки какого-то... цветка. Странно, да? Их больше нет, Хьюго... Никого. Остались только мы с тобой, и нам с этим жить...
— Это неправда... — что мог сделать мой шепот? А если бы я закричал? Что это бы решило? Что это бы изменило?
— А впрочем, я понимаю, почему ты тогда в тот день так поступил. Ни один простой нормальный человек не сможет жить с таким грузом ошибок и смертей... Там была Кейси... Там была твоя жена... Я не знаю, где в этот момент находился ваш сын и куда он исчез... Если бы я мог, на твоём месте я бы наверное сделал то же самое.
Я в это не верил...
— Мне сейчас и самому очень сложно. Наверное, я бы первым же рейсом сорвался в Сельвадораду, чтобы найти способ исправить такую ошибку... Найти эти цветы... Ирисы... Но это я...
Не верил...
— Всё что я делал, я делал ради тебя. Ты и без того обрёк себя... Хьюго. Я понимаю тебя, как никто... Это ведь все ради тебя... Потому что даже после всего этого ты ещё способен многим помочь... Тебе нужно ещё обо всём этом подумать.
Я не знал, как быть дальше.
***
Хьюго выходит из кабинета, и Майкл чувствует, что ему становится легче. Будто бы часть бремени спала с его плеч... Будто бы всё наконец становилось таким, как раньше, будто бы... Всё это было таким неважным. Теперь остаётся только ждать. Наблюдать и ждать...
Наблюдал и ещё кое-кто.
Он заметил это уже давно. Не знает, обратил ли Хьюго на это внимание, но, впрочем, не факт, что он и мог бы.
Становится всё интереснее...
Майкл медленно допивает бренди (куда торопиться? Вся вечность будет впереди) и оборачивается.
— Всё слышал? — он усмехается, обращаясь к своему пустому кабинету, — Кажется, настало время решить старый вопрос с Ландграабом. Да, Джеймс?
Из тени кабинета выступает фигура.
***
Ноги не шли сами. Вернее, шли, но я не придавал этому значение. Какой смысл теперь имело это всё, какой смысл был куда-то идти...
В голове шумело, звенело, но сквозь все эти помехи пробивался чей-то крик:
— Она умерла твоими стараниями, да, Хьюберт? Или... Как тебя там называть? Хьюго? Да хрен с ним! — голос надрывно хрипел, — Это правда? Ты...
Я обернулся. Дирк. Он здесь. Неужели, слышал?..
— Это... Ты её убил?
Он злился. Логично. Вены выступили на лбу и лицо так... перекосило. Но какой смысл... Какой в этом был смысл...
— Молчишь... Значит, всё и правда так... Какая же ты... мразь. Куда ты пошёл? А ну, стой! Стой, мать твою!
Дверь за мной закрылась, но он так и не пошёл следом. Я подумал, что Дирк поступил правильно. Даже если он и узнал наконец главную тайну своей жизни, не следовало ему сломя голову бросаться на такого странного человека, с этим связанного. Никогда не знаешь, к чему приведет поспешность. Никогда не знаешь.
Я побрел, куда глаза глядели.
Son Lux — Change is Everything
Любимый день Ло — воскресенье.
"Потому что наконец-то вся семья в сборе" — звучал её смех.
"Потому что одиночество — высшая мера наказания, которую ты сам себе выбрал. Ты ведь переживёшь всех нас.
Ты ведь увидишь, как все мы уйдем." — словно дым в лицо...
"Женщины... ты приходишь к ним напиться, наполниться, а в итоге... они сами высушивают тебя без остатка.
Все беды из-за женщин... будто они проклинают нас ещё до того, как мы успеваем появиться на свет."
Ещё больше дыма в моей голове...
"Ты — ошибка кода, погрешность реальности. Тебя не должно было быть здесь. Тебя не должно существовать.
Но после того, как ты разнес себе голову, ты пришел обратно как ни в чем не бывало."
Любимый день Ло — воскресенье...
Что я скажу Мэй?
"Но, впрочем... В какой-то мере мы все наказаны Творцом, Хьюго. Кто бы знал, чем мы перед ним провинились... Мы все одиноки. Всем от нас что-то нужно, какая-то своя выгода.... И, если тебя нельзя использовать, — ты никому не нужен."
Все эти слова...
"Я люблю тебя" — её голос, дрожащий от страсти, смеющийся, шепчущий. Язык её интонаций выучен мной наизусть... Но... Она — это кто?..
Все эти поцелуи...
Что я скажу Мэй?
"Даже Линда... Представляешь, сама Линда когда-то бросалась тебе в ноги. Сама... лишь бы получить твоей... помощи.
Тебя это всегда невероятно раздражало.
Если бы я сказал ей, на кого она замахнула каблук — она бы тут же воткнула его себе в горло. Не перенесла бы."
Все эти слова...
"Смотри, как много мне известно. Этим летом вы ездили отдыхать на Сулани, и по чистой случайности мне известно даже то, как вы там проводили каждый свой день...
Она ведь спрашивала обо мне, да? Через тебя ей было удобно собирать обо мне факты. Боюсь, как бы это не оказалось единственной причиной, почему она с тобой"
Дым сгущался.
"Женщины... Такие женщины. Всё для них — какие-то игры."
Дым сгущался...
"А сам-то ты что интересного обо мне знаешь? Она общалась с тобой о том, что со мной как-то связно? Нет? Как странно!..
Ведь Мэй молодец, так много выяснила. Не исключено, что и про тебя тоже.
Заметь. Я знаю это не потому, что так сложились звезды. Не потому, что ко мне случайно попали эти данные.
Она говорила об этом с приближенным мне человеком.
Может, они знают наши секреты? Кому ещё они могли успеть о них рассказать?"
Что я теперь скажу Мэй?
Что я ей скажу?
Раньше мне казалось, что, если уж моему прошлому и суждено открыться, то это произойдёт подобно тому, как открываются сборники сказок — в носу защекочет от сладковатого запаха старой бумаги, взгляд будет плавно бродить по чуть выцветшим иллюстрациям и пальцы, едва касаясь, будут перелистывать тонкие страницы книги моей памяти, которую мне предстоит неспешно изучать за чашкой чая.
На деле же знакомство с прежним собой оказалось совсем не таким... сказочным. В нос била сладковатая тошнотворная вонь, а я чувствовал себя рыбой, которую выпотрошили, которой не дали ни спокойно умереть, ни просто куда-то исчезнуть — позволили лишь, не отрывая мутных глаз, смотреть на свою требуху, что теперь неприкрытой мерзостью отравляла воздух.
В тот день, когда я наконец обрел свое прошлое, я безвозвратно утратил всякое будущее.
Таким я был на самом деле...
Только и всего.
Ничтожество, заигравшееся в Творца.
"Ты и есть то чудовище..."
... Всё это было ложью.
Любимый день Ло — воскресенье.
Что-то липкое бордовое под головой. Спутанные волосы, как комья, прилипли к холодному лицу, к грязному полу — теперь никак, только срезать их...
И череп будто раскалывается.
А ещё
в вязкой луже
пальцы
нащупывают
пустую гильзу.
От неё до сих пор пахнет гарью...
Любимый день Ло...
Что я теперь скажу Мэй?..
Ничего.
Мне нечего ей сказать.
Мне больше нечего ей сказать.
И незачем.
***
Не заметил, как дошел до дома.
Не знал, сколько прошло времени.
Я был потерян.
Мне... не хотелось быть нигде. Просто не хотелось быть.
— Я уж думала, тебя сегодня совсем не ждать...
Мэй. Моя дорогая любимая Мэй. Душа моя. Любовь моя.
Та пуля, что могла меня и убить.
Несмотря ни на что, она всего этого не заслуживала. Я — да... Для такого, как я, подобная нелюбовь была справедливостью. Любила ли она меня вообще когда-либо? Или просто... использовала?
— Что с тобой случилось?
Она подошла ко мне со спины. Положила на меня руку, но... Я отстранился. Сбросил её.
Больше никогда...
— Что с тобой? — зашептала...
Больше никогда я её не трону.
— Мы расстаемся.
Сказал твердо. Уверенно. Там, в глубине души, я хорошо всё обдумал.
Она никогда не согласилась бы быть с таким, как я.
С безумцем. С убийцей.
— Ты не шутишь, — наконец сказала. Сложно было понять, вопрос это был или утверждение.
Но я не шутил.
Не лгал.
Не был пьян.
Не был болен.
Мне казалось, будто я даже наконец прозрел.
Был трезв, как никогда.
Всё должно было закончиться.
Теперь всё.
Конечно, она не могла в это поверить.
Милая Мэй, я тоже не мог поверить во многие вещи несколько часов до этого. Но реальность есть реальность, она не будет жалеть ни таких девочек, ни других невинных жертв эгоизма.
Поверила бы она, что я, жнец побери, вообще-то женат? Что у меня где-то был или даже еще есть свой ребенок? Что я, возможно, на самом деле сильно старше её?
То, чем я жил — было ложью. Я-прошлый точно был эгоистом, раз позволил сделать эту ложь такой большой.
Причинить боль ещё каким-то людям.
Довольно оставлять своих следов...
— Я собиралась сказать тебе, что у нас будет ребёнок.
Нет... У жизни отменное чувство юмора. Однако, когда шутка повторяется, она становится несмешной. Скорее, начинает раздражать.
— Этого ребенка быть не должно. Я дам тебе денег на аборт.
Утром я ни за что бы не поверил, что посмею такое ей сказать.
У нее задрожали губы. Будто бы она пыталась произнести сразу несколько проклятий одновременно.
А мне почему-то было до неверия спокойно. Будто это не я стоял там, разбивал ей сердце, а кто-то другой, какой-то тип, которого она и я видим впервые...
— А я... Я и не спрашивала твоего разрешения, господин-себе-на-уме. Тебя вообще какая муха укусила? Иди проспись и поговорим уже утром!
— Утром меня здесь уже не будет. И тебе бы лучше уйти.
Буравила меня взглядом. Но держалась.
Она сильная. Это правда так. Я верил, что она это всё переживёт.
Но я видел и то, что она до последнего желала, чтобы всё происходящее всё-таки ей привиделось. Чтобы тот Хьюберт, которого она, возможно, даже любила, обнял её, дал какую-то надежду на будущее...
Ложью я кормил её слишком долго.
— Ты мне никто.
Потому что я сам себе никто...
— Для тебя всё вот это, жизнь, я — всё это понарошку... И в этом твоя беда. Будто всё просто какие-то декорации...
Я не спорил. В чём-то она была права. Но ей очень хотелось, чтобы я просто возразил ей, сказал, что я не такой...
— То есть, ты... хочешь сказать, что столько лет просто... Придуривался? Изображал? Хьюберт... Ты ведь сам хотел семью. Ты говорил об этом!
Жаль, что она не видела, что Хьюберт был мертв. Что его никогда не существовало.
— Мне нельзя. Я не могу.
— Ты просто трус.
— Так что же тебя здесь держит?
Я достал этот нож из слов не затем, чтобы ее ударить. Затем лишь, чтобы обрубить связь, что становилась опасной для неё.
Потому что ничто не бывает вечным. Потому что наше время закончилось.
Моё время — всё...
Если бы я умел молиться, я бы сказал...
...Помоги ей Творец (тот, настоящий, а не я — липовый) забыть это всё.
...Сделай так, чтобы наши пути никогда больше не пересеклись.
...И пусть самым большим недоразумением в её жизни окажусь только я. Чтобы никто больше не причинил ей боли...
Ей оставалась лучшая жизнь где-то там, вдали от меня.
Всё, что оставалось мне — ста-ти-ка. Ва-ку-ум. Пустота.
Ничто.
И ошибка кода, которую ещё предстояло исправить.
Archive - Black