«В эфире передача…»
— Ненавижу.
«…И с вами я, её ведущий…»
— Пошел ты нахрен.
Жнец. Она как всегда выкрутила громкость до предела. Он ведь просил её так не делать. Но она, жнец побери, никогда не слушает… Зачастую проще добиться понимания от безмозглых птиц, гадящих на его машину, чем от этой капризной дряни.
Майкл бурчит под нос ещё что-то. Линда, ох уж эта Линда… Можно было бы спустить на неё всех псов, но нельзя ведь, она ведь в положении, а потому он переводит стрелки ненависти на дурацкого ведущего дурацкой радиопередачи, которая сейчас так некстати громко и по-дурацки жизнерадостно гремит по всей заправке из его машины... Кстати о стрелках. Майкл сверяется с часами, прежде чем тянется к ручке дверцы.
— Ну надо же, ты что, только сейчас додумался посмотреть на время? — Линда как всегда смеряет его таким взглядом, от которого (он не наблюдал, но уверен) могут вянуть цветы. Гормоны, чтоб их… Дурацкий нрав, чтоб его... — Единственный раз, где тебе нужно было действительно торопиться, а ты копаешься.
Всё, что ты захочешь.
Лопает губами очередной шар из жвачки. Майкл на мгновение замирает, стискивает кулаки и почти тут же их расслабляет — нельзя… Даже если кожа на костяшках пальцев уже готова потрескаться.
Тебе за это почти ничего не будет.
Впрочем, что он там чувствует — далеко не самое главное, он и сам понимает это. Как теперь быть, как теперь ей сказать, что он встрял, что всё: хоть какое-то подобие нормальной жизни закончится у них с последними деньгами, которые оставались в бардачке... Линда, конечно, думает о том же, о чем и он. Жаль, правда, что такое бывает только, когда дело касается...
— Как там с деньгами?
Радиоведущий отчего-то смеется, и Майкл, едва не рыча, щелчком выключает радио. Молча проворачивает ключ в замке зажигания. Закрывает окна. Едут они также в тишине.
В этот раз Линда терпит на удивление долго. Слишком долго...
– Я не поняла, что это за психозы, — она даже перестает лопать жвачку и пытается сделать голос ниже, чем обычно, — Деньги где?
— Нет денег. — Руки Майкла крепко сжимают руль, он смотрит перед собой, будто полностью сосредоточен на дороге.
Будто рядом нет никакой Линды. Будто нет этого дурацкого разговора о проблемах, которым он пока не видит решения.
— Что ты сказал?.. — голос Линды становится тише и звучит теперь не так наигранно. Обычно это не предвещает ничего хорошего — она, скорее всего, уже в бешенстве и сейчас начнет доводить его.
«Денег нет, Линда. Мы в дерьме!» — ему хочется ответить ей вот так прямо, не пытаться прятать действительность за витиеватыми словами. Быть честным. Потому что он и правда не знает, что делать. Потому что его кинули с зарплатой и работой, потому что у него, без гроша в кармане, остаётся на попечении женщина на сносях. Идеальное комбо. Лучше не бывает.
— Помолчи, пожалуйста. — выдыхает он. Ему очень хотелось промолчать, но это бы больше раззадорило её пыл, — Дай собраться с мыслями. Я объясню. Линда… Пожалуйста.
Она фыркает и бурчит что-то, правда, уже не так громко, как могла бы, но теперь Майкл старается не замечать её слов вовсе. Пытается погрузиться в мысли...
Можно, конечно, попробовать ещё что-то продать. Отцовских вещей и автографов у него больше не осталось, но их не сложно подделать, они ведь так жнец побери похожи. Какие-нибудь фанатки точно поверят, если уговаривать их поубедительнее. Но... Много ли с этого можно получить?.. Долго они с Линдой так не протянут, разве что только ноги.
Придется уезжать отсюда. Предстоит скачок цен, плюс сейчас самый разгар сезона и все, кто может, наживаются на приезжих. Придется перебираться куда-то севернее... На север Симвилля, в О'Шим, или даже... Самое печальное, что Майкл на самом деле знает, куда. В Сансет. Туда, куда он больше никогда не хотел возвращаться.
И как сказать об этом Линде?
***
«Ненавижу, когда не смотрят перед собой. Что за нерасторопная курица?..»
В последний момент ему удаётся поймать равновесие, чего не скажешь об этой пигалице: она — в одну сторону, её велик — в другую… Могла бы хоть позвенеть, прежде чем соизволить в него врезаться. До появления велосипедных дорожек эти зожники были осмотрительнее и осторожнее… Майкл сплёвывает кровью и проверяет языком зубы — больно, но вроде даже ни один не шатается… Вроде.
— Прости… — еле слышно пищит незадачливая велосипедистка, прикрывая лицо руками. Жнец, не увидеть, кто это… Ещё и её кудри мешают…
— Ты живая? — спрашивает он. Ему, правда, по барабану, что там с ней, просто так её можно хотя бы разглядеть.
Девица резко охает, поднимает голову и щурится на него. Ну точно, слепая курица… Майкл смотрит на неё и еле сдерживает себя от усмешки — вдобавок, по закону подлости, слепая курица ещё и совершенно несимпатичная… Ламья мать, лучше бы вообще её не окликал…
— Д-да… — снова пищит эта серая мышь, в очередной раз рассыпаясь в никому не нужных извинениях. Пальцы её при этом пытаются суетливо нащупать на асфальте очки, лежащие по другую сторону от неуклюжей владелицы.
Майкл отряхивается, закуривает и снова идёт по своим делам. Через мгновение он забудет об этой дуре, даже не догадываясь, что через какое-то время будет готов набить морду с остервенением любому, кто назовет её так.
***
Я помогу решить все твои проблемы.
— Да у тебя же глаза слипаются. Ты чего ночью не спишь? По бабам шляешься?
Майкл вздрагивает и поворачивает голову в сторону Линды. Сидит, ни о чем не беспокоится...
— Деньги зарабатываю.
— Что-то этого не видно, а? Где они, деньги эти?
Закидывает ноги на переднюю панель, так легко и вальяжно, будто ей никакой живот не мешает сделать это... Как же она его бесит...
— Сядь нормально. Одна резкая остановка, и ты ноги поломаешь, или ещё хуже...
Нужно всего лишь рискнуть...
— Так ты веди нормально машину, не я же за рулем, — Линда хмыкает, но ноги всё-таки ставит вниз, — Угрожать будешь своей Кейси.
Майкл готов смотреть куда угодно, но только не в сторону этой язвы. Он ещё крепче сжимает руль и прикусывает губу.
Физическая боль, к сожалению, бодрит его сильнее.
***
«Ненавижу, когда не смотрят по сторонам. Я ему щас...»
Майкл замахивается, готовясь впечатать всё, что думает, в наглую морду нерасторопного типа. Внезапно рука его замирает, когда он понимает, что перед ним — не тип, и вовсе не морда, а очень даже симпатичные… симпатичное лицо юной девушки.
Ламья мать, “симпатичное” — слишком грубое слово для этой жнецовски красивой пташки. Он следит за тем, как она испуганно хлопает ресницами и ему кажется, что нынешний вечер уже стоит всех вечеров, что он провел в этой дыре, считавшейся баром. Сверху телу становится жарко, а снизу тесно.
— Прости! — какой же звонкий голос у этого ангела…
Кто-то хватает его за руку, и только тогда Майкл понимает, что всё это время так и нависал над столом, держа кулак перед этой милой девушкой. Наверняка, ещё и с открытым ртом. Какой стыд, жнец. Теперь все эти зеваки и их приятели будут перемывать этот случай недели две минимум. “Шикарное” знакомство…
Девушке помогают подняться, она берёт поднос в руки и, пару раз оглядываясь на Майкла, теряется где-то в толпе.
Вот бы узнать, кто она, думает он и закуривает. Жнец как хороша… Он бы с ней… Впрочем, она ему кажется почему-то знакомой, хоть он и уверен, что таких шикарных девушек настолько близко ещё не видел. Вот бы…
— Втюрился, что ли? — ржёт кто-то над его ухом и Майкл вздрагивает от мысли, что позволил себе на мгновение расслабиться.
Майкл думает, что, если тыкнет этому ржущему типу в глаз сигаретой, ему на душе может и станет теплее, но с такой репутацией на незнакомку произвести хорошее впечатление станет той ещё задачей. Он решает игнорировать реплику и продолжает смотреть куда-то перед собой, будто бы там всё ещё была она.
— Не хватало ещё, чтобы из-за таких придурков из бара ушла очередная официантка… — продолжает тот же назойливый голос, удаляясь, — Тем более такая хорошенькая, как Кейси.
Кейси... Эту пташку зовут Кейси... Какой хороший, однако, вечер.
На душе ему всё-таки становится лучше.
Раньше у Майкла были какие-никакие мечты, надежды, планы на будущее...
***
...Теперь же у него есть только долги, обязанности и усталость от этой жизни.
Он всё это время запрещал себе проклинать тот день, когда между ним и Линдой всё это завязалось. Но, хочешь не хочешь, а тут не помогут никакие запреты — ненависть всё равно выгрызает себе своё.
— Зажигалку дай.
— Линда… Тебе нельзя.
— Зануда, дай уже мне прикурить и отстань с нравоучениями.
— Ты о ребёнке вообще думаешь? Ты что творишь?
— Нужен мне он, я его вообще не хотела, — машет она рукой в сторону Майкла, мол, разбирайся сам с этим всем, — У тебя сигареты где, в бардачке?
Майкл пытается держать себя в руках. Спокойно. Надо быть самим спокойствием. Иначе он больше не сможет себя убеждать, что всё под контролем, если поддастся и выплеснет на неё свою ненависть.
— Я их выбросил. Линда. Даже я бросил курить. В твоем случае табак сильнее повредит ребенку, чем в моем.
— Да задрал ты меня! Я... — она замолкает и выдыхает, — Можешь сам делать что хочешь, а мне не указывай. Хочу курить и буду!
Она открывает бардачок и, немного порывшись, достаёт открытую пачку.
— Ты... хотела сказать что-то ещё, — он бросает взгляд на то, как она щёлкает зажигалкой и затягивается.
— Ничего.
— Нет уж, говори. Говори, раз начала.
— Я хотела сказать, я... Я тебя ненавижу.
Ещё пару затяжек они едут молча.
— Ребенку больше повредит не курево, а папаша, который ничего не может ему дать.
Никто из твоих близких не пострадает.
***
«Ненавижу, когда не дают жить нормально»
Именно поэтому ему всегда нравилась ночь. Ночью он был один, самим собой, и делать можно, что хочется. Этому не мешает даже то, что по ночам Майкл обычно работает.
Он прихватывает с собой ящик спиртного (одну-две бутылки же никто не заметит?), устраивается поудобнее на бочке у лестницы и закуривает. С его зависимостью такое долгое воздержание — всё равно, что бродить по пустыне пару дней без воды. А теперь ему хорошо. И Линда не видит, и самому становится спокойнее.
Ночью он чувствует себя наконец живым. Таким, как до всего этого. Жаль, раньше он это совсем не ценил.
Теперь за такую свободу ему приходится платить минимум бодростью.
Внезапно он слышит шум. Нет, крысы так не шуршат, а людей здесь быть не должно в такое время — никогда не было...
Майкл настораживается, но пока что продолжает списывать всё на усталость и опьянение. Показалось, скорее всего...
Внезапное "Ага-а-а..." над самым ухом заставляет его резко протрезветь и вскочить с бочки.
Но... Никого не видно.
Впрочем, весь настрой на отдых у него всё-таки пропадает.
— Вот кто, значит, таскает тут алкоголь, — голос повторяется, и когда Майкл поворачивается на него, то видит странного человека в длинном плаще.
— Т-ты кто, мужик? — голосом Майкл пытается показать, что вовсе не напуган. Что это тот тип должен его бояться.
— Ну, попробуй предположить, — тип ухмыляется. Не боится, зараза.
Он выглядит здесь слишком неуместно, в этом своём пижонском плаще. Как интеллигент какой-то, а не тип, которому нужно решать дела в порту ночью. Слишком странно...
— Как много в тебе ненависти... Майкл, да? — мужик снова пропадает из виду и Майклу становится вовсе не по себе, — Она прямо переполняет тебя... Забавно.
Откуда он... Что он несёт? Майкл напрягается, готовясь при случае ударить в ответ.
— Тебе что здесь нужно? — кричит он в пространство, пытаясь угадать, куда рассеялся этот злючий колдун, — Ты работаешь на владельца грузов? Или... Тебе тоже нужен автограф отца? Кто ты?
— Слишком много вопросов, на которые отвечать не входит в мои планы, — и усмехается.
Вот же жнец выпендрежный... Майкл решает, что как только до него доберется, то точно наподдаст, чтобы он здесь не шастал больше...
Но тип оказывается проворнее.
Что-то отбрасывает Майкла обратно к лестнице и вдавливает в железные перила. Сжимает ему горло и грудную клетку, да так, что он даже хрипеть с трудом может...
Напротив на возвышении стоит тот самый колдун с вытянутой рукой. В его сторону.
Дьявольщина какая-то.
Колдун смеётся.
— Знаешь, что самое забавное, Майкл? Ты ведь ненавидишь в первую очередь себя. Воруешь у себя самого кислород, легкие… Посмотрим, так ли уж тебе плевать на воздух.
Майкл клянется, что бросит пить. Творец Всевидящий, что бы это ни было за пойло, от которого ему так плохо, никакого больше спирта после этой ночи.
Колдун смеется громче. А затем отпускает его.
Майкл падает на асфальт, успевая поймать себя ладонями. Кашляет и пытается надышаться.
— Теперь ты видишь, что я могу. Ты не подумаешь, что слово моё не обладает силой. Майкл, мне есть, что предложить тебе. Славу, власть, деньги... Всё, что ты пожелаешь.
Какой... Странный сон. Майкл судорожно дышит, и между этими быстрыми вдохами и выдохами бормочет:
— Я хочу, чтобы всё это закончилось.
Он тут же просыпается там, на бочке у лестницы. В глаза ему ярко светит солнце. Как никогда ярко.
***
Линда дремлет, а Майклу вспоминается недавний... сон? Он так и не уверен до конца, видел ли в реальности этого странного типа, но всё это время ему кажется, что он слышит его голос.
"Всё, что ты захочешь"
"Тебе за это почти ничего не будет"
"Я помогу решить все твои проблемы"
"Тебе нужно только рискнуть! Рискни своей жизнью, докажи, что ты готов к этому"
"Никто из твоих близких при этом не пострадает"
И он понемногу ему поддается.
О чем говорил тот колдун?
Ах, да. О ненависти.
Ненависть.
Ненавистьненавистьненависть.
Впиталась в него до скрежета зубов, до ломоты в костях.
Ненависть делает людей слепыми, так говорила мать. «Любовь не хуже справляется» — спустя годы будет парировать Майкл, — «Кого она спасла-то? Посмотри, до чего она меня довела, эта любовь. Нет уж, лучше я помру, захлебнувшись своей ненавистью, чем от того, что мне вонзят эту любовь в спину». Мать в его голове на это ничего не ответит. Диалог этот будет идти и спустя годы после её смерти.
Но тогда, в тот самый момент, он ещё не знал, что ей сказать.
Тогда он не знал еще ни любви, ни ненависти.
Майкл выдыхает, смотрит на спящую Линду и улыбается. Он ведь её, наверное, всё-таки любит. Ради этой любви можно рискнуть.
Думает...
Возможно, теперь всё будет по-другому? Если этот колдун не врёт. Если он вообще существует.
Колдун готов исполнить всё, что он, Майкл, пожелает. Всё...
"Линда. Милая. Потерпи.
Больше никакой ненависти, больше никакой зависти, больше никакого зла.
Ты, я, наш ребенок, а может и не один. Уютный дом, свобода от всего и всех — от наших родственников, от нашего прошлого, от того будущего, что это прошлое нам прочило.
Жизнь бок о бок. Спокойная зрелость. Совместная старость. Тепло семейного очага. Тепло…
Нам больше не нужно будет беспокоиться о том, на что прожить этот месяц, где искать крышу над головой на этой неделе, переживать о том, что нам нечего есть этим днем.
Это всё станет таким неважным.
Потому что у нас будет всё.
Линда. Милая. Я... да. Ненавижу себя. Я не могу решить все наши проблемы сам, как это требуется, своими руками. Придется так.
Просто потерпи и…
Прости меня."
Он получит всё, если рискнет.
Майкл зажмуривает глаза, впивается руками в руль, сосредотачивается на своем дыхании. Дышать хочется как никогда жадно.
Как никогда...
Почему он раньше не ценил этого?
И тогда он понимает, что не может. Она, ребенок — не пострадают? Но подвергать их риску — не может.
Перед тем, как открыть глаза, он всё-таки задумывается — а что из всех этих странных мыслей — его мысли? Почему ему кажется, что он слышит за некоторыми, как он считал, своими рассуждениями, голос того странного мужика? В голове крутятся еще какие-то обрывки слов, но остановить их…
— ТВОЮ МАТЬ, ТВОРЕЦ, ТАМ!.. ТОРМОЗИ! — хрипит Линда.
Свист. Скрежет. Лязг.
А затем резкая тишина.
Тьма.
Он не успевает.
«Жертва принята...»
...
«Ненавижу, когда холодно»
...
Майкл выдыхает, и дыхание его тут же становится паром.
У него остаётся не так много тепла.
На нём странный костюм (он такие никогда не носил), и он, съеживаясь и дрожа, бьёт себя по карманам.
В одном из них обнаруживает зажигалку и пытается окоченевшими пальцами её достать.
Не сразу получается.
Искра... Лишь бы искра... Он щелкает зажигалкой, но ничего не выходит.
Ни огня. Ни искры.
Ни тепла.
— Прости, — слышится ему такое глупое, милое, почти забытое...
Кейси.
"Что ты здесь делаешь? Тебе не холодно?" — он хочет спросить, но слов нет, есть только пар. Зуб на зуб не попадает, настолько его морозит.
Он тянет к ней руки, идёт к ней, спотыкаясь, чтобы согреть. Чтобы согреться. Как ей не холодно в таком платьице?..
Чем ближе он подходит к Кейси, тем больше девушка становится похожа на... Линду. Странную Линду, внешне похожую на ту, что он так хорошо знает, но всё-таки другую. Глаза у неё... более хищные?
— Замерз? — усмехается она злобно, сощуривая змеиные глаза, — Ну так грейся!
Она бросает в него что-то светящееся.
И пламя разгорается.
Огонь трещит. Или... Слышится смех Линды, с её же "Пусть тебе будет жарко до конца жизни!"
И ему жарко. Ему, жнец побери, жарко и больно как в самом настоящем жнецовом пекле, вот только кричать не получается...
Ему кажется...
Что теперь вместо Линды в огне он видит кого-то ещё...
Эта девушка ему не знакома...
Как и тот парень, что появляется вслед за ней. Он протягивает Майклу руку, после чего...
Всё исчезает.
***
"Счастливчик" — так называют его врачи и медсестры в отделении. Машина всмятку, а он отделался всего лишь несколькими гематомами и легким сотрясением мозга. К тому же, всё заживало довольно-таки быстро...
Чего нельзя было сказать о Линде. Она вроде бы пострадала не так сильно, как могла бы, но вот ребёнок...
"Ваша жена? Сожалею", — говорит вслед Майклу врач, открывая дверь в её палату.
Они так и не виделись с того дня, и позвонить он ей не то что не мог... Боялся.
"Она всё равно не хотела этого ребёнка" — пытается успокаивать себя Майкл и натягивает на лицо улыбку, когда видит Линду, пусть и такую бледную, но всё-таки живую. Правда, улыбка его кривится, когда он приглядывается к ней внимательнее.
Линда замечает его и на короткое время поднимает на него взгляд. Улыбается. Глаза её... выглядят странно счастливыми.
— Она чудо, — говорит, — Просто чудо.
Наверное, только тогда он полностью понимает, что натворил.
— Милая... — шепчет он, судорожно подбирая слова в уме. Что вообще нужно говорить, когда происходит такое?
— Подойди ближе, посмотри на неё, — зовёт девушка, — Посмотри... Какая у неё красивая мордашка, глазки. Она... Так похожа на тебя.
Линда прижимает подушку к себе и целует.
У него всё холодеет внутри. Переворачивается.
Что же он натворил?..
Глаза застилает, и тогда он зажмуривается, говорит:
— Прости меня, я не хотел, чтобы так... Линда, я...
— Что?.. — выражение её лица постепенно меняется.
Становится тише вокруг и он слышит, как колотится сердце.
— Я не хотел...
— Ты... Назвал меня "Линда"? Да?
Неужели снова "Кейси"? Жнец...
Она странно смеётся, а затем замолкает. Лицо её искажается до неузнаваемости.
— Прости меня, Линда... — "Какой же я придурок... Только и могу теперь блеять..."
Девушка внезапно с силой сжимает подушку и кричит. Вцепляется в неё зубами. Воет. Смотрит на него зверем, и Майкл думает, что вот теперь для него всё и должно закончиться. Сейчас прилетит Жнец и утащит его прогнившую душу с собой.
— У меня больше не будет детей, — плачет она, — Ты... Как ты мог уснуть за рулём... Ты... Линды больше нет...
Но он всё ещё здесь.
— Линды больше нет... Она умерла, там, со своим ребёнком... — девушка всхлипывает, рычит, — Не смей меня так называть! Никогда больше! Не смей!
Майкл закрывает глаза и поворачивается к двери.
Он. Всё ещё. Здесь.
"Посмотри, мама. Где эта твоя любовь, о которой ты говорила?
К чему она привела?"
Справедливости никакой нет, думает Майкл. Вместо наказания Творца, которое должно было на месте стереть его с земли, в его спину всего лишь прилетает эта жнецовая подушка...
Справедливости никакой нет.
Потому что он здесь.
Carillon's Theme
Хотя в той аварии он тоже будто бы умер.