- Они убийцы.
В тишине летнего утра слова ее, произнесенные скрипучим треснувшим голосом, прозвучали каким-то нелепым приговором выжившей из ума старухи. Девушка и сама не верила, что произнесла их. Какая-то часть ее сознания, мизерная, любившая свою семью, до сих пор отказывалась принимать произошедшее.
- Они такие же жертвы как и ты, родная, - перстень с драгоценным камнем завладел вниманием Даны: когда-то и у отца был такой, и, задумавшись о судьбе второго ювелирного изделия, девушка пропустила часть монотонно лившейся речи. - Уильям был тираном и деспотом. Они просто не выдержали.
Янтарные глаза с ненавистью уставились на дядюшку. Фрэнк, разумеется, знал о чем говорит - его брат действительно был домашним тираном, и страдали от него все от мала до велика - и прислуга, и жители города, и собственные дети.
- Ну так пусть бы катились из дома ко всем чертям, если больше не могли, а не воткнули нож ему в спину.
... но и в словах Дании была доля истины.
Разве что нож она извлекла не из спины вовсе, а из горла. «Человек человеку волк» - часто повторял Уильям, вот только в волчьей стае не грызли друг другу глотки. Двое сыновей, черт побери.
- Давай ты не будешь притворяться святой, - растягивая гласные воззвал к разуму нерадивой племянницы томный грудной голос Ребекки. - Напомни, что случилось с твоим супругом? Кажется, его разорвали волки?
Ах, как она ненавидела манеру речи этой холодной надменной стервы. Ребекка полагала, что для того, чтобы вознестись в собственных и чужих глазах, нужно непременно опустить ближайшее окружение - и проделывала это мастерски, оставляя семью обтекать. Вот уж кто точно возомнил себя святой, на деле ею не являясь.
- Это была самозащита! - в другой ситуации Дана непременно ответила бы ей холодным злословием, но потеря заставила ее голос сорвался на крик отчаянья.
То были суровые военные годы - вторая мировая шествовала по территории Европы, уничтожая население и запасы, а современные хладнокровные скрывали свои сущности от людей, тщетно пытаясь адаптироваться к солнечным лучам. Даниэль была одной из немногих, кому периодически удавалось обмануть природу: в ее распоряжении имелись первые разработки медицинских препаратов и товары косметической отрасли. И первые несколько лет супружества ее первый муж, Кристофер, действительно пребывал в уверенности, что его жена - самая обычная женщина. Она же, как любая романтичная особа, свято верила, что возлюбленный унесет ее тайну в могилу. Так оно, впрочем, и вышло.
Тело его нашли спустя несколько недель в блумверском лесу - с рваными ранами и следами от клыков. Не возбуждая уголовного дела, местные вынесли вердикт: нападение крупного хищника. Никто и не горел желанием разбираться.
- Уверен, это тоже была самозащита, - Фрэнк продолжил гнуть свою линию.
Ничто не могло преломить его надменность и непоколебимую уверенность. Ни бездыханное тело брата, ни размазывающая тушь по лицу племянница.
Он, как и многие другие представители фамилии Бернс, предпочитал доминировать и унижать. Он был высок и статен; богат, уважаем в обществе. Женщины находили его прекрасным кавалером, галантным и умеющим злостно острить. Кто-то даже с придыханием называл Фрэнка гениальным - возможно, лести ради. Его компания, «Атлантик Фармаси», находилась на пике своего расцвета благодаря заказам из государственного сектора. Иными словами, привыкший вызывать у окружения непомерный восторг, мистер Бернс и не ведал, что для кого-то не слыл авторитетом.
Словно в мимолетном порыве Фрэнк сделал несколько шагов в сторону племянницы; Дане даже на секунду почудилось, будто он сейчас обнимет ее. Однако лицо его по-прежнему хранило выражение вежливой безучастности. Впрочем, теперь он стоял достаточно близко, чтобы Даниэль пришлось смотреть на него снизу вверх. Красная лента на сером пиджаке его стекала от плеча до нагрудного кармана. Затуманенные янтарные глаза видели в нем лишь лик одного из убийц отца.
- Самосуд, - выдохнула женщина. - Это был самосуд.
Она чувствовала себя раненной птицей, с перебитыми крыльями, истекающей кровью, но упорно продолжающей вести борьбу за жизнь. Жизнь, которую она вырвала из рук Кристофера, и многих других до него. Потому что между никчемными единицами и собственной персоной выбор был очевиден. Так ее научил отец - никого не бояться и никого не жалеть, потому как страх делает тебя слабым; а слабые не выживают в том мире, в котором она рождена.
- Довольно, Даниэль, возьми себя в руки, - раздраженно выдохнула Ребекка.
И голос ее стал последней каплей, переполнившей чашу терпения.
«Довольно, да», - решила Дана. - «Довольно этой мерзкой прогнившей семьи в ее жизни. Довольно убийц, тиранов и извращенцев». Она с трудом понимала, как смеет дядя появляться в их доме - после всего, что сделал их матери!
Взлетев по лестнице настолько быстро, насколько позволяли каблуки, девушка ринулась по знакомому до боли коридору в сторону осиротевшей с ее отъездом спальни. Там, на нескольких квадратных метрах, до сих пор сохранились нужные ей вещи: дорогие наряды и украшения, что дарил ей отец. Конечно, все это можно было сохранить в память о Уильяме, но деньги сейчас были в приоритете: в наследство от мужа ей осталась лишь небольшая квартирка в черте захолустного Бриджпорта, а в тяжелое для экономики время нужно было на что-то существовать.
Дана сбрасывала вещи в саквояж, не особо заботясь об аккуратности. Она потом разберется, насколько ликвидно нажитое добро; пока же основной ее целью было убраться отсюда подальше. Не в Бриджпорт, нет. Она найдет что-то пригодное для жизни дальше по побережью. Пусть более солнечное, но… Дана остановилась, внезапно осознав: ее запасы противоожоговой сыворотки не бесконечны. Особенно если она сейчас сожжет мосты и разорвет все контакты с миднайтским кланом. Даниэль чертыхнулась сквозь зубы.
- Сбегаешь? - голос за спиной заставил девушку схватить с комода подсвечник.
Голос прозвучал слишком неожиданно, будто говоривший - потенциальный враг - подкрался абсолютно бесшумно. Однако еще до того, как Дана занесла массивный декор для удара, мозг идентифицировал говорившего как Джеймса, ее кузена, неопасного и крайне милого.
Привалившись к косяку, мальчишка со спокойствием удава наблюдал за манипуляциями кузины. И даже неспешно пролетевший в нескольких сантиметрах от его лица подсвечник, казалось, не произвел на него должного впечатления. Спокойный, немного флегматичный, так и остался буравить Дану внимательным взглядом серых глаз.
- Удивлен? - она обхватила себя рукой, чтобы не позволить себе выдать радость от данной встречи.
Джеймс был любимым из ее братьев. Несмотря на то, что их разделяли десяток лет и тысячи километров, мальчишка с задорным смехом и ямочками на щеках всегда ей импонировал. Он был похож и не похож на Бернов одновременно: несмотря на семейные повадки, он позволял себе проявлять эмоции, а не запирал их глубоко внутри. Казалось, из всех четверых детей семейства, он единственный являлся по-настоящему счастливым.
- Честно говоря, ни минуты не сомневался, - наконец отозвался он, отлепившись от дверного проема и неспешно шагнул к Даниэль.
Он искренне восхищался старшей сестрой и ее внутренним стержнем, той силой и выправкой, с которой она держалась, с заплаканными глазами, теребящая выбившийся из прически обесцвеченный локон, закусывающая изнутри щеки, но не сломленная. Потерявшая все, но возродившаяся в тот же самый миг словно мистическая древняя птица. Джеймс доподлинно не знал, но имел представления насколько сложно ей приходилось. Насколько сложно приходилось женщинам в целом в суровые военные времена.
- Вот, возьми, - он протянул кузине руку с неопределенного вида предметом, завернутым в бычью кожу. – Обналичил тебе немного денег. На первое время хватит. А это я нашел в секретере Логана.
В руке его сверкнуло кольцо-близнец того самого фамильного перстня, что Дана заприметила на пальце Фрэнка пятнадцатью минутами ранее. Девушка забрала его с необычайным трепетом. Вот та вещь, что она будет хранить в память об отце, и, быть может, однажды передаст своему наследнику. Ежели все-таки однажды у нее появится такая возможность.
- Ты рылся в вещах моих братьев?
- Я не боюсь твоих братьев, Дания, - отозвался Джеймс с легкой улыбкой.
Одним легким шагом он сократил то мизерное расстояние, разделявшее их. Теперь они стояли так близко, что дыхание его с жаром обдавало ее щеку. Затхлые запахи, наполнявшие непроветриваемую комнату, отступали под натиском аромата его одеколона. Тело горело от ледяных прикосновений: в отличие от Даны, Джеймс и не думал скрывать собственную сущность.
Мир вокруг замер, и не собирался отмирать. Позволила себе замереть и Даниэль - неловко сгорбившись в объятьях, прильнуть к Джеймсу, растворившись в собственной боли. Отчего-то стрелки часов послушно отбегали круги, а птицы за окном перелетали с ветви на ветвь. Все это казалось неправильным, когда ее жизнь вдруг остановилась, а окружающие продолжали делать вид, будто ничего не изменилось.
- Не знаю, как благодарить, Джеймс, - выдохнула девушка.
- Отблагодаришь – когда узнаешь, - с готовностью отозвался тот, разрывая объятья.
Джеймс ободряюще улыбнулся и оставил кузину наедине с потерей, будто его и не было.
Уже под утро, разбирая вещи в отеле Холтонвила, Даниэль обнаружила оставшуюся часть подарка, которую Джеймс никак не прокомментировал. В саквояже помимо денег и перстня лежали целительные ампулы, о которых она так мечтала.