[LaChouette]

Rudmatis

Rudmatis, не знаю, насколько актуальным будет отвечать на твой комментарий спустя, стыдно сказать, больше 2-х лет, но я очень благодарна тебе за отзыв
Ты права, Констанция мне тоже очень нравится внешне, в планах было даже сделать ее многодетной матерью, потому что, что зря генам пропадать Поэтому, ее сюжетную линию забрасывать не планирую.
Насчет Олимпии, и залезть к ней в душу - я хочу постараться и открыть Олимпию с разных сторон (наблюдение за отношениями родителей, "отчуждение" в своей семье, может быть что-то, что осталось за кадром предыдущего поколения, в общем, все, что могло на нее повлиять, косвенно или напрямую), но я вообще больше "описательно" пишу отчеты, поэтому, возможно, это будет лишь в полунамеках каких-то) Как-то мне писательской сноровки в этом смысле не достает. Но ты права, на это поколение я запланировала жару-жаришку, по крайней мере в кульминационных отчетах

Слово автора

Странное ощущение, возвращаться сюда спустя несколько... лет?
Странное, потому что я плохо представляю, как описать свое отсутствие. За это время произошло много хорошего и плохого, много что изменилось в моей жизни, и, часто бывало, что для симса в ней просто не было места и времени. Просто было много всего.
Но меня всегда тянуло обратно, к этой истории
Я скучала и по самому процессу продумывания отчета, и по атмосфере династии.
И очень сильно скучала по читателям
Надеюсь, Пэйшенсы вылезут из архива, рано или поздно. Я очень этого хочу, и постараюсь многое для этого сделать.
А пока что, встречайте продолжение истории Олимпии!
Настало время потешить свою графоманию!
P.S. Я решила сменить название предыдущего отчета: "Прочь" -> "Кровь - не водица".

2-6. Прости, Флавио, твоя принцесса в другом замке

Прости, Флавио, твоя принцесса в другом замке

Я зашла в комнату сестры. Солнечный свет бил в окно, как бы говоря: “Жизнь продолжается!”. И она действительно продолжалась везде, кроме этой комнаты. Констанция лежала под одеялом, ее глаза были красными и опухшими, как всегда в последние дни, она смотрела в потолок мутным взглядом, и ее лицо не выражало никаких эмоций. По щекам Конни катились слезы, стекая к ушам и образуя мокрые дорожки, но Констанция этого будто не замечала.
Атмосфера в комнате была напряженной, воздух ощущался плотным, и некая тяжесть легла мне на плечи. В ногах у Констанции, на кровати, сидела мама и гладила ее по ногам через одеяло.

Она взглянула на меня через плечо и покачала головой из стороны в сторону, вопросительно подняв бровь. Я в ответ также покачала головой и опустила глаза в пол.
- Конни, ты как? - я подошла к кровати и встала перед ней на колени так, чтобы наши с сестрой лица оказались на одном уровне.
Констанция повернула ко мне голову, изучила пару секунд мое лицо мутным взглядом, и молча повернулась спиной. Это красноречивее слов. Я встаю с колен и выхожу из комнаты.
Констанция молчит и не встает с того самого дня, как узнала, что Флавио мертв. Точнее, не так, - она думает, что он мертв. Это доподлинно неизвестно, ведь тело так и не нашли - вопрос, который мне одним только жестом задала мама, был именно об этом. На месте перестрелки было найдено такое количество крови, что чудо было маловероятно - Флавио мертв, а над его телом могли поглумиться члены его так называемой “семьи”, в ту самую ночь. Сестре я сказала только то, что Флавио больше нет. С тех пор она не проронила ни слова. Только спала, и плакала, а затем снова спала. Мама всегда была рядом с ней, насильно запихивая в нее хоть немного еды.

Но жизнь требовала жить ее дальше, хотя бы остальным Пэйшенсам.
С того момента, как мы с сестрой сбежали из самого пекла, прошло чуть меньше месяца. Старший Чессани был ранен во время штурма, и сейчас лежал в коме, поэтому следствие ожидало его выздоровления. Густаво погиб. Остатки группировки Чессани были арестованы, или погибли, а данные об операции были засекречены до выяснения всех обстоятельств. Мы переехали на другой континент, где нас не могли достать (или, по крайней мере, это было гораздо труднее), и, по заверениям моих коллег из Хидден-Спринг, могли продолжить спокойную жизнь на острове Нью-Тренд*. Теперь мы жили не среди озер, а на самом берегу океана, и от голубой дали, сливающейся с небесами, захватывало дух.

Мама и Хоакин узнали об истории, в которую вляпалась Констанция почти перед самой “вечеринкой”, и не могли ничего возразить в ответ на принятые мной и полицией меры. Шок от того, что натворила их любимая пай-девочка, затмили хлопоты по переезду и тревожное состояние Конни. Поэтому всё своё возмущение от того, что мы были замешаны в историю с мафией, и от того, что им пришлось покинуть насиженное место, они направили на меня.
А что я? Я этому даже не сопротивлялась. Я и раньше чувствовала себя чужой в отчем доме, а сейчас мной овладело чувство вины за то, что все получилось именно так. Оно было со мной постоянно, и я спасалась только бегством на берег океана, где было так много пространства, что эта гнетущая вина не могла навалиться на меня такой огромной тяжестью. Я смотрела на волны, вглядывалась в горизонт и размышляла о сестре, о новой жизни, вспоминала тот вечер, думала о том, как я могла бы изменить ситуацию. Я выполнила свою главную цель - спасла сестру и раскрыла клан мафии, но какой ценой… Флавио мертв, Констанцию едва ли можно назвать сейчас живой… После бесконечного прокручивания в своей голове сценариев, как можно было поступить иначе, я ехала домой, где засыпала тревожным сном.
Тревожным он был еще и потому, что я стала бояться мести моей семье от семейства Чессани. Но кровные родственники этой семейки были мертвы, или между двумя мирами, а значит, есть вероятность, что остатки клана будут не столь лояльны по отношению к их дону.

Возможности забыться моим любимым способом - с головой уйти в работу - у меня пока не было. Хоть я и перешла в полицейский участок Нью-Тренда, мне дали “добровольно-принудительный” отпуск по семейным обстоятельствам, наградили медалью и премией, и напутствовали устраивать новую жизнь. Как видно, получалось у меня не очень.
Мама и Хоакин тоже сменили работу без потерь карьерных успехов. Хоакин стал служить в местной военной части, а мама отвлекалась творчеством на сцене. Когда они оба уезжали на работу, я сидела с Констанцией в ее комнате. Она так ни разу не заговорила со мной, и не приняла еду из моих рук. Я рассказывала ей о нашем новом месте жительства, в каких комнатах сейчас идет ремонт, каким сегодня был океан. Но сестра будто бы была где-то не со мной. Где-то далеко. Иногда я засыпала рядом с ней, прямо поверх одеяла.
Моего любимого брата мы постарались максимально оградить от этих проблем. Почти сразу по приезде в Нью-Тренд Орландо отправился в школу-интернат. Там он находится под круглосуточной охраной школы, и сможет отвлечься от траурной атмосферы, царящей дома. На самом деле, он почти ничего не понял, и воспринял наш переезд, как просто смену места жительства. Что ж, я думаю, это и к лучшему. Мы обязательно навестим его там, и не раз.

Прошла еще одна тягостная неделя. Утренний ритуал - после пробуждения зайти в комнату сестры и проверить - а вдруг, все вернулось на круги своя? Вдруг я снова увижу, как Конни стоит у мольберта и задумчиво хмурит брови, подбирая оттенок на палитре, увидит меня и улыбнется одними уголками губ? Но нет. В комнате звенящая тишина, мама сидит в своей уже излюбленной позе на кровати сестры, и Констанция сидит, опираясь на подушки, вытянув ноги под одеялом.
- С добрым утром, - произношу я, присаживаясь рядом, - Как ты спала? Что тебе снилось? Как ты?
Конни смотрит на меня исподлобья, и ее губы начинают дрожать.
- Что-то не так? - спрашиваю я.
- Уходи, - произносит сестра голосом, охрипшим от долгого молчания.
Я молча сверлю ее взглядом.
- Уходи, - повторяет она, - Я не хочу тебя видеть! Зачем ты приходишь сюда?
Констанция зашлась громкими рыданиями и закрыла лицо руками. Мама принялась ее обнимать, с недовольным видом указывая мне на дверь. Я встала с кровати и уже у самой двери обернулась, обращаясь к матери:
- Завтра я улетаю работать. Оставляю вас в покое.
Выхожу из комнаты, в груди клокочет обида на мать, но все это уже неважно - Констанция заговорила! Заговорила со мной!
Я впервые за долгое время чувствую радость, хотя нет, скорее, это облегчение.

Я шагала по аэропорту Аль-Симары, и внутри меня разливалось возбуждение - я очень соскучилась по работе, и меня не волновало даже то, что я встречу Кроулли.

Цокая каблуками, я была погружена в свои мысли и разглядывала взлетно-посадочную полосу через панорамное окно, как вдруг столкнулась с кем-то, упершись лбом прямиком в широкую мужскую грудь.
- Черт! - я сделала пару шагов назад, потирая переносицу, в которую врезались мои солнечные очки.
- Сама такая, - спокойным тоном заявил никто иной, как Мальком.
- Что ты здесь делаешь? Я думала, ты прилетишь вечерним рейсом.
- Я тоже умею искать информацию и сбивать с толку ложным следом. Забыла, кем мы работаем? И при встрече люди, вообще-то, здороваются.
Подавив в себе желание передразнить его, я с невозмутимым видом обошла его, и продолжила идти к выходу из аэропорта, не оборачиваясь.
- Олимпия, - Кроулли без труда нагнал меня, - Нам надо поговорить.
- Уже не надо.
- Выслушай меня, пожалуйста. Я виноват. Я могу все объяснить.
- Я мёгю всё объяснить, бла-бла-бла, - я не удержалась и все таки передразнила его, - Спасибо, сейчас у меня есть дела поважнее.

Мы оказались на улице, и я ускорила шаг, чтобы побыстрее сесть в такси, и уехать подальше от Малькольма. Но он преградил мне путь, и мы пару секунд по-дурацки делали шаги из стороны в сторону, я в надежде обойти его, а он предугадывая мои попытки. Наконец, я бросила все попытки убежать от Кроулли, дернула ручку чемодана, и отошла к стене аэропорта.
- Что с тобой, Пэйшенс? Ты вся на взводе. То, что произошло между нами…
- Было ошибкой, ты прав, - я рассматривала его через стекла очков, повернув голову чуть в сторону, чтобы это было не так заметно.
- Нет, я не это хотел сказать. Мы давно не общались с тобой. Я хотел дать тебе время, чтобы позже объяснить все на холодную голову, но потом ты выполняла особое задание у себя в городе... Да, кстати, поздравляю с наградой. Но я не об этом. Скажи, ты до сих пор так злишься из-за меня? Пойми, там и злиться не на что, только дай все прояснить… - Малькольм тараторил и даже выглядел немного смущенным, если это вообще могло быть возможным, с его-то перманентным спокойствием и самодовольством.
- Знаешь, Кроулли… - в который раз перебила я его сбивчивые оправдания, - Ты вроде большой мальчик уже. Должен понимать, что весь мир не крутится вокруг тебя одного, - я наигранно высокомерно посмотрела на него поверх стекол очков.
- У тебя что-то случилось? - Малькольм попытался взять меня за локоть, но я отскочила.
- Нет. Отстань! Это неважно. Не для твоих ушей эта информация.
- Я, как твой куратор, имею право знать, Олимпия, - Кроулли скрещивает руки на груди, и напускает на себя серьезность.
- Агент Кроулли, боюсь, это выходит за рамки субординации. Это мои личные проблемы, которые…
- Которые мешают выполнению операции, агент Пэйшенс, - перебил он меня, - Я приказываю вам доложить мне о препятствиях успешному завершению задания.
- Еще чего! Я на этот цирк не поведусь, Мальк!
- Господи, ну давай без цирка. Поговори со мной уже, а? Что бы ты там себе не думала, мне не все равно.
Меня начал утомлять этот разговор, поэтому я подошла к нему и нарочито игриво провела пальцем по груди:
- Мм… Давай так: ты позволишь мне пройтись по гробнице одной, не будешь донимать расспросами до самого завершения операции, и все, что тебе останется, это только заполнить отчет. Звучит заманчиво, правда? - я говорила все более томным голосом, выводя на груди Малькольма причудливые фигуры.
- Я не отпущу тебя в гробницу одну. Особенно, когда ты в таком состоянии.
- Ты что, во мне сомневаешься? - я прищурила глаза и сдвинула очки на кончик носа так, чтобы он видел мой взгляд. Интересно, когда это он успел понять в каком я состоянии? Чертов манипулятор.
- Нет. Я… переживаю. В состоянии стресса ты можешь не успеть оперативно оценить ситуацию. Так что я против.
- Господи, раньше ты спокойно отпускал меня в одиночестве! Со мной все в порядке! - я в бешенстве топнула ногой.
- Видишь, как быстро ты завелась?
- Просто ты меня бесишь! Прошу тебя, Малькольм… Мне это нужно. Это то, что я люблю. То, что держит меня на плаву. - я опустила взгляд, бессильно опустив плечи.
- Ммм… Ладно. Только обещай, что не натворишь дел.
- Перестань уже во мне сомневаться. Что ж, спасибо, что разрешил. А сейчас я хочу побыть одна.
И я бросилась через дорогу, к другим машинам такси, пока Кроулли не успел сориентироваться. Из-за преграждающих ему дорогу зазывал-водителей, у меня вышло от него оторваться.
По пути к отелю, я размышляла над нашим разговором, сидя на заднем сидении автомобиля. У меня получилось вести себя невозмутимо, хотя я была не готова к нашей встрече прямо в аэропорту. Ситуация в семье действительно позволила отвлечься мне от моих сердечных дел, но в тот момент, когда я увидела Малькольма, сердце снова заныло, напоминая, что боль от предательства еще здесь, со мной. Я не знала, готова ли я поверить его оправданиям, но осознала, что я правда скучала по моему Кроулли… Я миллион раз представляла, как врежу ему при встрече, как выскажу кучу ругательств, и гордо подняв голову, уйду. Но после этого разговора, когда я всеми силами отыгрывала самообладание, я поняла, что у меня нет сил на выкрутасы. Мне больно, обидно, я не забыла и не простила, но моя праведная ярость сменилась на зарождающуюся апатию.
“М-да…” - размышляла я, мрачнея с каждой минутой таких размышлений, - “Молодец, Олимпия. Умеешь усложнить себе жизнь во всех ее сферах”.
Наконец, я прибыла на место назначения, и отправилась готовиться к заданию.
После тех интриг, которые были связаны с делом Ландграаба во Франции, гробница в Аль-Симаре показалась мне сущим пустяком. Я спокойно шла среди факелов, со свежим интересом глядя по сторонам, и вдыхала запах сырости полной грудью - я впервые за долгое время снова чувствовала себя на своем месте.
После десяти часов, проведенных в однообразии коридоров, я наконец вышла в зал, где находились несколько саркофагов. Я спокойно разминировала ловушки, но мне все время казалось, что за мной кто-то следит. За спиной, само собой, никого не было, кроме золотых силуэтов фараонов.

“Не хватало еще на нервной почве поехать головой” - посмеялась я над собой в мыслях, но тем не менее, поторопилась поскорее закончить задание и покинуть гробницу.
Я не хотела возвращаться в гостиницу, зная, что там меня поджидает Кроулли, поэтому я решила пройтись пешком. Но он уже поджидал меня, сидя на подъездной дорожке.

- Что ты здесь делаешь? - спросила я, сбавляя шаг.
- Да так, дышу воздухом, - сказал он с легкой улыбкой, - И хочу узнать, как прошло?
- Все готово. На этом откланиваюсь. Спокойной ночи, - я пошла в сторону входа, но Малькольм схватил меня за руку.
- Эй. Поговори со мной. Ты обещала.
- Уже слишком поздно.
- Ерунда. Едва стемнело.
- Я только что с задания, Кроулли. Имей совесть.
- Не беда - мы можем продолжить у тебя в номере.
- Оставь сальные шуточки при себе. Я тебя не пущу. - я не стала дожидаться его ответа, и прошла на вход в гостиницу.
Малькольм отправился со мной.
- Я скучал, - проговорил он на лестнице мне в спину.
- Что ж… - я слегка приостановилась на ступеньке, - Тем хуже для тебя.
Я не оборачиваясь отправилась в свой номер.

Солнечный свет упал мне на лицо, и я поморщилась. “Черт, я же задвинула шторы на ночь” - подумала я, поворачиваясь к окну спиной. В нос ударил терпкий запах очень знакомого парфюма и свежей выпечки. Я открыла глаза. В кресле напротив кровати сидел Кроулли собственной персоной.
- Доброе утро. Я принес тебе поесть.
- Ты в курсе, что это не смешно? Ты как сталкер, залезаешь ко мне в номер… Убирайся!
- Тшшш… Я знаю, - он присел на край кровати, и я натянула одеяло почти до подбородка, закрывая обнаженное тело, - Просто хотел проявить заботу.
- Заботу можно проявлять по-другому. Например, не изменять женам, и не пудрить мозги своим… любовницам.
Последнее слово я произнесла очень тихо, настолько противно оно для меня звучало.
Малькольм стал очень серьезным, поднялся с кровати и стал мерять шагами комнату.
- Да, у меня есть жена. Я знал, что надо сказать тебе раньше, но это давно стало для меня неважно, так что я отодвигал этот разговор как можно дальше.
- Это как - неважно?
- Я обязательно расскажу тебе после того, как ты поешь, - он подошел к прикроватной тумбочке и стал наливать сливки в чашку с кофе.
Я закатила глаза, но запах, который шел от свежих круассанов, соблазнил меня, и я решила не сопротивляться просьбе Кроулли.
- И да, я не забыл. Ты обещала поделиться чем-то, что тебя очень волнует. Я уступлю тебе, рассказывай.
- Как хитро ты уходишь от темы. А мне так можно?
- Неужели Олимпия Пэйшенс не держит обещаний? Я вот своё сдержал, и после твоего возвращения готовил отчет.
Я мысленно чертыхаюсь. Подловил. Я всегда держу своё слово.
- Да к черту. Мне не трудно. В отличие от некоторых.
И я рассказа Малькольму всё, начиная с той ночи в доме Чессани, и заканчивая моим побегом на работу от семьи. В подробностях рассказала, как наблюдала за тем, как ломается Констанция, как мечется к дверям и окнам, услышав любой шорох, в ожидании, что Флавио вот-вот войдет за порог, как каждый день она звонит в больницу и морг Хиддена, вопреки всем запретам на связь с прошлой жизнью, как пытает меня, чтобы я узнала подробности у коллег. Вспомнила её взгляд, когда она узнала от меня, что Флавио больше нет, как в ее глазах угасло желание жить, и угасла сама Констанция. Я вывалила на Кроулли все это, и к концу рассказа тряслась мелкой дрожью, запретив себе плакать.
- И ты винишь себя? - Кроулли сел рядом со мной на кровать и положил руку мне на плечо.
- Да, - одними губами произнесла я и опустила голову на прижатые к груди колени.
- Зря. Я понимаю тебя, но ты и правда мыслишь, как наивная девочка. Ни на одной операции, а особенно на такой, как ты описала, не может быть стопроцентной гарантии, что заложники или свидетели не пострадают. Ты и сама это знаешь.
- Знаю. Но тут дело касается моей сестры и ее судьбы…
- Ты спасла сестру. С неё не упал ни один волосок, разве нет? Я правда считаю, что ты сделала всё, что от тебя зависело. Олимпия, боль от утраты сестры уйдет, и она еще поймет, что ты для неё сделала. Ты уже достаточно выжала из себя чувства вины, чтобы искупить её полностью. Так ты точно не вернешь того парня.
- Ты прав, - я продолжала бормотать себе в колени, - Просто мне больно смотреть, как она мучается.
- Я знаю. Но сейчас вы мучаетесь обе. Жизнь долгая и разная. Порой наступает такое время, что приходится двигаться дальше, с новыми силами и надеждами.
Он поцеловал меня в макушку, и мы немного помолчали. Я успокоилась, и вскинула голову. Хоть после слов Кроулли на душе была светлая грусть, настроение было испорчено. И я поняла, что готова.
- Твоя очередь, Малькольм. Валяй.
- Что?
- Я хочу это услышать. Твоё оправдание.
Малькольм открыл рот, будто хотел мне возразить, но потом закрыл. Встал, прошелся по комнате, затем сел в кресло напротив кровати и начал свой рассказ:
- Когда я ушел со службы в спецназе, я вернулся домой. Я был подавлен, мой смысл жизни - служить и защищать - стал для меня проклятьем, я не мог забыть всё, что я видел, и в свободное время от новой работы я забывался только алкоголем. Тогда я снова и встретил Мару.

- Снова?
- Да. Мара училась со мной в школе, и раньше мы были соседями. После школы все разъехались, кто куда, а Мара осталась ухаживать за больным отцом. После смерти своего отца она переехала в центр города, и мы столкнулись в супермаркете, куда я зашел купить выпить. Слово за слово, и вот мы уже вспоминаем наши прошлые деньки.., - Малькольм горько усмехнулся своим мыслям и продолжил, - Мара сразу поняла, что со мной что-то не так. Стала приходить, помогать. Как бы громко это не звучало, она вытащила меня со дна. Мы стали проводить много времени вместе, я видел в ней друга, товарища, поддержку, да назови как хочешь! Мы нуждались друг в друге, как две заблудших души - она потеряла время и возможности для того, чтобы уехать из нашего захолустья, а я потерял веру в жизнь. Мы стали парой... У нас родился сын, Филипп. Еще когда Мара была беременна я понял, что не вижу в ней женщину. Да, вижу дорогого человека, члена семьи, но не испытываю к ней романтических чувств. Она знала, но все равно всегда была рядом. После рождения сына я уже точно не мог оставить ее. Мы живем как семья, и заботимся друг о друге, растим ребенка, но я… свободен. Свободен сердцем. Вот так.
Малькольм уставился на меня изучающим взглядом. Я молчала, размышляя, насколько история, рассказанная им, звучит правдиво. Неужели такое возможно - спокойно жить без любви в браке? На ум тут же пришла история моей матери и отца. Может быть, Малькольм и его жена не притворяются друг перед другом, и могут вести себя просто как очень близкие друзья?
- Я… Я не знаю, - только и смогла выговорить я, - Выглядит так, будто ты держишь меня за дуру. Твоя жена знает о... нас?
- Пока нет. До тебя, у меня не было таких продолжительных связей во время брака. Я не знаю, как ей сказать. Я очень уважаю ее. И по-своему люблю. Но если ты так хочешь, если у нас получится, мы что-нибудь придумаем...
Признаться честно, вся моя душа, в виде влюбленной дурочки, кричала сейчас о том, что он говорит правду, и хотела вновь броситься в омут нашей с Кроулли страсти, но толика разума твердила, что что-то не складывается в его идеальной истории. К тому же, таинственность наших отношений меня расстраивала.
- Подумай сама, разве я стал бы искать что-то на стороне, будь у меня настоящая любовь? Да, я виноват, что не рассказал тебе сразу. Прости меня за это. Но разве тогда ты бы мне поверила тогда, когда мы только узнавали друг друга?
“Вряд ли бы поверила”, - подумала я, рассматривая его умоляющие глаза, - “Но сейчас я уже ни в чем не уверена.”.
Малькольм встал, подошел ко мне, и взял меня за руку, встав на одно колено.
- Прости. После того, как у нас с тобой все закрутилось, я боялся раскрыть всю правду, ведь поверить в такое трудно. Но тайное всегда становится явным. А после нашей ссоры я понял, как ты мне дорога. Я хочу, чтобы все было как раньше. Мы с тобой, как Бонни и Клайд, только на стороне добра, - он усмехнулся и поцеловал мое запястье.
- Я подумаю, - ответила я, - А сейчас выйди из комнаты. Я хочу собраться с мыслями и собрать свои вещи.
В аэропорт я согласилась ехать вместе с Малькольмом. Мы сидели в такси, я молчала, хотя внутри для себя уже почти все решила - я верю ему. Почти верю. В конце концов, мы не были откровенны друг с другом с самого начала, и если вспомнить, Кроулли никогда не путался в своих показаниях насчет проведенного свободного времени. Его телефон всегда молчал. Никто не обрывал его телефон, никто не обрывал мой телефон - никаких звонков от ревнивой жены, что заждалась мужа дома, или вычислила любовницу (ужасное слово, брр). Все это выглядело вполне реалистично, если вспомнить, какой след на Малькольме оставило его прошлое. Привязанность - это боль, а был ли он способен тогда на привязанность романтическую?
Да и зачем выдумывать такую сложную легенду, если можно просто сказать, что “потянуло на молодое и сексуальное тело”? Я тоже начинала эти отношения со своей целью, а именно заполнить пустоту в душе и выпускать пар, значит, я могу делать это и дальше? Тем более, хоть я и боюсь в этом себе признаться, сейчас это значит для меня гораздо больше... Мотивация продолжать отношения так себе, но я не уверена, что могу сейчас так просто от них отказаться...
В здании терминала наши рейсы были назначены на гейты, находящиеся далеко друг от друга. Мы остановились на распутье и между нами повисло неловкое молчание. Прервал его Малькольм:
- До встречи, Олимпия. Снова начинаем работать в обычном режиме. Значит, скоро увидимся.
- До встречи.
- Можно я поцелую тебя на прощание? Вдруг, это будет последний поцелуй в моей жизни, - он заискивающе улыбнулся своей самой дерзкой из улыбок.
- Что? Не-е-ет, даже не...
Малькольм не дал мне договорить, немного грубо притянув меня к себе, и прильнув к моим губам. Сначала он был нежный, робкий, будто мы целуемся впервые, и я... ответила. Я сдалась. Внутри меня все трепещет, ликует, я чувствую себя по уши влюбленной, и от этой мысли поцелуй еще более желанный. Время, проведенное в разлуке, дает о себе знать, и вот мы целуемся все более страстно, будто и правда, как в последний раз. Как мне тебя не хватало...

Я прилетела домой уже поздно ночью. По пути домой я заметила, что, в общем, чувствую себя лучше. Хотя бы одна из проблем в моей жизни разрешилась, и вообще, я ощущала какую-то надежду, что дома все наладится к моему приезду.
Я прошла в спальню сестры. Она спала одна, свесив руку с края кровати. Я присела на уровне ее лица и стала его разглядывать. Во сне она была так безмятежна и спокойна… Я взяла руку сестры в свою.
- Прости меня, Констанс… Я правда думала, что у меня получится. Я не хотела так… Я очень рада, что ты жива, и мне очень жаль, что Флавио нет, - прошептала я в стихийной исповеди спящей сестре и смахнула побежавшую по моей щеке слезу.
Конни слегка сжала и разжала мою ладонь. Она меня слышала?
Я решила не будить сестру и тихо встала с колен. Мой взгляд упал на медицинское заключение, лежавшее на прикроватной тумбочке. Наверное, пока меня не было, сестре вызывали врача. Я взяла в руки эпикриз и вышла с ним в коридор, изучая его на ходу. Мое внимание привлекла строчка, обведенная жирной ручкой: “Беременность, ~ 6-8 нед.”.
Я что, скоро стану тетей?!

Техническое

* - название Нью-Тренд придумала я. Новое направление, течение, в общем, новая жизнь, с нуля.
На самом деле, город, само собой, скачанный, называется Legacy Island III.

Антея

Констанция

Орландо

Хоакин

Леонардо был отселен из семьи. Но даю вам слово, он прожил счастливую жизнь

Олимпия

Невошедшее

Я снова сменила стиль Антее. Не понравилась мне она "чрезмерно-деловая", так что она будет мелькать в чуть более спортивных\ярких нарядах.

А вот вам демонстрация того, что Констанция и мама, буквально, одно лицо


Просто люблю всякие игровые милости *_*


P.S. Экскурсия по новому династийному лоту будет чуть позже