Темно-зеленые стены, рыжее дерево повсюду, пестрые подушки на диване, фото хозяина квартиры то с друзьями, то с какой-то старушкой — моей бабушке бы понравилось. Особенно это ужасное ростовое зеркало в резной раме.
Вот вид из окна действительно шикарный. Мотивирующий, я бы даже сказал. Смотришь на эту рекламу «Роялексов», представляешь их на своей руке, и не терпится… ограбить бутик. Потому что зомби с два на такое заработаю. Шучу, конечно.
Гипотетическое ограбление века прерывает звонок в дверь. Вежливость побеждает диванную гравитацию, открываю. На пороге татуированный увалень и голубоглазая блондинка. Задерживаю на ней взгляд: напоминает маму, когда та красила волосы. Такие же миниатюрный нос, изящные губы и ласковая улыбка, только у мамы не было веснушек и черного цветка-татуировки на руке.
— Привет, сосед! — машет мне; пшеничные пряди рассыпаются по спине и открытым плечам. Изо всех сил смотрю в лицо, а не на ту часть тела, которую как бы прикрывает корсет.
А гостья тем временем:
— Бэмби.
— Что?
— Бэмби меня зовут, — хихикает. — А это Пак.
— Привет, — кивает увалень. — Фруктовый кекс будешь?
— Ага.
Уже готов пропустить их в квартиру, но кидаю взгляд вдаль коридора, где ждет другая блондинка. Те же изящные черты, что и у Бэмби, однако разница между ними налицо. Бэмби всем своим видом зовет познакомиться поближе, другая же будто скрывается за неброской блузкой и темными очками. Даже ухоженные волосы прячет за спиной. Остановит ли меня это? Нет.
— Привет, — обращаюсь сам. — Ты тоже моя соседка?
— Калия, — улыбается она и подходит. — Представишься наконец?
— Ой, — давлюсь своими манерами. — Мэттью. Мэттью Хэмминг.
— Понд. Джеймс Понд, — с пафосным лицом выдает Пак. Хохочем на весь коридор.
Кажется, мы поладим. Только пусть больше не угощают этим кексом.
***
Перенесемся в сегодня, когда я, гроза морей и швабры, просыпаюсь в коконе из одеяла и покрывала. Дрожу, нащупав пол: недавняя жара сменилась ливнем и ветром, а термостат я ради экономии не включал.
Всевидящий, дай мне еще одни съемки в рекламе. Тогда я всё равно умру от голода, зато в тепле. Впрочем, нет, сытая смерть лучше голодной.
Позавтракав, спускаюсь к телефону-автомату и набираю номер «Массовки на тусовке». Закат напоминает розовый персик и о том, что хорошо бы вставать пораньше.
— Здравствуйте, — выпаливаю, едва отвечают, — я Мэттью Хэмминг, ваш актёр. Мне нужна работа. У вас есть еще какая-нибудь реклама или… что-нибудь?
— Наш рабочий день уже закончился, — зевает секретарша в трубку. — Перезвоните, пожалуйста, завтра.
Прощаюсь, вешаю трубку и понимаю, как сглупил. Завтра опять придется искать деньги на звонок. Возможно, прорываться сквозь толпу звонящих — рабочий день же. Может, мне вообще откажут. А всё потому, что не захотел причинять неудобства девочке на телефоне, зомби побери мою вежливость.
Сейчас популярны истории про людей, которые зубами и когтями выбивают себе ветку повыше. Мотивация, целеустремленность, ла-ла-ла — почему всё это не работает со мной? Неужели меня так и будут всегда задвигать в угол?
— Привет. — Оборачиваюсь, вижу Бэмби. — Не помешала?
— Нет. — Так, сосредотачиваемся на любом предмете, успо… — Что это?
— Это? — вертит в руках незнакомую мне штуку. — Телефон же.
— Такой маленький?
— Что, никогда мобилок не видел? Серьезно?
— Видел, конечно, — стараюсь держать лицо. — Они большущие и с антенной, но без провода.
Такого хохота не вызывал ни один юморист. Срываюсь:
— Ну да, я не родился в столице, как некоторые. Деревня я, если так понятнее. Поэтому не видал ничего подобного.
— Расслабься, — сквозь смех отвечает Бэмби, — я вообще из Бриндлтона. И телефон мне… я купила недавно. Так что мы с тобой одной деревни.
Смеемся уже вместе. Смотрю в ее глаза, похожие на тающий лед, и таю сам.
Бэмби — идеал с обложки. Девушка, которую без проб возьмут в любой фильм. И она почему-то до меня снизошла.
— Эй, отвисни, — щелкает пальцами перед моим носом. — Влюбился, что ли?
«Да».
— У тебя… необычное имя, — брякаю взамен. — Это в честь оленёнка?
— Оленёнка?
— Ага, из книжки. Бабушка бывала в восьмой параллели и читала мне сказки оттуда, вот про Бэмби, например.
«Оленёнок» вытягивает лицо, будто я ляпнул неприличное.
— Тебе это в детстве читали? — повторяет по слогам. — «Секрет Блоссомхилла»?
— Блоссом… что?
— Это про закрытую академию, ректоршу и девочку Бэмби, — краснеет и хихикает. — Мама от меня эту книжку прятала повыше.
Теперь краснею я: вот же удачную тему затронул. Деревня не просто блеснула культурой, а из самой вонючей лужи.
— Извини.
— Ничего. А ты правда актёр?
Улыбка Бэмби развязывает узел на моем горле. Неужели она воспринимает мою зачаточную кинокарьеру всерьез?
— Можно и так сказать.
Но в приличном обществе так лучше не говорить. Спасибо за несмываемое амплуа, Мистер Чистер.
— Ух ты! — Бэмби вот-вот зааплодирует. — А у тебя есть романтические сцены?
«По пластике ты не сильно отличаешься от швабры, — вспоминаются слова Делайлы. — Заведи, не знаю, девушку, потанцуй с ней или еще что — может, не будешь таким зажатым».
Я тогда покраснел до ушей: столь явно на отсутствие у меня сексуального опыта еще никто не намекал. На одной хэнфордской вечеринке, правда, меня чуть не соблазнила какая-то блондинка, однако даже пьяным я не хотел это делать с кем попало. Оно, пожалуй, и к лучшему.
— Советовали отрепетировать, — почти не вру. — Только вот…
— Не с кем? Хочешь, я помогу?
Еще как. Будь Бэмби моей партнершей по кино, я бы зачитал еще сотню дурацких слоганов ради ради единственной сцены с ней. А на улице так удачно никого нет.
— Хочу. Какая у тебя любимая романтическая сцена?
— Ну… — очаровательно морщит она носик. — Из «Антонии», например — смотрел?
— Где она залезла в кабинет Грюнлиха?
Сейчас точно скажет, что «Антония» здесь известна как садомазохистское порно. Нет, Бэмби энергично кивает:
— И он ее к стене прижимает. Только тут, — оглядывается, — некуда…
— Что-нибудь придумаем. — Отхожу к подъезду, чтобы выдержать нужную дистанцию. — Начнем?
«Я знаю, ты здесь, — играет в моей голове вместе с саундтреком. — Тебе не сбежать, увы…»
Голубоглазая Антония (плевать, как там было в фильме) даже не закрывает за собой дверь. На цыпочках крадется к столу Грюнлиха (да, это урна для мусора, но проявим фантазию), судорожно переворачивает все ящики и наконец находит ключ. Я нервничаю не меньше — не каждый день играю злодея.
— Так-так, — выбираюсь из укрытия. — Пришла пожелать спокойной ночи, дорогая?
— Нет! — прячет руки за спину. — То есть… да, спокойной ночи, дорогой.
С такой невинной улыбкой только обманывать бесчестных семьянинов вроде меня. Бэмби-Антония делает шажок в сторону, опережаю:
— Уже уходишь? Как же поцелуй на ночь?
Мнется (скорее поцелует жабу, чем меня), но тянется к моим губам. И я — не меркантильный Грюнлих, а по уши влюбленный в Антонию — хватаю ее за талию. Антония кинематографично падает, я столь же кинематографично подхватываю и продолжаю поцелуй, уже по-настоящему.
А затем выхватываю злополучный ключ. Которого на самом деле нет в руках Бэмби, однако всё равно их не отпускаю.
— К тебе? — шепчет.
— У меня холодно. — Зачем, ну зачем я это ляпнул?
— Ничего. — Целует уже в шею. — Согреемся.
Прижимаю Бэмби к стенке лифта, нащупывая кнопку. Вываливаемся в коридор навстречу ошарашенной Калии, пару раз роняю ключи. Хлопок двери отрезает страх, что мы торопим события.
Зря боялся, что замерзнем — теперь во мне огонь. Он охватывает весь дом, всю улицу, когда Бэмби снимает блузку.
— Что? Не видел голой женщины живьем?
Опускаю глаза, вижу угольки под ногами. А, нет, это Бэмби уронила лифчик.
— Тогда не буду торопиться, чтобы ты всё разглядел.
Она будто издевается, но уж очень красиво. Когда снимает низ, останавливаю:
— Не разувайся. Сапоги мне нравятся.
Бэмби хихикает, стаскивает с меня свитер и садится на кухонную стойку. Каблуки то и дело царапают, хотя так даже интереснее.
***
Просыпаюсь в объятиях одеяла — один. Бэмби как не бывало, лишь разбросанная одежда намекает, что вчерашнее мне не приснилось. Открываю холодильник, успокаиваюсь: хорошо, что ушла. Одинокое яйцо — такой себе романтический завтрак.
К зомби гордость и мои представления о рекламной эстетике. Если сегодня не созвонюсь с «Массовкой», завтра будет нечего есть. Одеваюсь, выхожу в коридор и слышу:
— Доброе утро.
Оборачиваюсь, вижу у почтовых ящиков шатена средних лет, с выцветшими карими глазами и следом от очков на переносице. Такие люди обычно носят пальто и дипломат, этот же в простой куртке. Но держится так, будто владеет всем Бриджпортом, от чего несказанно устал.
— Доброе, — улыбаюсь. — Мы знакомы?
— Должны быть, — придирчиво оглядывает конверт в руках и меня. — Потому что я ваш сосед.
Напрягаю память: Калия живет слева, Бэмби — напротив. Тогда этот откуда?
— Мэттью Хэмминг, — опережает воспитание мои размышления. — Приятно познакомиться.
— Холзи. Харрисон. Взаимно.
И что из этого имя? Пока думаю, как спросить вежливее, он подходит… к двери Бэмби? Звонит, еще раз.
— Да куда ж она опять усвистела, — бурчит и вынимает ключи. Едва удерживаю челюсть: вот почему я проснулся один. Оленёнок Бэмби подарил рога Двойному Ха и убежал, чтобы не нарваться на благодарность.
— Удачного дня, — громко желает Двойной Ха и скрывается в квартире.
***
— …Стиральный порошок «Чистюлька», представляешь? Я и спросил, не сын ли он Мистеру Чистеру, а секретарша сделала вид, что не поняла.
Калия понимает и смеется. Полчаса назад из соседской вежливости заглянула проверить, не обижают ли меня тараканы, а я из той же вежливости ее впустил. Не ошибся. Болтовня с Калией отвлекает от мыслей о Бэмби — совсем чуть-чуть, но отвлекает.
— Так тебе дали роль?
— Надеюсь, — подливаю нам кофе. — Прослушивание завтра.
— Ты не надейся, а верь в себя. — Слышал это миллион раз, однако из уст Калии почему-то звучит убедительно. — Людям всё равно, что ты из себя представляешь, пока представляешь уверенно. Моя начальница такая: между квалифицированным мямлей и пробивным недоучкой всегда выберет второго. Потому что второй знает себе цену, а первый, что бы ни умел, обречен быть ковриком для ног.
Киваю: согласен лишь наполовину. Самоуверенности мне действительно не хватает.
— Одна моя подруга, — продолжает Калия, — в детстве была… ну понимаешь. Уши оттопыренные, лицо деревенское, лишний вес, вот это всё. Но она вознамерилась прославиться и попала в реалити-шоу. Теперь снимается для обложки «Секрета Беллы» — ну, журнал такой, который подростки прячут под подушку.
— Знаю, — прячу лицо, чтобы не выдало уже мой секрет. — Но я не тот, на кого подростки будут… любоваться перед сном.
— Ой, не прибедняйся, — похлопывает по плечу. — Наверняка девушки за тобой бегают, вон Бэмби как на тебя смотрела.
Гавайские зомби. Хотел уйти от этой темы, в нее же и вляпался. Что ж, будет так.
— Ты случайно не знаешь, у нее с этим… серьезно?
— С Харрисоном? Ну да, она колечком хвасталась.
— Понятно, — отворачиваюсь. — Наверно, все знают, что Бэмби замужем.
Кроме меня. Ай да молодчина: сначала приперся за наследством, которое мне не положено, теперь затащил в постель чужую жену.
— Да они пока не… Стоп, так ты в нее?..
Вздыхаю, так и не глядя на Калию. Та отставляет кружку и обнимает меня за плечи.
— Послушай, — говорит, — я тебя понимаю. Бэмби хорошая, в нее есть за что влюбиться. Но между милым в шалаше и немилым во дворце…
— …она выберет второе. — Калия кивает. — Я бы, может, тоже ей дворец построил.
— У тебя его пока нет.
— А у Харрисона есть?
— Может. Он у бывшей много отсудил.
Грустно усмехаюсь. Умом я Бэмби понимаю, сердцем — нет. Мама тоже могла выйти замуж, чтобы покинуть Хэнфорд, устроить меня в приличную школу и есть мясо не только по праздникам. Однако предпочла шалаш с милым, которого видела лишь на фотографиях.
— Не кисни, — улыбается Калия. — Хорошо, что ты узнал об этом сейчас, а не когда уже привязался к ней.
Вздыхаю: всё, что до «когда», можно вычеркнуть.
— Мне нужно готовиться к прослушиванию, — разливаю по кружкам остатки кофе. — Ты не будешь против?..
— Конечно, нет. — Калия одним глотком допивает. — До завтра, Мэттью.
В дверях она задерживает на мне взгляд. Или показалось?
***
С прослушивания возвращаюсь усталый, зато счастливый. Лицом «Чистюльки» буду я — как звучит-то, а?
В душ и спать, потом репетировать. Но едва раздеваюсь, в дверь звонят. Мысленно бурча на незваного гостя, надеваю полотенце и открываю.
— Привет. — На пороге Бэмби, тоже в одном полотенце. — У меня отключили горячую воду, можно у тебя помыться?
«Нет!» — должен отчеканить я и захлопнуть дверь. Теперь отчетливо вижу то, чего не замечал раньше: полоску от кольца, засосы на шее и плечах, явно не свежие. Хватит с меня.
— А Харрисон знает, что ты разгуливаешь по соседям в таком виде?
— Харрисон? — хихикает после секундного замешательства. — Кто это?
Сжимаю зубы. Она правда считает меня слепо-глухим идиотом?
— Харрисон — твой муж, — тяну дверь на себя. — Вот перед ним и ходи в полотенце.
— Эй, ты чего? — опять хихикает, однако быстро принимает серьезный вид. — Мы как бы не женаты.
— Он тебе как бы кольцо подарил, — указываю на след и снова пытаюсь закрыть дверь. — Давай не будем…
— Калия рассказала? — Бэмби вставляет ногу между дверью и косяком. — Меня не хочешь послушать?
«Нет!» — вопит голос разума. Кем бы ни был ей Харрисон, я не хочу быть запасным. Но выставлять Бэмби без объяснений хочу еще меньше, ведь никто не рискует священными узами просто так. Может, Харрисон ее не любит, или гуляет к бывшей, или вообще бьет, а во мне Бэмби нашла утешение.
— Ну, заходи.
Я проиграл, понимаю, едва Бэмби переступает порог. Едва закрыв дверь, она впивается в мои губы и сбрасывает полотенце.
Когда выходим из душа, нам уже не до разговоров.
— Тебе мамочка не рассказывала, что бывают средства от прыщей?
— Ох, не начинай.
— Я не начинаю, я заканчиваю. — Гильда выдавливает тонального крема размером с жирную гусеницу. — Поди, сладкие булочки любишь?
— Да Всевидящий с тобой. Похоже, что у меня есть на них деньги?
— Похоже, что у тебя есть деньги на всё, кроме ухода за кожей. — Гильда агрессивно орудует кисточкой. — Делать конфеты из дерьма — моя работа, но когда дерьмо окаменело, конфетка получается очень на любителя. Так что будь добр следить за собой. На полке за твоей спиной книга об этом, дарю.
Чихаю в знак благодарности. По радио что-то тихонько играет — наверно, похоронный марш в честь моей самооценки.
А в соседней комнате самооценку добивает лопатой незнакомый шатен. Всегда казалось, мужчины в розовом выглядят комично, однако из нас двоих комично выгляжу именно я. Чем я думал, когда тащил на кассу этот черно-желто-геометрический пшик моды?
— Фрэнк Холлен, — бурчит «могильщик» под быстрое рукопожатие. — Становись туда.
— А Габби где? — интересуюсь уже с платформы.
— Замуж выходит. — Между слов слышится «не за меня». — Я вместо нее.
Кажется, общаться Фрэнк не хочет. Под молчаливый аккомпанемент разбитых надежд он расчехляет сине-золотой пиратский наряд и такую же треуголку. Вместо пряжки Сидни Симуртона — красный кушак.
— В прошлый раз был другой костюм, — всё же встреваю.
— Заказчик сказал, слишком мрачно.
Вот же… удивительный человек. Не то чтобы я осуждал чужие вкусы, но…
— Габби же хотела отсылку к «Сокровищам».
— Габби слишком умная. — Фрэнк будто нечаянно колет меня булавкой. — Стой спокойно.
«И молча», — дополняю про себя. Подчиняюсь, думая о вечном — вечном искусстве, что переживет недалеких заказчиков.
***
— Стоп! — орет Делайла. — Хэмминг, ты вообще слушаешь меня?
Вздыхаю, поворачиваюсь:
— Что опять?
— С твоей улыбкой только в ужастиках сниматься. Так сложно показать нормальную человеческую радость?
Радость? С удовольствием покажу, когда всё это закончится.
— Что именно я делаю ненормально?
Делайла закатывает глаза:
— Нам платят не за бубнёж в камеру. Платят за эмоции, которые передаем зрителю, а он под впечатлением бежит покупать эту бурду… ой, то есть Лучший в Мире Порошок. Поэтому ты должен прочувствовать — какой ценой, всем плевать. Понял?
— Понял, — вытираю пот со лба. — Мне нужен отдых.
Делайла точно скажет «обойдешься» — нет, кивает:
— Мне тоже. — В рупор: — Перерыв десять минут, не задерживаться!
Снимаю треуголку, распахиваю рубаху. Аккуратно ополаскиваюсь под краном, чтобы не смыть грим, в голове одна мысль: еще шаг, и развалюсь.
— Ты куда? — ловит меня Таня у выхода.
— За кофе. — Пытаюсь проскользнуть мимо. — Тебе взять?
— Мэттью, какой кофе? Хоть один киоск здесь видел?
— Ну, в Бриджпорте же повсюду делают кофе с собой… или нет?
Она вздыхает, как мама на вопрос, зачем чистить зубы, ведь я это уже делал утром.
— Таня, — смотрю кровавыми глазами, — если прямо сейчас не выпью кофе — умру. Не обещаю, что красиво.
Она озирается и хватает меня под локоть:
— Пойдем. Только тихо.
Тащит в обеденную зону, выуживает из глубины буфета какую-то банку без этикетки и насыпает содержимое в стакан с водой.
— Это кофе? — спрашиваю, пока Таня размешивает.
Она шикает, оглядывается и звякает ложкой тише. Очевидно, не кофе.
— Я хотя бы от этого не помру?
— Нет, — шепчет, протягивая мне стакан. — Если не будешь злоупотреблять.
Не очень обнадёживает, однако выбора у меня нет. Залпом выпиваю — во рту будто петарду взорвали.
— Взбодрился? — Еще как. — Только Делайле ни слова.
Благодарю, вприпрыжку возвращаюсь. Надеваю костюм обратно — в зеркале такой красавец, а Фрэнк всё портит, то и дело поправляя мою треуголку. Не иду — парю над ступеньками, пару раз споткнувшись, пока не останавливаюсь на разметке. Делайла щурится на меня и всё же командует:
— Начали!
Взмах абордажной сабли — и зелено-полосатая голова Капитана Арбузо пополам. Его проклятые черные косточки летят по все стороны, ярко-розовая кровь брызжет на мою белоснежную рубаху. По уши замарался, однако гордо стою над кучкой корок, что не смогли защитить моего злейшего врага.
Победа? По… беда в том, что у меня, героического Капитана Как-его-там, нет прислуги, и стирать придется самому. Но разве это проблема для Покорителя Семи Морей? Тем более, когда есть Чистюлька — вон он чайкой проносится над мачтой, напевая очередной шедевр неизвестного поэта, и сбрасывает упаковку стирального порошка.
Не сходя с палубы кидаю всё в бочку, вынимаю рубаху без единого пятнышка и радостно демонстрирую. В свежевыстиранном занимаю место у штурвала и с боевым кличем его кручу.
Полный вперед навстречу приключениям!
— Снято! — тормозит мой корабль Делайла. И уже тише: — Хэмминг, в твоем словаре есть слово «умеренно»?
А? Что? Молча хлопаю глазами, постепенно фокусируясь на ней.
— То морда кирпичом, то турборанец под задницей, — качает Делайла головой. — Давай ты в следующий раз хотя бы попытаешься найти баланс, ага?
Киваю, порхаю обратно.
«Турборанец» отпускает лишь на входе в подземку, напоследок покружив меня. Ползу по стенке, рискуя содержимым желудка, постепенно он успокаивается. Успокаиваюсь и я — настолько, что едва не просыпаю свою станцию.
Таня права: «не-кофе» лучше не злоупотреблять.
***
Калия обнимает с порога, и усталость понемногу вытекает. Кап-кап… а нет, это кофеварка.
— Как ты? — интересуется Калия, пока наливаю кофе.
— Хорошо, — стараюсь звучать так же бодро. — «Энивэй» оценил мой лошадиный потенциал и сегодня накинул хомут. Красивый.
Смеется. Для Бэмби пришлось бы объяснять, что «Энивэй» — владелец торговых марок «Мистер Чистер» и «Чистюлька», в чьих роликах которых я недавно снимался, а «хомут» — съемка для рекламных плакатов, откуда только что вернулся. Калия всё понимает с полуслова.
— Рада за тебя, — улыбается, принимая кружку, и задерживает пальцы рядом с моими. — А… в остальном?
— И в остальном.
Прикусываю язык, чтобы не начать очередную оду Бэмби. О ней могу рассказывать вечно, однако чувствую: Калия не рада нашим отношениям. А может, я себя накручиваю.
— Бэмби такая счастливая ходит. — Показалось или Калия говорит это с грустью? — Ей с тобой хорошо.
Киваю: мне с Бэмби тоже хорошо. Бултыхаюсь как дитя в бассейне с надувными шариками, не думая, что они лопнут от неосторожного движения. А те берут и лопаются.
Вспоминаю вчера. Харрисон скоро вернется, и мы с Бэмби выжимаем максимум из остатков вечера. Падаю на мокрую скомканную простыню, выдыхаю:
— Я люблю тебя.
— Я тоже.
Бэмби целует меня, ощущаю бабочек в животе… ну, не совсем в животе. Но кое-что не дает покоя:
— Почему тогда не можем любить друг друга открыто?
— Так не романтично, — подергивает плечом. — Вот представь, будем мы жить вместе и спорить, чья очередь мыть посуду — скукота же. А сейчас у нас всё как в кино. Ты же любишь кино?
Люблю. Однако сюжет нашего фильма мне нравится всё меньше и меньше. Всё боюсь, что в какой-нибудь интересный момент ворвется Харрисон — и пойдут титры. Но Бэмби, кажется, без этого не…
— Не романтично, видите ли! — возвращаюсь в настоящее, едва закончив рассказ. — Почему я должен воровать свое, ну объясни?
— Потому что оно не твое?
— То есть? — вскидываюсь, пролив кофе. — Всё время, что Бэмби мне уделяет, она моя.
— А потом возвращается к Харрисону, — озвучивает Калия мысль, которую я гоню. — Тебя это точно устраивает?
— Нет. В смысле, мне с ней хорошо и…
— И ты боишься, что захочешь большего — останешься ни с чем.
— Так и есть.
— Нет, — крутит головой Калия; сердечко из золотых кусков на ее футболке вздымается в такт. — Ты не потерять Бэмби боишься, а понять, что она никогда и не была твоей. Но чем быстрее это поймешь, тем меньше нахлебаешься. Знаю, о чём говорю, я была в твоей ситуации. Тоже думала, что без него хуже, чем с ним, как и толпа его женщин.
— Да уж, — вздыхаю. — Выходит, я полный идиот?
— Нет, — окидывает меня взглядом, — стройный. — Успеваю лишь подумать «ну спасибо», как она смеется: — Шучу. Если задумываешься на эту тему, значит, не идиот.
Сказать «какое облегчение» мешает писк — ах да, теперь у меня тоже есть мобильный телефон. Эта трата в мои планы не входила, но на студии дали понять: без средств связи я никому не нужен. Карманная звонилка и вправду оказалась удобнее автомата, плюс теперь мы с Бэмби можем переписываться. Жду не дождусь, когда накоплю на более совершенный, чтобы она могла присылать фотографии.
— Запил там на радостях? — приветствует Делайла. — Печень побереги, это только начало.
— Начало?
— Одна моя знакомая снимает фильм. Молодежь, любовь-морковь, смазливые рожи, — как раз по твою честь. Завтра позвонят, будешь опять искать телефон полчаса — пеняй на себя.
Забываю, как дышать, а когда вспоминаю, меня хватает лишь на:
— Спасибо, Делайла.
— Отработаешь.
В трубке гудки, в голове чистое счастье, не замутненное мыслями о Бэмби. Щёголь с часами улыбается с билборда на соседней крыше. Улыбаюсь и я в окно, пока не слышу:
— Что там? Снова в рекламу пригласили?
— Лучше, — улыбаюсь уже Калии. — Выпьешь со мной?
Через час, прикончив по два пива из хозяйского бара, мы сговариваемся отомстить шумным соседям. Включаю музыкальный канал, Калия разувается и увлекает меня в танец. Первые пару минут под ее руководством изображаем то вальс, то танго, потом плюю на академичность и веду сам. Там и кружимся среди пустых бутылок: я в халате, Калия в футболке с сердечком, шортах и гольфах.
Выдыхаюсь первым, Калия падает мне на плечо. Ее сердце стучит вровень с моим, так громко, будто над самым ухом. Ее рука скользит по спине, другая комкает мой воротник. Калия дышит в губы, еще немного и…
Отшатываюсь, она тоже.
— Прости, — бубнит и вылетает за дверь.
Бестолково пялюсь в экран. «Будь моим милым», — призывает певичка оттуда, заклеивая чей-то рот скотчем.
***
— …В общем, мы договорились. — Киваю, хотя собеседница не увидит. — Только для начала — пара уроков актёрского мастерства. Делайла о тебе хорошо отзывалась, но…
Давлю смешинку: если Делайла не обругала меня последними словами, это уже успех.
— Конечно, Зои, — тараторю в трубку. — Когда и где?
Закончив разговор, плюхаюсь на кровать и еще некоторое время валяюсь счастливым желе. У меня будет настоящая роль, вечером познакомимся со съемочной группой, а на неделе дадут первый урок. Пойду порадую любимую.
Вспоминаю про осторожность, лишь когда в третий раз звоню в дверь. А если Харрисон дома? Что ж, пускай всё раскроется сегодня.
Сегодня я спасу принцессу от дракона. Сегодня наше трио станет дуэтом, а прекрасный день — идеальным.
Однако дракона не видать, зато принцесса находится у почтового ящика. Сравнение с оленёнком становится как никогда уместным: эта голубоглазая милашка вот-вот меня забодает, не стесняясь Калии. Та молча оставляет нас.
— Что-то случилось? — спрашиваю вместо приветствия; Бэмби надувает губы. — Ты на меня обиделась?
— Нет, — элегантно отворачивается.
— Так и понял. Почему?
— Почему, — нараспев повторяет. — Совсем нет идей?
Мотаю головой: сегодня в это играть не хочу. Через плечо Бэмби кидает:
— Как насчет Калии? Думаешь, я не вижу, что она к тебе захаживает?
Она действительно ревнует к Калии, ходячему носовому платочку? Открываю рот, чтобы это озвучить, и вспоминаю вчерашний диалог:
«Всё время, что Бэмби мне уделяет, она моя».
«А потом возвращается к Харрисону».
— Как насчет Харрисона? — отвечаю в тон Бэмби. — Думаешь, я не вижу вообще ничего?
— Ты что, ревнуешь? — улыбается, подходит. — Он же мне как отец.
Выдергиваю пальцы из капкана ее руки:
— С отцом не трахаются.
Смотрит так, будто не я заговорил, а мусоропровод. Глаза Бэмби больше не кажутся морем — скорее леденеющим озером.
— Не переживай, — снова тянется за моей рукой. — Меня на всех хватит.
Хватит, только кому-то достаются лучшие кусочки, а кому объедки. Объедками я питался последние недели, благодаря за каждую крошку с господского стола. Довольно.
— Я не хочу, — стараюсь не дрожать, — ни с кем тебя делить. Почему мы должны скрываться? Давай я с Харрисоном поговорю.
— Нет! Тебе его лучше не видеть в гневе, правда.
Она, значит, видела. Тем более не допущу, чтобы Бэмби осталась с этим чудовищем.
— А если он сам узнает о нас и… что-нибудь с тобой сделает? — Мотает головой. — Тогда чего же боишься?
— Я не хочу разбивать ему сердце, — опускает глаза Бэмби; льдинки в них тают. — Харрисон и так от бывшей натерпелся, ты бы знал, какая она…
Не хочу это говорить — и промолчать не могу. Иначе останется лишь насыпать холмик над останками самоуважения.
— А встречаться со мной тайно, значит, нормально? Твоя ложь ему сердце не разбивает?
— Да это вообще не твое дело! — Голубые ледышки превращаются в айсберг и таранят меня. — Почему ты не можешь просто радоваться тому, что имеешь?
— Потому что я тебя люблю! — выкрикиваю. — Я всего лишь хочу взять свое, а ты…
«…мне не позволяешь». Договариваю это мысленно — уж слишком унизительно звучит.
— Твоего здесь ничего нет. Даже пыль, — брезгливо отряхивает мой рукав, — арендуешь. Чао!
Хлопок двери еще долго стоит в ушах. В куче арендованной пыли мерещится сочувственный взгляд.
Так и пялюсь в ответ. Меня ждет прекрасный вечер, зомби его побери.
Недоброе мне утро: в баре вчера был счастливый час. Сую чугунную голову под кран, оттуда же наливаю воды, — и тут жужжит телефон.
— Господин Хэмминг? — незнакомый голос. — Я Сонг Ши, жена брата вашей коллеги.
Угукаю — мозг слишком сонный, чтобы обрабатывать родственные связи. Кажется, теория шести рукопожатий действует быстрее, чем я предполагал: еще вчера мы со съемочной группой отмечали знакомство, а сегодня мой номер уже у какой-то Сонг.
— Я юрист и знаю, как решить вопрос с вашим наследством, — продолжает она. — Только способ вам может не понравиться.
Откуда знает? Вчера, впрочем, я много с кем общался, наверняка и о наследстве поныл во все свободные уши. Кто бы мог подумать, что одни из ушей окажутся столь отзывчивы.
Сонг дышит в трубку, ожидая ответа. Решаюсь:
— Когда вам будет удобно встретиться?