Глупое сердце, отчего ты так бьешься.
Она часто хлопает ресницами, промаргивается, и силуэт впереди, к сожалению, все-таки становится четкой спиной. Нет, это не он. Показалось.
Показалось…
Она уже смогла убедить себя в том, что жизнь поменялась. Так ей думалось. Но тени прошлого все равно обступают ее, когда она не ждет, и закрывают собой всё.
Нет, мне совсем не больно.
Нужно просто улыбнуться, я знаю. Обычно после этого легчает.
...
Но вот сейчас у нее не получается. Сейчас, сегодня, вчера привычное лекарство внезапно перестало работать. Боль мешает. Стоило попытаться — и вместо улыбки выходит какая-то ужимка. Еще немного, и напряженные мышцы выдавят слезы из глаз, как воду из губки, но нельзя, нельзя, сколько можно, не здесь же рыдать, тут же ее видно…
Не заметила, как искусала губы в кровь. Снова.
Пальцы, дрожа, касаются подбородка, а затем осторожно притрагиваются к сухому рту.
Показалось…
Она вздыхает, и подходит ближе к зеркальной стене. Внимательно смотрит на себя, а затем резко отворачивается.
Могу я себе верить? Разве же это “больно”? Мне всё это кажется. Я уже почти ничего не чувствую, разве не видно? Это всё неправда.
Крови нет, и ранки давно зажили, вот только губы почему-то все еще горят.
Это пройдет…
Врач сказал ей, что это просто недостаток витаминов. Её, конечно, попросили быть осторожнее и прописали следить за своим состоянием внимательнее, но никто не остановил ее. Никто не запретил бежать сломя голову от себя же и бросать всё, что можно бросить.
Всё?..
Вы, дорогуша, просто впечатлительная, все с вами будет хорошо. Дети это счастье, малышу полезно быть в тепле, я бы и сам куда-нибудь уехал отсюда на вашем месте. Шумный город, пыль, гарь, зачем это вам все?..
Но ведь у нее и не было ничего.
Она обнимает плечи руками. Так крепко, будто, если не держать себя, упадет.
«Следующий!» — раздается где-то впереди, и, уцепившись за этот голос, она быстро размыкает объятья и покорно идет на зов.
Цепляется в голове за слово, которое после тринадцати мысленных повторений кажется полной бессмыслицей. Можно было бы удивиться, что этот голос знает симлиш, но в этом тоже не было никакого смысла. Уцепиться бы хоть за что-то, чтобы не слышать все эти голоса…
Какая яркая ворсинка на ковре. Здорово.
Если мысленно пририсовать к ней две точки — получится улыбочка.
Или не улыбочка. Зависит от того, с какой стороны ставить двоеточие.
Ещё одна ворсинка. Вторая. Третья.
Какая же ерунда.
После седьмой она перестает их считать и просто шерстит ковер взглядом. Похожий ковер еще недавно был у нее дома, но нет, не нужно цепляться за эту мысль, нет…
Но это не помогает.
Это, жнец побери, не помогает.
И хоть ты прячешь свет во тьме
Я разглядел его в тебе
В тебе, привыкшей жить в тени,
Смирять свои огни
Песня не идёт из головы.
Скольким ты пел ее? Поёшь?
Почему-то всегда хотелось, чтобы она была только нашей.
Но так не бывает. Ведь песни, которые родились, уже не принадлежат кому-то одному.
Эта — не исключение.
Таможенник улыбается ей настолько широко, что этой улыбкой можно с легкостью заразиться.
Но она не может — если попытается изобразить что-то в ответ, кожа на губах потрескается, потечет кровь и тогда боль усилится, и она будет выглядеть глупо, а потому она просто протягивает ему документы.
Я не должна быть здесь.
Она смотрит на решетчатый потолок — то ли пытается рассмотреть что-то во тьме его проемов, то ли просто держится, чтобы не зарыдать.
Пожалуйста, скажи, что у меня нет права на въезд. Пожалуйста, останови меня…
Жнец.
Я ведь одна из них — из тех обычных симландских девчонок, что не должны думать о чем-то сложном. Я должна просто прожигать жизнь, не зная, что с ней делать — ведь все мы, юные симландские девчонки, так делаем.
Но вот в её руке талон на получение багажа, за спиной увесистый рюкзак с пожитками, и, снова проморгавшись, она фокусирует взгляд на сельвадорадце, рассматривающем ее паспорт.
Одна из них...
Роми смотрит на свои отражения от зеркальных стен и тут же прячет лицо волосами — непривычно вот так вот видеть себя, и кажется, будто это и не она даже — то ли взгляд стал другим, то ли это всё растущий живот, к которому она пока так и не привыкла.
— Цель визита? — произносит таможенник на симлише с характерным островным акцентом.
— Работа, — Роми опускает взгляд и замолкает. Решила не уточнять, что это не основная причина. Она никогда обычно не отличалась болтливостью, но теперь слов у нее осталось еще меньше.
Таможенник продолжает смотреть на нее, когда перебрасывается парой фраз на испанском с напарником. Думает, что она ничего не поймет. Можно было бы усмехнуться, какая шутница судьба, ведь у ее матери как раз были испанские корни...
Но тут звезды не сошлись.
Я и правда не знаю этого языка. О чем они говорят...
Наверное, что-то о том, что я очередная туристка… Которая еще и додумалась приехать с дополнительным пассажиром.
Хоть бы они мне отказали, ну пожалуйста…
Напарник что-то говорит мужчине перед ней, и Роми снова пытается ухватить незнакомые слова, которые внезапно звучат в голове другим голосом.
Мама...
Теперь она слышит маму и уже мысленно видит себя маленькой принцессой в рюшах.
Будь прелестной куколкой, ма бель, потому что ты моя дочь. Ну, давай.
Мама улыбается так сахарно, как подаренные ею на прошлой неделе куклы. У них аккуратные прически, прекрасные платьица и улыбка — как самый главный модный аксессуар. Вот только на лице живого человека, даже будь это кинозвезда, даже будь это мама, подобие этого аксессуара выглядит жутко.
Ма шери, улыбнись, и всё будет хорошо! Ах, мьерде, не так широко, а то эти писаки раструбят, что я тебя чем-то накачиваю. Подумай, что ты будешь им говорить. Ах, нет… Я тебе сейчас скажу, что надо запомнить, а ты порепетируешь где-нибудь. Хорошо? Ма бель, умница, завтра возьмем тебе новую куколку!
Ее до сих пор воротит от всего розово-милого и куклы Беллы, и это, в общем-то, очень даже буквальное ощущение…
— Все хорошо, мисс Павотт, — голос таможенника возвращает ее обратно, — Добро пожаловать в Сельвадораду!
Что ж, отговорок у нее больше не осталось. Зеленеющее лицо, вкупе с другими факторами, почему-то улыбающихся сельвадорадцев никак не смутило. Почему, почему они пустили ее, почему они не видят, что ей нельзя сюда?
Какой в этом смысл…
Роми все-таки легчает, она выходит из аэропорта и ее встречает теплый ветер.
Наверное, я одна из тех людей, что строят грандиозные планы, которым не суждено стать чем-то настоящим. Всё-таки некоторые мечты должны оставаться всего лишь мечтами.
Но ты дал мне выбор — и не оставил выбора.
Наверное, он бы радовался за нее сейчас. Он, кажется, хотел ее поездки даже больше, чем она сама. Как странно. Хотела верить в него за двоих, в итоге он оказался куда сильнее и прочнее ее.
Ведь он точно знает, чего хочет. В отличие от нее.
Как много тебя в моей жизни... Есть ли в ней хоть что-то, кроме тебя? Ведь каждая моя мысль — всё о тебе.
— Роми, — окликает её кто-то, когда она идет по пристани. Она вздрагивает. Неужели это?.. — У тебя бывало когда-нибудь чувство, что тебя не должно быть здесь?
Откуда?.. Почему? Он правда здесь?
— Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Ты замечательная, Роми. Спасибо.
Нет, нельзя. Нельзя оборачиваться.
Прикусывает нижнюю губу, и всё-таки поворачивается. Наверное, сейчас она увидит как всегда немного печальную и растерянную улыбку...
...Никого.
Да, это все от жары и недосыпа. Глупая дура, ну зачем же так себя накручивать... Река шумит, а уже себе напридумывала.
Я всего лишь одна из многих, почему я думаю, что ты говоришь это мне? Почему я вообще думаю, что ты здесь есть, ради меня? Разве я нужна хоть кому-то?
А... Разве я вообще существую вне вопроса, понравилось бы это тебе?
Она ускоряет шаг и идет прочь от пристани. Никого там не было. Никого...
Город поражает своей жизнью и красками. Она ощущает себя такой незначительной по сравнению со всем этим многообразием, зеленью, тканями, людьми.
Такой...
...Лишней.
Найдется ли ей когда-либо место здесь? А ее ребенку?
Может, все-таки зря?..
Звенят колокола на храмовой башне. Сам храм прекрасен, будто бы даже слишком. Она никогда не видела вживую таких прекрасных зданий. Как мало она на самом деле видела...
Внутри, наверное, тоже не менее красиво. Роми решает сходить туда в ближайшие дни, и уже мысленно представляет убранство, людей, и...
То, чему сбыться никогда не суждено.
Ну, теперь надо хотя бы попытаться найти дорогу дальше.
Возле храма она видит морщинистого старика. Глаза его были закрыты, но почему-то ей казалось, что это не так — просто смотрит он не вокруг, а внутрь себя.
Она бы так не смогла. Нужно иметь много сил, чтобы встретить то, что таится под всеми этими замками. Ведь вдруг окажется, что там ничего? Что там... просто пластик, ничего больше чем...
Нет, нет, мне не больно, правда.
— П-простите, — обращается она к старику, и старается говорить медленно и громко. Вдруг он ее поймет? — Где находится приют Хорхе? Я потерялась.
Роми смотрит на его неподвижную фигуру и думает, что зря она все это затеяла. Действительно зря.
Фигура молчит.
Роми снова закусывает губу и уже было поворачивается, но вот пола его рукава стелется по песчаной земле, и старик указывает иссушенной рукой на тропу слева от храма.
Творец Всевидящий... Хоть бы это правда был знак Творца, а не жнецовая шутка, и он правильно понял ее, и она правильно поняла, что идти ей нужно именно в ту сторону...
Оживленная площадь сменяется джунглями, а дорога из камней ковром незнакомых зарослей.
Жнец подери, ну и куда тебя понесло опять? Зачем тебе это? Это все твой тот хрен опять?
Мы же думали, что про Сельвадораду ты всегда прикалываешься. Что там тебе делать? Ты же сдохнешь.
Ах, любимые друзья. Возможно, они ведь хотели как лучше...
Им было здорово вместе ходить на концерты, торчать в баре или отрываться на фестивалях в соседних городах, да только кто же знал, что ни Роми их, ни они ее толком-то и не знали...
Как много всего для нее открылось. Будто бы она все же осторожно приоткрывает глаза и рассматривает, из чего состоит. Как много всего изменилось...
Цепкий и внимательный взгляд находит недалеко в кустах что-то блестящее. Роми подходит ближе и видит старую куклу.
Ну и потрепало же тебя
Роми осторожно поднимает ее и разглядывает. Такая... Жалкая. Жуткая. И почему-то напоминает ей ее же.
И снова голос. И снова то, что она, как надеялась, давно забыла.
Размалеванная сука, я кровь мешками проливал, а она все это время...
Отцовские зубы скрипят так, будто перетирают сахар. И пусть нигде в мире, кроме ее головы, этот голос больше не звучит, каждый звук его отзывался холодом в груди. Отцу не нужно было бить кулаком по столу или еще как-то проявлять себя, потому что каждое его слово каждый жнецовый раз и без того будто бы прилетало по ее затылку даже просто от воспоминаний.
Че лыбишься? Пырить на меня перестань. Развела тут срач, я всех твоих кукол нахрен сожгу, если ты опять их раскидаешь. Сопля.
Броня все-таки не выдерживает, и Роми воет. Слезы непрошено текут, изнутри выгрызает себе путь печаль, и Роми прижимает к себе куколку.
Я заберу тебя, маленькая. Не теряйся больше.
Какое то время она стоит неподвижно, гладит ее по волосам. Успокоившись, вытерев соленые следы возле глаз, они продолжают путь уже вместе.
Хвала Всевидящему, тот старик ее все же не обманул. Вдалеке слышится детский смех и вот уже виден большой простенький домик. Роми видит, как девушка подбрасывает над собой малыша, и ей не хочется как-то отвлекать их. Здесь всё идеально. Здесь всё живет своей жизнью, и...
Наверное, теперь уже и правда последний шанс повернуть назад.
— Вы кого-то ищете?
Жнецжнецжнец, беги отсюда, нельзя тебе сюда, беги...
— Я! волонтер! Я!.. говорила! с Хорхе!.. Я! Обещала! — и Роми кричит, рычит, дает отпор голосам, разрывающим голову.
Кажется, такой реакции от нее точно не ждали. На лице ребенка замирает улыбка, и девушка, тоже словно окаменевшая, медленно опускает его чуть ниже. Если он сейчас заплачет от того, что ее напугался, она же умрет.
Жнец побери, правда умрет на месте.
— Простите, я... Очень устала. Меня кажется укусило какое-то насекомое, и вообще... Я... Я нашла вот ее. Я тут ее оставлю.
Роми смотрит куда-то наверх, чтобы слезы снова случайно не потекли, кладет куклу у входа и быстро скрывается в помещении.
В прихожей темно и намного прохладнее, чем на улице. Самое то, чтобы отдышаться. Роми закрывает глаза, снова обнимает себя и прислушивается к биению своего сердца. Или... Почему-то она всегда забывает, что она больше не одна.
Жнец побери, у нее ведь скоро будет ребенок. Она оглядывается вокруг, снова прислушивается к детским голосочкам с улицы, и мысленно добавляет, что ребенок будет даже не один.
Ее внимание привлекает еще один звук. Равномерный, отчетливый. Роми заглядывает в соседнюю комнату и видит, кажется, как раз того, кого искала.
Она смотрит на Хорхе, и это ее почему-то успокаивает. По нему было видно, что он знает, что делает, знает, где находится, знает, почему. Не хочется его прерывать. Не хочется перетягивать на себя какое-либо внимание и...
— Дядя Хорхе-е-е!!! — раздается детский писк с улицы и становится громче. Роми снова вздрагивает, мужчина оборачивается и встречается с ней взглядом. Ну как же глупо. Надо было все-таки дать о себе знать, прежде чем получилось вот так.
Маленькая милая девочка. Она ведь и сама была когда-то такой. Глаза девочки искрятся, она так радостно (и по-настоящему) улыбается. И держит в руках ту самую куклу.
— Пенелопа нашлась!! — восторженно продолжает девчонка, —Я думала никогда ее больше не увижу! Это... Ты..?
Роми замирает. Она понимает, что на нее смотрят и нужно что-то ответить, и потому быстро кивает, стараясь ни на кого не бросать взгляд. А потом запоздало наваливаются голоса и она думает, что сейчас провалится...
Ты! Пришла тут, мешаешь, истеришь, тебе не нужно, ты слышишь, не нужно было искать потерянное! Ты! Ты!..
Неожиданно девочка обнимает ее и... она больше не падает.
Добро пожаловать домой, Роми.
И это, кажется, теперь правда по-настоящему.
саундтрек У Деса Господа Рокса как раз сегодня вышла новая песня, и она перебила тот саундтрек, который я задумала сюда два года назад
текст песни