Разговоры об «уникальности» японской анимации разгораются с особой силой тогда, когда то или иное аниме обсуждают
отаку и «простой смертный», но избитое эстетское «не всем дано понять» вопроса не проясняет. Принципиальная разница между японским и, скажем, французским мультфильмом кроется вовсе не в «особом видении» Страны Восходящего Солнца – а в изолированности и оторванности Японии и, соответственно, её культуры от остального мира.
Можно восхищаться, любить и даже жить аниме, считаться знатоком и умело толковать любые непонятности и странности, но так и не приблизиться к пониманию «что же хотел сказать режиссёр». Проблема в том, что французская, английская и уж тем более американская культура – часть культуры общемировой, куда Япония со своими «тараканами» только-только входит. Аниме-фильм награждают «Оскаром». Всеобщее признание получают фильмы режиссёров, «отравленных» этим специфическим мировоззрением, которое в свою очередь постепенно трансформируется под воздействием Запада… Но разница всякий раз выпирает шилом из мешка, когда японское начинают мерить стандартной линейкой.
Ситуация архизабавная: произведение, ориентированное в первую очередь на японского зрителя, полюбилось всем остальным. Не адаптация признанного классика, не боевик и не фантастика, а полусказка-полупритча, обращённая ко вполне конкретному поколению – что-то вроде «Что такое хорошо, а что такое плохо» от уже немолодого человека, который наблюдает, как сильно меняется знакомый ему мир, как уходят в прошлое, казалось бы, незыблемые вещи.
В 90-е годы прошлого века в Японии случилось то, что принято называть национальным кризисом. Впрочем, эта «волна цунами» обогнула весь мир, и в России тогда случилась памятная инфляция 1998 года. А в Японии… В Японии многие разорились, парки аттракционов в том числе. Рост безработицы начал подтачивать «великую и ужасную» систему пожизненного найма – с ностальгией её вспоминают те, кто прошёл с самого низа, с тяжёлой и грязной работы и, войдя в возраст, занял подобающее положение. А теперь многих выпускников университетов даже увольнением не слишком напугаешь. Не менее грустно наблюдать, как растёт поколение, которое не знает и знать не хочет про
ками, драконов и духов. Мол, кому это интересно?
Вряд ли Миядзаки смог с помощью «Унесённых» повлиять на что-то в своей стране, но тот факт, что он сумел произвести впечатление на стольких
гайдзинов – это можно считать однозначным доказательством его гениальности. Он ведь снял не фэнтезийный квест, который нынче в состоянии переварить практически каждый, а наполненную национальным и временным колоритом историю не столько про взросление (как было в «
Тоторо»), сколько про обретения себя подлинного.
Как под ржавчиной скрывается сияющий клинок, так под трусостью, ленью и жадностью прячется добрая и правильная суть каждого человека. Принципиальное отрицание зла в японской культуре основано на том убеждении, что каждый занимает своё место, и оценивать его нужно по его положению и обязанностям. От любой ошибки и проступка можно очиститься. В этом тайна настоящей магии, превращающей духа помоек в великого хозяина рек и снимающей самое страшное проклятие. Зло как грязь, которую нужно убрать, счистить, соскоблить и вышвырнуть вон – и тогда будет добро и красота. Знаменитые (и порой высмеиваемые) японские чистоплотность и аккуратность основаны именно на этом убеждении.
Так что бессмысленно гадать, кто хороший и кто плохой – страшная Юбаба на поверку оказывается сестрой-близнецом «доброй» Дзэнибы, которая, в свою очередь, при всей своей скромности и ласке, готова жестоко покарать вора, укравшего у неё волшебную печать. А главное сокровище для жадной Юбабы вовсе не золото – хотя она сама об этом и не задумывалась. Не случайно предприятие «плохой» колдуньи служит более чем достойному делу.
Добро и зло не более чем отражения друг друга, в чём-то разные, но одинаково строгие к «бездельникам и лентяям». Мир по ту сторону заброшенной железнодорожной станции – это та самая идеальная Япония Миядзаки, где можно жить, только работая и занимая подобающее место. Иначе исчезнешь, станешь сажей или превратишься в свинью. Жестоко, но справедливо. И – традиционно, хотя местами чересчур назидательно: даже переселившиеся из «Тоторо» саженники-чернушки заняты делом, Тихиро подписывает настоящий трудовой договор, а лучшим подарком оказывается завязка для волос – созданная не заклинанием, но в результате совместной работы. Такие дары дороже золота, которое предлагал Безликий. Да и сам Безликий не расколдовался, не стал «хорошим» – просто обрёл своё дом и обязанности помогать по хозяйству. Нашёл своё место и себя самого.
Стоит отметить один из множества нюансов этого закона «всеобщего труда»: отнимать работу у других – очень плохо. Сценка в котельной, когда искренняя жалость Тихиро оборачивается проблемами и для неё, и для всего дела, вполне годится для пособия по хорошим манерам. Кстати, это очевидное для японца правило может оставаться тайной за семью печатями даже для человека, который в Японии родился и прекрасно знает язык и всё остальное. В книге Амели Нотомб и экранизации «Страх и трепет» главная героиня совершает подобную ошибку неоднократно и, помогая своим сослуживцам, вызывает заслуженное негодование в свой адрес. Ну что же, чтобы подготовить себя к работе в японской корпорации, можно вполне использовать и «Унесённых призраками». По крайней мере, примиришься с тем, что новичкам всегда поручают «самые тяжёлые и грязные» задания.
Воплощая свою идеально-исчезающуюся Японию, Миядзаки традиционно раскрывает визуальное великолепие окружающего мира: мягкая контрастность ночи и дня, небесная, водная и травяная податливая гладь, детальная точность грядок с цветущим горошком, с капустой и порхающими бабочками. Подобное «пиршество для глаз» похоже на восприятие ребёнка – многие духи и божества в купальне «Абурая» напоминают детские игрушки и рисунки, и вместе с демонами на лифте поднимается гигантский редис со шляпой-миской на голове. Создания, населяющие этот мир, своей кукольной пестротой вызывают ассоциации с яркие флагами национальных праздников, насыщенными цветами гравюр укиё-э, костюмами и масками кабуки. За одно это можно влюбиться в «Унесённых» – как влюбляются в многогранную и бесконечную красоту Японии и японское понимание прекрасного.
Утратить такой взгляд на мир – значит не вырасти, но забыть самого себя. Потерять своё сложное японское имя – сменив его на более короткое и удобное. Разучиться видеть красоту заросших травой холмов – и лишь пожалеть, как мама Тихиро, что не захватили бутербродов для пикника. Или как папа почти по-звериному принюхиваться к запахам готовящейся пищи. За последние годы в Японии необычайно возросла популярность кулинарных шоу и вообще тема еды, и Миядзаки не мог не спародировать эту ситуацию. Высмеял он её довольно жёстко, но и справедливо: превратил в свиней тех, кто съел чужую еду – и кошелёк не помог.
В «Унесённых» много таких мелочей – чем-чем, но просто детской сказкой это произведение назвать сложно. Здесь много грустных ноток и даже тяжёлых моментов, а чувство утраты чего-то важного наполняет фильм до финальных титров, когда в пустых интерьерах заброшенной станции только солнечный свет играет с пылью, и всё произошедшее кажется сном. Это в самом деле другой Миядзаки, не столько постаревший, сколько уставший – но сохранивший это детское желание хоть капельку переделать мир, сделав его добрее.
После всех волшебных приключений у Тихиро сохранились лишь воспоминания, завязка для волос да собственное имя – настоящие сокровища. Кто знает, увидится ли она с хозяином янтарной речки, и что с ней будет в новой школе, но ей уже пришлось спасать своих родителей. Она успела убедиться, что без тяжёлой и грязной работы не отмоешь речных духов, не угомонишь демонов жадности и корыстолюбия, не найдёшь своё место и не спасёшь всех, кого нужно спасти. Она уже не забудет своё настоящее имя и не станет кем-то другим. И даже если поезд идёт только в одну сторону, и даже если запрещено оглядываться назад – она обязательно когда-нибудь встретит того дракона, которого видела в детстве. Такие встречи не забываются.