Эпилог
- Отче, расскажи что-нибудь про предков своих, а то вовсе тошно без дела лежать.
- Дак я тебе уж и про деда Микулу сказывал, и про Прохора-коробейника...
- То ближние родственники. А ежели древние?
- Древние, говоришь... Сказывают, что у нас в родстве сам Святогор есть. Брешут, верно.
- Святогор?! Ну дела... Что же ты раньше говорил?
- Так то небось сказочка для таких дурачков доверчивых, как ты. Подобных Святогоров в каждом роду десять штук, а одиннадцатый на балалайке играет.
- Не сердись... Мало я видел свет, всего-навсего наш двор и то, что над забором, да помню кой-какие обрывки увиденного в детстве. Пожалуй, прав ты. Куда уж нам с тобой быть потомками самого Святогора.
- Не его потомками. Он был самый старший сын своих родителей, Андрея и Журавушки, много ещё у них чад было, по всем лавкам в большом доме. Вот от какого-то из тех, что помладше, и мы с тобой спустя поколения явились... А Андрей и Журавушка - песня отдельная о любви превеликой, но ежели я сейчас сказ начну, то так и проточу с тобой лясы до заката, а у меня дел - вот, по горло.
- Вынеси меня хотя б перед дом... Прошу тебя... Невмоготу лежать здесь! Не знаю, как день пережить... Гнобит меня сегодня что-то, так вскочил бы и побежал... Но не могу...
- Хватит нюни распускать, борода-то у самого отросла ужо, а всё мальчишка.
- Молчу, молчу, отче...
Грузные шаги отца растворились в воздухе за дверью избы. Илья отвернулся к окошку и принялся за привычное - разглядыванье куска забора, листвы и неба в нём. Он порой нарочно туда подолгу не смотрел, чтоб потом глянуть и обрадоваться, увидев, что за окном что-то изменилось. Хотя бы на листочек козявка села.
Но на этот раз в окне было человеческое лицо, совершенно незнакомое. Мужицко-стариковское, с бородой и золотыми волосами, в большинстве поседевшими, с сине-голубыми озорными глазами.
- Ай паря так паря, собой здоров и могуч, борода чернявая лопатой, а в работный день на лавке разлёживается. Сходил бы ты, паря, хотя бы воды мне принёс испить.
Илья устало опустил веки, выслушав старика.
- Прости, не могу. У отца моего попроси, он тебе даст.
- А ты что же?
- Слушай, калека перехожая, не дам ещё и тебе наехидствоваться над немощью своей. Зохотел воды - так попроси у того, кто может тебе дать.
- Сам ты калЕка. Запомни, что странник зовётся калИкой. Но я не странник. Я именно к тебе и пришёл.
- Зачем? - удивился Илья.
- Посмотреть на тебя.
Если б мог Илья сейчас вскочить и повыдергать у улыбающегося старика всю его бородёнку, он бы так и сделал.
- Посмотреть... На меня... Что здесь тебе? Балаган? Ярмарка? Или я так похож на дрессированного мишку? - просипел он, - грешно, ой и грешно же смеяться над увечным человеком!
- Глазоньки мои, видно, совсем слепые стали, но я вижу, что у тебя и руки, и ноги есть. И голова вроде на месте, что самое странное.
- Есть они, ноги-то... Да не ходят с детства.
- Вах, ерунда какая, - старик взмахнул рукой и нахмурился, - встань уже и принеси мне воды. Прискучил мне этот разговор, по-моему, грешно прикидываться калекой и заставлять страдать от жажды старого человека.
- Ах так! Не веришь? Ну смотри! - взревел Илья, оттолкнулся руками от лавки, ожидая, что его непослушное тело, как обычно, тут же упадёт обратно. Но вместо этого он вдруг на лавке сел, а потом даже встал и сделал по избе неуверенный, испуганный шаг. И замер, ошарашенный происходящим.
- Ну? Чего застыл, как истукан? Воды уже мне, во-ды! - поторопил старик, всунувшись чуть ли не весь уже в окошко.
Илья, плохо соображая, что делает и как делает, заметался по избе, потом вспомнил, что где-то за домом должен быть колодец. Вышел во двор, сразу увидел колодец, приблизился, взял ведро, уронил его в воду, побегал вокруг, пытаясь теперь его выудить, потом догадался налечь на колодезного журавля, вытащил ведро, расплескал половину дрожащими руками и подал старику.
- Э, нет. Ты теперь пей. Пей, силы набирайся, чтоб не подводили тебя больше ноги. В этой воде - сила землицы-матушки. Будешь ты, Илья, богатырём. Но чтоб понапрасну себя не растратить на показушные рывки и кулачные бои, я тебя обучу многому, и многое ещё узнать тебе понадобится. А пока - проверь силу, хватит ли её али ещё поднабраться надо?
Илья повертел головой, заметил в углу двора кол древний, точнее, обструганный пень, некогда не выкорчеванный после срубки дерева. Взялся он за кол, дёрнул раз, дёрнул два - загудела земля.
- Ещё воды выпей, - скомандовал старик.
Дёрнул Илья в третий раз, и разверзлась земля, гагантские отмершие корни показались наружу, свалился забор у дома Ильи и ещё у половины соседей на улице, дорогу пересекло множество канав, которые взрыхлили корни, показываясь на свет.
- Вот теперь сила у тебя что надо, - крякнул странник с удовольствием.
Илья, всё так же держа в руках пень, обернулся к старику и прошептал:
- Кто ты?
- На лбу у меня не написано, кто я, это ты правильно спросил... Ну меня по-разному кличут. Урмане - Сигурдом, германцы - Зигфридом. А славяне - Святогором.
- Тот самый...
- Именно, сынок. Хотя ты мне не сынок, а вообще дальний потомок одной из моих сестрёнок.
- Спасибо тебе, Святогор...
Илья предпринял попытку бухнуться в ноги старику, но тот неожиданно резво для своего возраста отскочил и рассердился:
- А благодарить не надо! Это было слишком просто... Вот, скажем, воскресить - оно труднее. А теперь, вижу, ты ничего разумного в ближайшие три дня не скажешь, поэтому говорить буду я. Итак. Если я сейчас назову свой возраст, то ты, не вставая с колен, хлопнешься в обморок. Посему умолчим. Но хоть я и живу уже кошмарно долго, любое время истекает. Мне нужен преемник, и я выбрал тебя. Не спрашивай, почему, хотя бы погляди на себя: чёрные кудри, глаза сине-голубые, и прочие черты лица - да ты вылитый мой отец. И я знаю, что и по характеру ты очень на него похож. А значит, будешь богатырём ещё храбрее и справедливее меня. Сейчас ты откроешь рот - ты слышишь меня? ау! не плавай в нирване; сейчас ты откроешь рот и ответишь мне на вопрос: хочешь Родину защищать?!
- Всегда мечтал, - механическим голосом отозвался Илья, сам в этот момент полностью поглощённый новым ощущением усталости ног от стояния на одном месте.
- Вот и умница. Я приду за тобой завра, встретимся на этом же месте. Ты того... соберись, папку-мамку предупреди, что сынка не черти унесли, а он сам ушёл. Отправимся с тобой в Киев-град. По дороге завернём к одному идиоту, который где-то раздобыл резонатор, научился вырубать всех встречных и поперечных убойным свистом, теперь заседает на дереве, обложился ценными предметами... Разгоним его вместе к чёртовой матери, отберём резонатор и скажем, что акустика детям не игрушка... Так. Ты всё равно меня не слушаешь. Удаляюсь...
Илья даже не попрощался. Он выронил пень из рук, развернулся и помчался со всех ног радовать родителей своим исцелением.
...А уже через три дня по тракту, уводящему путников к Киеву самой короткой дорогой, ехали рысцой два вороных, страшных и могучих коня, похожих не то как братья, не то как отец и один из его сыновей. Они несли на своих спинах беловолосого выского мужчину, которого можно было бы назвать стариком за морщины на лице, не будь он так строен, не будь так крепка его шея и не сиди он в седле так невозмутимо и прямо; и более молодого, чернокудрого, синеглазого, вранобородого, с твёрдой линией красивых губ и широкими скулами. Люди прозвали их Святогор и Илья Муромский, и вечно стоят они на небесной заставе, оберегая и обороняя землю русскую от ворогов, когда после смерти вознеслись в свои любимые небеса и оседлали заоблачных коней.
Можно было бы рассказать о подвигах Ильи, о хожениях Святогора, о сечах и битвах, о чудовищах и красавицах, о камнях на распутье, однако все мы наверняка знаем хоть что-то об этих славных сынах. Но кто были их матери? Кто вырастил богатыря? Кто его вскормил? Как он явился на свет? От союза по любви или от насильного союза?
Вот только всё гораздо сложнее...
А, да что там.
Журавушка стоит во ржи, придерживая рукой живот, где свернулся калачиком её второй ребёнок, ждущий часа своего появления на свет, и смотрит, как с дальнего конца поля взлетает журавль. Он кружит над лугом и лесом, над счастливой женщиной, над деревней, поднимается всё выше и выше. Раскинулись во все стороны славянские долы и зелёные кущи, журавль видит дымки над рощами - там деревни. Ему заметен с высоты и город на горизонте. Но нигде не чернеет перед его глазом пропасть. Всё спокойно. Всё хорошо. Птица взмахивает крылами и уносится в потоке ветра на болото, где её ждут верный друг и любимые птенчики. Андрей подходит к Журавушке сзади, кладёт голову ей на плечо, а руки - на выпуклый живот и ласково фырчит что-то, касаясь губами её шеи с родинкой. Пора домой.
Конец.