[МЯУка]

Этот День Победы...

Рассказ 3.
By МЯУка

«Этот День Победы порохом пропах…» - надрывался старенький радиоприемник на деревянной стене.
Дед Матвей сегодня встал рано. Достал из потрескавшегося шкафа старую выцветшую военную форму, любовно выглаженную еще со вчерашнего дня, провел мозолистыми ладонями по ткани. Тихонько зазвенели ордена. Дед Матвей улыбнулся, вздохнул и начал одеваться.
В шкафу висел еще один костюм с орденами. Белый пиджак и юбка – праздничный комплект его жены. Дед Матвей вчера его тоже тщательно выгладил, хотя и знал, что Наденька больше никогда его не наденет. Уже пятый праздник Победы он встречал один, но всегда накануне подготавливал форму для обоих.

…Его Наденька… Она такая скромная, тихая, мягкая. Ласковый комочек… Столько материнской любви и сострадания было в ее глазах, когда он впервые увидел ее в военном госпитале. Он до сих пор помнит каждую черточку ее лица, наклонившегося к нему, молодому тяжелораненому солдату. Его тогда в 43-ем вместе с остальными привезли после очередного артобстрела. Наденька… Еще совсем ребенок, бегала наравне со взрослыми по госпиталю. Ее еще детское личико было серьезным и одновременно таким нежным. Солдаты очень любили ее, шуструю медсестричку. Тяжелораненые постоянно звали ее, чтоб хоть немного облегчить боль. Умирающих солдат она провожала, держа за руку, а потом закрывала им глаза. Почти не спала, она носила тяжелые тазы с ампутированными конечностями из операционной, перевязывала раны, принимала новых раненых. Никогда не показывала, что устала, хотя валилась с ног к вечеру. Никому никогда не говорила грубостей, каждому старалась уделить внимание. Молодой дед Матвей влюбился в нее сразу, и когда уезжал из госпиталя, пообещал, что после войны приедет за ней. Наденька лишь скромно потупилась и убежала – привезли новых раненых.
Дед Матвей дошел до Берлина, он выжил в этой страшной мясорубке. Он все время думал о Наденьке, и под бесконечными обстрелами, и ночью в землянке. Он бежал в бой, крича не обычное «ура», а ее имя…


Дед Матвей любовно погладил белый костюм, провел рукой по блестящим орденам. …Наденька…
«Сегодня страна празднует 65-летие со дня Победы» - будничным голосом пробормотало радио. Пора! Дед Матвей взял свою боевую гармонь, - верную подругу, что прошла с ним всю войну. На боку большая царапина – след от фашистской пули.
На улице моросил небольшой дождик. Дед Матвей сел на скамейку возле крыльца и закурил. Он жил в небольшом поселке возле железной дороги. Электрички и поезда не беспокоили его, он давно уже привык к грохоту колес. Тяжело закашлялся.

…Он приехал после победы к Наденьке. Она ждала его, хотя все подруги (как он узнал позднее) уговаривали забыть Матвейкино обещание. Он до сих пор помнит ее лицо, когда приехал, увидел, окликнул ее по имени. Невыразимое счастье, две прыгающие косички, пока она бежала к Матвею, крепкие объятия. Потом свадьба, переезд в маленький поселок в Свердловской области, и счастливая семейная жизнь. Наденька и после войны оставалась такой же кроткой, тихой, ласковой женщиной. Матвей мчался после работы к ней, к ребятишкам (родили двоих сынишек), его всегда ждали вкусный наваристый борщ и ласковые руки Наденьки. Выросли сыновья, уехали в Екатеринбург, потом старший – в Москву. Устроились, женились, родили внуков. «Деда Мотя и баба Надя» видели их редко, лишь летом, пока внуки гостили у них в поселке, набирались сил. Остальное время они проводили вдвоем, под шум электричек, под неторопливое течение времени…

Вдалеке показался свист электрички. Сейчас как раз должна подойти пригородная на Богданович. Дед Матвей тяжело поднялся, взял свою потрепанную гармонь и пошел к станции.
«Следующая станция – 1850 километр» - произнес механический голос. Дед одной рукой взялся за поручень, подтянулся на высокую ступеньку. Поправил форму, откашлялся, посмотрел в вагон – сегодня много народу. Теперь пора.
Дед Матвей зашел и закрыл за собой двери. Народ равнодушно оглядел седого старичка и снова уставился по окнам. Дед подтянул гармонь, вздохнул, вытянулся по-военному в струнку и грянул неожиданно молодым, громким голосом:

Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат...
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят.
Как много их, друзей хороших,
Лежать осталось в темноте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.

Люди сначала смотрели в свои окна, стараясь не замечать старика в форме, но его голос, видимо, все-таки затронул их души, потому что народ стал поворачиваться к деду Матвею, кое-кто начал шарить в необъятных сумках в поисках мелочи. Молодые же как были уткнуты в плейеры, так и остались в своих наушниках.
Деду Матвею было все равно на реакцию людей. Он пел, закрыв глаза, наслаждаясь звуком своей гармони. Он вспоминал тех, кого потерял на войне, кто умер позднее. Как отвоевывали свою землю у немцев молодые воины. Ведь многим было не больше 18 лет. Как мучались, умирая в военных госпиталях, тяжелораненые солдаты. Как жалко выглядели в прошлом здоровущие парни с ампутированными конечностями, обрубки, похожие на маленькие свертки под одеялом.

Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.

Вспоминал бесконечные окопы, дороги, холод, жару. И вечный немой вопрос однополчан: когда же это все закончится, когда же наступит нормальная жизнь.

Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами!
Темная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная, черная степь пролегла между нами.

Вспоминал, как жил одной лишь мечтой о Наденьке. Как по ночам курил и представлял их дальнейшую совместную жизнь. Представлял, как она ему обрадуется, когда «ее Матвейка» вернется за ней.
Сухие длинные узловатые пальцы старика быстро перебегали по желтым кнопкам старой гармони. Колоритный и сочный звуковой тембр, украшавший редкие тихие вечера военных, звучал спустя 65 лет также певуче и затрагивал самые потаенные струны сердца. Еле был слышен звон орденов на груди деда Матвея, худощавые руки из рукавов потрепанной гимнастерки крепко и уверенно держали гармонь.
Старик плакал.
Он пел и плакал.
Ходил по вагонам, пересаживался на разные электрички, закрывал глаза, начинал петь и плакал.
Люди, стыдливо пряча взгляд, совали ему деньги. Молодежь равнодушно смотрела в окна, уткнувшись в свои громыхающие наушники. Многие старики, ехавшие на встречи однополчан – подпевали.
Деду Матвею было все равно. Он никого из них не видел, кроме своей Наденьки, для которой и пел.
Один гоповатого вида молодой человек нагло оборвал деда Матвея посреди припева «Темной ночи» - «Что ты дед такую грустную песню воешь! Сегодня же день победы, веселиться нужно! Ну-ка давай спой нам про то, как мы «этот день приближали как могли». – и, улыбаясь, развалился на скамье в ожидании песни.
Дед замолчал. Уставился в пол. В вагоне повисла неловкая тишина. Парень с вызовом крикнул: «Слабо что ли, старый? Давай, пой!»
Дед поднял глаза на наглого парня. И… тихо запел:

День Победы, как он был от нас далек,
Как в костре потухшем таял уголек.
Были версты, обгорелые, в пыли,—
Этот день мы приближали, как могли.

Парень радостно хлопал в такт музыке, ногой оттаптывая ритм, будто подыгрывая какой-то популярной песенке. А после того, как дед Матвей закончил, протянул ему 10-рублевую купюру: «Держи, старый! Заслужил!»
Дед презрительно посмотрел на протянутую мятую бумажку, развернулся, и ушел в тамбур. Вслед ему раздался мат парня.
Станция Косулино. Его станция. На сегодня хватит. Дед Матвей тяжело спустился со ступенек электрички, придерживая гармонь, дошел до своей скамейки, сел и закурил. Очень болели ноги, ныли пальцы от того, что целый день пропел в электричках. Красными от слез глазами дед смотрел на заходящее солнце.

…Наденька покинула его пять лет назад. Без нее одиночество накрыло старика с головой. День Победы слишком много для него значит. Он сегодня не встречался с друзьями-однополчанами, не принимал поздравления от малышей, не сидел на школьных вечерах и не рассказывал о славных боях. Но он вспомнил всех тех, кто был с ним на той войне и не вернулись домой, всех, в кем он воевал бок о бок, вспомнил свою Наденьку, вспомнил искалеченных несчастных молодых ребят, кровь, пот, слезы тех страшных военных лет. Увидел новое поколение тех людей, ради кого они воевали и умирали, ради кого защищали страну, и чье будущее спасали.
Ему здесь больше нечего делать, его уже ждет Наденька, как и тогда ждала, в войну. И они обязательно снова увидятся. Иначе просто не может быть…

…Рано утром обходчики путей нашли на скамейке окоченевшее худое тело старика в гимнастерке. Рядом с ним стояла старая потрепанная гармонь, явно еще военная. Под гармонью на скамейке было выцарапано гвоздем одно лишь слово «Надя».

Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи...
Вот и сейчас надо мною она кружится.
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!