[Лалэль]

Серия 5. Родственные связи: Нуна Озирис: Все точки над "i" (начало)

… Нуна Озирис распахнула дверь и вырвалась, буквально вывалилась в морозную ночь. Улица встретила её неласково, прохладой пройдясь по щекам, но после душного ресторана, где её почти весь вечер кидало в жар, почувствовать студеную свежесть было даже приятно.
Никто не ждал её у дверей. Сашко давно уехал; то ли он посчитал, что Нуна уже не выйдет из ресторана, то ли – что её отвезут домой, но в любом случае дожидаться её не стал. Нуна знала, что в таких серьезных случаях её напарник не проявлял особого любопытства и в случае неудачи не стал бы интересоваться её дальнейшей судьбой. Оно и понятно, каждому своя рубашка ближе к телу.
Больше ждать её было некому. Она и не рассчитывала, что кто-то будет ждать.
"А не прогуляться ли мне? – усмехаясь, подумала Нуна и аристократическим жестом запахнула полы дорогого пальто, - не так уж много нужно и пройти." Аристократическим же движением поправила шарф - как Великий Гэтсби, сошедший со страниц романа, и, слегка ссутулив плечи, побрела восвояси.

...и, слегка ссутулив плечи, побрела восвояси.


Ноябрь старался на совесть, он согнал над городом отборнейшие войска – отделения снежинок, взводы холодных ветров, роты черных туч и батальоны серых. Невидимые солдаты зимы остужали по ночам землю, превращая лужи в изящные хрустальные поделки, а жидкую грязь – в подобие черного гранита, красили стены домов бледной изморозью. Снег не выпадал ещё; но наступление холодов шло по всем фронтам и сдавать позиций они не собирались. После полудня ещё ярко светило солнце, точно пытаясь обмануть кого-то этим жалким двухчасовым подобием лета, намекнуть, будто есть шанс вернуть лето настоящее; но для солнца уже был установлен комендантский час – после шести на улице не появляться. Как только солнце, повинуясь установленному распорядку, нехотя уходило на Запад, город захватывали холода, и громко заявляли о том, кто здесь главный на самом деле. Все говорило о том, что ситуация на атмосферном фронте, увы, стабильная, и спустя неделю - две великая битва под скучным называнием "межсезонье" окончится, а горожанам останется только сдаться на милость победителя и сменить, наконец, плащи и куртки на теплые пальто.
"Виктор" шел не спеша, ступал широко, оставляя глубокие следы в не совсем замерзшей ещё грязи, ломая подошвами лед на еще не до конца застывших лужицах. Он смотрел себе под ноги, любуясь тем, как переливаются и искрятся комки грязи под лучами электрического света фонарей, и не оглядывался по сторонам. Для человека, который идет один, глубоко за полночь, он вел себя неосмотрительно. Но "Виктор" был уверен: сегодня на него никто не нападет. После того, как он поговорил с доном, враги должны были оставить его в покое… до поры. Случайностей "Виктор" тоже не боялся: никакая шушера не посмеет тронуть человека, который час назад пожимал руку самому дону Витторио.
Нуне вдруг стало очень интересно, куда же дон отправился, распрощавшись с ней? Она успела мельком разглядеть автомобиль дона и его водителя, и теперь воображала себе, как это авто уносит престарелого мафиози обратно, домой. Там и камин уже растоплен; там его ждет, который час, волнуясь, молодая жена, или молодая любовница, или же просто молодая служанка (почему-то Нуне Озирис показалось, что рядом с доном должна быть молодая женщина). Ну или не очень молодая, не важно. Кто-то, кто принесет ему теплый халат, поправит подушку за спиной и плеснет в пузатый стакан бренди. Дон выглядит моложавым и крепким, но все же он немолод, и это заметно. Он даже старше Мэтью, а уж тот как уставал на работе, так уставал, что, приходя домой, без сил падал. Дон, должно быть, устает ещё сильнее. Что же его поддерживает, интересно? Мэтью держался потому, что знал: его работа нужна людям. А что поддерживает дона Витторио? Может быть, мысль, что если он уйдет, в городе начнется анархия?

Там и камин уже растоплен; там его ждет, который час, волнуясь, молодая жена...


Вряд ли дон вспомнит обо мне, думала она, сейчас, когда глядит на пылающие дрова в камине через наполненный темным бренди бокал. Хотя, кто знает, может, между прочими делами и заботами, которых в голове у хозяина города предостаточно, он отвлечется на минуту и подумает о том, о той, кого сегодня провожал умирать.
Нуна знала, что так будет. Те, кто играет в эти игры, ставит жизнь на кон, не раздумывая - таковы правила. Смерть одного из игроков – обыденное событие для всех остальных. Смерть многих игроков – новость, но не более. А уж кончина такой незначительной персоны, как провинциальный искатель приключений, и вовсе никого не растрогает и не удивит.
Лишь вздохнет тяжело Сашко, сожалея, что без Нуны ему трудно будет добиться цели. Да ещё, может, дон, который нашел время поговорить с ней с глазу на глаз, скажет сочувственное слово – если вспомнит, как "этого малого" вообще звали.
На проспекте холодный ветер чуть не сбил его с ног. "Виктор" вздрогнул и поднял ворот повыше. Случайный прохожий, попадись он ему, постарался пройти незамеченным мимо этого мрачного, хорошо одетого мужчины. А уж случись ему поймать взгляд мрачных, горящих лютым огнем глаз – так и вовсе шарахнулся бы в сторону, и, забыв про стыд, бросился бежать без оглядки подальше, подальше от этого опасного человека.
Вряд ли бы кто догадался, что за суровой оболочкой прячется маленькая, одинокая и напуганная женщина.
Все просто. Все понятно. Ты знала, что тебя должны, просто обязаны убрать.
То, что этого не случилось раньше, просто везение. Везение изменчиво.
Она была готова. Уезжая, Нуна составила завещание. Если она не вернется, нотариус будет знать, как поступить. Можно не волноваться, все будет сделано в срок и без проволочек.
Хмурится Джуфф; Джуффи смотрит в ночь бессонными, полными тревоги глазами.
Но и они знают, что это может случиться в любой момент. Они тоже готовы.
Что же она чувствовала? Страх, ужас, отчаяние? Нет. Только усталость и пустота, ничем не заполняемая пустота в душе. И еще щемящее любопытство: кто, как, и самое интересное - что же будет потом? После того, как все…?
Если смерть – это прекращение физического существования, то дальше просто ничего не будет. Минутный ужас, гнев, обжигающая боль выстрела – и вечная темнота.
Нуна была так поражена открытием, что даже остановилась на ходу, обдумать все это еще раз. Прохладный ветер трепал полы её пальто, но она не ощущала холода, как будто это не у неё колени покрылись "гусиной кожей", а у кого-то другого, на кого ей было совсем наплевать. Нуна абстрагировалась от своего тела, как от ненужного предмета; она искала ответ. Кажется, нашла, и, кажется, он удовлетворил её полностью, потому что она наконец пошевелилась, подняла голову и послала хмурый, задумчивый взгляд в небо.

...она наконец пошевелилась, подняла голову и послала хмурый, задумчивый взгляд в небо.





Темное, неприглядное небо, на котором звезд не разглядеть было за тучами.





Маленький, микроскопический человечек, одиноко стоящий на тротуаре посреди большого города, где еще сотни, и тысячи таких же, со своими печалями, радостями, бедами, а уж сколько их по всей земле! Что значит для этих холодных звезд мое горе? С такой высоты они и не заметят, что на одну песчинку внизу стало меньше… Им это неинтересно настолько же, насколько меня не тревожит горе какого-то муравьишки.




Маленький, микроскопический человечек, одиноко стоящий на тротуаре посреди большого города...




Теперь женщина была спокойна. Единственное, что смущало Нуну – это судьба Санни. Что вполне естественно: если, собираясь на тот свет, вы заранее знаете, что прихватите с собой кого-то за компанию, вероятно, вам будет несколько неловко перед этим человеком. Это был последнее дело, которое она должна была завершить на земле, но не знала, как. Нуна готова была бы умереть два раза, за себя и за того парня, в качестве компенсации, но, увы, никто не дал бы ей этого сделать.
"Надо бы обрадовать паренька сообщением, что мы сегодня выходим в свет, что ли" – грустно подумала Нуна и тогда только заметила, как же она продрогла, стоя на ветру. Мороз разыгрался не на шутку, как бы давая понять, что уж в этом-то году горожанам не придется жаловаться на мягкую, "кислую" зиму с дождем вместо снега. Женщина зябко поежилась, и продолжила прогулку, мучаясь от незнакомого ощущения холодка, бегущего по коже и непривычного чувства раскаяния, гложущего душу.
Многие люди не спали в ту ночь. Дон Витторио просидел допоздна, глядя на огонь, жадно пожиравший поленья в камине, и думая о важных делах. Сашко Денищук и Джорджиано Кардоне тоже не смыкали глаз: как два полководца перед битвой, они мысленно расставляли свои войска и гадали, как вынудить противника проиграть. Нуна Озирис бродила по улицам, и ей было совсем не до сна. Ничего удивительного, что ещё один человек, втянутый в эту скверную историю, тоже не лег спать.
Нуна стояла перед приоткрытой дверью и задумчиво разглядывала полоску света на полу. Свет - значит, Санни не спит, может, занят каким-то делом, может, просто не может уснуть. Он, правда, вывесил на дверь яркую табличку, которая от его имени умоляла соседей не беспокоить хозяина, но сам же, по забывчивости или с умыслом, оставил дверь неплотно закрытой, как бы приглашая не стесняться и зайти "на огонек". Осталось сделать лишь взяться за ручку, потянуть дверь на себя и войти.
"Ну же, Нуна, не трусь. Плохие новости лучше сообщать сразу".

Нуна стояла перед приоткрытой дверью и задумчиво разглядывала полоску света на полу.


Женщина положила руку на дверную ручку, сжала её, чуть потянула… Стоп.
" А что, если он там не один?" – почему-то пришло ей в голову.
Нуна подозрительно прислушалась, но ничего не услышала, хотя стенки в "Комнаэмбул" пропускали даже самые незначительные шумы. В комнате Санни было очень тихо, интересно, что же он там делает в полной тишине и при свете?
Воображение настойчиво подсовывало ей красочные картины: Санни, мирно спящий в обнимку с красивой девушкой или же Санни, целующий красавицу взасос.
"Я-то знаю, как проводят ночи парни его лет! Насмотрелась на похождения сына!"
Нуна замерла в нерешительности. "В любом случае, нужно зайти, вдруг он не спит… Да в конце концов, если я пришла не вовремя, меня попросят удалиться, и все. Но почему-то мне очень не хочется это все видеть! Так ведь я ему не мать и не невеста, почему же мне так противно думать о том, что парень обнимает кого-то другого? "
Простояв так под дверью минут пять, Нуна поняла, что не может заставить себя дернуть дверь и войти, и ушла в свой номер, мысленно ругая себя на чем свет стоит.

Мы не смогли удержаться, и приводим здесь комментарий Санни:
- …У меня нет слов! Ох уж, эти мне женщины! Умеют из ничего трагедию сделать! Один я был, один! Тихо-мирно читал себе книжку, и даже не слышал, как она за дверью скребется! Вот знал бы, распахнул бы дверь и позвал к себе, чтобы осмотрела комнату и больше не мучилась. Блин, чтобы так, за пять минут слепить из мухи слона - нее, для этого нужен талант. Не ожидал от Нуны такого, ну никак не ожидал!
Пришлось даже показать Санни страницу в дневнике Нуны, где все это записано. Он был поражен до глубины души тем, что, оказывается, она всю ночь промучилась только из-за того, что в его комнате горел свет.

Придя к себе, Нуна первым делом полезла в тайник и извлекла оттуда заветную бутылочку "Белой Лошади". Прятать её в студенческом общежитии было так же рискованно, как носить алмаз в кармане, но наша героиня не только вскрывать чужие тайники умела, но и свои делала превосходно, потому и не боялась кражи. Нацедив оттуда примерно полстакана, она со словами: "Ура Шотландии!" проглотила виски залпом, даже не запивая водой. Повторила. Повторила ещё.
Добрый виски подействовал сразу, кровь ударила в виски, и нервы успокоились. Но это было не трезвое спокойствие, а пьяный разухабистый кураж. Закипела кровь, прихлынула к сердцу. Нуна сняла фрак, бросила его на пол, и, хихикая, стащила с себя брюки. Бросив все это где попало, она попробовала запрыгнуть на кровать, но промахнулась и приземлилась на пол. Так она и лежала, сжав между пальцев горлышко спасительной бутылки. "Как нехорошо… - шептала она,- как же все нехорошо! И он там с кем-то… Хотя какое мне дело? Пускай… Это, может, у него последний раз… Хехе, конец подкрался незаметно, когда его никто не ждааал…"

...она попробовала запрыгнуть на кровать, но промахнулась и приземлилась на пол...


Нуна пишет, что не понимает, как вообще прожила остаток той ночи. Она решила напиться вдрызг, чтобы забыть о том, что должно было случиться, и напилась так хорошо, что действительно на какое-то время потеряла память. Кажется, она всю ночь не спала, кажется, бродила всю ночь из угла в угол.
"Единственное, что я помню отчетливо, - пишет наша героиня, - как ночью я валялась на кровати поверх одеяла и недоуменно таращилась на чьи-то длинные волосатые ноги, на ступни сорок третьего размера в белоснежных носочках, которые то и дело мелькали у меня перед носом. Когда же я ущипнула эту странную ногу, и почувствовала боль, и поняла что эти ноги – мои, мои ноги, то я чуть не закричала в голос от ужаса: "Это не мое! Заберите это! Это не мои ноги, это не мое тело! Верните мне мое!" А кого я просила? Не знаю… Вернуть свое тело могла только я сама… Но я не стала перевоплощаться обратно. Не знаю, почему. " Это не я, - твердила я уже шепотом, - это не мое тело, не моя жизнь… Как я сюда попала? Зачем? Что я здесь делаю? Мне нечего делать здесь… Верните меня в мое тело, верните меня домой… Я хочу домой… Я не могу здесь больше…"

...ночью я валялась на кровати поверх одеяла и недоуменно таращилась на чьи-то длинные волосатые ноги... которые то и дело мелькали у меня перед носом


Еще помню точно, уже под утро я поняла, что мне нужно сделать. Мысль пришла ниоткуда, и она была так очевидна, и так цинично проста, что я удивилась, как такое мне могло вообще прийти в голову. Но она пришла, и я начала обдумывать этот план. Тогда я была уверена, что это мне по силам. Но это была не спокойная уверенность, а дикая радость отчаявшегося человека, который увидел лазейку к спасению… Подленькая радость. Потому что спастись можно было, только погубив других."
Она лежала на смятом одеяле, не засыпая ни на минуту, глядя в потолок остановившимся взором, до тех пор, пока небо за окном не посветлело, сообщая ей о том, что настало серое осеннее утро. Может быть, последнее утро её жизни.
Настроение у нашей героини было отвратительное, самочувствие – ещё хуже. Спотыкаясь на ровном месте, она отправилась в ванную - приводить себя в порядок.

Спотыкаясь на ровном месте, она отправилась в ванную...


Закончив долгий и мучительный процесс протрезвления, Нуна вновь обрела способность ясно мыслить. "Что ж, - думала она, привычно собирая волосы в конский хвост; она всегда делала эту прическу по утрам, даже когда стала мужчиной, - что ж, Нуна, взгляни правде в глаза: ты в ловушке. Сначала это казалось смешным: жизнь в мужском теле, "игра в бандитов", азарт… Но я слишком поздно поняла, к чему все это ведет и как это серьезно. Слишком поздно! Если я ничего не стану делать, сегодня вечером меня пристрелят. И, единственное, единственное, чем я могу себе помочь – Нуна криво улыбнулась, глядя в зеркало на помятую мордашку "Виктора", - это убить Джорджиано, прежде чем он убьет меня. Или Сашко. Лучше всего, конечно, обоих."
Нуна твердо решила, что перед завтраком зайдет все-таки к Санни и все расскажет. Она долго не решалась пойти к нему, и все-таки настал момент, когда тянуть больше нельзя было. "В конце концов, сам виноват, - ожесточено твердила она про себя, пока шла по коридору, - никто не просил этого молокососа спасать мне жизнь. Тьфу! Тоже мне, спаситель! Не влезал бы, и жил бы себе спокойно". "Все-таки добрые дела не остаются безнаказанными", - сделала вывод Нуна.
Подойдя к двери, которую она так и не решилась открыть накануне, Нуна услышала какое-то негромкое пыхтение. "Что бы это могло быть? – спросила она себя,- неужели то, что я думаю? Ишь, ночи им мало!" Чувствуя, как щеки загорелись, не то от стыда, не то от гнева, Нуна резко дернула дверь на себя, и увидела… Кого б вы думали? Конечно, Санни. Он, сосредоточенно пыхтя, отжимался, лежа на полу.

Он, сосредоточенно пыхтя, отжимался, лежа на полу.


Нуна бегло осмотрелась по сторонам и вздохнула с облегчением: не было никаких признаков того, что здесь ночевала женщина. Вот я сглупила вчера… Нервы это все, нервы. Успокоившись, она осмотрелась повнимательнее. Кое-что стало для неё неожиданностью, например, то, что одна стена в номере Санни оклеена вместо обоев газетами. Чистенько, чище, пожалуй, чем в комнате у Джуффа… Книги, чертежная доска, на столе тетради, на тумбочке раскрытая книга. Да уж, разные интересы у юноши, и спортом занимается, и книги читает, и учится… Неужели это все сегодня оборвется?! Нуна вздрогнула и снова посмотрела на Санни. Он продолжал отжиматься и считал: "Тридцать пять, тридцать шесть…"
- Привет, - поздоровалась Нуна. Парень, не поднимаясь, повернул голову и ответил:
- Привет. А постучаться снаружи не судьба было?
Санни давно уже не удивлялся бесцеремонности соседей, да и чему удивляться, в "Комнаэмбул" и не такие казусы случаются. Нимало не смутившись, он попросил:
- Извини, сосед, подожди чуток. Я закончу, а то со счета собьюсь.
- Да продолжай, конечно, - разрешила Нуна.
"Вик. Надо же, иногда я совсем забываю о том, что изображаю мужчину".
"Тридцать девять, сорок…"
"Виктор" стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, и смотрел на соседа внимательными и очень добрыми с похмелья глазами.

"Виктор" стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, и смотрел на соседа...


"Чёт не к добру Вик с утра пораньше заглянул, - думал тот, - чего-то он затеял", – а вслух продолжал считать отжимания: " сорок три, сорок четыре…"
"У него очень сильные руки, - подумала Нуна, - я бы столько раз не отжалась. Жаль, что мускулы ему сегодня не помогут".
- Сорок пять, сорок шесть, сорок семь… Уффф, - и Санни, вздохнув, встал на ноги.
- А что, до пятидесяти слабо?
- Не, Вик, - Санни вытер полотенцем мокрое лицо, - сорок семь – это сейчас мой максимум. Зато каждый день, ровно по сорок семь отжиманий… Ты бы тоже попробовал. Увидишь, начнешь каждое утро делать зарядку, и жизнь наладится.
- Ой, нет, - покачал головой "Вик", - мне столько не отжаться.
- Хилый ты какой-то, - с сожалением сказал Санни, - начни хотя бы с пяти, увидишь, дальше само покатит... Ой, смотри-ка, дождь пошел.
Нуна непроизвольно повернулась к окну. По стеклу медленно сползали крупные капли дождя. Санни вздохнул, уселся на подоконник, и пристально посмотрел на "Вика":
- Ой, Вииик, неважно выглядишь… Все так плохо? Выкладывай, что стряслось, мне еще в душ надо сходить.

Санни вздохнул, уселся на подоконник...


Нуна вздохнула и начала "выкладывать". Чем дольше Санни слушал, тем сильнее менялось выражение его лица… (продолжение следует).