Крик
Она была обычной девушкой лет двадцати пяти. Симпотичная на лицо, не красавица конечно, но и не уродка. Она никогда не лезла на рожон, всегда была спокойна и несколько депрессивно настроена. Ее никогда не покидало ощущение ненужости. Она слушала музыку таких музыкальных команд как Lemongrass, Smith 2 Minghty и самые минорные треки Boards of Canada. Жизнь ее протекала во всех оттенках серого: от светлого до темного, почти черного. Обычные, свинцово-серые будни с такими же выходными.
Обычный маршрут буднего дня. Дом — работа — институт — дом. Если бы она не пришла на работу, то никто бы не удивился. Ее никто никогда не замечал. Незаменимых работников нет. Институту она была нужна только за счет оплаты. Да и сама она не понимала, зачем ей нужно это второе высшее. Может, просто убить время? Сделать так, чтобы свободных минуток стало гораздо меньше или вообще не оставалось. Чтобы было хоть какое-то ощущение заполненности. Чтобы не думать о том, что делать нечего. Дома ее не ждала даже кошка, она как-то не решалась заводить домашнее животное, мотивируя это тем, что у нее нет времени чтобы нормально ухаживать за кем-то кроме себя самой (с чем она тоже не очень-то справлялась, толком не для кого это было делать). По выходным она иногда приезжала к своему молодому человеку, с которым просто спала. Физические потребности что у одной, что у другого. Незаменимых людей нет в любом деле, а в таком тем более.
Утром она вышла на улицу, под противно моросящим дождиком. В эту слякотную осень было не очень приятно ходить двадцать минут до метро. Многие люди ездили на верхнем общественном транспорте, мало ведь кому хочется промокнуть до нитки. Но она шла. Довольно быстро шла до своей станции подземки. На пути встречались лужи, она перепрыгивала или обходила их, вымокая под дождем все больше. Еще десять минут и она в душном вестибюле. Просто надо перетерпеть и наслаждаться серым плачущим небом над головой. В такую погоду нельзя краситься, потому что косметика размажется в считанные минуты. Небо умывало ее своими слезами. Она платила за это своей влагой слезных желез. Под дождем так хорошо плакать. Никто не увидит, кроме равнодушного неба. А ему и так все равно. Красные глаза? Ну и пусть, не выспалась может. Хотя никому нет дела до цвета ее белков и мелкой красной сеточки воспалившихся каппиляр на вечно заплаканных глазах. Неслышный крик. Она всю жизнь кричала от своей ненужности. Только безмолвно, для себя и про себя. Старалась подстроиться под общество, быть полезной. Жить, а не существовать, в конце концов. Многолетнее усердие не дало никаких результатов. Никому не нужна.
Уже около входа в метро. Ее прибило одной дверью, а потом и второй. Просьба на входном стикере: придерживайте двери. Перед ней никто не придержал. Ее вдавливало в металлические косяки и отбивало руки о ручки. Все ногти сломаны об эти двери. Они никогда не подстригала их, они сами обламывались почти каждое утро на входе в метро. Ее любимое и ненавистное метро. Одна из конечных станций на севере города. Ей ехать всю ветку, насквозь. Ступенька, вторая, третья и далее. Все на автомате. Автопилот сам доведет до нужного места. Маршрут давно выучен. Мокрая, с волос капают капельки. Она утерает их, когда они ползут по лицу, но руки такие же мокрые и влага просто размазывается между ладоней и кожей щек. Обходя колонны, ее сшибают люди. Но им все равно. Неудачно пытаясь обогнуть группу куда-то вечно спешащих, совсем таких же как вчера людей, с размаху она врезается в колонну. Из носа пошла кровь. Такая же мокрая как ее слезы и капли дождя на лице и волосах. Она продолжает равномерно размазивать эту жуткую смесь по лицу, не замечая боли. Все еще никто не обращает внимания. Наконец-то добралась до середины платформы. А казалось, что прошла целая вечность. Внутри, как всегда клокочет пустота, она продолжает кричать. Ее крик не замирает ни на секунду. Но он все так же безмолвен. Она стоит в самом конце некоей очереди на поезд, проще говоря, в конце толпы.
Подъезжает поезд. Отрытые через несколько мгновений двери, выпускают из себя толпу людей, чтобы поглотить еще больше человеческой биомассы внутрь себя. Она пытается зайти последней, но ее старательно выпихивают. "Ты тут не нужна, езжай на следующем!", говорят ей уже забравшиеся внутрь пассажиры. Рывок. Она все равно старается. Еще рывок, потом ответный толчок в плечо. Двери закрываются. Ногу защемило, никто не нажмет стоп-кран. Ее тащит по платформе, ею сшибает вновь собравшуюся на кромке платформы толпу, она выполняет функцию ножа в устройстве блендера. В жизни все гораздо страшнее. Поезд набирает скорость. Люди и не думают расходится. Они же ничего не знают. Они ничего не видят в своем утреннем полусне. Ее лицо уже разбито, обе руки сломаны в трех местах. От боли она уже кричит по-настроящему, в голос. Так, как не делала никогда в своей жизни. И осознает, в полутумане, что именно это ей было нужно всю жизнь. Ей нужно было выкричатся, спустить все гнилое, накопленное за не такую долгую жизнь, нужно было просто выкричаться. Она понимает это и кричит уже с подобием улыбки на разбитых губах. Стена.